скачать книгу бесплатно
Ульмигания
Литагент В. В. Храппа
Вадим Вилюрович Храппа
Тринадцатый век. Железный Крест и Меч – против древних богов и Тайного Знания. Рыцари Ордена – против оборотней. Два мира столкнулись в центре Европы, в последнем оплоте её язычества. Пока неизвестно, кто победит, но уже пылают замки и вода в заливах окрасилась кровью. И ясно – ни один народ не может безнаказанно так долго и так сильно отличаться от своих соседей.
Вадим Храппа
Ульмигания
Сага о славе древней Пруссии,
о величии народа этой страны,
об их Верховном Жреце Криве Кривайто,
и о падении веры в старых богов
Автор считает своим долгом напомнить читателю и критикам, что он всего лишь сочинитель, но не историк, и, следовательно, сюжет романа его занимает больше, чем соответствие книги исторической действительности.
1 стр. обложки – рельеф с изображением казни св. Адальберта пруссами на воротах храма в г. Гнезно (Польша).
В оформлении книги использованы зарисованные фрагменты золотой гривны работы 7-го века, найденной в 1798 г. при раскопках могильника в п. Штобьенен (ныне Куликово Калининградской области) и утерянной после штурма замка К?нигсберг в 1945 г.
Возвращение Дилинга
Книга первая
“В год 6732 (1223), из-за грехов наших пришли народы неизвестные, о которых никто точно не знает, кто они и откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татарами, а иные говорят – таурмены, а другие – печенеги. Мы же не знаем, кто они такие, а написали здесь о них на память о бедах, которые они принесли…
Но все это случилось не из-за татар, а из-за гордости и высокомерия русских князей допустил, Бог такое. Ведь много было князей храбрых и надменных, и похваляющихся своей храбростью. И была у них многочисленная и храбрая дружина, и они хвалились ею, из дружины вспомним здесь об одном, найдя рассказ о нем.
Среди жителей Ростова был некто Александр по прозвищу Попович, и был слуга у него по имени Тороп, а служил этот Александр великому князю Всеволоду Юрьевичу. А когда великий князь отдал город сыну своему Константину, тогда и Александр начал служить Константину”.
Тверская летопись «Повесть о битве на Калке, и о князьях русских, и о семидесяти богатырях».
1
К маю тридцатого дня 1223 года Торопу едва исполнилось пятнадцать. Если б он по своему рождению был княжичем или смердом, его бы ждала женитьба и ночные шалости с супругой, как правило, чуть не вдвое старше. Но Тороп был витязем в девятом колене и потому лежал сейчас не на пышной белотелой груди избранницы, а в луже собственной крови на холме над рекой Калкой. И не мирное женское дыхание согревало его лицо, но степной ветер обдувал безбородые щеки, сушил по-детски припухлые губы.
Холм и его подножие были густо усеяны изрубленными трупами дружинников с восседавшими на них воронами. Стлался дым от сгоревшей засеки, устроенной великим князем Мстиславом Романовичем. Сам он давно уже задохнулся под дубовыми плахами, уложенными татарами на него, его зятя Андрея и князя Александра Дубровского.
Великий князь погиб по собственной глупой гордости. Получив сведения от разведчиков о том, что невдалеке расположились татары, он не стал сообщать об этом другим князьям, стоявшим с войсками поодаль, а сам, полагаясь только на свою дружину, даже не выяснив количество воинов Орды, бросился на них, рассчитывая всю славу победы пожнать собственноручно. А дружина у киевского князя была действительно славная. Семьдесят два витязя, искуснейшие воины со всех княжеств русских, созвал Александр Попович под киевские хоругви, дабы остановить междоусобную резню на Руси, обезоружив спесивых князей. Щедр был Мстислав Романович к богатырям, но и они служили ему правдой. Потому и взыграла гордыня в великом князе. “Пока я в Киеве,– говаривал он,– по эту сторону Яика, Понтийского моря и реки Дуная татарской сабле не махать!” Однако вышло по-другому. Полегло в жестокой сече отборнейшее рыцарство Руси, ибо на каждый его меч приходились сотни и сотни ордынских сабель. Сами того не ведая, татары одним ударом отсекли голову русскому военному искусству. Страшной ценой пришлось заплатить Руси за спесь одного из князей.
Расправившись с Мстиславом Романовичем и его воинами, Орда хлынула дальше на, ничего не подозревавшие, козельский, черниговский, галицкий, ростовский отряды…
Но Тороп, самый младший в киевской дружине, еще недавно подносивший Александру Поповичу оружие, этого уже не видел. Не знал он и того, что давно присматривается к нему ворона, не решаясь подсесть ближе, чтобы клюнуть его в глаз, птичьим чутьем понимая, что воин этот безусый не мертв. Увлеченная делом, она не сразу заметила подходившего человека, а заметив, подскочила и, возмущенно каркая, отлетела в сторону. Но недалеко – человек возьмет с трупа то, что ему нужно, а самого его не тронет. Поэтому ей нужно держаться поближе, чтобы первой поспеть к добыче. Она давно летела за Ордой и знала, что мертвецов ее люди не прячут в землю, позаботиться надо только о том, чтобы товарки по стае не перехватили лакомые куски.
Татарин снял с Торопа сапоги и, сопя, отстегивал пряжки на богатом варяжском поясе, подаренном Торопу вместе с мечом Поповичем. Пояс сразу вытащить не удавалось и татарину пришлось перевернуть тело витязя на бок.
Тороп очнулся, увидел прямо перед собой шишак с конским хвостом на вершине и снова прикрыл глаза. Татарин, насторожившись, прервал свое занятие и вгляделся в лицо Торопа. Но серебряные заклепки в виде грифонов на ремне занимали его больше, чем русский, пусть даже раненый, а не убитый. Татарин вытащил, наконец, пояс и, поднеся его ближе к глазам, издал довольное кряхтение.
Тороп пошевелил пальцами откинутой в сторону правой руки, которой не мог видеть татарин. Он еще не решил, что будет делать – убьет татарина или даст тому себя ограбить. Рядом могли оказаться другие. Но кочевник сам решил свою участь. Заметив выбившуюся из-под кольчуги ниточку на шее Торопа, он потянул за нее и вытащил серебряный крестик. Дернул, но ниточка была шелковой и не порвалась.
Злость тяжелой волной напрягла тело витязя. Бог с ними, с сапогами и поясом, но крест!..
Татарин вытащил кривой нож и собрался подсунуть под нитку. Тороп левой рукой перехватил его кисть, поворачивая лезвием вверх, а правой обхватил татарина за шею и дернул на себя. Голова татарина больно ударила шишаком в подбородок. Тороп вновь провалился в темноту.
Беды начались со смертью великого князя Всеволода Юрьевича, оставившего Владимир и престол младшему из сыновей – Юрию. Тлевшая до этого, вражда княжичей мгновенно разразилась войной. Старший, Константин, раздосадованный несправедливостью отца, спалил вотчину брата – Кострому. Тогда Юрий, уже в качестве великого князя, осадил Ростов. Предприятие это закончилось для Юрия Всеволодовича плачевно. Ростов открыл ворота, но для того только, чтобы выпустить дружину Александра Поповича. Курганы на берегах Ишны, набитые костьми воинства великого князя владимирского, напоминают о том побоище.
Юрий делал еще несколько попыток усмирить старшего брата, но всякий раз дело решала дружина Поповича.
После боя на реке Гзе, где впервые отличился юный Тороп, приведший в ужас даже седых воинов умением обращаться с мечом, великий князь вынужден был униженно клясться на иконах в верности брату. Исход же спора положило сражение при Липицах, где на стороне Юрия и других князей сражался знаменитый рыцарь Ратибор, там же и погибший от меча Поповича. Наголо разбитый Юрий отказался от престола в пользу Константина.
Казалось, на Руси наступит мир. Но через два года Константин умирает, и Владимир вновь переходит к Юрию. Мудрый Попович, понимая, что во Владимире ему больше нечего делать, уходит с дружиной в свой замок на Гзу и оттуда посылает Торопа созвать на Совет всех знакомых богатырей. Вместе они решают – не быть больше раздорам на Руси.
Но пришел 1223 год, а с ним – перепуганные половцы, посольство от князя Котяна – идет орда несметная с востока, дикая и свирепая, не поможете сегодня мне, завтра она будет у вас. Русские выступают навстречу.
2
Тороп очнулся от того, что у него замерзли ноги. С востока ползли сумерки и холод. На груди была тяжесть. Тороп сначала учуял смрад давно немытого человеческого тела смешавшийся с запахом сыромятной кожи и конского пота, и только потом вспомнил, что на нем лежит татарин. Вспомнил и то, как его самого ранили. В горячке боя Тороп не заметил, как оказался без шлема, а потом увидел черную вспышку от удара по голове.
Витязь скинул татарина и сел. К горлу подкатила тошнота, в глазах замельтешили рябые полосы и пятна. Его качнуло – пришлось опереться рукой о землю. Изо всех сил Тороп старался остановить рябь в глазах – ему казалось, что он видит всадника – но это не удавалось.
Всадник, однако, становился яснее. Тороп протянул руку к поясу за мечом, но не оказалось и самого пояса. Тогда он вытащил нож из горла татарина и положил под ногу так, чтобы не было видно.
Подъехавший склонился:
– Тороп? Ты ли это? – Спрыгнул с коня. – Хоть одна живая душа! Что у тебя? Голова? Дай, гляну. Батюшки, да у тебя, почитай, всю кожу с затылка сняли. Как только кость цела осталась, не понимаю. – Приговаривал витязь с акцентом.
Он был из пруссов. Из тех наемных воинов, что в составе варяжских дружин так высоко ценились русскими князьями. Обычно варяги не принимали крещения, но на приставшее к ним славянское или даже христианское имя отзывались охотно. Этого звали Даниил. Он что-то делал с затылком Торопа, и тому казалось, что в голове зашевелились огненные змеи.
– Где все? – спросил Тороп сквозь зубы. – Где Попович?
– Полегли. Я уж думал, один остался. Плоскиня, собачий сын, продался татарам. Целовал крест у великого князя, что пропустят они нас из засеки, а как ворота открыли, так поганые и навалились. Я – за Плоскиней, он – в степь. Еле нагнал. Голову-то я ему снес, а когда вернулся – сердце захолонуло. Татары даже мертвых в куски изрубили. Так думаю, чтобы не смогли собрать, да похоронить по-человечески. Как тебя не заметили, не пойму. Наверное, оттого, что ты под татарином схоронился.
Тороп вдруг почувствовал, что ему стало страшно. До сих пор он считал, что в свете нет силы, способной противостоять дружине Поповича.
– Неужели всех посекли?
– Всех, – сказал Даниил – Я, почитай, уже полдня поле объезжаю. Все семьдесят, как один. А князей повязали, дубовыми плахами накрыли, да видно сверху пировать устроились… Ты, почему босой?
– Татарин сапоги стянул. И крест хотел сорвать, сучий сын!
– Так это ты его.., – усмехнулся Даниил. – Не зря тебя Попович столько лет возле себя держал.
– Хватит, – заерзал Тороп. – Что ты там делаешь?
– Сейчас, сейчас, вот только перевяжу.
Даниил снял кольчугу, аккуратно оторвал полоску ткани от рубахи и плотно замотал голову Торопу.
– Ну вот, порядок, – сказал он, облачаясь. – Ты пока посиди тут, а я неподалеку коня приметил, схожу за ним.
Даниил протянул небольшую помятую серебряную фляжку.
– Вот, хлебни пока, что б не скучно было. Это тебе сил прибавит.
Во фляге была медовуха, сваренная на травах. Витязи использовали ее и для смазывания ран, и принимая понемногу внутрь. Несколько глотков этой горечи действительно сняли боль и прояснили голову Торопу. Он стал думать.
Матери он не знал, та померла при родах. Отец погиб в стычке с переславцами, когда Торопу было всего пять лет. С тех пор он всегда был подле Поповича. Попович был ему и отцом, и учителем, и князем. Теперь не осталось ничего. Куда идти? Выстояли ли черниговцы, галичане и прочие? Если нет, то, как далеко зашли эти татары, или бог их ведает, кто они? И куда направились?
Тороп почувствовал, что начинает болеть голова от вопросов, которыми никогда не задавался, и хлебнул из фляжки.
Куда же он теперь, без Поповича? Пришел Даниил, ведя в поводу оседланную лошадь. Бросил на землю меч и шлем:
– На, я вижу твою сброю татары увели. Эта должна прийтись тебе впору.
Тороп отпихнул татарина и вытащил из-под него свой пояс. Потом обулся. Встал. Его качнуло.
– О-о-о.., брат.., – протянул Даниил. – Тебе, видать, и одеться самому невмочь, не то чтобы на коня взобраться.
Он наклонился за мечом и шлемом.
– Я сам, – сказал Тороп.
– Ладно, уж… Сам! Будет срок, и ты за мной присмотришь.
Даниил помог Торопу снарядиться и поддержал, когда тот садился в седло. Потом направился к своему коню, стоявшему, как положено боевой лошади, там же где и оставил ее хозяин.
– Куда мы? – спросил Тороп.
Даниил нахмурился:
– Не знаю. Сначала выясним – далеко ли ушли татары? Потом решим. Однако запомни – в драку не суемся. Ты не боец, а мне придется больше на тебя оглядываться, чем воевать. Нас теперь только двое, и каждый – на вес золота. Нельзя нам ни за что, ни про что пропадать.
– Семьдесят витязей! – пробормотал он, пришпоривая коня. – Семьдесят таких бойцов уложил ты, свет Мстислав Романович! Припомнят тебе это твои потомки…
“Распространились слухи о поражении русских князей на Калке, и стало известно о гибели семидесяти двух богатырей, и о междоусобных войнах в Русской земле, и о голоде, и о великом море, и об оскудении русских войск, и о ссорах между братьями,– о всех бедах Русской земли…
…А киевляне полегли костьми на Калке с великим князем Мстиславом Романовичем и с другими десятью князьями… новгородцы же частью умерли голодной смертью, а живые разошлись по чужим землям, так же и Смоленск, и все другие города постигла такая же смерть, и вскоре опустели они…”
Тверская летопись «Повесть о битве на Калке, и о князьях русских, и о семидесяти богатырях».
3
Монголы дошли до Днепра, вырезая и выжигая все на пути. Затем повернули и ушли так же внезапно, как и появились. Последствия их набега были страшными. Южнорусские земли превратились в голую черную пустыню. Но еще большим потрясением для Руси была гибель семидесяти витязей. Рыцарство на Руси было единственным, что связывало восточных славян с арийской культурой их предков и не давало развалиться обществу в момент принятия новой религии, примиряя его с ней, амортизируя переход сознания в качественно новый уровень. Пока витязь держит свой меч, и смерд, и князь знают, что в безопасности и их имущество, и образ жизни.
Не все рыцари погибли на Калке, но лучшие из них, славнейшие, те самые, о которых слагались былины.
Началось шатание. Откуда ни возьмись, во множестве появились скоморохи, колдуны. На дорогах – вереницы нищих. Повсюду возрождалось язычество. Причем, в самых худших, развратных его формах. Еще слабая церковь не могла удержать народ от пьянства и блуда, тиунов от – мздоимства, а князей – от произвола. Смерд, укравший или купивший меч, называл себя воином и выходил на большую дорогу. Тот, кто смог собрать еще десяток таких же, как сам, занимал деревню и объявлял себя князем. Да и князья пробавлялись откровенным разбоем, не стесняясь разорять даже храмы.
Больше года Тороп с Даниилом странствовали по Руси, нигде подолгу не задерживаясь.
Царило запустение и разброд. На зарастающих беленой столбовых дорогах шайки обезумевших от безделья и безнаказанности лихих людишек не стеснялись нападать даже днем. По ночам в лесах горели костры и с визгом бегали голые девки. Даниил, с изумлением наблюдая эти игрища, говорил Торопу, что с настоящими ритуалами они не имеют ничего общего.
– Вы забыли своих богов, – говорил он. – А нового так и не полюбили. А может, просто не поняли. Нельзя верить тому, чего не понимаешь. Вы, русские, как дети – в вас нет мудрости. Вы с легкостью бросаете одну игрушку, чтобы ухватиться за другую. Так нельзя. Народ должен чтить своих предков и их опыт.
Тороп не спорил с ним. Он слушал.
Попович наставлял его тому, что воин всему должен учиться. Смотреть, слушать, запоминать. “Нет ничего, чтобы когда-нибудь не пригодилось, – учил Попович. – То, как двигаются листья на березе, и то, какой корень у резеды так же важно, как чужой язык или строение татарского лука”.
Тороп узнал, что прусские языки имеют много общего со славянскими, что у обоих народов раньше были одни боги. Что когда-то славянские вадимы, как и прусские вайделоты, записывали знание особыми знаками – рунами. Даниил показал, как пользоваться односторонним мечом мазуров, рассказал, как прусские воины пользуются частыми в тех местах туманами.
– В этом мире только мы – пруссы помним обычаи предков. Мы – последние хранители древних богов, – говорил Даниил. – Только мы помним заповеди белых великанов.
– Каких великанов? – удивился Тороп.
Они сидели на берегу Днепра на холме, откуда хорошо просматривались стены Смоленска, купола его храмов с золочеными крестами. И все, о чем рассказывал Даниил, казалось Торопу чем-то сказочным, как песни слепых музыкантов. Да и само лицо Даниила в такие минуты становилось похоже на деревянных идолов, которых Тороп видел в новгородских лесах – темным, полным затаенной значительности.
– Давно, – сказал Даниил, – В те времена, которых никто не помнит, ибо не было еще у людей Памяти, а бродили они по земле дикими толпами, и лица их были темны, а сердца – во мраке, с Неба упала Звезда…
И родила Звезда великих людей. Рост их был выше сосен, а волосы белее снега, а глаза их светились, как небо в утренние часы. А имя им было – Ульмиганы.
И взошел старший из них на высокую гору, и окинул взором пески у моря, и многие реки полные рыбы, и многие леса полные дичи, и сказал: “Вот страна, достойная быть нам Родиной. Здесь мы построим наши замки. Ей отдадим мы свое великое знание. Ей посвятим мы свою небесную силу. И зваться она будет отныне – Ульмигания”.
И взяли великаны темнолицых в подданные, и научили их строить замки, и выращивать хлеб, и делать одежду, и торговать. И приумножилось богатство той страны, и возросла слава ее, и счастливо жил народ ее.
Прошла тысяча тысяч лет. Стали великаны брать дочерей темнолицых себе в жены, и было у них много потомства, и разошлось оно по всей земле, но дети уже не были великанами, а только светлые волосы и синие глаза напоминали об их происхождении. И забыли люди своих предков.
Только одно племя, женщины которого носили в волосах украшения в виде луны и звезд в знак своего родства с Небом, помнило о древнем завете – вернуться в священные земли белых великанов и поднять утерянное людьми великое знание.
В огромном замке на берегу Немана нас встретила последняя из дочерей звезды – великанша Рагайна. У нее был ключ к тем землям. И только нашим воинам под силу было поднять его.
Даниил вдруг хмыкнул:
– Получается, что Ульмигания не только нам, пруссам родина, но всем, у кого белая кожа и светлые волосы. И тебе тоже. Захочешь вернуться – добро пожаловать.
“Украшения в виде луны и звезд.., – думал Тороп. – Где я мог это видеть?”
И вспомнил – смеющееся лицо племянницы великого князя юной княжны Анны – светлые волосы стянуты повязкой на лбу, и звезда, и под косой – месяц.
“Что это? Напоминание о родстве с великанами? Чушь! Бог создал человека, а не какая-то звезда! Язычество. И все же странно…”
Тороп засыпал, а ему все чудилась улыбка княжны, и звезда в ее лбу сияла.
“Тороп, – говорила княжна, увлекая его за собой, – Это правда, именно там, где морской ветер треплет сосны на песчаных холмах, а в густых дубравах живут страшные древние боги предков, там наш дом. Пойдем, Тороп, пойдем домой…”
“Ты же мертва! – отвечал Тороп. – Тебя ведь убили татары! Сгинь! Я не пойду с тобой”.
