Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)

– А ты не собираешься случайно сам заработать на квартиру? – она почти всегда говорила убедительно – признак полного отсутствия сомнений. А полное отсутствие сомнений – это признак полного отсутствия ещё кое-чего.

– А может ты за свою жизнь заработала хоть на одну квартиру?! Ты ведь просто получила её при разводе! Научи своим примером, как заработать на квартиру. Почему бы вам с бабулей не продать мне квартиру тёти Вали за тысячу рублей?! – я вперился горящим взглядом в мать.

– Нет! Я буду её сдавать! Потом продам все квартиры и куплю дом. Живи в этой сколько влезет или покупай на свои деньги!!! – я это уже слышал раньше.

– Пошла на хер! Когда тебе в старости придётся работать уборщицей или посудомойкой, то тебе неудобно будет ездить из пригорода на работу каждое утро, – всё-таки она меня жутко бесила.

– Сам будешь работать посудомойкой или полы мести в питерском метро!!!

– Чёртова идиотка, я работал посудомойкой и, если придётся, буду работать ещё!

– Сволочь, ты и будешь работать посудомойкой, – там тебе самое место, писатель хренов!!! Ничего не получишь… В твоём возрасте…

– Бл…, изыди!!!

– …в твоём возрасте дети помогают родителям, а ты…! Дима вон… Из Питера своем матери деньги посылал… Ты сам рассказывал.

– Дима-то – сын обычной смертной женщины, а я – сын королевы; так же ты о себе думаешь, после второй рюмки?! С тобой разговаривать, что Богу молиться, – бесполезно…

– За что ты так ненавидишь мать?! Гнида ты, больше ничего… – она развернулась и начала уходить, но мой иступлённый шёпот заставил её остановиться.

– Он мне говорил такие вещи, которые говорить ребёнку не имеет права ни один взрослый. Он рисовал перед моим воображение забавные перспективы, – его безумные слова были и остаются для меня реальностью. А я, дурак, всегда защищал тебя в меру своих детских сил, а ты меня всегда предавала, – слёзы злобы и отчаяния потекли из моих глаз. – Пудель, на которого плюют, чтобы не плевать на пол, вот кто я был для тебя. Мои интересы ниже всяких интересов! Я просто не понимал этого раньше; понял только потом, но до сих пор не могу поверить… Я – самая мелкая разменная монета в твоём кошельке; ни хорошо, ни плохо – твой выбор. Ты спрашиваешь: почему я тебя ненавижу?! У меня было время подумать, почему я «так отношусь к матери». На самом деле, я к тебе никак не отношусь. Кто-то рождается для бесконечных сомнений, кто-то, чтобы всегда чувствовать себя правым; ты – всегда права. Ты для меня – пустое место, утопическая идея о матери… Ты доживёшь до глубокой старости, в глупости и комфорте, у тебя будет много времени… Ты его потратишь с умом – на просмотр телепрограмм… – я задохнулся и сел на землю, прислонившись спиной к двери машины.

Мать тем временем скрылась за поворотом аллеи. Мне на всё наплевать… На всё и на всех. Я должен спасти свою жизнь, этим я сейчас и занимаюсь. А матери будет легче, если она будет меня ненавидеть. Да…

Через сорок минут я въехал в город и остановился около заправки; открыл компьютер и начал записывать; на запись последних событий ушло двадцать пять минут.

Что и говорить, воскресенье – удобный день для автомобильных перемещений по городу. До полудня оставалось ещё два с лишним часа. У меня не было острой необходимости в этой халтуре сегодня, по крайней мере, ради двенадцати тысяч рублей, которые мне неизменно платил Шамиль за перевозку; сегодня моей целью было это самое «кое-что», которое не будет передано «мамочке», а останется навсегда в моём полном и безраздельном распоряжении. Как с пользой для дела скоротать время до полудня? Припарковавшись в теньке, я снова открыл компьютер и принялся за редактирование своих заметок.

*****

– Ну, давай, Поль Палыч, не выпускай из рук телефон, – Широколицый проводил меня и свой товар теми же словами, которыми провожал меня и свой товар последние полгода.

Я почти вышел из подвала, когда Шамиль меня догнал и спросил:

– А почему Раисыч велел тебе не приезжать вчера на чеки?

– А ты ничего не знаешь? – спросил я с усмешкой.

– Нет, а в чём дело? – Шамиль, видимо, действительно не знал.

– Он обиделся на меня за то, что я трахнул его жену, – с серьёзным видом ответил я.

Шамиль расплылся в недоверчивой улыбке.

– Да уж, – продолжил я. – И дочку его, и мать, и кошку…

Шамиль рассмеялся и сказал:

– Тогда я не буду знакомить тебя со свой кошкой, – от греха подальше!.. Ха-ха-ха!..

Мы душевно засмеялись.

– Ладненько, – утирая слёзы, сказал Шамиль, жди звонка от «мамочки».

– Ага, буду ждать звонка, – ответил я.

Проезжая по набережной Казанки, я опустил стекло и выкинул сим-карту, с которой всегда звонил Широколицему, и на которую приходили звонки от «мамочек». В фильмах всегда показывают, как выкидывают в реку сотовый телефон, но зачем выкидывать телефон, когда можно выкинуть только сим-карту? Отвечу, – для эффекта. А нет, не для эффекта, – в некоторых странах телефонный аппарат покупается вместе с контрактом оператора; у нас такой проблемы нет. Вот выкинутая мною сим-карта, вообще не долетела до воды, если её подберёт какой-нибудь проходимец и захочет ею воспользоваться, – так тому и быть, мне от этого – ни горячо, ни холодно. Да уж, от выкидывания лёгкой, почти невидимой, карточки, эффекта никакого, вот если телефон, представьте: я опускаю стекло автомобиля (непременно в замедленной съёмке), изящным взмахом кисти швыряю в сторону водоёма дорогой смартфон, он (в замедленной съемке, конечно) летит, кувыркаясь, по воздуху и, в последний перед погружением в пучину момент, сверкает логотипом надкушенного яблока или надрезанного арбуза. Ладно, киношники, когда будете снимать этот эпизод, можете показать, как мой герой избавляется от трубки, но на самом деле, это была всего лишь сим-карта, которая грохнулась тут же – в пыль у заднего колеса машины.

Я набрал Аркадия и договорился с ним о встрече через полчаса в ресторанном дворике Меги.

– …А я тебе говорю, что людей нельзя уловить на иную наживку, кроме Гуманности! Я это прочитал в «Вокруг Света»!

– Давай сменим тему… – Аркадий отпил апельсинового сока.

Я немного подумал и с улыбкой сказал:

– Как сказал бы солдат-срочник: «Погода оставляет желать секса».

– А как сказал бы солдат-срочник-пограничник: «Погода навевает желание перейти границу», – почти не задумываясь, подхватил Аркадий.

– Ага! А как сказал бы солдат-срочник-пограничник на границе с Таиландом: «Погода навевает желание перейти границу дозволенного», – немного подумав, сказал я.

– Мы прям как нынешний министр обороны на селекторном совещании.

– Точняк…

Нам принесли пиццу формата «крышка от люка» и два чая. Аркадий поспешил достать пакетик из чашки, чтобы чай не успел стать слишком крепким.

– Ты слишком быстро достаёшь заварку, – чай не успевает завариться, – я не в первый раз говорил об этом Аркадию, я много лет наблюдаю, как он не даёт чаю толком завариться. Почему-то меня это сильно беспокоило.

– Я не люблю крепкий чай, – Аркадий извлёк пакетик и выжал его, намотав на ложку.

– Я понимаю, что твоя кровь подсказывает тебе класть поменьше заварки, но ты вовсе не обязан обделять себя пакетированным чаем, – я порядком волновался, меня эта тема зацепила.

– Вот ты пристал со своим чаем!

– Слушай, ты слишком рано достаёшь пакетик с чаем, в этом твоя проблема, парень! – я помахал у него перед носом указательным пальцем, как это делают крутые парни в кино, когда говорят: «в этом твоя проблема, парень».

Аркадий уразумел шутку, и мы рассмеялись.

– Что-нибудь из просмотренного-прочитанного за последнее время оставило след в твоей душе? – спросил я, после того как мы съели по первому куску пиццы.

– Да… Был даже один отечественный фильм, как ни странно. «Не думай про белых обезьян». Смотрел?

– Нет. А что там такого?

– Во-первых – все диалоги в стихах. Во-вторых – необычные, немейнстримные актёры снимаются. Да и вообще, притчевый сюжет в основе фильма. «Мир тождественен личности героя», – пожалуй, это – основная мысль.

– У! – мне знакома такая точка зрения, и я её, в общем-то, разделяю.

Через несколько минут мы рассуждали о том, как выстраивать сюжет художественного произведения.

– Я хочу, чтобы повествование начиналось с какого-нибудь незначительного слова или действия; образно говоря: из мрака появляется кончик пряжи, потом зритель видит нить, далее – веретено, потом прялку, затем бабку, которая прядёт, потом всё избу, деревню, райцентр и так далее, – размышлял я. – В общем от частного к общему.

– Ты прям как Шукшин говоришь! – смеялся Аркадий Семёнович.

– А я и есть Шукшин, – отвечал я, запихивая в рот кусок пиццы.

– Как на работе? – резко сменил тему Аркадий.

От этого вопроса на меня нахлынули воспоминания и ожидания будущий событий, особенно при негативном развитии оных, и я раскис, – кусок застрял у меня в горле.

– На работе?.. У меня на работе… всё… хоро…шо. Я увольняться собираюсь. Всё! Баста! Покупаю комнату в Петербурге – городе белых ночей, и начинаю новую жизнь, жизнь петербургского бледного интеллигента, – я закончил фразу, но продолжал покачивать головой.

Аркадий, похоже, не заметил моего замешательства и, будничным тоном, продолжая жевать, сказал: «Понятненько». У меня зазвонил старый телефон. Это была моя тётя – сестра папика.

– Привет, Поль!

– Привет тётя!

– Поздравляю тебя с днём рождения, желаю здоровья, счастья в личной и семейной жизни (она всегда так шутила), материального благополучия. Чтобы всё у тебя получалось! – закончила она мысль.

– Спасибочки-спасибочки, только знай, если у меня всё будет получаться, то человечеству не поздоровиться, – пошутил я.

– Ну и пусть, делов-то, – тётя засмеялась. – Что-нибудь планируешь в этот светлый день?

– Есть одна задумка… – нарочито таинственно ответил я.

– Ну, всего!

– Спасибо, тётя!

Распрощавшись с Аркадием, я спустился на первый этаж торгового комплекса и купил в магазине электроники маленький лёгкий ноутбук от Sony. Он мне необходим. Было бы странно, если бы мой обычный компьютер вдруг исчез, поэтому мне нужен был новый. Ещё я купил самую дешёвую флэш-карту на два гигабайта.

*****

Мгновение спустя моя жизнь поделилась на «до» и «после». Носоглотка стала фюзеляжем летящего на максимальной высоте дальнемагистрального самолёта, – такая же холодная и стремительная. «Стремительная носоглотка» – смотрите во всех кинотеатрах. Ещё секунда и я испытал безадресную благодарность за жизнь и за данное мне в пользование прекрасное (не побоюсь преувеличить) тело, которое способно так сильно чувствовать. Я потянулся к замку зажигания своего Volvo, предвкушая наслаждение, которое испытаю сначала от звука мотора, а потом и от ощущений от вождения. Чёрт, жил ли я до этого?! Мне в голову пришла забавная мысль: вроде я раньше думал, что жизнь моя делится на «до первого секса» и «после», потом я думал, что моя жизнь делится на «до получения военного билета» и «после», далее на «до развода с женой» и «после», потом на «до получения диплома о высшем образовании» и «после», ещё на «до прочтения трудов К.К.» и «после прочтения»… Ну и в том же духе. А оказывается, что жизнь делилась на «до этого «Белого Вдоха» и «после БВ». Хм, «БВ». Здесь правильнее сказать не «после», а «во время». С тех пор как я начал развивать эту мысль и до её окончания прошло две секунды. Ха, кокаин – ускорь свою жизнь. Завожу машину. Включаю «D». Размеренно отчаливаю. Наслаждаюсь. «Чтоб я сдох; остановись мгновенье, ты – прекрасно».

*****

– Прокатимся? Не отказывайся, всё-таки у меня сегодня ДР, – я боялся, что Эн откажется от встречи.

– Хорошо, – неуверенно произнесла Эн. – Когда подъедешь?

– «Не успеешь сказать «черничный пирог», – как Брюс Уиллис ответил я.

– Чёрничный пирог…

– «Ну, может не так быстро…»

*****

– Мы живём в самые лучшие времена. Тот факт, что на Земле более семи миллиардов человек, делает возможным абсолютно всё. Все люди, которые когда-то жили на планете, а затем умерли (а потом снова жили и снова умерли), собрались вместе в настоящее время, привнеся в него всё хорошее и всё плохое, что когда-либо существовало. Надежды и страхи, любовь и мечты всей человеческой цивилизации замешались в огромном миксере – времени настоящем. Диско и регги, милитари и гламур, D&G и LV, Hummer и SLK – всё реально и всё имеет право на существование, больше не существует «не модного». Закон ускорения исторического времени диктует свои правила восприятия. Это тот случай, когда за один день ты можешь прожить целую жизнь. Выбирай и бери! Плати чем сможешь и когда сможешь! К оплате принимается душа, у тебя много души?! Кажется, у меня кровь из носа пошла, нет, это всего лишь сопли…

«Я ещё немного-много подожду, только вот чего не знаю я сама…» – колонки не так уж плохи, если не делать громко.

– Мы победили такие предрассудки как голод и чувство ответственности, на очереди зависимость от нефти и пива! Сегодня, чтобы чувствовать себя в центре Вселенной, не обязательно жить в центре Вселенной! Бери всё самое лучшее из того, что когда-либо придумало человечество. Все люди сегодня здесь, все здесь! Дураки к дуракам, умные к кому хотят, голубые к кому хотят, все – к кому хотят!.. Мы все собрались на грандиозную вечеринку и нам решать, когда она закончится. Писатель сказал: «Мир всё равно нельзя спасти, так давайте уж отгуляем праздник до конца». У каждого персональный Рай и Ад, никаких коммуналок. Я люблю жизнь и перестаю её боятся. Самое время «объять необъятное»!

«Я тебе не всё, но всё же, расскажу, сколько я ночей бессонных провела…» – ходу моих мыслей не мешала музыка.

– «..И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полёт,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье!..» – моя память работала как никогда хорошо.

– Это ты сочинил?!

– Нет, блин, Пушкин!

Это время, когда "грязные сучки будут наказаны" и файф дей вор, то есть это время возмездия, Эн! Это время блюза и танго в одном флаконе и хард-кор ремиксов на Александра Вертинского, то есть это время возможностей! Это время дешёвого пойла и дорогого фунта стерлингов, то есть это время вдохновения, Эн! Ты слушаешь меня, Эн?! Это время таких красавиц как ты и немного таких ублюдков как я. Это самое время индивидуального счастья и массового пох…зма!

«Столько проливала слёз я без тебя; я тебе не всё, но всё же покажу и с тобой убежим сейчас туда. По шоссе мы летим, мы летим по шоссе; знаю все, сколько зим, я искала тебя на встречной полосе».

– Ты знала, что кролики спят урывками по несколько минут?!

– Мм… Интересно…

– «Мы мчимся навстречу смерти в сумраке остывающего дня!» – восторженно прокричал я.

– Что ты такое говоришь? – дрогнувшим голосом произнесла Эн, предварительно убавив музыку.

– Это не я, малышка, это Френсис Эс Фицджеральд…

– А… Тогда ладно, – она снова прибавила.

– Что у нас есть кроме жизни, малышка; что нам нужно, кроме жизни… – начинал явно переигрывать я.

Но я не вкладывал особого смысла в слова, которые говорил, для меня они звучали совсем не так, как для слушателя, меня это устраивало.

– Хочешь ещё одну цитату? – при этих словах я ускорил машину до ста восьмидесяти километров в час. Мимо пронеслись объекты дорожной инфраструктуры, – гостиница, шашлычка, стоянка для фур, парочка проституток, заправки по обе стороны дороги, справа мигнул красный огонёчек видеофиксатора, который добавил в свою память номер моей машины, чтобы завтра первым делом выслать мне штраф за превышение скорости.

– Ну, давай, – было заметно, что Эн тревожится по поводу моей вменяемости и безопасности нашего с ней движения. Я не хотел нервировать Эн, поэтому сбросил скорость до девяноста.

– «Мы умираем лишь однажды, но всю жизнь».

– У… А это кто сказал? – переварив фразу, спросила Эн.

– Не знаю, кто-то из американцев, у них есть время задумываться о таких вещах.

Ночь, скорость и близость красивого человека действовали не хуже наркотика. Я, как обычно, осознав красоту окружающей действительности, не впал сразу после этого осознания в уныние, ибо больше не хотел утащить всё это великолепие с собой в могилу; возможно в этот момент я поумнел до той степени, когда понимаешь, что жизнь – это только настоящий момент и, ты счастливчик, если смог растянуть его… задержаться на его вершине какое-то время. В этот момент я был кольцом на пальце царя Соломона.

– Я бы не хотел, чтобы ты на меня злилась, я прошу прощения… Я тут вспомнил: когда я учился в пятом классе, я купил сотовый телефон – сэкономил на обедах – у меня у первого в классе появился мобильник; помнишь, я попросил тебя позвонить на него мне в определённое время? Мне никто не звонил, а я хотел похвастаться телефоном перед одноклассниками. Помнишь?! Ты позвонила ровно-ровно в то время, на которое мы договорились. Я, с важным видом, попросил у учительницы разрешения выйти из класса и переговорить. Выйдя в коридор, я обмолвился с тобой несколькими словами, ведь связь в те времена была жутко дорогой, повесил трубку, постоял немного и зашёл в класс. Вот смех-то! Помнишь, Эн? Ты тогда была, получается, в третьем классе. Удивительное дело, Эн, – сколько тебя знаю – ты всегда была на год младше меня… – я притих. – Всё так коряво, возможно потому, что я живу в первый раз, – снова заговорил я.

– Да ладно уж, что было, то было…

– Лучше и не скажешь… Лучше и не скажешь.

Мы повернули друг к другу головы и рассмеялись.

– Все прощают всех за всё? – прищурившись, спросил я.

– Все прощают всех… за всё, – уставившись в пол, с грустью в голосе сказала она. Потом подняла взгляд на меня и сказала: «Да».

На следующем съезде, я свернул в сторону города, ещё через двадцать минут, причалил к подъезду Эн.

– Сейчас домой поедешь? – спросила Эн, высунув одну ногу из машины.

– Конечно, завтра же на работу, – изобразив зевоту, ответил я.

– Хорошо покатались, надо бы в следующие выходные куда-нибудь…

– Конечно! Я тебе позвоню, – не знаю, какой раз за последнюю неделю соврал я.

У меня было ещё полно дел. А ведь какая тёплая ласковая августовская ночь. Не сегодня-завтра начинается звездопад. Я включил громкость.

«…От нас не убудет, что было, что будет;

Что было, что будет этой ночью

Забудем, будем мы с тобой разбудим

Мой дом ночью этой опустел…»

В кармашке слева всё ещё лежал учебник по философии. Я его так и не дочитал. Где-то было высказывание, которое мне сейчас близко, хотя полностью не отражает ситуацию. Так… Где же это место… Вот. Слушайте: «Люди измыслили идол случая, чтобы пользоваться им как предлогом, прикрывающим их собственную нерассудительность. Ибо редко случай оказывает сопротивление разуму, чаще же всего в жизни мудрая проницательность направляет к достижению поставленной цели». Можно спорить? Можно. Тем более, что спустя несколько веков было доказано, что «на всякого мудреца…», это тоже не про меня. Вообще-то, довольно опрометчиво сидеть и листать книжку, когда катаешься по быстро нагревающейся сковороде.

Я всё-таки ещё заеду домой, – взгляну «последний-препоследний» раз на своих «дурачков на палочке». «Что лучше всего?» «Удача».

*****

«Для того, чтобы написать Иванова(у), не надо самому быть им», – сказал Константин Сергеевич.

– Прощайте, режиссёр. Вместо «спасибо» возьмите вот это, здесь без малого полкило, – из новой красной сумки появился початый брикет «ангельской пыльцы».

Режиссёр расплылся в улыбке удивления и благодарности.

– Что ж, красавица, за необычную услугу – необычное вознаграждение… Может на дорожку?.. – режиссёр не мог скрыть привалившего счастья.

– Почему нет, – я подцепил немного порошка на пластмассовый ноготь.

Уже в дверях, я обернулся и сказал: «Не забывайте спать». «А ты не забывай, что жизнь прекрасна, если не бояться её».

Что я вижу, выходя на улицу? Ответ: жизнь. Скажу больше: жизнь замечательных (с некоторыми купюрами) людей. Робко бредущую по обочине дороги жизнь. Мужчина в чёрной рубашке с небольшим пивным животом, курит и стучит ногой по колесу своей машины. Птицы, предчувствуя рассвет, издают свойственные их виду звуки. Собака с перебитой лапой и добрыми глазами принюхивается к только ей уловимым запахам. Августовская ночь в средней полосе России, я узнаю твой запах даже через тысячу лет. Жизнь – прекрасное и наивное нечто. Я скорблю по всем живущим существам на Земле; я сочувствую вашим несчастьям; разделяю ваши тревоги и солидарен вашим страхам. Я чихаю как собака и зеваю как птица. Я – собака, я – птица. Больше не хочу быть бессмертным, иначе боль станет невыносимой и… безысходной. Я с вами, я – один из вас. Живой – счастливый. Живой – несчастный. Неважно. Для меня парадокс жизни заключается в том, что я не знаю – на каком этапе земного существования нахожусь, – в самом начале, середине или при смерти? Может это только начало, – период окукливания? Молодой ангел в бронированных перьях; без сомнений, без пола, без гражданства, без жалости. Первый побег из многих? Единственный побег? Бесконечный источник опьянения – осознание себя живым. Августовский ночной воздух… Мне пора идти. Идти, ехать, снова идти и лететь. Мимо прошла компания молодёжи, от них доносились какие-то возгласы и смех, они не матерились и не старались показаться крутыми, это были интеллигентные молодые люди; один из них аккуратно положил допитую бутылку в мусорное ведро. Подул ветерок, и я почувствовал, как мурашки пробежали у меня по ногам, забежав под (не думал, что скажу когда-нибудь такое) юбку. Тем временем компания скрылась за углом дома, они направились «куда-то, где ждёт веселье, и, разделяя чужую радость, я желал этим людям добра».

Что касается меня, то я сейчас сделаю следующее: сяду в машину и начну движение. Чуть позже я пересяду в свою старую машину, но до того момента нужно ещё многое сделать. Когда всё будет готово, я проеду по пустому городу до улицы Голубева; остановлюсь около одного из десятиэтажных домов и допишу эти строки, затем скину этот документ на флэш-карту, флэшку положу в заранее приготовленный конверт с именем получателя; сотру из памяти нетбука всю информацию; войду в подъезд, открыв его с помощью кода, который записан в памяти моего старого мобильного телефона, положу конверт в почтовый ящик. Потом я сяду в свою старую машину и поеду на юго-восток. В какой-то момент времени я включу магнитофон и, из динамиков заиграет песня, та песня, которую слушал Тони, когда перегонял мою машину от дачи тёти Вали до Госавтоинспекции, потому что после него я магнитофон ещё не включал. И вот представьте себе: над городом занимается заря, дороги ещё пусты, на небе нет ни одного облачка, небо высоооооокое-высокое, воздух свежий… Главный герой пробормочет какую-то невнятную жалобу, а появившийся на заднем сиденье Хэнк Чинаски скажет: «Ей парень, ни один из тех, кто написал что-то достойное, не писал в тишине» и передаст самокрутку Марлону Брандо. Главный герой улыбнётся своему отражению в зеркале заднего вида, затем посмотрит в левое зеркало и наденет солнечные очки модного фасона. По правую руку промелькнёт огромный рекламный стенд с надписью: «Сегодня первый день твоей оставшейся жизни» с игриво подмигивающей Нормой Джин Бейкер, сворованной из какого-то фильма. Вид с высоты полёта мелкой птахи: синяя машинка из предрассветных сумерек и тесных городских дворов выбирается на широкую автостраду – навстречу пылающему рассвету.

With a sampled heartbeat and a stolen soul

I sold my songs to have my fortune told

And it said

You should know that love will never die

But see how it kills you in the blink of an eye

Камера всё выше и выше. Сначала песня звучит только из колонок авто.

I know love is a hot white light

It knocks you down and then leaves you dry

Oh how can it be sweet mama tell me why

Why all loves disciples have to wither and die

Зритель чувствует острое желание жить, благодать разливается по телу, как рюмка ледяной водки на голодный желудок. Камера выше, – автомобиль с главным героем мельче. Музыка начинает звучать в полную силу, отовсюду; теперь качество звука зависит только от модели телевизора или акустики кинотеатра.

Please sister, help me come on do what you should

Please give me something I'm not doing so good

I'm gone, done wrong is there nothing you can say

Please sister help me I'm not feeling ok

Наконец, солнечный свет становится таким ярким, что полностью заливает экран.

Give me believe that my time will come

And a toll free helpline if I find someone

But she said

You gave away what you never really had