Сверхновые

Они спустились в лифте, и улица обдала Фридриха прохладой. От головной боли остались жалкие колкие крохи. Глубоко вдохнув, он сел на заднее сиденье кроссовера Гельмута, тот отправился за руль.

Поплыл мимо дом… Дом, дом…

Фридрих посмотрел на бледный профиль Гельмута. Правой рукой Гельмут открыл панель управления, бросившую жёлтый отсвет на его лицо, подвигал плечом, откинулся на сиденье и закрыл глаза. Автоатет – атет, совмещённый с автомобилем, – закрывал кроссовер в свою коробку из пепельной стали, и в тоннеле, разогреваясь, отрываясь от дороги, понёс их по заданному маршруту.

И Фридрих смежил веки, думая о том, что как-то дожил до этого часа. Ему не верилось – так он привык, что всё доживает.

Он вспоминал, как ветер выл, сбегая из врат, уносил слова Инго, и тот махал рукой. В пути он рассказал, что Беляевский назначил встречу в Эшинане, и предупредил, что, когда откроется проход, поднимется шквал, и нужно будет скорее зайти внутрь. Фридрих, накинув капюшон и затянув его, схватился за обледенелые камни, добрался до металла, и сделал самые трудные в своей жизни шаги. Он завалился внутрь с истёртым ветром носом, без шарфа, который сорвало. Угловатые выступы у груди завибрировали, и душа метнулась, когда толща двери покатилась закрывать выход.

Ветер затих, профыркал сдувшимся воздушным шаром, и Фридрих, отдышавшись, отжал себя от стены, вытащил из кармана фонарик и обернулся. Фонарик ему дал Инго – и спасибо. Фридрих пошёл по засветившимся под ногами точкам, но ему было спокойнее видеть больше.

Он был в Эшинане, что сокращённо – «Третий из».

Третий мост из пяти.

Его локти чесались от одной мысли, что это часть древнейшего сооружения на планете – комплекса, который во времена мардуков носил название «Амантару». На языке мардуков слово читалось как «Божественные звёзды». Фридрих узнал это на прошлой неделе, когда получил вспомогательные материалы для изучения устройства Аменти. Он подумал, что дугами помечены особые поселения на карте, но ему объяснили: это наследие мардуков – мосты во все слои Сферы.

Нужно было предполагать существование чего-то подобного! Любое техническое сооружение требует обслуживания, и для этого в нём должны быть предусмотрены коммуникации.

Фридрих изучил расположение частей комплекса, разбросанных по миру, с большим интересом посмотрел на карте на ближайший мост Эшинан на плато Путорана в Сибири. К тому времени он прослушал курс краткой всеобщей истории и уяснил, что 540 миллионов лет назад на Землю прилетели высокоразвитые мардуки и построили Мосты и Сферу, чтобы превратить непригодную для разнообразия жизни планету в оазис. Он мог наизусть повторить, что «технические слои, вкупе называющиеся Сферой, необходимы для фильтрации, накопления, циркуляции и формовки тонкой материи, что при соединении с плотью задаёт ей образ развития. На языке мардуков объект Сфера так и назывался: „Вместилище форм“».

В его прошлом, где он несчастливо родился и вырос, остался внешний слой Сферы Татра, а в его настоящем был второй после Татры технический слой Асбара, принимающий отделившиеся формы всех живых существ; слой, где есть твердь, и есть заселённые области – Аменти.

Аменти делилось на четыре стороны: Дуат у Сопдет, Вокантин у Амитерет, Иркалла у Мардука и Миктлан у Кецальмека, а также на пограничья с приютами. Остальное пространство слоя занимало мёртвое пепелище – пепельные пустоши, горы пепла, моря пепла и пепельные океаны, в которых бушевали пепельные бури. В Аменти в основном жили в фортах под щитами, принадлежащих воинствам эдволатов. Их строили с привязкой к городам в Татре. Лучшими для жизни поселениями были купольные города себ, и их, как и самих себ, можно было сосчитать по пальцам двух рук.

Из аментийских городов Фридрих успел увидеть только столицу Дуата Пик Сияния – город, в который влюбился, и теперь – невероятно! – он спускается в Эшинан!

Он шёл по наклонной шахте со стенами медного цвета. Внизу оказалось большое круглое помещение, серебрящееся от конденсата в свете фонарика. Фридрих остановился и насчитал шесть круглых дверей – пять закрытых и одну приглашающую.

За ней во тьму убегала вереница огоньков на полу.

Фридрих ступал по ним, стуча подошвами по металлу, оставляя позади круглые двери, проходы и переходы, и унылое холодное однообразие, и огоньки завели его во мрак, где луч фонарика не доставал до потолка. Вдали в свете прожекторов висела луна, гудел генератор, стояли ящики, и ходил Андрей Беляевский.

Фридрих поспешил туда.

Андрей сказал по-немецки, вытирая тряпкой под глазами:

– Вот и ты. Голоден? Я, признаться, съел бы слона. Где-то там корзинка со снедью, – он тряхнул тряпкой в сторону ящиков, – займись, я тебя прошу. Я закончу здесь, и перекусим.

– Могу я спросить, что это? – не удержался Фридрих.

– Беламитер. Небольшой корабль мардуков – скажу так: катер, на котором можно недалеко летать. Недалеко – это на Луну, например.

Фридрих посматривал на белёсую светящуюся сферу размером с сарай, пока выуживал из ящика корзину, прикрытую сложенной скатертью. Понеслись взбудораженные ароматы хлеба, сыра и копчёного мяса, пирога с курицей. Звякнуло стекло о фарфор. Фридрих накрыл сложенной скатертью два ящика и взял тарелки.

– Тебе нравится беламитер? – спросил Беляевский.

Фридрих даже растерялся.

– Чего молчишь?

Фридрих поставил бутылку с лёгким ягодным вином, и не заметил, что не отпустил её горлышко. Трудный вопрос, в самом деле! Потому что он научил себя, что ему безразличны вещи, которые ему не по карману, а его спрашивают, нравится ли ему то, что попросту не для него.

– Ты напрасно всё усложняешь, мой мальчик. Есть «нравится» и «не нравится», «да» и «нет», и это голос с глубины. Он всегда говорит одно и простое, а голос разума переменчив. Найди, что слышишь.

Фридрих слышал шаги Андрея.

Он вытер вспотевшую ладонь о край скатерти.

– Я восхищён. Не знаю, что ещё сказать, – признался он. – Я думал, что реактивные самолёты – самая прогрессивная техника, а здесь, в Аменти, я только смеюсь над всем, что люди называют достижениями.

– Хочешь, я подарю его тебе?

– Катер?!

– Не просто так подарю, – Беляевский сел рядом на ящик. Ему не было холодно – он был в рубашке с закатанными рукавами. Он поднял плечи, упираясь белыми жилистыми руками в колени, и хитро улыбнулся. – Мне нужно, чтобы ты оказал мне большую услугу, Фридрих, и я не буду мелочиться. Считай, что беламитер твой. Это аванс.

– Зачем мне летать на Луну?

– Это сам решай. Делай с ним что хочешь.

Фридрих пытался резать мясо, но пальцы не слушались.

– Господин Леген?

Он открыл глаза. Его руки шарили по бёдрам.

– Приехали, – отвернулся от него Гельмут и вышел из машины.

Вышел и Фридрих, взволнованный.

Они в Пер-Басте, купольном городе матери малых кошачьих бальсагов Баст Себы – Беаты Себы с недавних пор, в центре торговли Дуата, известном также фармацевтическим университетом и аптекарскими огородами, и также хранилищем ценностей, основанным проявлением ану Сопдет в имени Бити. После реформы наместника Юлиана Диррахика хранилище стало Трапезой Бити, наместник Беляевский переименовал его в Банк Бити.

Фридрих приезжал в Пер-Баст в качестве проявления господина Мардука, чтобы познакомиться с городом и Беатой Себой, довольно милой дамочкой. Сейчас автоатет обогнул город и прибыл на частный причал господина Мардука в Банке Бити – на широкую площадку, обсаженную кедрами и уходящую в лестницу из белого мрамора.

Их встречали. Первым поклонился служащий со старомодно подкрученными усами, одетый в чёрный бархатный костюм-тройку с бордовым галстуком-бабочкой, и с отметками высокого положения – в золотом пенсне, с золотой цепочкой часов и с золотой печаткой.

– Добро пожаловать, господа, – сказал кот.

Двое за ним поклонились без звука.

– Я – заведующий сектором Эшуггурату Анири в Банке Бити, Сапут Унеб Бити. Рад быть полезным.

– Господин Беляевский держал для меня ячейку, – сказал Фридрих.

– Прошу вас.

Фридрих и Гельмут затопали по ступеням вдвоём.

Оставшись на площадке, чтобы не маячить за спинами, служащие пошли вперёд по скрытому коридору, чтобы снова ожидать в высоком зале. Сапут пригласил в боковую галерею, Фридрих с Гельмутом ещё потоптались по лестнице, и кот открыл им дверь в комнату, отделанную белым с голубыми прожилками камнем. В ней стояли два мягких кресла.

Гельмут устроился в кресле, Фридрих не стал присаживаться. Он прибрал ладонью волосы, заморгал и заговорил:

– Произошло проявление госпожи Сопдет… – и взглянул на Сапута.

– Подтверждения этому нет, – сказал служащий.

Фридрих обернулся:

– Вы солгали?!

– Он же говорит – подтверждения нет. Проявление есть.

– Но я не смогу открыть ячейку!

– Господин Леген, вы можете. Условия заказа господином Беляевским специальной ячейки на ваше имя таковы, что она доступна вам по первому запросу в любое время, – сообщил кот, выражая почтение всем видом.

«Когда ану Сопдет даст новое проявление, поезжай в Банк Бити. Там тебя будет ждать специальная ячейка, в которой ты найдёшь дарственную на землю в Дуате, кольцо акера и кое-что важное», – заговорил Андрей Беляевский в памяти Фридриха, болтая вино в стакане.

Всё-таки, нужный момент – её проявление?

– Хорошо. Откройте, пожалуйста.

Сапут положил ладонь на стену, под ладонью разошёлся светящийся жёлтый узор, в которой шестерёнками закрутились кольца, и в стене прорезались четыре щели. Сапут снял каменную плитку, и на синей табличке открылась белая полоса размером с кирпич.

– Печать должна быть у вас, – сказал Сапут.

– Твой браслет, – подсказал Гельмут.

– Да знаю!

Фридрих подошёл и приложил плетение.

Полыхнула пламенем синяя печать и начала таять. Центр, приходившийся на центр дверцы, истлел последним, внутри щёлкнуло. Фридрих вынул из открывшейся ниши деревянную шкатулку. Заглянул в неё. Бронзовое кольцо акера-землевладельца и бронзовая пластинка дарственной лежали на старом пожелтелом конверте с выцветшим адресом. В Лейпциг, разобрал Фридрих. Он заглянул под конверт и увидел деревянное дно.

«Всё?».

– Это всё? – спросил он вслух, озадачившись.

Он испугался.

А Гельмут сзади выхватил письмо.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Символ смирения

Ночь растянулась на ветвях и мигала подслеповатыми мелкими звёздами; золотые древа, светящиеся изнутри, стояли без листвы, и тлел брошенный ими золотой ковёр. Искры поднимались с него, пускались в неспешный танец к реке и собирались в клубящиеся облака у пронзительно синей воды. Речка была в размах рук, устлана по дну теми же округлыми листьями, как чешуёй, и катила под ногами белый жемчуг.

Шуугес брела, изредка поднимая голову.

Она наблюдала, как течение потихоньку тянет её вперёд, и не думала, куда идёт, зачем… В этом золотом тумане, в этой золотой дрёме её ожидание тянулось, как её путешествие – без начала и без конца.

Она посмотрела вперёд.

Справа россыпи искр несли, укачивая, что-то белое.

И она долго шла навстречу, и долго останавливалась у большого валуна, утопленного в листве на берегу. В нём было выпилено сиденье, и все углы были сглажены. Откуда здесь скамья? Шуугес долго глядела на неё, на поднимающийся за ней холм, на белые шрамы на его теле, на громаду золотого ствола с голубым свечением по низу, и заполнившую небо золотую крону, в которой осколками застряла темнота.

Она долго ступала на берег. Долго смотрела, как считает шагами неровные ступени – они лезли и лезли, не заканчиваясь, – и когда поднялась на вершину, увидела у подножия древа в скоплении шлейфов плотно свернувшийся клубочек бело-синеватого огня.

Он не заиграл при её приближении.

Шуугес поняла, что это.

Её коснулся новый и неизвестный ей мир, в котором появился ключ, чуть-чуть не подошедший к замку её гробницы. Этот синий Отсвет был уже очень слаб, раз они встретились в Царстве Шети. Она опустилась перед ним. Она сможет немного помочь. Шуугес наполнила жаром свою руку, и Отсвет начал робко разгораться от её прикосновения, набираться доверия. Он маленьким солнцем подкатился к ней, и Шуугес подняла его и прижала к груди… И тут холм провалился пропастью! Полетели листья, теряясь во тьме, и в невесомости Шуугес, распаляясь, ощутила холод, услышала песню ищущего, увидела светлое пятно, разрастающееся в ветви…

Упала на самое дно.

Она лежала и смотрела на светящийся шатёр большого древа над собой, держа руку на чём-то круглом, твёрдом и ледяном. Она потянулась подбородком и увидела, что это большое золотое яйцо. «Что это?».

Кто-то промурлыкал последнюю строчку. Спросил:

– Эйенешентар?

Однажды она слышала, как издалека кричали: «Эйенешентар – твоё имя? Эйенешентар Руджива Сопдет – тебе знакомы эти слова?».

Нет, это имя ей незнакомо. Это не её имя.

Но она приподнялась на локте, совсем не думая об этом. Вернее, была она – не шелохнувшаяся и вспоминающая тот крик, замечающая, как воздух наполняет её грудную клетку, и была другая она, которая знала, что за предмет с ней, знала своё имя и удивлённо смотрела на Великую Мать мардуков – эннинамат Согашеарун Тазимарис Мардук. Госпожа Сога пересаживалась на пятки, и её синяя улыбка росла, и по лицу текли голубые слёзы.

Грань лопнула, всё смешалось.

Эйенешентар оказалась на спине.

Зашуршало, зазвенело. Посветлело от лица Атамила, Кейенарнена и всех эннунриидов и эннинамат вместе взятых – строгой и безупречной красоты лика, обтянутого белой защитой с синими плёнками на глазах и губах.

Госпожа Сога взяла её за руку.

– Я с тобой.

– Вы…, – выдавила Эйенешентар, окончательно приходя в себя.

Она будто не спала, а выбиралась из ямы. Тело тяжёлое.

– Почему вы плачете, госпожа Сога?

– От радости. Ты так радуешь меня, Эйенешентар…

Мысли забродили в поиске причины. Что она сделала? Нашла беламитер в листьях под холмом. Достала из него спящего Реккши и ветряной колокольчик. Не решилась отправиться к Арухо, села подумать под Большое Древо и задремала. Что из этого могло до слёз обрадовать эннинамат?

Теряясь в догадках, Эйенешентар молча наблюдала, как голова госпожи Соги клонится к её груди, роняя на неё растрёпанные золотые косы. Сога возложила поцелуй на её руку.

Она опять.

Эйенешентар подняла глаза к кроне и представила, что оставляет руку госпоже, а сама незаметно уходит, чтобы вернуться на базу и успеть очиститься перед завтрашним лётным испытанием, первым для неё. Какая желанная картина! И какая непочтительная идея!

– Куда ты уходишь, моя радость?

Выражение лица и рвущаяся улыбка стали настолько неестественными, что кажется – сейчас потекут, как кусковое масло на солнцепёке.

– Никуда. Я здесь, – ответила Эйенешентар.

«Я терплю».

Забота госпожи Соги – пища, что не даёт запаха, вкуса и насыщения. Она бесчувственное по натуре создание, решающее все задачи математически, и ненастоящие эмоции делают её лицо маской, слова – камнями, присутствие – давящим. Но если эннинамат считает что-то правильным, с этим надо соглашаться. Всё в её руках. Пока что ей – Вершине, ей – хранительнице Достояний, – важно, что Эйенешентар – сопд Атамила, приобретение Экур-Рана, которая проживёт в человеческом теле три максимальных человеческих срока, чтобы стать разумом летающего корабля – амитера.

Так вышло, что эннинамат – последняя, кто ещё стоит за неё.

После гибели Атамила Мардука обязанность курировать его сопда перешла к его наследнику Кейенарнену. Однако Кейенарнен недавно поддержал инициативу Ран-Иним пересмотреть разрешение, данное Атамилу на создание Эйенешентар, и эннинамат отстранила его. Госпожа Сога приняла обязанности куратора и пообещала, что суда не будет, за что Эйенешентар следовало бы быть безгранично признательной. А она?

А у неё не получается с тех пор, как Первоголос Доигни Лито-киари сообщил ей в официальном послании, что он выдвинул претензии в адрес Экур-Рана. Что такое претензии? Подозрения с обоснованиями. Если хоть одно превратится в обвинение, Ран-Иним определит период «тишины» – и все договоры с мардуками, заключённые в «тишине», потеряют силу.

В том числе, соглашение о сопдировании Эйенешентар.

Ран-Иним вернёт её алуранам.

Никаких сомнений.

В Ран-Иним дозрели настроения, о которых Эйенешентар много слышала. Говорили, что уступали мардукам, не глядя. Говорили, что Первоголос стремится сохранить лицо человечества поднятым перед мардуками, которых он считал виновными в гибели миллиардов на Лимэдене. Говорили, что сопд в начале пути, как Эйенешентар Руджива Сопдет, удачно подходит для того, чтобы в напряжённый для всех период Ран-Иним и Экур-Ран сделали по шагу к компромиссу: мардуки не успеют потерять амитер, человеческий род примет символ смирения.

Эйенешентар Сопдет стала ждать, когда изменятся слагаемые в задачах эннинамат, и готовиться. Она приучала себя к мысли, что нужно расстаться с жизнью, подаренной ей Атамилом Мардуком вместе с прекрасным именем – «Сияние синей звезды», с местом среди равасуа, с долгом в линии Рау. В другой жизни она будет Ан Калерте-дили.

Голубые капли скатывались по пальцам Эйенешентар.

– Почему вы плачете, госпожа Сога? О… – она вспомнила, что уже спрашивала. – Простите… Вы радуетесь.

Госпожа Сога стала выпрямляться, и помогла сесть ей.

Эйенешентар устроилась спиной к стволу, подтянув ноги в белых брюках и высоких белых сапогах с перехватами, и поправила полы серой с белым куртки пилота-стажёра. Уткнувшись носом в высокий ворот, Эйенешентар покосилась на госпожу Согу. Та сидела белым облаком, облитым лучами солнца, набравшими листьев. Ни одного украшения.

– Что тебе снилось? – спросила госпожа.

– Не помню. Я словно упала куда-то… Почему вы здесь?

– Потому что здесь ты, моя радость. Где мне ещё быть?

Эйенешентар устала от подобных ответов. Ну почему?! Почему нельзя не издеваться над ней? Разве нельзя сказать что-то конкретное?

– Ты не спросила, чему я рада. Хочешь знать?

Эйенешентар отвела глаза.

– Нет? – спросила госпожа Сога.

– Мне не полагается задавать вам вопросы о вас…

– У тебя есть моё разрешение.

– Да. Я не буду злоупотреблять им.

– Пусть так, солнышко… Как хочешь. А что ты не смотришь на меня? Тебе неприятно? – допытывалась госпожа Сога.

– Нет, это не так.

– Тебя схватывает, как холодом. Скажешь, это не так?

Конечно, это были бесчестные слова, и они резали госпоже Соге уши, как Эйенешентар – язык. Говорить неправду, оказывается, легко. Само получается, если это то, что лучше для твоей безопасности и краше для лица. Совсем как у эгилу. Вот оно… Эгилу… Безопасность… Правильно. Для всех – для эгилу, деэгилу, алуранов и равасуа, для каждого возраста и статуса определены правила субординации. И у мардуков есть свои правила. Неужели госпожа Сога не понимает, что её игры и вопросы выталкивают в неопределённость?

– Вы ко мне жестоки, – сказала Эйенешентар.

– В чём это проявляется?

– Нет таких слов, какие были бы для вас новы, а вы постоянно спрашиваете у меня странное… Что может сказать сопд в юности госпоже эннинамат в пятом цикле? Вы говорите непонятное для меня, совершаете непонятное. Вы знаете это… Мы слишком разные. Вы изрядно велики, меня не увидать на вашем фоне.

– Что ты хочешь сказать?

Эйенешентар обхватила голову.

– Для вас существует причина общаться со мной неформально. У меня нет ни причины, ни повода, ни основания. Есть правила. Если вы действительно заботитесь обо мне, почему вы… вы… – она пыталась найти, как закончить как-нибудь нейтрально.

А то претензии могут превращаться в обвинения.

– «Не оставите меня в покое?», – подсказала госпожа Сога.

– Нет… Просто… Мы принадлежим к разным мирам. Почему бы нам не оставаться в наших мирах?

– Держись от меня подальше.

– Простите! Я изо всех сил стараюсь, чтобы…

– Нет, я говорю то, на что тебе не хватает смелости и прав. По правилам ты должна быть рада, если мардук желает твоего общества.

Эйенешентар вздохнула. Госпожа Сога, конечно, вовсе не так добра, какой считает необходимым притворяться. Она ударила в известное ей больное место. Эйенешентар обращала открытое сердце к Кейенарнену Мардуку, Тиамату Мардук-Хету и собственно к самой госпоже Согашеарун Мардук, и получала себе в грудь грязный осадок. Атамил Мардук и Синнанра Мардук-Рау такого не сделали. Может быть, потому, что с обоими она встречалась только один раз?

– Я не могу отдать того, чего у меня нет…

Лицо перестало сползать с госпожи Соги.

Она спрятала зубы, оставила короткую улыбку.

– Разумеется, радость моя. Это истина для каждого. Не время ждать от тебя отзывчивости. Не время просить драгоценные плоды у семени, спящего в земле. Ты не знаешь даже того, что тебе предстоит проснуться и начать расти. Тебе неведомо, чем ты станешь на пути к солнцу. Поверь мне, ты подвинешь облака и достигнешь центра земли. Всё, что я делаю – беспокою тебя тем, что беру тебя в твоей тёмной сырой колыбели в свои руки, – госпожа Сога подняла сложенные ладони, – чтобы хранить у моего сердца, – она прижала руки к груди. – Ты будешь любить меня вечно?

Надо что-то отвечать?

Эйенешентар побежала по золотому саду.

– Явишь мне себя во всём великолепии?

– Госпожа Сога, а как же суд?!

– Пересуд в Ран-Иним по твоему поводу? Сказано, этому не бывать.

– Да, вы обещали… Вы можете взять свои слова назад?

– Сначала говорят о цели, затем – о средствах, – сказала госпожа Сога, подёргав улыбкой. – Ты спрашиваешь о средствах. Но я понимаю. Хочешь, чтобы мардуки отдали нужное тем, кому оно не нужно. Хочешь, чтобы я опустошила своё сердце от лазурного семени. Нет? Ты не этого хочешь? Сопд Эйенешентар намерена пожертвовать предназначением ради того, чтобы Экур-Ран и Ран-Иним имели согласие. Наивное дитя! Зачем укладывать первый камень, когда здание давно построено? Вместо диалога Экур-Рана и Ран-Иним длится незатихающий монолог на разные голоса.

О том, что Ран-Иним – ширма, Эйенешентар слышала. Ей довелось узнать, что мардуки сокращают жизни людей и убивают без последствий, втайне владеют территориями, покупают детей; что происходят несчастные случаи, из которых мардуки извлекают выгоду. И всё же ей хотелось верить, что есть какой-то предел.

Она ошибалась. Избранные благодетельные представители людей во главе с ану Кецальмеком – лжецы, участвующие в великом обмане.

– Эйенешентар…

– Я слушаю, госпожа Сога.

– Мы часто прикрываем наши мотивы эгоизмом собственников не только потому, что мы таковы, но и потому, что люди привыкли такими нас считать. Пора сказать тебе… – госпожа Сога коснулась её щеки. – Ты не приобретение мардуков и не наследственный человек. Тебя, кто никогда не был человеком, и не был рождён человеком у человека, невозможно вернуть в человеческий род. Это первейшая причина, по которой Ран-Иним тебя не получит ни при каких обстоятельствах.

Поразительно!

– Мы скрываем эту правду, – сказала госпожа.

– Почему? Кто я?

– Если бог – гора, ты – самородок из жилы в горе.

– По генетической основе я дочь Калерте.

– Мы использовали материал Калерте, чтобы создать твоё тело.

– Но кто я тогда?!

– Ты всё узнаешь и поймёшь, когда придёт время.

Печалясь, Эйенешентар отклонилась от госпожи, повернула к себе ладонь, чтобы посмотреть, сколько осталось до рассвета, и отпрянула – Сога поймала её руку в свои.

– Послушай меня. Тебе не привыкать думать, что ты столп, вокруг которого власть жнёт и сеет. В этот раз всё так. Пока ты спала, мы действовали. Положение вещей изменилось. Знай…, – госпожа Сога медленно убрала руку с ладони Эйенешентр и ласково обняла её за плечи, оказавшись совсем рядом, – я всё делала ради твоего блага.

Она подслащивает горькое? Что случилось?

Эйенешентар активировала канал, синий огонёк у неё в руке засветился, в глазах возникли своды информации от координатора. Её лётное испытание прошло отлично! Оно состоялось вчера. С участием эннинамат, эннуна Кейенарнена, господина Синнанры Мардук-Рау, Бела Рудживы и Эйенешентар Сопдет.

И без неё. Она сутки пробыла в охраняемом мардуками месте, не просыпаясь, пока на полигоне занимались фальсификацией.

– Почему?

– Ты была не в состоянии.

– Почему нельзя было перенести дату?

– Я действовала ради твоего блага, – повторила госпожа Сога.

Понятно… Конкретики не дождаться.

– Спасибо, – сказала Эйенешентар. – А почему вы меня обнимаете?

– Чтобы прижать к сердцу. Что? – госпожа взяла её за запястье, не давая коснуться Реккши. – Тебе надо отправляться к Арухо?

Надо ли? Нет, пожалуй.

Она не принесла ему счастья. Наоборот. Последняя попытка запомниться ему чем-то светлым – и то боком. Арухо описывал ей нечто очень похожее на пульт голосового управления системой полива на участке. Вот Реккши. Самодвижущийся механизм ильсиа. Страж периметра, не впускавший и не выпускавший без пропуска, сложившийся в компактную переносную форму, потому что из него вынули батарею. Он – очередное доказательство того, что предки Арухо не владели землей, не были обмануты, получили милость от мардуков.