Зарево. Пекло

На улице перед резиденцией – с десяток человек. Все внимательно всматривались, указывая на колонну наших машин.

Сердце гулко забилось о ребра, делая мое дыхание прерывистым:

– Крис, а если это западня?..

– Тогда они сильно пожалеют, что загнали себя в угол, – хрипло ответил Льюис, не повернув головы. Я продолжала смотреть на него. Горгоновец, видимо почувствовав мой взгляд, обернулся, кривя губы в усмешке. – Даже если тебе не нужна моя помощь, то все равно будь рядом. Хорошо?

Молча кивнула в ответ.

Машина Роберта свернула во внутренний двор резиденции, куда открылись тяжелые кованые ворота.

***

Груженые сумками, не отходя друг от друга ни на шаг, мы медленно продвигались по коридорам, осматриваясь. Пустота и тишина. На первом этаже заселенных кабинетов не было (как, впрочем, и во всем центральном крыле – нам предоставили несколько обособленное от других выживших место; все жили в пристроенном к резиденции здании, связанным с ней застекленным воздушным переходом второго этажа).

В резиденцию мы попали не через главные двери, где располагалась роскошная парадная лестница, ведущая затем на второй этаж, а через запасной вход западного крыла, что выходил во внутренний двор. Грин спешно и немного сбивчиво рассказывал о правилах проживания в резиденции: не расходовать попросту воду, свет разрешается жечь в определенные часы и определенное количество времени… Сэм воодушевленно шагал рядом со мной, а я поймала себя на том, что чрезмерно насторожена. Вместо восторгов и слез счастья – с опаской поглядывала по сторонам. Горгоновцы тоже напряжены; Льюис и вовсе шел впереди, не опуская руки с рукояти мачете.

Большие хрустальные люстры. Стулья из темного дерева, обитые бархатом и расшитые золотыми нитями. Бордовые ламбрекены. Массивные кутасы. Высокие потолки. В другой бы ситуации я замерла в детской восторженности, рассматривая заточенные в потертые рамы пейзажи.

Кроме Грина нас сопровождала темноволосая девушка лет тридцати с ярко-голубыми глазами, которую Сборт с группой вылазки уже видели. Именно она, вернувшись в резиденцию, занялась приготовлением для нас комнат… И моральной подготовкой людей к появлению военных в стенах.

Мы расположились в трех больших бывших кабинетах на первом этаже. В каждом – по четыре спальных места.

На каждом этаже располагалась душевая комната, в которой находилось по три кабинки. Первый этаж западного крыла оборудован медицинской комнатой и изолятором, который не использовался. Когда Роберт спросил (то ли шутя, то ли серьезно) оборудовано ли здесь что-то наподобие карцера, горгоновцы поднапряглись (особенно Льюис, даже на мгновение обернувшийся), но Джон недоуменно покачал головой, ответив отрицательно.

Сама резиденция имела п-образную форму. Наши кабинеты находились в ее восточном крыле; прямо по коридору от нас располагались душевые, запасной выход во внутренний двор и еще одна лестница на второй этаж. В западном крыле – "лазарет".

Я уже предвкушала момент, когда можно будет все внимательно осмотреть.

Джон предложил нам первым делом расположиться и обустроиться; позже – представиться другим проживающим в резиденции. Сборт инициативу поддержал, дав горгоновцам немного свободного времени, попросив, однако, поторапливаться. Впрочем, никто медлить и не собрался – нас ждали работающие душевые кабины. Вода. Можно полноценно помыться. Это захватило мысли: горгоновцы в срочном порядке распределили очередность похода в душ. Я оказалась в тройке последних вместе с Сарой и Крисом.

Расположение в комнатах осталось неизменным: личная комната для Сборта, где также хранился весь инвентарь, оружие, припасы, и вещи, не являющимися личными кого-то из "Горгоны". Вторую занимали Стэн, Стивен, Михаэль. К ним же вынужденно был смещен Сэм. Я останавливалась с Норманом, Сарой и Льюисом.

Не успели мы зайти в кабинет и осмотреться, как Карани тут же бросила рюкзак и сумки на пол, метнувшись к пакетам с одеждой; с легкостью вывалила содержимое гигантских бумажных свертков на две близстоящие кровати.

– Норман, специально для тебя! Я, когда увидела этот кардиган, сразу решила, что он должен быть на твоих плечах!

Роудез перехватил брошенный Сарой кардиган. Удлиненный, теплый, крупной вязки. Весь цветной, изрешеченный треугольниками, ромбами и линиями. Единственная огромная деревянная пуговица, пришитая яркими желтыми нитями. Норман был неподдельно доволен; крепко обнял Сару, тараторя благодарности, пока я опустила рюкзак и сумку на пол, буквально сканируя взглядом помещение.

Высокие потолки, метра три с половиной. Два большущих окна, завешанных плотной тканью, отдаленно напоминающей шторы. Четыре простые односпальные кровати без изголовий, стоящие рядом друг за другом в два ряда у левой стены. Справа распахнутые шкафы, куда раньше складывали документацию – кое-где виднелись остатки сшитых дел и папки с бумагами.

Грин упоминал: когда началась эвакуация, люди принялись спасать документы, отчеты. Подчищать доказательства темных делишек. Опустошать банковские счета. Вывозить ценности. Бумажки, как и всегда, оказались важнее живых людей.

Одинокий обшарпанный стол стоял рядом со шкафом. На столе слой пыли.

Подняла к потолку голову. Белая побелка местами осыпалась, потрескалась. Шатало здание резиденции не хило.

Горло перехватил спазм.

– Пылью и сыростью пахнет, – выдавила из себя хрипло. Переглянулась с Льюисом, растерянно замершим посередине комнаты. Он чувствовал то же самое. – Может, откроем окна, чтобы проветрить?

Кристофер кивнул. Направился вперед. Перехватил оба куска ткани, закрывающие окна, рывком сорвал их; с шумом ткань упала на пол; облако пыли взметнулось вверх и медленно стало оседать в свете заката, пробивающегося через плотную завесу облаков. Горгоновец распахнул окно настежь.

А я продолжала стоять, недвижимая, смотря за пределы окна. На мертвый выжженный город. И чувствовала, как глаза наполняются слезами. Внезапная сильная эмоция. Дикий страх, ужас, паника.

Сделала тяжелый шаг вперед. За ним еще один. Еще один, более уверенный. Твердо уже стоя на ногах, подошла ко второму окну, берясь за изогнутую ручку и с усилием распахивая окно – в комнату ворвался ветер; сырой, насыщенный, с привкусом прохлады истекающего лета. Жадно глотнула свежий воздух, а мелкий дождик, сменившийся почти неощутимой моросью, оставлял на щеках холодные капли. Туман стелился над землей, а я чествовала тяжесть и усталость в каждой клеточке тела.

Повернула голову к Крису, внимательно наблюдающему за мной.

– Мы будем закрывать их чем-то более чистым, – проговорил он, толкнув ногой валяющуюся на полу ткань.

– Можем снять шторы в коридорах, – раздался голос Сары, – те выглядят роскошно.

– Отличная идея, – поддакнул Норман.

– Солидарна, – ответила я, оборачиваясь.

Сара сидела на кровати в окружении одежды, разложенной на четыре почти аккуратные кучки:

– Разбирайте, котики, – и с этими словами она передала Норману ворох тряпья. – Где чья кровать будет?

– Можно я в уголке? – спросила я осторожно.

– Я буду на кровати рядом, – пожала плечами Карани. – Мальчики пусть тогда спят во втором ряду.

– Моя кровать у стенки, – быстро проговорил Льюис, перебивая только открывшего рот Роудеза; Норман сокрушенно развел руками, состроив гримасу, мол, "заберу, что осталось".

У меня наконец появилась сменная одежда. Грубые высокие ботинки, носки на любой вкус и цвет. Пара футболок, водолазок, объемный свитер; две пары черных брюк, кроем похожих на военформу, и еще куча всякой всячины. Не удержавшись, выпросила у Льюиса болотного цвета трикотажную рубашку, которую Сара принесла ему. Крис поворчал для приличия, но рубашку мне отдал, чему я была несказанно рада.

Пока все осматривали и раскладывали добытое Сарой добро, она незаметно сунула мне немалый бумажный пакет – я даже ахнула. В нем – невероятной красоты белье.

– Не сдержалась и набрала несколько комплектов, – протянула она с наигранно оправдывающейся интонацией; а я была искренне ей благодарна и до безумия счастлива. Ужасно хотелось переодеться в чистое и свежее.

Когда наконец наступила очередь принимать душ, и мы зашли в просторную комнату с тусклым освещением, уже душную от горячих паров, я застыла на месте, не в силах пошевелиться. В первые секунды было трудно поверить в невероятное счастье и небесную благодать, ниспосланную в виде воды и душевых. И отвести взгляд от окружавшей нас роскоши тоже невозможно: мраморная облицовка, три большие кабины с матовым непрозрачным стеклом. По другую сторону у стены – пара раковин, большие тумбы со стеклянными полочками; огромное длинное горизонтальное зеркало во всю стену. Внутри кабины, где стояли аккуратные шкафчики для вещей – еще одна кабинка поменьше, где, собственно, и располагалась ниша с душем.

Грязную одежду на пол, чистую – на полочку шкафчика. Осторожно переступила порог душевой, закрывая дверь. Я слышала, как вода сначала включилась у Сары – ее восторженный возглас разбил тишину, затем и Льюис подал довольный голос. Оба стали переговариваться, не веря в то, что стоят под горячей водой. Восторг на грани истерики. А я все еще не могла шевельнуться. Мялась с ноги на ногу, осматривая свои руки и тело. Когда дрожащей рукой повернула кран, когда горячие струи воды ударили в спину – дрогнула, сжавшись. Почувствовала, как некстати вновь подкатили слезы. Запрокинула голову, подставляя лицо струям воды и убирая волосы назад. Оперлась ладонями о стену, закрывая глаза и беззвучно раскрывая рот, пока внутри всё сжималось и разрывалось на части.

– Шайер? – внезапно обеспокоенно окликнул Кристофер. – Ты в порядке?

Открыла глаза. Стиснула колотящиеся зубы. Выдохнула через нос.

– Да, да… – проговорила спешно, затем на секунду зажимая рот тыльной стороной ладони. – Все хорошо, просто не верится…

Словно не чувствовала себя. Горячая вода била плотными, упругими струями, почти обжигая кожу, но я снова и снова намыливала голову, тело, тщетно пытаясь смыть с себя тяжесть воспоминаний. Стараясь смыть с себя страх, боль, опустошение. И плакала вроде бы. Беззвучно, давясь всхлипами. И дыхание перехватывало. Чувствовала, как устала, как болит каждая мышца, каждый сантиметр кожи; а сердце рвется от тоски и обреченности. Я вновь и вновь поднимала лицо под горячие струи, надеясь смыть всё это навсегда. Избавиться от этого навсегда. Очиститься.

Вода успокаивала. Замереть бы так, простоять нескончаемое количество времени… Но надо идти дальше. Взять себя в руки. Перестроиться. Нужно было не дать отчаянию диктовать решения, и не принимать решения от отчаяния.

Я ведь знала себя: какие бы удары ни приходилось принимать – не сдавалась, продолжала бороться. Во все темные и тяжкие времена, когда рассветы казались пустыми, когда едва хватало сил встать с постели и сделать шаг навстречу новому дню. Стирала тени с лица, натягивала маску уверенности и шла вперед. Каждый раз. Всегда так было. А сейчас – будто предел. Точка невозврата. Последняя капля. Перейденный рубеж. А что за ним – непонятно. Словно спустя столько лет мнимого морального восстановления раскрыла глаза и увидела, что не вынырнула из болота, но еще сильнее и глубже погрузилась в трясину. Коллапс внешнего мира открыл завесу разрушенного внутреннего.

Зажмурилась. Замерла под бьющими струями воды. Дыхание размеренное, глубокое. Хотелось выпить хорошего кофе и завалиться в мягкую постель. Укрыться с головой и долго-долго спать без единого сновидения.

А еще лучше, вместо кофе позаимствовать у Нормана его волшебную фляжку с "целебным зельем".

Глухо хлопнула дверь одной из кабинок. Я не могла вспомнить, выходили ли уже со второй, потому решила поторопиться. Время, казалось, застыло; сама не знала, сколько еще простояла, почти не двигаясь. Наградой мне было несравнимое чувство чистоты и легкости.

Выключила воду, несколько секунд спокойно смотря вниз на то, как вода уходила в слив. Тишина. В этом коротком моменте было спокойствие, но затем всё нахлынуло разом. Горечь прорвалась наружу, и я зарыдала вслух. Заскулила, захрипела, давясь слезами. А потом разозлилась. С остервенением перехватила предплечья, ногтями вцепившись в кожу. Выругалась. В порыве ударила основанием ладони по перегородке, снова и снова, пока болью не отдалось в запястье. Выдохнула сдавленно, убрала волосы назад. Выдох.

Быстро вышла из душевой. Скоро оделась. Вискоза водолазки приятно облегала кожу; я провела ладонью по мягкому рукаву, обхватила себя за плечи, чувствуя, как сердце ровно бьется. Стало спокойно и легко.

Натянула плотные черные штаны, затянула шнуровку на берцах, собрала вещи и вылетела из душной кабины, затем замирая на месте. У раковин стояла Сара, облокотившись о стену и скрестив руки на груди:

– Крис попросил удостовериться, что ты в порядке, – спокойно доложила она, участливо всматриваясь в мое лицо. – И, судя по всему, ты немного приврала о своем состоянии.

Я нехотя подошла к запотевшему зеркалу, вытерла его, всматриваясь в отражение.

– Все в порядке, – ответила негромко, обернувшись к Саре. – Прости, – та цокнула.

– Ну, это звучит почти убедительно, – хмыкнула Карани, следом делая шаг ко мне и захватывая в крепкие объятия. – Котик, говорю нашим оболтусам, и тебе скажу: не держи эмоции в себе, хуже будет. Лучше выскажи, выкричи, выплачь. Не держи в себе. Если тебе понадобится плечо или просто пара ушей, я всегда рядом.

– Я бесконечно благодарна тебе, Сара. Правда, – я отпрянула от девушки, посмотрела ей в глаза. Улыбнулась искренне и мягко.

– По крайней мере, в этом ты честна, – лицо Сары смягчилось, и она лукаво прищурилась. – Крису, так понимаю, говорить о слезах мы не будем?

– Не будем. Знаю, сейчас всем нам страшно, сложно и больно. Все растеряны и опустошены. Но, глядя на вас, я пытаюсь держаться и соответствовать… – качнула головой. – Так сказать, следую завету Льюиса "не отчаиваться".

– Нужно иметь непоколебимую волю и крепко руководить собой, чтобы об этом завете хотя бы помнить. Следовать ему – заслуга вдвойне серьезная. Как бы там не было, мы ведь бойцы не по профессии, а по духу, верно? А потому все нам под силу.

Я обмерла, глядя на Карани. Она говорила именно то, что мне было нужно услышать.

– Прорвемся, – утвердительно кивнула я. – И со всем справимся. А теперь пойдем ко всем, боюсь, мы выбьемся из данного Робертом времени. И, если прямо совсем разоткровенничаться, нужно поспеть, пока Норман не опорожнил свою фляжку.

***

Поздним вечером, как Грин и обещал, мы были представлены выжившим. Мероприятие прошло в большой столовой, находившейся не в самой резиденции, но в примыкающем к ней здании (как раз в том, где и обосновалась большая часть проживающих здесь людей) – невзрачное трехэтажное сооружение вытянутой формы, соединенное со зданием резиденции общей галереей второго этажа. Скромное и утилитарное.

Пока Джон в сотый раз описывал, как здесь проживают спасшиеся, коих он неизменно называл резидентами, я этих самых людей жадно рассматривала. Здесь были все. Дети, подростки. Мужчины, женщины. Пожилые. Некоторые одеты с иголочки, в одежду, явно дорогую и утонченную, которую видно старались содержать в порядке, будто надеясь сохранить хоть что-то от прежней жизни. Некоторые держались замкнуто, молча наблюдая за происходящим с мрачной отстраненностью. Перешептывались. Бросали взгляды. Другие – абсолютно спокойные, с упрямством в глазах. Были и те, кто нас осматривал с большим интересом и скрупулезностью, чем мы их.

Джон представил ту темноволосую девушку, которая помогала нам с размещением – Виктория Кремер. В лучшие времена работала врачом, и теперь следила за медицинской комнатой. С горгоновцами она сразу попыталась найти общий язык. Крайне доброжелательно беседовала, представила нам близнеца Анри и миловидную младшую сестру Монику, которая, в отличие от брата с сестрой, могла похвастаться копной светлых кучерявых волос.

Грин указал и на свою юную дочь – Эмми; она держала в руках блокнот, в котором аккуратно вывела наши имена. Пока девушка записывала, я заглянула через ее плечо – не считая нас, в резиденции находилось пятьдесят восемь человек.

Самое удивительное, что эта книга с именами была единственным, что объединяло здесь проживающих. Дисциплина и контроль, ставшие для меня столь привычными из-за нахождения среди "Горгоны", здесь почти не поддерживались, а руководящая роль Грина существовала чисто номинально. Градоначальник, попытавшийся даже после конца света стоять во главе людей, не обладал силой. Градоначальник, потерявший власть. Что он чувствовал, насколько жгло его нутро расплавившееся золото инсигний? Все, чем Джон здесь заведовал, была книга с именами, да связка ключей от кабинетов. Резиденты жили по собственным правилам; у каждого свои припасы, каждый делал, что хотел и когда хотел: мог спокойно покинуть территорию, вернуться, когда заблагорассудится. Режим расхода электричества и воды, о котором нам внушали как об обязательном, соблюдался с переменным успехом. А когда Сборт узнал, что даже дежурства не назначаются, и вовсе помрачнел, хоть и промолчал.

С особенным интересом нас разглядывали дети – человек двенадцать, – которые сидели поодаль, за длинным столом. Судя по всему, их специально разместили подальше, ведь и взрослые посматривали на горгоновцев с опаской. Вскоре я поняла, что и на меня смотрят с таким же выражением, как и на военных. Я стояла с горгоновцами, была одета похожим на них образом. И если Сэм сидел улыбаясь, воодушевленный, благодарный и искренне счастливый, то я скорее настороженно осматривалась, анализируя окружающих и обстановку в целом.

Сборт был напряжен. С каждым движением Грина, с каждым шевелением среди собравшихся, с каждым новым словом или пояснением Роберт серьезнел. Последней каплей, как мне кажется, стала настоятельная просьба Джона, чтобы военные не передвигались на территории резиденции с оружием. Роберт ни то закашлялся, ни то засмеялся, а затем поднял в успокоительном жесте руки, качнув головой:

– Нет, – коротко и четко сказал он, и его полный внутренней силы голос в глухой акустике зала звучал куда убедительнее и влиятельнее, чем голос Джона. – В сложившихся условиях каждый имеет полное право носить оружие. Тем более если у вас не налажена система охраны от внешних и внутренних угроз, я считаю вполне обоснованным иметь при себе средство самозащиты, – Сборт говорил спокойно, с расстановкой. – Я не иду на конфликты и принимаю возможность дискуссии и нахождения консенсуса. Завтра с утра, на свежую голову, предлагаю обсудить все детали нашего сосуществования и прочие вопросы. А сегодня, Джон, мы побеседуем один на один; полагаю, нам есть что обсудить.

– Безусловно, безусловно. Но, все же, об оружии: у нас не так много правил, и потому я настоятельно призываю вас выполнять имеющиеся, – постарался вставить Грин, но он волновался, и его дрогнувший голос был…Чуть менее веским. – Твои люди будут передвигаться без оружия.

– Ваши правила не имеют никакого смысла без четкого их структурирования и ясной системы санкций за их нарушение, – Роберт чуть улыбнулся. – Стараясь контролировать в мелочах, вы теряете общую дисциплину, а это всегда грозит… Неприятностями, – осторожно добавил командир, окинув притихших людей доброжелательным взглядом. – К тому же, – Сборт вновь глянул на Грина, но твердо и холодно, – раз уж мы обозначаем основные правила, я хочу и тебе напомнить то, о котором тебе не следует забывать. Ты не можешь отдавать приказов моим людям.

– На правах бывшего градоначальника…

– На правах хоть кого, Джон. Горгоновцы подчиняются только мне. Я подчинялся только Главнокомандующему.

"Надеюсь, его душу Матерь упокоила", – услышала за спиной шепот Стэна и одобрительное мычание Нормана.

– В условиях нынешней ситуации вам нужна не только охрана и защита, – продолжал тем временем Сборт, – но и то, ради чего, собственно, вы и пригласили нас сюда. Но, опять же, я предлагаю обсудить сотрудничество детально и поэтапно. Есть даже незначительные вещи, которые стоит обговаривать без лишних ушей, – Сборт кивнул на малышню. Грин переглянулся с группой людей за ближайшим столом; те сдержанно, некоторые и нехотя, махнули одобрительно головами.

– Тогда обсудим все поэтапно, – выдохнул Грин, повернувшись к Роберту; горгоновец глянул на часы.

– Пятнадцать минут одиннадцатого, – почти про себя проговорил Сборт. – Джон, подойди к моему кабинету минут через тридцать. Остальным – до утра, – и, не одарив прочих собравшихся и взглядом, повернулся к горгоновцам. Махнул рукой, все спешно покинули свои места, скоро направляясь к дверям из столовой. Когда выходили, Роберт тихо сказал, чтобы услышали только мы, – сейчас все идёте за мной.

5

Никто не смел прерывать царящего в кабинете командира молчания.

Роберт расположился в высоком кожаном кресле за столом; за его спиной висела выцветшая пасторальная картина, отсылающая к легендам о синегрудых пташках на болотах. По обе стороны от полотна – высокие двустворчатые окна. Сам Сборт сцепил руки в замок и, похлопывая большими пальцами друг о друга, погрузился в размышления. Он то и дело поглядывал на нас, и только Крис, стоявший у окна и смотревший в небольшую щель задернутых штор на улицу, не попадал в угол обзора командира. Льюис был хмур и сосредоточен.

Михаэль ходил из угла в угол, напряженно думая и перехватив руки за спиной. Норман баловался с монеткой; за ним меланхолично наблюдала Сара. Стэн сидел на полу, облокотившись о стену и закрыв глаза. Стивен изучал собранные в шкафу документы, а мы с Сэмом аккуратно сидели на темно-бардовом диване; Сэм, боясь пошевелиться, и я, опершись о ноги предплечьями и созерцая добротную мебель из красного дерева, покрытую сложными золотыми орнаментами. Наверное, именно поэтому кабинет носил название "красный" – небольшая табличка на входе практически затерлась, но надпись можно было различить.

Каждый горгоновец нашел себе занятие, витал в мыслях, и не думал нарушать тишину, воцарившуюся с момента выхода из столовой. Невидимое напряжение стало практически ощутимо на физическом уровне, но никто не решался начать говорить, потому что непонятно с чего начать.

Украдкой посмотрела на Сэма; он единственный не был напряжен и взволнован. Его все устраивало, и во мне крепло уверенность, что настоятельная просьба Грина " военным не разгуливать с оружием" пришлась Дорту по душе.

С потолка свисала дорогая люстра. Работала лишь пара лампочек, отчего кабинет освещался тускло. Но освещался. Светом из лампочки. Хрусталь поблескивал разноцветными переливами, завораживая чужеродностью в вакханалии сумасбродных, мрачных и жутких дней.

Сборт тяжело выдохнул, откидываясь на спинку кресла:

– Что ж, нам предложили сотрудничество, – наконец возвестил Роберт. – Удобства в обмен на помощь в урегулировании вопросов безопасности. Судить обо все пока рано, – мужчина неоднозначно пожал плечами, – Грин сам не знает людей, собравшихся под одной крышей. Вы уже наслышаны об исчезновениях, верно же? Маловероятно, что кто-то самостоятельно решил покинуть это место. Особенно в нынешних условиях, – командир выждал небольшую паузу. – Велика вероятность, что в резиденции кто-то подчищает лишних. Исчезновения начались почти сразу, как люди обосновались. Семеро пропавших примерно за три недели. У некоторых из них остались здесь родные. Мотивации, чтобы покинуть резиденцию по собственной воле, ни у кого не наблюдалось.

– Заделаемся телохранителями? – скривил губы Стэн.

– Скорее проконсультируем, – ответил Роберт дипломатично, – а сами обживемся на какое-то время. Уж лучше с водой и хотя бы каким-то электричеством, чем в лесу на базе отдыха, где из плюсов разве что удаленность от возможных скоплений оживших трупов.

– Здесь дети, – надломлено проговорила Сара, – старики. Люди, которые и в лучшие времена не всегда могут за себя постоять. Как можно так наплевательски относиться к организации сохранности? На вид никто и не стремится сделать это место безопасным.

– Они считают, что главное находиться в отдалении от зараженных. Забаррикадировались здесь и дело с концами, – хмыкнувший Льюис перевел взгляд на Роберта, – но забыли, что угроза исходит не только снаружи, но и изнутри. А она значительно серьезнее. Кто скрывается среди этих людей? Сколько в исчезновениях правды, сколько домысла? Почему Грин даже не попытался наладить охрану, когда люди стали "исчезать"? Что за "совещательный совет"? Какая его роль?

– Ты уже задавал эти вопросы, но тебе на них разве что Джон ответит, да и в этом я ни до конца уверен, – Роберт цокнул, поведя головой. – Но людей Грин собрал. Может, твердости и жесткости ему не хватает, но авторитета он вроде не потерял; Виктор говорил, что люди в резиденции любят и уважают его.