
Полная версия:
Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)
Дядя Паша договорил до точки и, как-то сразу обмяк и погрустнел. Сделав ещё глоток из фляжки, он произнёс: «Твои зубы записываем в плюс, как и ресницы».
Он развернул мой стул к зеркалу.
– Что ты думаешь? – спросил режиссёр, нависнув у меня над правым ухом.
Я увидел размытое пятно на том месте, где у меня должно было быть лицо. Затем, когда зрение сфокусировалось, я увидел мужское лицо, размалёванное краской; я почувствовал приступ злости – злости на себя, на ситуацию, в которой я нахожусь, на ситуацию, в которой я скоро буду находится, злость на эту дурацкую идею с переодеванием, злость на свою наивность, на свою мать, конечно и, немного на режиссёра.
– Что думаешь? – повторил свой вопрос дядя Паша.
– Думаю… Я думаю, что мне надо снова начать пить алкоголь, потому что в тюрьме такой возможности не будет. Вот что я думаю! – заорал я и занёс руку, чтобы сорвать с себя парик, но дядя Паша угадал моё намерение и поймал мои руки.
– А ты темпераментная штучка, люблю таких, – проговорил режиссёр деланно страстным голосом, по прежнему держа мои руки. – А теперь послушай меня, любитель Станиславского… Константин Сергеевич сказал: «Борьба между мужским и женским началом вечна, неиссякаема», – он имел в виду вовсе не отдельного мужчину и отдельную женщину. Пока ты будешь думать над этим, я тебе расскажу ещё немного… Не фокусируйся на своём отражении. Не морщи лоб, – ты похож на мыслителя, – режиссёр осторожно отодвинул чёлку моих новых волос и аккуратно, лёгким прикосновением указательного пальца, разгладил поперечные морщины на лбу. Это незначительное мимическое преображение, изменило выражение лица ниже бровей. Как он догадался про лоб, – ведь за сплошной челкой-пони морщины были не видны. – Ты должен начать взирать на мир женскими глазами. Женщины взирают, я настаиваю именно на этом слове, на мужской мир (мужской ли он в действительности?) как на глупую детскую игру, в которой они чаще всего не принимают участия, а если и принимают, то отдают себе отчёт в том, что это всего лишь игра, – интонация режиссёра гипнотизировала меня. – Знаешь, как мамаши, сидя на скамейках вокруг детской площадки, следят умилённым взором за своими бестолковыми мальчишками, следят за тем, как они играют в песочнице, играют в войну, играют в политику, в бизнес, в спорт. Мамаши их, очевидно, любят, поскольку нельзя не любить то, что сам произвёл на свет. В этом и кроется причина того, что женщины «принимают мир таким, какой он есть», в отличие от мужчин, которым всё время нужно что-то изменять сообразно своему дурному вкусу. Женщины принимают мир и имеют своё собственное представление о реальности и о фантазии, потому что сами создали всё, что вмещает Всё. Разумеешь мою мысль?
– А? – я очнулся от повышенного внимания. – Да тут не одна мысль, – я смотрел на отражение и, оно мне не казалось безобразным.
– Вижу, ты ещё не до конца вник, – режиссёр снова сел на свой раскладной стульчик справа от меня. – Улови самое главное – смотри открыто, люби всё, что ты видишь, ведь ты всё это создал, ты всё это родил.
– Я всё это создал, я всё родил… Бог – женщина, – неожиданно для самого себя произнёс я.
– Если допустить, что он вообще есть, то – да – женщина, – произнося эти слова, режиссёр вновь поднялся со своего стульчика, двумя пальцами одной руки взял меня за подбородок, а ладонь другой руки положил на затылок и, медленно и аккуратно придал моей голове такое положение, при котором я стал смотреть как-то исподлобья, при этом у меня сделался какой-то упрямо-капризный вид. – Вот так держи голову, так меньше вероятность, что кто-то заметит твой кадык, он у тебя, к счастью, не слишком заметный, да и платок у нас имеется… У тебя при такой постановке головы немного упрямый вид, даже капризный, но мужчинам нравятся такие девушки. Вообще нужно привыкнуть нести свою голову, как цветок на стебле, на длинном тонком стебле…
*****
– И вот представь: ты от него во многом зависишь, и тут он ловит тебя на наглом вранье, аккуратно берёт тебя за горло и припирает к стенке, и, страшным-страшным голосом спрашивает: «Ты ведь всё врёшь, конфетка!..» Ты закрываешь глаза и… Закрой глаза и представь ситуацию, а когда откроешь, я хочу видеть страх.
Слова застряли у меня в горле, только голова отрицательно покачала. Кажется, у меня получилось.
– Отлично, – одними губами произнёс режиссёр.
*****
– Собирайся, поедем, прокатимся, у нас ещё есть дела.
– Как! – взвизгнул я. – В таком-то виде?! – я как-то совсем забыл, что мне всё равно нужно фотографироваться на поддельные документы. Я оглядел себя с ног до головы в большое зеркало, повернулся боком, похлопал себя по, слава Богу, плоскому животу и сказал: «Поехали». А режиссёр мне сказал: «Теперь говори шёпотом, – пусть думают, что у тебя болит горло. А к моменту «дебюта» лучше бы сорвать голос».
Через две минуты мы отъезжали от театра. Для того чтобы усесться за руль, пришлось отодвинуть сиденье и отрегулировать по вылету руль, – танкетка сабо увеличила мой рост почти на десять сантиметров. Я чувствовал себя превосходно, что меня немало удивляло.
– А вы что без машины, дядя Паша? – начал я непринуждённую беседу как будто охрипшим голосом.
– У неё срок страховки истёк, да мне она и не нужна. Я же всё время бух или под кайфом.
– Вам в творчестве помогает опьянение?
– Не знаю. По крайней мере – не мешает. Я вот смотрю на тебя, – сменил тему режиссёр. – Ты инстинктивно знаешь, как нужно себя вести, не сочти за оскорбление.
– Наверное, это потому, что я очень люблю женщин, – сказал я и непринуждённым жестом откинул прядь волос от губ.
Вот мы и приехали, – от театра юного зрителя до пешеходной улицы Баумана всего две минуты ходьбы, а езды – все восемь. Я припарковался, однако мой режиссёр не спешил выходить. Я приготовился слушать и запоминать.
– Возможно, когда мы выйдем из машины и пойдём гулять, ты ощутишь противоречие. Это произойдёт из-за того, что идеальный образ, который ты держишь в голове, не совпадёт с тем, который ты увидишь в отражении в витрине, от этого ты испытаешь отвращение к себе, а твоя уверенность сменится самой настоящей паникой. С такой ситуацией почти невозможно бороться и твоя задача просто её не допустить. Сейчас ты выглядишь на четвёрку с плюсом для самого себя, а в глазах зрителя этот образ идеален, как и в твоей фантазии; ненавязчиво поддержать эту иллюзию – твоя сквозная задача.
Я тяжело вздохнул в знак того, что хочу услышать больше.
– Для того чтобы всё прошло удачно, тебе не обязательно отождествляться со всеми женщинами мира, достаточно той одной, той, которая продаёт Ягуары и Лэнд Роверы.
Я понимал, что всё главное и второстепенное уже сказано и усвоено. Мне необходимо было сыграть роль, самую главную роль в моей жизни, от успеха которой зависело – будут ли другие роли. Тут нужно что-то большее, чем просто смелость и просто удача; мне нужен особый сорт вдохновения, возможно, тот самый, который присущ сказочной птице, которая поёт свою единственную песню, или форели перед нерестом. В моих силах было сделать всё по правилам. Если я выкручусь, тогда у меня будет куча времени, чтобы подумать над тем, как одно событие накладывается на другое, подумать над Провидением, Судьбой, Удачей, Богом, Санта-Клаусом и Розой Люксембург. Я посмотрел на себя в зеркало заднего вида, потом перевёл взгляд на моего спутника и улыбнулся очаровательной улыбкой.
– Так-то, – сказал режиссёр и коснулся костяшкой указательного пальца до моего подбородка. – Теперь идём по магазинам, по фотоателье и по всему что нужно, а потом ты угостишь меня едой и выпивкой в одном тихом уютном кафе, в котором по воскресеньям полным полно людей. И вот ещё: когда будешь фотографироваться на документы, расправь совсем немного ноздри и слегка прикуси щёки, как будто у тебя нет зубов мудрости.
– Прикусить щёки изнутри? – зачем-то спросил я.
– Ты отлично соображаешь! Да, изнутри.
Я сделал вдох. «И спокойное проникновение вглубь может быть вдохновением. И лёгкая свободная игра со своим чувством может стать вдохновенной. И мрачное, тяжёлое осознание тайны бытия – вдохновение». Итак, оставив Сверхзадачу и Сверхсверхзадачу на потом, я целиком положился на «магическое «если бы». Ближний круг внимания – ON. Публичное одиночество – ON. Выходим в Свет. Action!
*****
Половина десятого вечера того же дня.
– Здравствуйте, примете меня сегодня?
– Только по записи, извините, – ответил татуированный и пирсингованный парнишка.
– У меня крайне скромные запросы: маленькая переводная татуировка в стиле примитивизма, ненастоящая, временная… Уверен, это не займёт много времени. Очень прошу вас… Боюсь, что она мне крайне необходима к завтрашнему дню.
– Ну, хорошо, проходите, – парень взглянул на часы.
Я уселся в кресло и закатал штанину.
– Вот на этом месте, пожалуйста. Я тут специально сбрил волосы.
– Что собой должна представлять тату?
– Голова робота Бендера Родригеса. Что может быть проще, – всего несколько штрихов.
– Ок.
– И ещё: у вас наверняка, есть старая ненужная машинка для татуировки. Я бы хотел купить такую…
*****
Не знаю, сколько времени я шатаюсь по этому городу с целью найти новый дом для моих птичек. В одной руке огромная клетка, в другой гроздь винограда, – время от времени я отрываю одну виноградину и скармливаю его Сашеньке. Кешка от винограда отказывается. Меня не очень удивляет, что маленькая птичка целиком проглатывает виноградину. Все кого я знал или не хотели брать птичек или не заслуживали моего доверия. Отчаявшись найти новый дом для попугаев, я повернул в сторону жилища. Дойдя уже до последнего поворота, я заметил огромный особняк с тонированными стёклами и, меня осенило. Конечно, это же особняк великого русского писателя Александра Пушкина! Вот ему я точно могу доверить заботу о моих «дурачках на палочке». Я позвонил в калитку. Почти сразу из глубины сада появилась толстая служанка-негритянка в чистом белом переднике. «Что вам?» – спросила она с сильным акцентом. «Позовите Пушкина, мне надо с ним переговорить», – сказал я. «Кого?! Нет здесь таких! Я плохо понимать по-русски… Уходить… Не понимать… Я совсем не говорить русский…» – она замахала руками и развернулась. Для меня было очевидно, что Пушкин на месте, просто он не желает никого видеть; я его прекрасно понимал. Я должен во что бы то ни стало добиться аудиенции.
– Постойте, скажите, что его хочет видеть (я назвал своё имя), он должен меня знать. Я – писатель. Просто передайте ему мои слова.
Негритянка скрылась за дверью. Довольно скоро дверь вновь отворилась. На этот раз вышла стройная блондинка и на хорошем русском сказала: «А, (она назвала моё имя)! Я сейчас вас впущу, подождите», – она дошла до кованой калитки и открыла её, набрав код на электронном замке. «Какие хорошенькие», – она просунула палец в клетку, когда я проходил в калитку. «Спасибо», – ответил я. Секретарь проводила меня в гостиную на втором этаже и велела ждать. «Александр Сергеевич не любит соприкасаться с внешним миром, это плохо для творчества», – сказала она, выходя из комнаты. «Понимаю», – ответил я. Я поставил клетку на пол, рука у меня отнималась; оставшийся виноград положил на подоконник и стал смотреть в окно. Через несколько минут я услышал, как открылась дверь. Я обернулся и увидел толстую горничную-негритянку. Я с недоумением посмотрел на неё. Я было собрался открыть рот, чтобы высказать своё замешательство, но заметил за её могучим телом какое-то движение. Я сделал два шага в сторону, чтобы видеть негритянку под другим углом, – за её спиной прятался Пушкин.
Шесть дней до аварии
«Все мы – дилетанты, мы живём недостаточно
долго, чтобы стать чем-нибудь большим»
Цитата из фильма
Приготовив две монеты по десять рублей на кофе, я, естественно опаздывая на добрых полчаса, зашёл в здание суда. Кофе, по понятной причине, я не попил. Не обращая внимания на портрет Петрика и гвоздики, я прошёл на своё рабочее полулежачее место. Очевидно, что все были потрясены случившимся, слишком много смертей за короткий период. Слишком мало, чтобы не скрывать улыбки. Смерть – это сплетня высшего сорта. Отлично сказано… мной. Полчаса назад, стоя в пробке на мосту Миллениум, я позвонил Енисею, которого вы конечно помните. Я задал Енисею простой вопрос: «Где находятся ваши ближайшие конкуренты?» Он обещал перезвонить. Через десять минут, когда я уже стоял на последнем перед судом светофоре, Енисей перезвонил и сказал, что их ближайшие конкуренты находятся в соседней республике Марий-Эл, а точнее в столице этой республики – Йошкар-Оле. Дал адрес – улица Гагарина дом двадцать один. Улица Гагарина есть даже в муравейниках. Это ли не показатель славы?
*****
Московское время – семь часов вечера. Я на полпути в Йошкар-Олу. В качестве таксиста я бывал в этом городе. От Казани до Йошкар-Олы примерно двести километров. Дорога не слишком плохая, поэтому я ехал быстро. Кстати сказать, моё удостоверение «невиновного» не действовало за пределами Татарстана, поэтому приходилось чтить ПДД. Это к слову. В двадцать часов вечера я уже разговаривал с уполномоченным по вопросам подделки удостоверений личности, уполномоченный крутил в руках фотографии некой девушки, которые я ему передал и говорил, что в данный момент у них совершенно нет бланков, потому что хороший поддельный паспорт непременно печатается на настоящем бланке, предварительно украденном заботливыми паспортистками или их подельниками. Я отказывался понимать суть сказанного, потому что от положительного ответа зависела моя жизнь, и я считал, что если я не буду понимать суть сказанного, то и проблемы никакой нет. Но мне пришлось-таки врубиться… Тогда я схватился за волосы и выбежал на улицу, покрыв матом всю Марий-Эл в общем и каждого жителя в частности, забежал обратно с сиянием в глазах и спросил: «А что если я добуду чей-нибудь паспорт?» Уполномоченный по подделке ответил: «Это вариант, мы бы могли заменить фотографию, но учтите, что если этот паспорт объявлен в…» «Ладно-ладно», – прервал его размышления я. Мне, в конце концов, просто надо бежать из одной отсталой страны в другую, причём не на самолёте и не поездом. «Не пользуйся общественным транспортом», – звучал голос Регины где-то в области простаты.
– Да, – решил для себя я.
– Что «да», – спросил уполномоченный.
– Я дам вам паспорт, а вы туда вставите эту фотографию.
– Вставим, не сомневайтесь, – заверил меня уполномоченный.
– Самый быстрый срок, за который вы сделаете работу?..
– Сутки.
– Я прошу индивидуальный подход. Я плачу столько, сколько вы скажете. И ещё: вы приедете за паспортом в Казань, а потом доставите готовый паспорт в Казань, – я пристально посмотрел на уполномоченного.
– Довольно популярная дополнительная услуга, – ответил он.
– Я так и знал.
– Послезавтра, или, крайний срок послепослезавтра, я позвоню и в течение двух с половиной часов хочу видеть курьера в точке в Казани, которую я назову, – я держался как человек, у которого нет лишнего времени; я и был этим человеком.
– Да, – по всем пунктам согласился уполномоченный. – Водительские удостоверения интересуют? Бланки есть в наличии.
Мы ударили по рукам, а ещё я оставил предоплату, и за водительские права тоже.
На обратном пути из Йошкар-Олы (надоело писать это слово) я набрал номер своего брата Мстислава. Когда Мсти подошёл к телефону, я не терпящим возражения тоном сказал: «Мсти, бросай все свои детские дела и езжай к папе в его загородный недостроенный дом. Переверни там всё верх дном, но найди паспорт…» (который однажды ночью, семь лет назад, какая-то пьяная тётя забыла в автомобиле папика, вместе с сумкой, пятью тысячами рублей и косметикой) «… на имя не помню кого, но там блондинка лет тридцать!»
– А что мне за это будет? – ожидаемо спросил Мсти.
– Тебе за это будет моё старшебратское уважение до конца этого года и компенсация всех накладных расходов, включая пиво в поезде Петербург-Казань, когда ты передашь мне документ на железнодорожном вокзале в городе Казани.
– Давай так, – приступил к согласованиям Мсти. – Твоё старшебратское уважение и I-pad Retina с 3G и памятью на тридцать два гигабайта.
– Ах, ты поц! Тебе надо I-поц со встроенной плойкой для пейсов! – ради юмора сказал я.
– Да или нет, высокий голубоглазый ариец, да или нет? – форсировал переговоры братец.
– Да, – согласился я. – А теперь займись делом незамедлительно. Возьми деньги у мамы, сколько даст, вызывай самое быстрое такси в Питере и ищи паспорт, потом на вокзал – за билетом… Напряги папу, пусть поможет искать паспорт. Скажи вопрос жизни и, мать её, смерти. Все расходы плюс I-поц, понял?! Как найдёшь паспорт – звони. Звони в любой час дня и ночи. В любую ночь часа или дня! Всё, отбой!!!
Музыку громче. Моя машина влетела в пределы Казани, как сперматозоид в яйцеклетку. Как сказала Масяня: «I want to жить…»
Пять дней до аварии
Вторник. Смерть Петрика от выстрела в голову принципиально отличалась от смерти Родионова от сердечного приступа. В связи с этим следователи допрашивали всех встречных и поперечных. Убийство судьи – это вам не трах в жопу (слишком много идущих подряд согласных на стыке слов) бутылкой шампанского какого-то бродяги, это совсем другое дело. Если правящий режим не может обеспечить судьям смерть в собственной постели от ожирения или старости – это повод для беспокойства.
– Что вы сказали про правительство, – переспросил следователь, когда пришла моя очередь исповедоваться.
– А? Я говорю, что… что… президент верно расстроился, когда убили судью, – сказал я, не сводя глаз со своего телефона и одновременно стирал краску с пальцев влажной салфеткой.
Весь состав суда стирал краску с пальцев.
– А откуда вы знаете, что Петрик был застрелен?! Это ведь не разглашалось в интересах следствия! – взвился один из ведущих допрос следователей.
Я испугался и потерял дар речи. Неужели я проболтался о том, что знаю, что Петрика пристрелили?! То, что он был убит знали все, но то, что застрелен…
– Откуда я помню, что я знаю, что Петрик… Я… Ты… – закоротило второго следователя, и я понял, что они так блефуют с каждым из допрашиваемых, и что я вовсе не проболтался.
Пришло сообщение от Мсти. На экране I-phone, сообщение видно сразу, его содержание: «Я нашёл! Уже взял билеты. Поезд сегодня в шестнадцать часов. Папа переживает». Следователь схватил мой телефон и ознакомился с содержание сообщения.
– Кому вы собирались мстить? Петрику? – обличительным тоном спросил умеющий читать чужие сообщения следователь.
– Мсти – мой младший брат, полное имя Мстислав, в честь Растроповича, – пояснил я.
– А почему Мстислав, а не Растропович, раз уж в честь Растроповича? – снова пытался уличить меня во лжи следователь.
– Растроповича звали Мстислав, – без лишнего выпендрёжа, объяснил я.
– Будем считать, что мы вам поверили, – двусмысленно, насколько позволял его куриный мозг, сказал следователь. – А что ваш брат Растропович нашёл?
Мне надоел этот цирк, и я начал глумиться над этими персонажами мультфильмов по имени Детектор Лги и Цап Царапыч:
– Он на днях девственность потерял, а сейчас нашёл. Взял билет до Москвы, чтобы показать находку по центральному телевиденью. А папа переживает… Ну, а вы бы за своего сына при таких обстоятельствах разве не переживали?!
– Вы нас считаете идиотами, молодой человек? – спросили они почти хором.
– Ни в коем случае!
Через пять минут.
– Где был? Кто может подтвердить?
– Дома. Мама, Иннокентий, Александра.
– Кто такие? Где работают? За кого голосовали?
Рабочий день пошёл насмарку: прочитал меньше пятидесяти страниц художественной литературы. Ствол, видимо, ещё не нашли.
Я переживал, что до конца рабочее дня не успею встретиться с Региной Петровной, но за пятнадцать минут до конца допрос меня закончился. Я взвился по лестнице на этаж, где находился кабинет Регины. Постучал и вошёл в приёмную. К счастью у неё не было заседания. Помощница пошла доложить о моём приходе. Регина согласилась меня принять. Войдя к ней в кабинет, я поздоровался и жестом спросил, могу ли я говорить не боясь того, что нас кто-то услышит (Бонд, Брук Бонд…). Она кивнула.
– Мне нужен юрист, которому я могу доверять. Лучше адвокат, – сказал я.
Регина Петровна взяла своё «Яблоко» и начала перебирать контакты. Найдя нужный, набрала номер и заговорила:
– Алло, Тимур. Тимур, ты сейчас свободен? Нет. Жаль. А когда? Завтра… У меня есть клиент для тебя, – Регина прикрыла рукой микрофон и обратилась ко мне. – Завтра в обеденный перерыв.
Я кивнул.
– Завтра в час дня… Час десять. Рядской садик. Передам. Спасибо, – положила трубку. – Всё понял? Запиши номер Тимура.
Четыре дня до аварии
«Если тебя ненавидели, значит и любили тоже»
Из фильма
«Допросы, допросы, опять допросы…» В час десять пополудни я припарковался у входа в Рядской садик, что в нескольких минутах езды от суда. С нуля до четырёх лет я с родителями жил напротив этого парка, в деревянном двухэтажном доме в коммунальной квартире; этот дом давно снесли, а на его месте построили красивое шестиэтажное элитное жильё. Именно по аллеям этого парка я гулял с мамой, будучи совсем маленьким. Мама-то прожила в этом месте двадцать шесть лет. У меня был велосипед типа «Жук», – красный с чёрным, с широким сиденьем обитым чёрным дерматином и с подпоркой для спины, на котором я катался по аллеям Рядского садика. Однажды на прогулке я обкакался; мама сняла с меня грязные трусы, а колготки и шорты снова надела. Я крутил педали в сторону дома и ванной в одних колготках и шортах, а мама шла впереди с моими обкаканными трусами в руке. Я и потом иногда обкакивался (последний раз даже будучи женатым человеком), но тот раз был особенный, если вы понимаете… В те года я был уверен, что в зарослях кустарника, что недалеко от бюста Горького, обитают матрёшки.
Я увидел знакомое лицо, – того самого красавчика-адвоката, которого до этого видел дважды. Скрестил пальцы на удачу, чтобы этот самый Тимур оказался он, и набрал номер, данный мне Региной. Пошли гудки, Красавчик вытащил из кармана телефон и сказал: «Алло!»
*****
В пятнадцать часов пятнадцать минут (удача при мне) мой второй телефон осветился звонком от Мсти. Он прибыл на вокзал. Я продиктовал ему свой домашний адрес и проинструктировал по поводу передачи паспорта курьеру из Йошкар-Олы. Позвонил маме, чтобы она впустила Мстислава в мою комнату. В восемнадцать часов ровно я вышел из здания суда. В этот же самый момент Мсти передал паспорт курьеру из соседнего региона (я их свёл посредством телефонной связи) в районе двух детских садов, примерно в том месте, где мы беседовали с Региной Петровной, сидя в её машине. Мне предстояло узнать почём фунт пробок, прежде чем я увижу во плоти своего брата. Через пятьдесят пять минут я вошёл в дверь квартиры и увидел Мсти и маму на кухне, они разговаривали и пили чай. Мсти показывал маме на телефоне какие-то фотографии. Мы обнялись с братом. Я умылся и переоделся. Дела были вроде бы сделаны, поэтому мы решили выехать в город.
*****
Первым делом мы отправились в торговый центр, где я купил Мсти обещанный «яблочный» продукт. Сидя в ресторанном дворике и обмывая покупку, я также оплатил Мсти все накладные расходы, связанные со спонтанной поездкой. Осталось компенсировать моральный вред, а для этого у меня имелся первоклассный (как его обозвал Шамиль) гашиш. Я набрал номер Маши, – к счастью она согласилась нас принять, правда, только после двадцати двух ноль-ноль. У нас была уйма времени, а именно час и двадцать минут, и мы сидели и болтали о том о сём.
– Билет обратно взял? – задал я последний на сегодня касающейся дела вопрос.
– Да, завтра в два дня.
– Сам поедешь на вокзал, я должен быть на работе, – предупредил я Мсти.
Мсти изрядно нагрузился пивом в ресторанном дворике, но по его виду этого нельзя было сказать. Мы с Мсти сильно пили только однажды, и меня ещё в тот первый раз удивила способность Мсти держать себя в руках и вообще никак не выдавать своё сильнейшее опьянение. Я сам уже бормотал всякий бред, когда как Мсти рассуждал как трезвый и умный. И сейчас, после четвёртой пол-литра, мой пятнадцатилетний брат был как будто трезв. Надо сказать, что в свои пятнадцать лет, Мсти выглядел не намного младше меня. Поэтому, хоть покупка и употребление алкоголя с несовершеннолетним лицом и является преступлением, всё равно никто на это не обратит внимание.
– Ты ведь не накушаешься до положения риз?! Не опозоришь меня перед моим другом Машей?! – деланно строго спросил я у брата.
– Текет изи, мэн, я из Питера, – я в любом состоянии культурнее, чем вы.
Мстислав ковырялся в I-pad’е, подключившись к местному Wi-Fi, и балагурил. Про паспорт ни о чём не спрашивал, наверное, ждал, что я сам расскажу, но я не касался этой темы. Об отце мы тоже не разговаривали, но можно представить, что проницательный папик догадывается о том, что один из его сыновей влип по самые кисточки ушей.