Золотая жила

Юрий Ненев

Золотая жила

Глава 1.

Весна была уже в разгаре, но утро в тот день, выдалось холодным. Яркое солнце висело в прозрачно-голубом безоблачном небе, бросало золотые лучи на торцы и фасады зданий, сверкало в зеркалах, в стеклах оконных рам. Милиционеры зевали возле своих патрульных машин с запотевшими от холода стёклами, лениво вглядывались в притекавших на площадь людей. Центром притяжения и главным местом действия была площадь 1905-го года. Располагавшееся тут же угловатое, почти готическое старое здание обкома, со шпилем, увенчанным пятиконечной звездой, было украшено красными транспарантами с лозунгами, красными флагами и связками разноцветных воздушных шаров. Напротив обкомовского здания – памятник вождю мирового пролетариата на широком массивном постаменте, где была сооружена трибуна из красных фанер.

Горожане постепенно стекались к площади с прилежащих улиц, заполняя зрительские места на трибунах и на тротуаре перед зданием обкома. Апельсинового цвета ЛАЗы подъезжали к площади, останавливались на Проспекте Ленина. Из автобусов высаживались организованные группы людей с флагами и транспарантами. К этим группам тут же подходили деловитые товарищи, которые принимались что-то объяснять, инструктировать, оживленно жестикулируя. Участники первомайской демонстрации внимательно слушали, кивали головой, затем послушно выстраивались в колонны, ожидая дальнейших команд.

Первый секретарь обкома Игорь Иванович Бухаров расхаживал по своему рабочему кабинету, заложив руки за спину. Несмотря на праздник, он явно находился в удрученном состоянии. Последнее время Бухаров плохо спал по ночам, что не могло отразиться на его внешнем виде: отяжелевшие веки, черные круги под глазами, красные глаза, землистый оттенок кожи. Первый секретарь остановился возле зеркала, всматриваясь в свое уставшее и изрядно постаревшее лицо. Он поправил галстук и воротник рубашки, достал из внутреннего кармана пиджака небольшую расчёску с частым гребнем, зачесал набок свои седые волосы. Затем Бухаров подошел к окну, одернул плотную занавеску бардового цвета и посмотрел на площадь, где почти все было готово к началу праздника. Игорь Иванович взглянул на циферблат наручных часов: стрелки показывали без пяти одиннадцать утра. Бухаров тяжело выдохнул, задернул занавеску. Потом он сел за свой рабочий стол, набрал номер телефона. В трубке раздался треск, затем послышался голос.

– Миша, ну, как там всё? Готово? Чтобы сразу после демонстрации за город.

Услышав положительный ответ, Бухаров довольно улыбнулся. Он даже стал несколько свежее, на его лице появился румянец. Игорь Иванович отблагодарил собеседника и уже в приподнятом настроении поднялся из-за своего стола и направился к двери. Отворив ее, он на минуту остановился, оглянулся назад: в его сердце внезапно вспыхнуло какое-то странное чувство тоски по этому кабинету, хотя в нем Бухарову приходилось работать каждый день, порой даже по субботам и воскресениям. Несмотря на то, что кабинет располагался в новом, высотном здании областного комитета партии, обстановка внутри была скромная: стены, обитые панелями из орехового дерева, темный, местами стертый паркет, покрытый красным ковром с геометрическими узорами, стандартная мебель, произведенная на местной фабрике, черно-белые портреты теоретиков марксизма-ленинизма, предыдущих руководителей области, ну и цветной портрет нынешнего лидера советского государства – Михаила Сергеевича Горбачёва. Бухаров запер дверь служебного кабинета, положил ключи в карман. Вскоре первый секретарь оказался на улице перед площадью, где в составе группы из делегатов из руководителей области направился к трибуне, оборудованной у памятника Ленину.

Из мегафонов грянула музыка, собравшаяся публика разразилась аплодисментами, в зияющую голубую высь неба запустили воздушные шары. Музыкальный проигрыш закончился, Бухаров покашлял, поправил микрофон, достал из кармана помятый листок бумаги и стал зачитывать заготовленную речь.

Прошло четыре года «перестройки», но Бухарову нечем было похвастаться. Область переживала тяжелые времена. Газеты, радио и телевиденье упорно уверяла народ, что возникшие трудности в виде усиливающегося дефицита товаров, появление талонов на продукты и бензин – лишь временное явление, которое является порождением эпохи перемен, за которой наступит эра процветания, гласности и небывалых свобод. Бухаров и сам в это верил: находясь на посту первого секретаря обкома работал практически неустанно – выезжал на строительство важных объектов, требовал отчеты от подчиненных, изучал финансовые отчетности. Он пытался походить на советских руководителей первых пятилеток: волевых, энергичных, деловитых, ставящих амбициозные планы. Однако Бухаров был типичным продуктом брежневской эпохи: пылкость и романтичность в нем сменилась своекорыстием, революционность – консерватизмом, открытость – приверженностью к касте «номенклатуры». Не обладал Бухаров и талантом «хозяйственника», что непременно сказывалось на руководимой им областью. Поэтому, первому секретарю не оставалось ничего, как начать свою речь с пышных витиеватых приветствий, цитат Ленина и Горбачёва, перечисления успехов области, начиная с самых первых ее руководителей.

Но что нельзя было отнять у Бухарова, так это тягу к постановке амбициозных целей и упорному следованию к своей цели.

«Всего месяц назад предприятия нашей области перешли на хозрасчёт. Этим самым мы выполнили задачу партии по ускорению экономического развития. Уже в этом году прибыль от хозяйственного расчета будет пущена на завершение таких грандиозных проектов, как строительство метрополитена и возведения телебашни. Что касается метрополитена, то я, как первый секретарь областного комитета партии, хочу порадовать жителей Свердловска, что этой весной мы направили первую группу машинистов на обучение в Харьков. Уже доставлены в город первые подвижные составы: в этом году ко дню Великой Октябрьской Социалистической революции состоится открытие метро!»

Бухаров сделал паузу, оторвал глаза от бумаги и посмотрел на собравшихся на площади свердловчан, которые принялись аплодировать, услышав о радостной новости, что в их городе появится метро, что является признаком принадлежности к клубу «номенклатурных» городов, в который входят Москва, Ленинград, Киев, Минск, Горький и некоторые другие. Метро – признак успешности советского города, пафосный вид транспорта, которым нужно кичиться перед менее удачливыми и менее крупными городами.

Дальше Бухаров вновь начал говорить еще об одном любимом детище – телебашне. Правда, начали стоить ее давно, но именно Бухаров поставил себе цель завершить ее строительство, а затем гордо заявить, что именно в руководимом им Свердловске построено самое высокое здание на Урале. Первый секретарь похвастался, что закончены работы по возведению несущих конструкций: осталось разве что облицовочные работы и начинить телебашню различной электроникой, подвести к ней линии электропередач. Бухаров не смог удержаться: он поднял глаза и, прищурившись, бросил взгляд на силуэт шпиля строящейся телебашни.

Свою речь первый секретарь закончил обозначиванием дальнейших планов, которые область планирует реализовать в начале последнего десятилетия двадцатого века: заложить первый на Урале завод по производству легковых автомобилей, которые наряду с «Жигулями» и «Москвичами» станут еще одной народной маркой советского автопрома, заложить еще две линии свердловского метро, наладить в области производство электронно-вычислительной техники, включая компьютеры, копировальные машины, факс-аппараты и видеомагнитофоны. Особым образом Бухаров подчеркнул, что промышленность области вплотную подошла к тому, чтобы начать выпуск такой продукции бытового назначения как стиральные и посудомоечные машины, холодильники и электрочайники. Закончив речь, Бухаров отошел от микрофона, предоставив слово своим товарищам.

Следующим выступающим был председатель исполкома области Дмитрий Альбертович Павлов: человек лет сорока пяти, с круглым животом, на котором едва застегивались пуговицы рубашки, а пиджак и вовсе е застёгивался. От некогда пышной шевелюры у Павлова остались лишь патлы черных кудрей с первой проседью на висках и затылке. Павлов говорил быстро, пламенно, уперев руки на фанерную трибуну, украшенную бантами из красных лент. Председатель исполкома всегда говорил экспромтом, никогда не пользуясь бумажкой и услугами филологов, составлявших речи. Надо признаться, что ораторским искусством Павлов владел весьма неплохо, что завораживало публику, заставляло внимательно слушать. А председатель исполкома говорил всегда интересно: он, конечно, рассыпался цитатами из пленумов центрального комитета партии, подчеркивал важность «перестройки», но в то же время хвастал тем, что взял шефство над художественной выставкой свободных художников, которая длится уже с мая прошлого года, а поскольку она наделала много ажиотажа в городе, то продлится аж до конца июня. Не упустил возможность напомнить, что уже в этом мае в Свердловске пройдет первый на Урале конкурс красоты среди девушек. Упомянув несколько раз слово «гласность», Павлов нахваливал открывшийся не так давно «Городской дискуссионный клуб», в котором обсуждались самые животрепещущие и порой крамольные вещи, произносить которые в любом другом городе не решились бы. Особым образом Павлов подчеркивал такое достижение гласности, как свобода вероисповедания: год назад в СССР помпезно отметили тысячелетие крещения Руси. Свердловск решил не отставать от Москвы, Ленинграда и Киева и тоже широко отметил праздник: конечно же за этим всем стоял поборник ускорения и перемен товарищ Павлов.

После бурных аплодисментов на трибуну взошел первый секретарь горкома Свердловска Мартынов Никита Сергеевич: довольно рослый мужчина лет чуть больше сорока, склонный к позерству, изображавший из себя эдак киношного председателя колхоза-передовика. Говорил Мартынов серо, скучно, неинтересно, хоть и без бумажки.

Дальше пришел черед «зубров»: директоров крупнейших предприятий области, в руках которых была сосредоточена реальная власть: именно из числа директоров вышла большая часть областной номенклатуры. Первым по традиции слово взял руководитель Уралмаша – передовика местного производства. Произнося речь в приподнятом настроении духа, директор Уралмаша подчеркивал, что именно его предприятие обеспечило успех строительства таких объектов как готовящийся к открытию метрополитен и телебашню. Затем он повернулся в сторону Бухарова и дружеским тоном заверил первого секретаря обкома, что скоро будет запущено производство локомотивов и подвижных составов, поэтому «напрасно заказали вагоны для метро из Московской области». Также директору Уралмаша весьма нравилась идея создания в Свердловске «народного автомобиля», поэтому он заявил, что Уралмаш обязуется заложить основу для будущего предприятия. Бухаров благодарственно улыбнулся и легонько кивнул головой в ответ.

Затем выступали все остальные: директор горно-обогатительного комбината Первоуральска, металлургического и механического завода города Серова, директора Нижнетагильских предприятий. Еще одним из ораторов был руководитель Цветмет-комбината Никифоров Захар Егорович. Личность в городе довольно известная, в народе его называли просто – Егорыч. Свердловскому пролетариату он импонировал: привычки простого заводского мужика или свойского председателя колхоза, четкий поставленный голос, манера скандировать слова на манер партийных ораторов сталинских времен, форменно стриженные серебристо-белые седые волосы, волевой аккуратно выбритый подбородок и бородавка на левой щеке. Даже манера одеваться внушала некое доверие: на нем не было дорогого импортного костюма как у председателя исполкома области или у директора Уралмаша. Никифоров вышел на трибуну в простого кроя брюках с плетеным поясом, без пиджака и галстука – в одной рубашке с короткими рукавами, совершенно не боясь майских холодов. Из оттопыренного нагрудного кармана торчал помятый партбилет и колпачок перьевой ручки. Егорыча часто можно было видеть в ресторанах Свердловска, на банкетах, на вечерах в домах культуры. Легендарному и эксцентричному заводскому руководителю можно было крикнуть пару приветственных слов через несколько столиков, даже в нетрезвом виде. Никифоров нисколько не чурался простого пролетария, улыбался в ответ, а порой передавал на столик узнавшего его едока бутылочку дефицитного шампанского или ликёра.

Директор «Цветмета» говорил, как всегда, скандируя слова, жестикулируя рукой с сжатым кулаком. Народ радовался, аплодировал своему любимцу. После него произнесли речь еще несколько человек: комсомольские активисты, журналисты из областных газет. Затем вновь из мегафонов грянула музыка. На площадь перед зданием обкома и памятником Ленину выкатили три грузовика «Урал», в открытых кузовах которого были устроены инсталляции из дерева, картона и фланелевой ткани, изображавшие силуэты уральских заводов, громадные шестерёнки. Грузовики также украшали выкрашенные в розовую краску транспаранты, на которых белыми буквами красовались лозунги: «Мир, труд, май», «Перестройка, ускорение, гласность», «Закончим двенадцатую пятилетку, начнем тринадцатую!»

Следом за тремя «Уралами» на площадь выехал «ЗиЛ» свердловского производства, в кузове которого девушки в цветастых трико, с пышными прическами-химзавивками. Танцовщицы показывали зрителям различные гимнастические номера, крутили обручи. Дальше уже пошли пешие шеренги. Первая из них несла широкую растяжку-транспарант с лозунгами, прославлявшими КПСС: это были «передовики» – метростроевцы, рабочие Уралмаша и Цветмет-комбината. За ними были делегации других фабрик Свердловска, одетые в заводские робы, группки инженеров, преподавателей институтов, комсомольские шеренги, ткачихи и работницы фабрики игрушек, которые несли в руках куклы, произведенные на предприятии.

Первый секретарь обкома Бухаров мало обращал внимание на первомайскую демонстрацию. Он разве что хлопал в ладоши, но в это же время был погружен в собственные мысли, в которых он садится в свою служебную «Волгу», которая несет его по праздничным улицам Свердловска, а затем выезжает за город и летит по автомагистрали в направлении Нижне-Исетского водохранилища – места отдыха городской номенклатуры, у некоторых из таких там даже были дачи. Одна из таких принадлежала Бухарову. Он на минуту закрыл глаза и представил себе свой дачный участок: двухэтажный дом с открытой верандой на мансарде, посадки сосен, их железисто-смолистый аромат, зеленую лужайку перед крыльцом, приятную прохладу, приносимую ветрами с Уктусских гор. Но в тот же миг Бухаров открыл глаза, провел ладонью по взмокшей шее, волнение подкатывало к самому горлу. Игорь Иванович почувствовал опасность, которая невидимыми лучами испепеляла его. Но откуда она изливалась? Бухарин всматривался в сверкающие окна здания обкома, в толпу, собравшуюся на улице, начал он озираться и на стоявших с ним на трибуне: на отиравшего потную лысину Павлова, на бравого директора Уралмаша, на седую шевелюру Никифорова. Первый секретарь горкома Свердловска поймал на себе взгляд Бухарова, когда копался в своем портфеле. Мартынов удивленно посмотрел на старшего товарища, затем прекратил копаться в вещах. На Бухарова обернулся директор «Цветмета» Никифоров, ухмыльнулся полуулыбкой, затем вновь увлекся просмотром первомайской демонстрации.

Праздничное мероприятие подходило к концу. Бухаров спустился с трибуны и направился к ожидавшей его служебной чёрной «Волги» 3102. Начальник городского МВД генерал-лейтенант Чаплыгин услужливо открыл перед первым секретарём заднюю дверь, но тот внезапно остановился и направился к милицейскому «РАФику».

– Миш, я надеюсь на тебя. Мы давно с тобой знакомы, привык доверять тебе. – тихонько произнес Бухаров генерал-майору Горячкину, который ожидал первого секретаря у распахнутой дверцы фургона.

– Игорь Иванович, ну какие могут быть проблемы? Ты же знаешь меня: когда я вас обманывал? Горячкин не бросает словами на ветер. Чемоданчик – во он лежит, никто к нему, кроме как вас и меня и пальцем не притронется. У меня работают только спецы, да и вооружились мы хорошо в случае чего. – отвечал розовощёкий генерал милиции с щеткой усов над верхней губой – глава областн МВД, вальяжно опираясь на распахнутую дверцу «РАФика».

– Дело государственной важности, ты же понимаешь?

– Вот я о том же, Игорь Иванович. Неужели вам так идейно везти этот чемоданчик с собой? Может мы его в сейф-ячейку положим, так, чтобы никто об этом не знал. Чего его туда-сюда возить? Тем более, что раньше девятого мая люди из Москвы всё равно не приедут. – убеждал генерал Горячкин секретаря, поправляя на голове фуражку.

– Ты не думай, Миша, что я тебе не доверяю, но мне будет спокойнее, если чемоданчик будет при мне. Сердце будет не на месте, если он останется в городе без моего присмотра. Тем более, что мы хотели с тобой вместе еще раз проанализировать все материалы, которые там есть: у меня по поводу них появилось еще одно соображение.

– Вот как?

– Да. Только лучше мы это сделаем у меня на даче.

– Тогда я прикажу выставить оцепление вокруг твоего участка. На девятое мая я сам приеду к тебе и так же с кортежем вернемся в Свердловск, а там уже гляди, и товарищи из Москвы подтянутся.

Генерал Горячкин окликнул Чаплыгина и приказал ему:

– Когда по Щербаковскому шоссе доберемся до моста через Патрушиху, первую машину в кортеже сменить на посту ГАИ, как условились.

– Есть, товарищ генерал-майор. Мой надежный человек уже там ждет. – ответил Чаплыгин.

Бухаров погрузился в салон «Волги», развалился на заднем сидении, покрытом шерстяным чехлом тигровой расцветки, после чего шофёр нажал на педаль газа, машина крутанулась, выруливая на проспект, затем понеслась прямым проспектам и улицам Свердловска. Впереди обкомовской «Волги» ехал желтый милицейский «Москвич» с синими цветограммами, позади – всё тот же милицейский «РАФик», в котором был генерал Горячкин с чемоданчиком, два офицера и два сержанта, все вооружены автоматами, кроме самого Горячкина, под кителем которого был спрятан чехословацкий пистолет-пулемет «Скорпион».

Чем дальше кортеж отъезжал от центра города, тем мрачнее становились улицы: кварталы панельных домов, очереди возле магазинов, бетонные заборы, обклеенные ворохом объявлений, старенькие покосившееся двух и трёхэтажные домики с проржавевшими железными крышами, теплотрассы, вышки электропередач, коптящие небо трубы теплоцентралей и исполинские градирни. Бухаров сказал своему водителю Василию Степановичу – человеку пожилых лет включить автомагнитолу. Тот послушно исполнил волю начальника, повернул реле и салон «Волги» наполнила мелодия популярного шлягера.

– Тьфу! Чёрт знает что поют! Шум, треск, грохот! Как головы только не болят у тех, кто это поёт? То ли дело в наши годы, Иваныч… выйдет артист чинно, степенно, стоит ровно, не прыгает, не дергается, и поёт себе. И песни какие душевные были! – сетовал шофер на музыку.

– Да! И не говори, Василь Степаныч! Не понимаю как это молодежь трясет так головой, когда играет н гитаре? Да и зачем? Почему нужно перегибаться? Или мы с тобой что-то не понимаем: тут мир меняется, мышление, стратегии и приоритеты. Вот и мы должны мыслить по-новому. Поэтому и с современными тенденциями в музыке нужно познакомиться.

– Как скажешь, Иваныч. – грустно вздохнул водитель, крутя баранку.

– Не переживай, Степаныч! Как доберемся до дачи, жена накроет стол, посидим, выпьем, так я тебе пластинки подарю. Нашел пару месяцев назад… ты не поверишь! Грампластинки шестьдесят первого года! Это же наша молодость!

– Эх, Иваныч, это твоя молодость. А в мои годы в Алапаевске музыку крутили разве что только по радио. Мы тогда всей деревней собирались, подходили к столбу с мегафоном, чтобы громче было слышно. А сейчас что только не напридумывали: вон и в машине можно музыку слушать.

– А что будет еще! Вот в девяностом году – всего через год начнется тринадцатая пятилетка, вот тогда мы тут в Свердловске развернемся: магнитофоны будем производить, автомагнитолы! Весь Союз про нас еще услышит. Вот будешь говорить внукам, Степаныч, как мы с тобой ехали и первому секретарю Бухарову прямо по дороге на дачу пришла в голову мысль наладить производство автомагнитол.

– Твоими устами, Игорь Иванович, только и делать, что мёд пить. Ты думаешь мы заживем в тринадцатую пятилетку? Смотри что происходит: еда по талонам как в сорок шестом после войны, на улицах безобразие, этот мумыря Горбачёв все что-то обещает, но ничего уже четыре года не происходит, люди толпами по улицам ходят, да что говорят! Против партии и Советского Союза! Иные совсем с ума сошли: царя нового закликают!

– Есть проблемы, конечно. Но как говорит наш Захар Егорович Никифоров: «Не спотыкается только тот, кто никуда не бежит». – отвечал шоферу Бухаров.

– Ну, раз так… Егорычу доверяю: дельный мужик, правильный. Как в нашу молодость. Нам бы таких как он больше: порядочных, простых, а не горлопанов. Егорычу бы надо наверх идти: вон аж куда! – шофер многозначительно поднял указательный палец вверх, потом добавил, чтобы е обидеть Бухарова: – Ну, и вас, конечно, Игорь Иваныч. Куда же без вас?

– Никифорова? В Политбюро? В Москву? – поморщился Бухаров.

– Тебе виднее, Игорь Иванович. – ответил ему водитель.

Бухаров откинулся на спинку дивана «Волги», под равномерный гул мотора автомобиля его веки стали наливаться свинцом. В полудрёме секретарь наблюдал, как кортеж остановился у поста ГАИ, где впереди идущий «Москвич» был заменен на «Копейку». Автомобили снова тронулись в путь. Впереди пустынное двухполосное шоссе, справа от него вырастали сопки Уктусских гор, покрытых зеленью лесов, слева тянулись садовые товарищества.

– Черт его ломает! – сетовал водитель Бухарова, видя, как резвая милицейская «Копейка» все больше набирает скорость и отрывается от обкомовской «Волги». Старик-шофер ругнулся и прибавил газа, догоняя «Жигули». В это время водитель «РАФика» начал нервничать, он посмотрел в зеркало салона и увидел, что все пассажиры, включая генерала Горячкина, уже погрузились в сон. Когда фургон нагнал «Волгу», сидящий рядом с водителем офицер заметил, что «Копейка», превышая скорость, оторвалась от кортежа. Шофер снял с приборной панели микрофон и произнес: «Третий, третий… соблюдайте дистанцию, дистанция пятнадцать метров».

Майор Колодин, сидевший за рулем «Жигулей», услышал голос коллеги в динамике микрофона. Он мельком обернулся назад, убедившись, что ушел от «Волги» на достаточное расстояние, затем ответил по рации: «Восьмой, вас не слышу… не слышу вас».

Дорога поворачивала чуть вправо, тут милицейская «Копейка» скрылась из вида водителя «Волги». Степаныч сбавил скорость на повороте, но не заметил, как в придорожных зарослях сверкнула оптика снайперской винтовки. Тупой хлёсткий удар, лобовое стекло «Волги» треснуло паутинкой, пуля пробила голову водителя и вылетела через боковое стекло задней пассажирской двери. Автомобиль потерял управление, сбил хлипкий отбойник и вылетел на обочину. Ломая невысокие молодые ёлочки, обкомовская чёрная «Волга» со всего хода врезалась в раздвоенную берёзу. Водитель «РАФика» и сидевший рядом с ним офицер, вооруженный автоматом, не успели ничего понять. Шофер ударил по тормозам, но тут же бензобак милицейского фургона пробила пуля зажигательного патрона. Раздался хлопок, «РАФик» вспыхнул, прыснул искрами, накренился и завалился на правый борт. Инерция скорости еще несколько метров протащила горящий фургон по трассе, затем раздался еще один взрыв…

Из придорожных кустов вышел бородатый рослый плечистый мужчина атлетического телосложения, одетый в коричневый свитер с закатанными до локтей рукавами, синие джинсы и кеды. Держа на плече снайперскую винтовку одной рукой, он оглянулся, поправил солнцезащитные очки, разгладил густую, аккуратно подстриженную бороду и пружинистым шагом подошел к горящему «РАФику». Вслед за ним появилось еще двое: первый – невысокого роста, крепенький, в лыжной шапочке, куртке-олимпийке, второй – немного полноватый, с густой черной шевелюрой кудрявых волос, локонами ложившихся на плечи. Оба вооружены автоматами.

– Стойте тут, я проверю «Волгу». – скомандовал бородач и помчался к месту аварии автомобиля секретаря обкома. Неспеша, опасаясь взрыва бензина, преступник подобрался к «Волге», из раскуроченного мотора которой валил дым. Удар был настолько сильный, что передняя часть машины смялась в гармошку. Из проема лобового стекла торчало тело погибшего Бухарова, голова которого размозжилась от удара в дерево. Бородач надел перчатки, открыл водительскую дверь, вытащил мертвого Степаныча, и стал осматривать салон. Потом он открыл заднюю дверь и также начал что-то искать. Обойдя машину вокруг, бородач тоже ничего не нашел, на обочине возле пробитого отбойника он тоже ничего.

– Может, чемоданчик был в «РАФике»? – спросил преступник подельников.