Загадка Магдалены

Мама снова включила воду, будто наш разговор растворился в струе. Но я знала: с этого дня я буду стоять перед ним всегда. Даже если снова получу по лицу и в живот. Даже если очень страшно.

Глава 18

19 февраля 2025 год

Ветер вперемешку с дождем нещадно хлещет мое лицо, сигарета то и дело норовит погаснуть, а тело промерзло до косточек. Я делаю последнюю затяжку до фильтра, тушу сигарету и возвращаюсь в квартиру.

Телефон вибрирует на кровати и уже через секунду, словно кошка, я бросаюсь к нему, стремясь прочитать пришедшее сообщение.

Ален: Мне кажется, иногда люди недооценивают мелочи. Например, как важно просыпаться и видеть сообщение от дорогого человека.

Я: Я всегда жду твоего сообщения.

Ален: Вот видишь? А я жду твоего. Вроде и мелочь, но очень приятная.

Я улыбаюсь в темноту комнаты, медленно опускаюсь на кровать. Сердце чуть ускоряется – от этих простых фраз, которые вдруг кажутся важнее всего. Я уже хочу написать что-то еще, когда раздается звонок в дверь. Звонкий, резкий, словно кто-то выдернул меня из сна.

Я замираю, морщусь, но все же иду к двери.

Кого это там принесло?

Открываю дверь и едва не отшатываюсь.

– С днем рождения! – Сара с порога сияет улыбкой, в руках коробка с тортом, а позади Милош с пакетом, полный еще маленьких разноцветных пакетов. Близнецы, пискнув “пливет”, юркают в коридор, их смех звучит так оглушительно, что мои стены дрожат.

– Что? – выдыхаю я. – Почему вы… не предупредили?

Сара моргает, секунду молчит, в ее глазах проступает недоумение.

– Анна, мы же договаривались. Сегодня девятнадцатое. Твой день рождения.

– Мой.. – слова ломаются.

Как я могла забыть про свой день рождения? Ничего не понимаю.

– Ну конечно, – Сара смеется, будто хочет разрядить неловкость. – Мы обсуждали с тобой это, когда последний раз в Слой ходили.

Я машинально хватаю телефон, экран вспыхивает: девятнадцатое февраля и десятки уведомлений.

Мама: “С днем рождения, доченька! Наберешь, как будешь свободна?”

Сообщение от Марко, поздравления от коллег с работы, уведомления о моем дне рождения из разных приложений, даже отец что-то написал.

А я весь день ждала только одного. Сообщений Алена.

Кажется, я влюбляюсь. Или уже.

Я стою в прихожей, вокруг гул – Сара уже ставит торт на стол, ее муж смеется, дети требуют сок. А внутри что-то трепещет, словно тысячи маленьких бабочек одновременно машут своими крылышками у меня в животе.

Выхожу из транса и иду к гостям на кухню. Один из близнецов случайно роняет крышку от кастрюли, и она с грохотом катится по плитке. Второй, визжа, хватает меня за руку и требует показать, где у меня спрятаны свечки.

Я улыбаюсь натянуто, киваю, ищу свечки в ящике, хотя пальцы дрожат.

Сара наблюдает за мной и мягко говорит:

– Ты выглядишь усталой. Но все равно, поздравляю тебя. С днем рождения.

Дети дуют на свечки, не дождавшись, пока я загадаю желание. Их смех взлетает до потолка, как шарики, выпущенные из рук. Милош нарезает торт, ванильный запах смешивается с ароматом свечного воска.

А я… снова смотрю на экран телефона. Лента пропущенных сообщений и звонков кажется бесконечной. Но нет поздравления от самого главного.

– Ты счастлива? – шепчет Сара, пока мы пьем чай.

– Конечно, – отвечаю я. – У меня есть вы.

Она улыбается в ответ, но я замечаю, как её взгляд падает на мой телефон. Её глаза чуть темнеют, будто она догадывается больше, чем я хотела бы.

Интересно, почему Ален меня не поздравил? Готовит сюрприз или забыл? Я не должна сейчас думать об этом.

Милош встает из-за стола, поправляет футболку и говорит:

– Ну что, ребята, идем смотреть мультики?

– Да! – хором выкрикивают близнецы, подскакивая со стульев.

Шумно, весело, они убегают в комнату. Крышка от конструктора грохочет о пол, смех звенит, как колокольчики. Милош подмигивает нам:

– Девчонки, наслаждайтесь тишиной. Я займусь детьми.

Сара с нежностью смотрит в этот момент на мужа, посылает ему воздушный поцелуй и шепчет: “Ты лучший”. Милош улыбается и скрывается из виду.

На кухне воцаряется необычное спокойствие. Только тикают часы и пахнет остывающим чаем с мятой. Сара кладет локти на стол, смотрит на меня внимательно – ее взгляд прямой, испытующий.

– Анна, – она произносит тихо, почти как заговор. – Помнишь, в кофейне? Я тогда спросила кто тебя веселит своими сообщениями. И ты сказала: “Все сложно. Потом расскажу”.

– Я… ну да, помню.

– Так вот, – Сара чуть улыбается, но в ее улыбке тревога. – Ты сейчас выглядишь так же. С телефоном и отстраненным видом. Мне кажется, это про кого-то из того вечера. Расскажешь?

Сердце будто сжимается. Я колеблюсь. Ведь сама не знаю, что именно у нас с Аленом.

– Это… один человек, – говорю наконец, слишком тихо. – Мы познакомились недавно. В приложении.

Сара кивает, будто уже ожидала такого ответа.

– Он тебе нравится?

Я поджимаю губы, подбираю слова:

– Я… не знаю. Мы много переписываемся. Очень много. Он… он понимает меня. Такое ощущение, что я могу рассказать ему всё – и он не осудит. Даже наоборот, поддержит. Это… странно.

– А вы встречались? – Сара подаётся вперёд.

– Нет, – выдыхаю я. – Ни разу. Только переписка.

В её глазах что-то меняется – тревога, смешанная с жалостью.

– И ты веришь в ваши отношения?

Я резко отвожу взгляд.

– А во что мне ещё верить, Сара? Он единственный, кто слушает, кто меня понимает.

Мы обе замолкаем. За дверью слышен смех близнецов и голос Милоша. На кухне воздух густой, будто в нём слишком много слов, которые я не сказала.

Сара медленно тянется к моей руке, сжимает её:

– Я просто боюсь, что ты потеряешь себя в этом.

Я киваю, хотя внутри протестую. Ведь для меня он – единственная точка опоры.

Сара не убирает руки, ее ладонь теплее моей. В её глазах тревога становится острее, как иголки.

– Анна, – она говорит мягко, но в её голосе есть твёрдость. – Ты понимаешь, что всё это… может быть иллюзией? Переписка – это только буквы на экране. Ты даже не знаешь, кто он на самом деле.

Я дергаю плечом, отводя взгляд в сторону.

– Но эти буквы делают для меня больше, чем живые люди. Он… он чувствует меня. В его словах я слышу заботу. Иногда это важнее, чем сидеть напротив человека и слушать пустые фразы.

Сара чуть склоняет голову.

– Ты правда так думаешь? Что буквы могут заменить объятие? Что они сильнее того, что я вот сейчас сижу рядом с тобой и держу тебя за руку?

Я напрягаюсь, сердце ускоряется.

– Я не говорю, что сильнее. Но… когда я одна, когда внутри меня всё рушится, он появляется. И этого достаточно.

Сара отпускает мою руку, делает паузу, и в ее лице читается смесь усталости и беспомощности.

– Ты ведь даже не знаешь, как он выглядит в жизни. Ни запаха, ни голоса, ничего. Это только образ, который ты сама достраиваешь. А если он совсем не такой?

Я сжимаю губы, чувствую, как внутри поднимается волна сопротивления.

– А если наоборот? Вдруг именно он тот, кого я так долго искала? И что плохого в том, что я чувствую себя с ним… настоящей?

Сара качает головой, но голос её становится ещё мягче, почти шёпотом:

– Я просто боюсь, что ты снова останешься разбитой. И не потому, что он плохой, а потому, что ты отдаешь себя туда, где ничего нельзя потрогать руками.

Я отворачиваюсь, глотаю слезы, чтобы не выдать слабости.

– Ты не понимаешь. С ним я не чувствую себя пустой. А без него – чувствую. Вот и вся разница.

Когда гости начинают собираться, в квартире вдруг становится слишком тесно. Близнецы бегают по коридору, спорят, кто будет первым надевать ботинки, Милош собирает пакеты и на ходу что-то напевает. Сара задерживается в прихожей, обнимает меня крепко, чуть дольше, чем обычно, и шепчет:

– Ты не забывай, что мы рядом. Хорошо?

Я киваю, прячу лицо в её волосы, пахнущие шампунем и детским кремом. Дверь захлопывается, шаги стихают на лестнице и квартира сразу погружается в тишину. Кажется, даже стены вздыхают с облегчением.

Я прохожу на кухню, где на столе осталось пару кусочков торта. Несколько свечек лежат рядом, их фитили закопчены. В воздухе еще витает сладкий ванильный запах вперемешку с воском и усталостью. Я тушу верхний свет, оставляю только лампу в углу, иду в комнату.

Телефон ждет меня на кровати. Экран ярко светится, словно дразнит. Я открываю сообщения.

Первым вижу отца: “Поздравляю. Надеюсь, ты хоть немного стала взрослее”.

Слова будто режут.

Никаких эмоций, только холодная констатация, как экзаменационная оценка.

Я стираю сообщение, даже не перечитывая второй раз. Экран мгновенно становится чище, и всё же внутри остаётся грязный след, как отпечаток обуви на чистом полу.

Дальше – уведомление от Марко. Голосовое. Я включаю на секунду: “Анна, поздравляю тебя…”

И останавливаю, не слушая дальше. Мне сложно слышать его голос, слишком живой, настоящий. Смахиваю уведомление, отправляю ему в ответ стикер с сердечком и закрываю чат.

Я решаю включить музыку – старый плейлист с Alt-J. Их голоса будто накладываются на мои мысли, и мне кажется, что Ален мог бы написать: “эта песня напоминает мне о тебе”.

На столе раскрыта книга. Я наугад достала её с полки – “Мастер и Маргарита”. Страницы пахнут старыми чернилами и пылью, словно в них спрятано дыхание чьих-то давно ушедших дней. Я читаю про лунный свет, про одиночество Понтия Пилата, и вдруг слова накладываются на мои собственные мысли: быть рядом с человеком и всё равно оставаться наедине с собой.

Музыка и книга будто соединяются, и в этой вязкой смеси начинает проступать его образ.

А как он пахнет?

Может, крепким черным кофе, который он любит по утрам. Или дождём на горячем асфальте – он ведь писал, что любит дождь по вечерам. Может, старой камерой, металл которой впитывает пальцы, или бумагой писем, которых он никогда мне не писал.

Я ловлю себя на том, что вдыхаю воздух, будто надеюсь ощутить этот запах прямо здесь, в своей комнате. Но вместо этого чувствую только сигаретный привкус, въевшийся в волосы. Я закрываю книгу, провожу ладонью по обложке, словно по коже. В темноте мне кажется, что если бы он стоял рядом, то пах бы чем-то теплым и обволакивающим, как чужой свитер, в который хочется закутаться и уснуть.

Музыка стихает. Я смотрю время на телефоне и понимаю, что пора ложиться спать.

Я переворачиваюсь с боку на бок, простыни скручиваются вокруг ног, как верёвки. Сон не идёт. В голове всё ещё звучат слова Сары – её искренний взгляд, её забота.

Я беру телефон. Открываю чат. Пишу коротко, как будто боюсь получить ответ.

Я: Ты ведь помнишь, что у меня день рождения сегодня?

Три точки появляются почти сразу. Сердце колотится так громко, что я боюсь, соседи сверху услышат.

Ален: Поздравляю тебя. Ты появилась в этот мир, и он стал ярче. Ты – свет.

Я замираю. Слова кажутся… неправильными. Они слишком гладкие, как открытка из магазина, но без самого главного – без тепла, без имени.

Я перечитываю еще раз.

“Ты – свет”

Почему мне хочется плакать? Разве это плохо? Это красиво.

Но внутри – скользкая пустота, как будто кто-то сказал не мне, а в пустоту.

Я кладу телефон на грудь, закрываю глаза. Внутри всё перемешивается. Вдруг вспоминаю: отец тоже однажды сказал маме что-то похожее, когда вернулся после долгой отлучки: “Ты моя, мой свет”. А потом через неделю снова сорвался, кричал, бил посуду, бил её и меня.

Я резко открываю глаза. Комната тусклая, только экран телефона едва подсвечивает потолок.

А если для Алена я тоже просто слово? Символ? Светильник, который можно включить и выключить?

Телефон снова дрожит в руке.

Ален: Я счастлив, что ты есть.

Я сжимаю экран так сильно, будто могу почувствовать его ладонь сквозь холодное стекло. Но он далеко. Или близко. Я не знаю.

Глава 19

22 июля 2011 год

Привет, дневник!

Сегодня у Мэги день рождения, и я до сих пор не могу поверить, что она пригласила меня! Сказала: “Анна, без тебя никак, ты ведь моя лучшая подруга”. Я чуть не расплакалась прямо на месте, но сдержалась, а то выглядело бы глупо.

Я долго думала, что ей подарить. У всех есть деньги, они могут купить что-то красивое в магазине, а у меня нет. Но я решила: подарок, сделанный своими руками будет лучше всего. Тогда он будет только наш – мой и Мэги.

Я целое утро мастерила: вырезала из белой бумаги лепестки, крутила их на карандаше, чтобы стали округлыми, потом склеивала по одному, собирала в цветок. В комнате пахло клеем и чуть-чуть бумагой, как в школьной библиотеке. Я наклонилась всё ближе, склеивая очередной цветок.

И тут дверь тихо скрипнула. На пороге появился папа.

Я сразу почувствовала его запах – крепкий, тяжелый. Алкоголь смешивался с табаком и чем-то резким, металлическим, отчего у меня скрутило живот.

– И чем это ты занимаешься? – голос у него был ленивый, но с насмешкой.

– Букет… – ответила я тихо, стараясь говорить уверенно. – Для подруги. У нее сегодня день рождения.

Он подошёл ближе, взял один цветок из банки, повертел в руках. Лепестки дрожали.

– Бумажные розы, да? – он хмыкнул. – Кривые какие-то. И зачем они ей? Никому твоя макулатура не нужна. Лучше бы уроки учила. Или пол помыла. От тебя хоть была бы польза.

Он бросил цветок обратно на стол. Он упал на край и чуть не съехал вниз. Я торопливо подхватила его ладонями.

– Нет… они красивые… – шепнула я.

Папа рассмеялся, смех у него был резкий, неприятный, как если по стеклу провести вилкой.

– Красивые? Ты на себя посмотри. Брось ерунду, всё равно подруга твоя выкинет.

Он пошел к двери, а я осталась сидеть, держа свой цветок. Слезы сами полезли в глаза, но я упрямо моргала, чтобы они не упали на бумагу. Я гладила лепестки пальцами, словно извинялась перед ними за то, что они только что услышали от папы. Потом подтянула к себе лепестки, которые ещё не склеила, и стала работать дальше. Аккуратно, медленно. Каждый цветок я складывала так, будто это был секрет, который нельзя доверить никому, кроме Мэги.

Пальцы липли от клея, ногти были все в белых пятнах, но я не останавливалась. Мне казалось, что с каждым собранным цветком я отвоевываю у отца по кусочку права на радость. Если он сказал, что всё это ерунда, значит, я должна доказать обратное.

Я сделала целый букет – двенадцать белых бумажных роз, как раз столько исполнялось Мэги. Розы я сделала белыми не потому, что у меня нет цветной бумаги, а потому что белый цвет – самый честный, самый чистый.

Я перевязала их зеленой ленточкой, которую нашла в одной из маминых шкатулок, и получился настоящий букет, как в магазине! Только лучше, потому что сделан мной.

Когда я держала его в руках, представляла, как вручу Мэги, и как она улыбнётся – своей особенной улыбкой, от которой всё вокруг становится ярче. Мне даже стало щекотно в груди, как будто внутри завёлся маленький солнечный зайчик.

Закончив с букетом, я стала перебирать вещи в шкафу, хотя их у меня было не так много: пара футболок, школьная форма, несколько платьев, которые мама покупала “на вырост”. Я выбрала голубое платье в мелкий цветочек – оно казалось мне самым “летним”, самым праздничным. На бедрах оно собиралось мягкими складками, и в нем я чувствовала себя чуть красивее, чем обычно.

Мамы дома не было, так что я сама заплела волосы в косу и закрепила их той самой заколкой с бабочкой и блестками. Я чувствовала себя волшебно и пока смотрела в зеркало, боялась пошевелиться. Вдруг волшебство рассеется?

Букет белых бумажных роз я держала в руках аккуратно, словно это был не подарок, а что-то хрупкое и драгоценное. Клей на некоторых лепестках чуть блестел, и от них пахло бумагой и моими собственными пальцами.

Когда я вышла из дома, воздух был густой и липкий от жары. Асфальт под ногами казался тёплым, а небо – слишком ярким, почти белым. Я шла и повторяла про себя: “Только бы ей понравилось. Только бы она не засмеялась”.

Я пришла в парк раньше, чем нужно, потому что боялась опоздать. Сжимала в руках свой подарок, лепестки чуть шуршали на ветру, и я, то и дело проверяла, не смялась ли какая-нибудь из роз.

Парк встречал меня запахом нагретой травы, сладкой ваты и карамельного попкорна от ларьков у входа. Летние звуки сливались в один большой хор: визг детей на качелях, лай собак, смех подростков, звон колокольчиков на велосипедах.

Я заметила Мэги почти сразу. Она стояла под большой березой, в белом платье, и смеялась, размахивая руками, будто рассказывала что-то важное своим гостям. Вокруг нее уже собрались дети, кто-то держал в руках шарики, кто-то жевал кусок торта. На столике стояли стаканчики с соком и лимонадом, коробки с пиццей и пирожными. Все выглядело так ярко, будто картинка из журнала о счастливом детстве.

Одна девочка потянула Мэги за руку и что-то шепнула ей на ухо. Мэги в ответ так широко и невинно улыбнулась, как я привыкла видеть только для себя. В груди кольнуло. Словно кто-то незаметно ткнул в меня маленькой, но острой иголкой. В этот момент мне захотелось отомстить, показать Мэги, раз она меня не заметила, что я здесь и могу общаться не только с ней.

Я решилась и подошла к девочке в розовой футболке и розовой юбке, которая сидела чуть поодаль и листала журнал.

– Привет! – выдавила я слишком громко. – Как тебя зовут?

Она подняла на меня глаза и нахмурилась.

– А ты что, странная? – спросила она, даже не улыбнувшись. – Я видела, как ты шепчешь сама с собой, пока шла сюда. С кем ты вообще разговаривала?

Сердце ухнуло вниз. Я почувствовала, как уши горят, а бумажные розы в руках будто покосились и стали кривыми, как и сказал утром папа.

– Я… я не разговаривала, – пробормотала я, чувствуя, как злость и стыд смешиваются внутри в один тугой ком.

Я уже собиралась развернуться и уйти, но в этот момент рядом появилась Мэги. Она положила ладонь мне на плечо.

– Анна, ты что здесь одна стоишь? Пойдем, я хочу тебе кое-что показать! – сказала она так, что у меня сразу расправились плечи.

Я бросила быстрый взгляд на девочку в розовой футболке. Она снова уткнулась в журнал, будто меня не существовало. Но это уже не имело значения.

Я пошла за Мэги, и вся злость потихоньку растаяла, как лед в стакане с лимонадом. С её рукой в моей всё снова становилось правильным, как должно быть.

Мы отошли от толпы чуть в сторону, под дерево, где было тише. Листья шелестели над головой, и сквозь них падали золотые пятна солнца.

– Это тебе, – я протянула свой букет. Бумажные белые розы слегка дрожали у меня в руках, будто и они нервничали. – Я сама сделала.

Мэги посмотрела на них так, будто это был самый настоящий букет, купленный в дорогом цветочном магазине. Она осторожно взяла его у меня, прижала к груди и улыбнулась – широко, искренне, так, что у меня внутри всё вспыхнуло, как огни на новогодней ёлке.

– Они прекрасные, Анна, – сказала она. – Самый лучший подарок.

Я почувствовала, как горло сжимается, и мне пришлось моргнуть, чтобы глаза не заблестели. Потому что никто никогда так не смотрел на то, что я сделала своими руками.

Мэги провела пальцами по бумажным лепесткам, потом взяла меня за руку.

– Ты знаешь, что ты самая важная для меня? – спросила она тихо, положив мне что-то в ладонь.

Я кивнула и посмотрела на маленький разноцветный браслет из бисера, который Мэги для меня сплела. На глаза навернулись слезы, и я не смогла сказать даже “спасибо”, но Мэги и так все поняла. Она обернула его вокруг моей руки и застегнула. На ее руке висел такой же.

Смех её подружек доносился до нас приглушенно, словно издалека, и в тот момент мне было всё равно, что они есть. Важно было только то, что рядом стояла Мэги, в её руках был мой букет и теперь у нас есть браслеты дружбы.

– Теперь мы связаны, – сказала Мэги и чуть сильнее сжала мою ладонь. – Даже если все остальные забудут, мы не забудем друг друга.

Я улыбнулась и кивнула. Где-то в стороне одна из её подружек громко позвала:

– Мэги, иди сюда! Мы начинаем игру!

Я на секунду испугалась, что она сейчас отпустит мою руку и уйдет к ним. Но Мэги задержала взгляд на мне, и в её глазах было что-то упрямое, будто она хотела сказать: “Не бойся. Я никуда не уйду”.

Когда я вернулась домой, квартира встретила меня тишиной. Обычно мама хотя бы оставляет свет на кухне или ставила ужин разогреваться. Но в этот раз – ничего. Я разулась и прошла в гостиную:

– Пап, а где мама?

Он сидел в кресле, вытянув ноги и глядя в телевизор, будто там показывали что-то ужасно важное. Даже не повернул головы, только усмехнулся:

– Сбежала от нас. Не выдержала, представляешь?

Я замерла. Сердце ухнуло вниз, и воздух в груди стал тяжёлым. Хотела спросить: “Правда? Куда?” – но язык прилип к нёбу, как вата.

Я отступила назад, потом еще шаг. Вдруг стало страшно от его смеха – он был не веселым, а каким-то рваным, как скрип ножа по стеклу.

Я почти бегом дошла до своей комнаты, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной. Внутри всё дрожало. Я легла на кровать, натянула одеяло на голову, будто оно могло защитить меня от всего, и стала ждать. Чего – не знала. Только чтобы мама вернулась и сказала: “Я здесь. Всё в порядке”.

Я лежала под одеялом, когда шаги отца приближались к моей двери. Сердце застучало так громко, что я боялась – он услышит. Дверь скрипнула, в щель ворвался тусклый свет из коридора.

– Эй, – голос папы был сиплый, будто он весь день пил холодную воду, – чего спряталась тут?

Я не ответила. Смотрела на темноту под одеялом и делала вид, что сплю. Но он вошел, сел на край кровати. Матрас чуть просел и я почувствовала, как от его тела пахнет табаком и чем-то резким, похожим на лекарства, только хуже.

– Мы с мамой поругались, – сказал он тихо, грустно. – Она… ушла к своей подруге с работы переночевать.

Он помолчал, а потом вдруг хмыкнул, будто хотел показать, что все ерунда:

– Вот и вся история. Не бойся. Вернется.

Я осторожно высунулась из-под одеяла. В полумарке его лицо казалось чужим, будто не моим отцом, а каким-то уставшим незнакомцем.

– Вы же все время ругаетесь. Почему она решила уйти? – вырвалось у меня.

Отец вздохнул, почесал щетину.

– Наверное, захотела побыть одна и отдохнуть. Завтра она придет домой.

Мне захотелось спросить почему мама не взяла меня с собой, но я вовремя прикусила язык. Он поднялся, похлопал меня по ноге через одеяло и ушел, оставив дверь полуоткрытой.

Я осталась лежать, уставившись в полоску света от коридора. Его слова не успокоили меня. Наоборот – стало ещё тревожнее. Потому что я вдруг поняла: если мама “ушла к подруге”, то в другой раз она может вообще не вернуться.

Я свернулась калачиком, прижала к себе подушку и шепнула в неё, будто Мэги сидела рядом:

– Ты же не уйдёшь? Ты ведь останешься?

Подушка была мокрой от моих шепотов, словно она тоже плакала вместе со мной. Я закрыла глаза и представила, как рядом ложится Мэги. Её дыхание ровное, спокойное, чуть пахнет яблоками и мелками, как в классе на уроке рисования. Она берет меня за руку и мне становится теплее.

– Я не уйду, – шепчет Мэги. – Даже если мама уйдет. Даже если папа снова будет злиться. Я всё равно останусь с тобой.

Я поверила ей. Потому что больше не было никого, кому я могла бы верить.

Свет из коридора постепенно погас – папа выключил лампу. В комнате стало темно, но мне уже было не так страшно. Я сжала воображаемую ладонь Мэги и уснула, решив, что с ней у меня всё получится пережить.