
Полная версия:
Интернатские. Мы – интернатские
Отчасти он, надо признать, был прав. Требуемой им страсти я не испытывала и ласк ему не дарила. Да если бы каким-то чудом и полюбила или пожалела я его, никудышного, то всё равно, при всём желании, вряд ли смогла бы подарить ему наследника – очень уж губительными для женского
организма оказались перенесённые мною злоключения.
Через какое-то время я уже не могла засыпать без принятия примитивного, местного изготовления, снотворного, которым меня за небольшие деньги снабжали сердобольные соседки. Снотворным этим, привыкая к нему больше и больше, я пользовалась так много, как только выдерживал мой организм. Надо ли говорить, что большей частью – умышленно, действительно, как подозревал муж, с целью уклониться от физического контакта с ним. И, естественно, к вечернему его возвращению домой спала чаще всего как убитая, оставив ему на столе приготовленный ужин. В те ночи, когда он хоть что-то мог, попросту элементарно насиловал моё бесчувственное тело. Вот, такие контакты…
Постепенно дело дошло до того, что он сначала время от времени, а потом всё чаще начал избивать меня. Сопротивляться, жаловаться, искать защиты, как понимаешь, бесполезно – мусульманские обычаи и нравы исключительно на стороне мужчины. Убить его… да, было бы справедливо и достойно. Но не тот я человек, что способен пролить чужую кровь, даже когда льётся кровь собственная. Увы…
Молю Аллаха о здоровье Гульнары, разыскавшей меня вскоре после начала войны, развязанной Советским Союзом. И благодарю судьбу, что прямо перед этой нашей с ней встречей моего горе-муженька в результате его образа жизни настиг закономерный конец. Пьяный, как обычно, и обкуренный в дым он, возвращаясь ночью домой, свалился с моста в пропасть и разбился насмерть. Поэтому Гульнара и смогла практически беспрепятственно забрать меня из его дома к себе. Терять там, ясно дело, было нечего, детей с постылым мужем, – ещё раз спасибо Аллаху, – мы не нажили, а имущества ценного у нас никогда и не водилось.
– Ну, а…
– Послушаем-ка, Коленька, Карима. Как раз об этом он, кажется, и ведёт речь.
Карим и впрямь подошёл в своём рассказе к тому моменту, когда
сёстры, после почти десятилетней разлуки, наконец, встретились.
– Ну, значит, придя кое-как в себя после расстрела коммунистами мужа, достоинство которого заключалось, между прочим, не только в том, что он являлся одним из богатейших людей Кабула, но и личностью был весьма интересной, Гульнара активно занялась поисками Динары. Денег, размещённых в своё время мужем в надёжнейших европейских, азиатских и американских банках, в её распоряжении было достаточно, чтобы не только самой безбедно прожить оставшуюся жизнь, но и поднять-обучить детей, и сестре помочь, и на многое-многое другое. А поскольку жить в этой воюющей официально под флагом коммунизма стране, будучи вдовой антикоммуниста, было в целом небезопасно, и проживала она как сама, так и обучала детей в основном за рубежом, то остаётся только удивляться и восхищаться тем, что сумела она даже из-за границы выйти на след Динары. А найдя её, сразу же повезла по лучшим клиникам и курортам мира.
– Гульк, а детки твои такие же красивые, как и их мама? – выкрикнули из глубины зала.
– Дочка – красавица. В кино уже вовсю снимается. Будущая голливудская звезда, – бойко отвечал за не успевшую и рта раскрыть Гульнару главный рассказчик сегодняшнего вечера Карим. – А сынок – вылитый отец Камиль. Такой же целеустремлённый, с сильным характером. Окончил Гарвард, теперь перспективный банкир.
– Тьфу-тьфу, не сглазь, Умурдзаков. Можно бы и поскромнее… – засмущалась Гульнара.
– Таких не сглазишь! – парировали за Карима из зала. – Основа у них крепкая, по материнской крови интернатская. А это – серьёзно.
– Давай, Карим, дальше! – раздались требовательные хмельные голоса. – Развязку давай, финал, так сказать!
– А чего финал? Финал вот он, перед вами. Пробиваем сейчас с Илюхой, – Илюх, подтверди! – вид на жительство в Узбекистане для Гульнары и Динары. Жить будут там, где родились и где похоронены их мать и брат. Да и до Казахстана, где покоится прах отца, рукой подать. Можно будет без труда навещать и его могилку.
– Подтверждать, конечно, подтверждаю, – поднял руку с наполненной
рюмкой Илья Николаевич, – не врёт Умурдзаков. Но и не всё, шельма, рассказывает. Интригу, вроде как, сохраняет. Скажешь, не так, Карим?..
– Так я же ещё не закончил, Илюх!
– Значит, заканчивай! А то людей утомил уже, дай народу отдохнуть, расслабиться. Про Циклопа только скажи пару слов, и завязывай.
– Да, – взбодрился снова Карим, – Циклопа-то все помнят, кто в «Тринадцатом» интернате учился? Так вот… когда этот, простите, выродок невероятно удачно, за огромные деньги, продал в Кабуле Гульку хорошему, к счастью, человеку, то зажил относительно неплохо. И, надо сказать, не очень горевал вплоть до начала войны. Правда, рисоваться в столице не рискнул, а поселился подальше в горах – беглец из Страны Советов как-никак.
Воевал, как и следовало ожидать, на стороне душманов. Числился во всесоюзном, а потом и международном, по линии Интерпола, розыске. Был тяжело ранен – потерял руку. Больше, к сожалению, сведений о нём мы раздобыть не сумели.
– А как это он Гульку продал? По какому праву? И кто его в продавцы такие произвёл? – посыпались реплики.
– Он был в последнее время перед уходом за кордон главным подручным Тохтамышева, и через границу похищенных девчонок переправлял с отрядом контрабандистов именно он.
– Сюда бы его, суку!
– Вот этого не надо, – посуровел Карим. – Растерзали бы вы его сейчас, не сомневаюсь. А взяв кровь на душу, в тюрьму потом за эту мерзость ходячую всей кучей…
– Неужели за такую тварь посадили бы?
– Самосуд даже над закоренелым преступником – то же убийство. Закон есть закон.
– А он – по закону?..
Никто из присутствующих не заметил одиноко притулившегося к одной из колонн в фойе крепкого однорукого старика с глубоким шрамом на лбу и в тёмных очках, скрывающих отсутствие одного глаза. Старик угрюмо вслушивался в доносившиеся из малого зала обрывки речей. Уцелевшая в военных баталиях рука судорожно сжимала в кармане брюк рукоять специфического, приспособленного для метания в цель ножа. Какое-то время постояв, старик повернулся и, так никем из бывших интернатских и не замеченный, вышел на воздух.
МЫ – ИНТЕРНАТСКИЕ
Через несколько дней после окончания Второго среднеазиатского форума бывших интернатовцев в глубоком горном ущелье на территории Самаркандской области, у могильных холмиков, отмеченных сухими веточками бессмертника, собрались несколько человек. Одним из них был статный мужчина в парадной форме генерала военно-воздушных сил. Вторым – как две слезинки похожий на него лицом, да и фигурой почти точная копия, если не брать во внимание немного более мягкие, чем у военного, «гражданские» её очертания, белокурый джентльмен академического вида в очках, строгом штатском костюме, нервно куривший сигарету за сигаретой. Третьим из мужчин был интеллигентный, с добрым лицом старого педагога узбек в тюбетейке и белоснежной рубахе. Столько же было и женщин, две из которых – примерно одинакового с мужчинами возраста, очень похожие друг на дружку красивые узбечки. Третья – ещё более яркая узбечка значительно моложе. Одна из старших женщин стояла на ногах не совсем твёрдо, опираясь руками на спинку инвалидной коляски.
Интеллигентный узбек разложил небольшой складной туристский столик, предложил стоявшей у коляски женщине один из входящих в комплект со столиком стульев. Та мягко отказалась: не так уж часто её ногам в последние годы хватает сил, чтобы передвигаться самостоятельно. Сегодня
в этом плане день удачный – грех не воспользоваться.
– Ну, Динара сегодня совсем молоец! – бодро улыбнулся Карим Умурдзаков (а седовласым узбеком был именно он). – Давай, давай, пусть твои силы теперь только прибывают. А вот Гульнара и Мукарама Юлдашевна присядьте, пожалуйста, а то как-то неловко, когда дамы стоят перед мужчинами, не являющимися их начальниками по службе. Да ещё при достаточном количестве свободных стульев…
– Что ж, уважим кавалеров, – Гульнара села первой, за ней скромно опустилась на стульчик Мукарама.
Генерал Николай Николаевич бдительно, в полной, как на войне, «боевой готовности», не сводя глаз с женщины у коляски, «держал ситуацию под контролем», готовый в любую долю секунды подхватить её на руки.
Хозяйственный Карим Умурдзакович расставил на столике стаканы, водку для мужчин, вино для женщин, закуску, и взял слово:
– Ну, вот, друзья! – он посмотрел каждому в глаза. – Ну, вот, друзья… не хотели мы Мукараму Юлдашевну посвящать в эту историю…
– Я бы вам, уважаемый Карим-ака, никогда этого не простила, – уже пустившая первую слезу, не усидевшая на месте и вскочившая со складного стульчика на ноги Мукарама волновалась здесь, наверное, больше всех. – А для начала, как непосредственный руководитель по службе подчинённому, вкатываю вам строгий выговор с предупреждением! Вот! Как вам не стыдно было скрывать такое?..
– Так из лучших же побуждений… – миролюбиво вмешался профессор Илья Николаевич, пытаясь защитить попавшего под гнев молодой интернатской директрисы друга. – Тогда уж и мне давайте выговорёшник за компанию. Я – его прямой соучастник. Это я уговорил Карима молчать, чтобы не будоражить вашу невинную душу, не волновать без крайней необходимости (хотя, как мы помним, было наоборот – как раз именно Карим и предлагал Илье не напрягать молодую женщину «излишней» тяжёлой информацией). Ведь у вас всё так спокойно, прекрасно по жизни.
– Вы считаете, это хорошо, порядочно, когда от человека скрывают его истинные корни? – Мукарама, не стесняясь, размазывала кулачками по красивому лицу слёзы пополам с косметикой. – Эх, заговорщики! Старики-разбойники, тоже мне…
– Ну, прости их, Мукарама, – увещевали её старшие дамы. – Они, действительно, из добрых побуждений действовали. Зато, как всё славно закончилось.
– Закончилось, как же…
– Закончилось, милая. И теперь можно успокоиться. Всё стало на свои места.
– А я не могу успокоиться, и всё тут. До самой смерти бабушки я не знала, что я – её родная внучка! И кто мой настоящий отец, не знала тоже. Все меня зовут Юлдашевной, а я, оказывается, Валеджановна.
Карим обнял Мукараму, и сам не сдерживая слёз.
– А то, что вот эти прекрасные женщины – мои родные тётки, я, милейший Карим-ака, тоже, по вашей прямой вине, могла никогда не узнать, – уже в голос ревела директор интерната.
– Прости, девочка, виноват я, старый дурак, – впервые за годы совместной работы назвал свою начальницу на «ты» её верный помощник. – Ну, не плачь.
– Ладно, прощаю, – улыбнулась, наконец, та. – И вы все меня тоже простите, если можете. Сами понимаете, каково мне, – обратилась она уже к окружающим, – распустила тут нюни…
– Всё отлично, Мукарама. Всплакнуть в такой светлый день не грех. А ты, Карим, продолжай-ка толкать речь, которую начал, – призвал расстроенного слезами красавицы-директрисы друга вернуться к его добровольным обязанностям вечного тамады Илья Николаевич. – А не способен – уступи другому.
– Тебе, что ли? Держи карман, уступил, как же, – пробурчал, утерев слёзы, с прежней доброй улыбкой Умурдзаков. – Если ты и получишь
сегодня слово, то только после всех остальных желающих.
– Согласен!
– Итак, друзья… – каримово лицо стало строгим. – Справедливость восторжествовала. В полной, насколько это оказалось возможным, мере. И главное, конечно же, событие во всей этой долгой и сложной истории – это то, что девчата, наконец, нашлись, и теперь мы – вместе.
Нет с нами сегодня Валеджана, нет тёти Тамары – его и вашей, девчонки, матери, нет вашего отца. Но если судьба отца с некоторыми событиями не связана, то перед могилами матери и брата вы вместе с нами можете, не кривя душой, отчитаться – сделано всё, чтобы мы могли честно смотреть друг другу в глаза, и со спокойной совестью навещать эти могилы.
Наказан преступник. Злодей, который…
Дикий крик «Карим-ака!!!» оборвал речь учителя на середине фразы. Не успевший ничего понять, он недоумённо сжимал в руках тяжелеющее с каждой секундой тело Мукарамы, опередившей летящий молнией в него, Карима, нож.
Слёзы застили его глаза, и сквозь эти слёзы, обильно орошающие с его лица лицо умирающей, он не видел, уловив лишь слухом, как генерал Колюха и профессор Илюха метнулись в сторону большого валуна, за которым затаился со вторым ножом наизготовку одноглазый и однорукий старик со свирепым лицом.
– Ненавижу!!! – в этот полушёпот-полухрип вместилась, казалось, вся злоба, какая только может существовать в природе.
Если попытаться отобразить тут же происшедшую короткую сцену символически, то можно назвать это смертельной схваткой добра со злом, света с тьмой, любви с ненавистью.
С одной стороны – обезумевший насильник-извращенец, убийца с тёмным прошлым, с другой – двое добродушных, влюблённых как в первый раз, а вернее, вновь обретших заблудившуюся в дальних странствиях первую свою любовь, со сбывающейся день ото дня мечтой о счастливом будущем…
Однорукий-одноглазый, опознавший несколько дней назад на ташкентском форуме в великолепном генерале-лётчике интернатского пацана по кличке «Академик», теперь, злобно сверкая налитым кровью полуслепым от ярости единственным оком, и рассчитывая наиболее эффективный ножевой удар (очкарика – второго нападающего, он как противника всерьёз не воспринимал и не брал в расчёт), почему-то вспомнил самый страшный в своей жизни момент. Это когда в небольшом селении близ Кандагара он с остатками отряда «воинов Аллаха» подвергся воздушному налёту русских.
Гибель в тот момент казалась неминуемой. Ужасные пятнистые драконы-вертолёты заходили в атаку, и ракетный залп вот-вот должен был поставить точку в судьбе Саида и всех, кто рядом. В ужасе спрятавшись за таким зыбким перед надвигающимся наваждением дувалом, воины Аллаха отсчитывали последние секунды перед переселением их душ в преисподнюю.
И вдруг… так и не сделав ни выстрела, ни залпа, русские вертолёты резко взмыли ввысь. Если бы Саид доподлинно знал сейчас о том, что атака та была прекращена по приказу находившегося за штурвалом одного из тех «драконов» генерала-Академика, подкрадывающегося сейчас, шаг за шагом, к нему, он ни за что в жизни не простил бы ему такого великодушия, ибо это ставило лётчика на десять, сто, тысячу ступенек выше его самого…
В течение той же секунды, пока одноглазый вспоминал свой страшный афганский переплёт, приближавшегося к нему в боевой позе Николая Николаевича Сухорукова посетили воспоминания, в свою очередь, о своём малодушии, неуместной сентиментальности в ходе боя, когда за мгновение до выверенного по всем параметрам ракетного залпа он, взволнованный напомнившей детство картиной – дети, спасающие собаку, – дал команду прекратить атаку. И, сорвав этим самым выполнение боевой задачи, подвёл однополчан…
В настоящий же момент Николай Николаевич твёрдо знал, что на этот
раз пощады врагу не даст. Движением руки он решительно отодвинул брата в сторону.
Встретившись взглядом со стариком, генерал вздрогнул: перед ним был Циклоп – тот самый Саид Алимович Ходжаев, их классный воспитатель, которого ненавидел весь интернат. Но почему именно он напал на них сегодня, смертельно ранив ни в чём не повинную Мукараму? Карим что-то рассказывал гостям форума про «Одноглазого» – одного из подручных Тохтамышева, но что с Циклопом это одно и то же лицо, Николай Николаевич не слышал – во время этого рассказа был так увлечён Динарой…
… Нервы скрежещущего зубами одноглазого-однорукого не выдержали. Взмахнув в резком прыжке ножом, он сумел остриём чиркнуть по предплечью генерала. И – вмиг оказался лежащим навзничь с вывернутой рукой. Последовавший удар по голове оглушил поверженного, но продолжающего дёргаться бывшего воспитателя. Очнулся он уже крепко связанным.
А очнувшись, испытал, наряду с кипящей злобой, чувство, близкое к удовлетворению. Пусть удар вторым ножом, предназначавшийся, чтобы вспороть грудь и проткнуть сердце этого ублюдка в военной форме, и не удался, но первый нож, брошенный им в эту ненавистную толпу, цели своей достиг – залитая кровью, на земле лежала молодая женщина, так похожая на украденных когда-то для Тохтамышева, а потом и у него самого близняшек. Что, получила, б… интернатская?.. Всех бы вас!..
Произнесённые в забытьи вслух последние фразы имели последствием сильный пинок в лицо. Единственный глаз заплыл, перестал видеть.
– Отставить! – услышал теряющий сознание Циклоп командный окрик. – Суд его судить будет! Не уподобляйтесь, Илья, Карим…
– Колюх! Он же Мукарамку… – всхлипывал профессор.
– Это она меня спасала. Мне, старому-больному маразматику, предназначался этот нож, ну, и попал бы… а ей-то, молодой-здоровой, умнице да красоты редкой, жить, да жить… где справедливость?.. – глухо
стонал узбек-интеллигент.
– Он, нож этот, всем нам предназначался… не уподобляйтесь… – Николай Николаевич, обхватив голову руками, стоял, раскачиваясь, и сам с трудом сохраняя самообладание, чтобы «не уподобиться», над лежащей Мукарамой. Рядом на корточках сидели, поглаживая лицо и руки умирающей, заливающиеся слезами Гульнара и Динара.
Глаза Мукарамы, уже подёрнутые пеленой, на миг приоткрылись.
– Хочу к бабушке… – это были последние слова, произнесённые тут же навек сомкнувшимися прекрасными, рождёнными для бессчётного множества поцелуев, но так и не отцеловавшими своё и недоцелованными устами.
***
Циклоп до суда над ним не дожил – был обнаружен повешенным в камере следственной тюрьмы. Краткое расследование закончилось кратким же выводом: суицид.
Карим-ака Умурдзаков по многочисленным просьбам общественности вернулся на постоянную, штатную работу в интернат, заменив похороненную рядом с бабушкой Тамарой и отцом Валеджаном Мукараму на её директорском посту. В кабинете на видном месте висит большой портрет обворожительно улыбающейся бывшей тайной любви интернатских мальчишек-старшеклассников.
Вдовец Николай Николаевич Сухоруков сочетался законным браком с Динарой, здоровье которой изменилось к лучшему – она всё реже прибегает теперь к помощи инвалидной коляски, и дело идёт к тому, что вскоре может совсем от неё отказаться. Оба чувствуют себя счастливыми, воспитывают троих дочек Николая Николаевича, принявших Динару Амирхановну в семью как родную мать.
Илья Николаевич и Гульнара уехали в США, чтобы завершить там некоторые, каждый свои, дела и вместе вернуться в Узбекистан. А потом никогда уже не разлучаться. Поженятся они официально, или нет… им решать… а что решат – время покажет… но рядом друг с другом намерены быть всегда.
Периодически все они перезваниваются между собой по телефону, и подолгу не могут наговориться. В этих разговорах чаще прочих вспоминают такие, например, картины далёкого детства: «голосуют автостопом» субботним днём несколько из них на дороге, пытаясь поймать попутную машину, чтобы, пусть со сколькими угодно пересадками, но доехать до дома; или в воскресенье вечером, чтобы добраться обратно в интернат к началу учебной недели. Непогода… многие грузовики и даже автобусы, не говоря уже о легковушках, на всей скорости равнодушно проносятся мимо. Но некоторые и останавливаются. На вопрос высунувшегося из кабины водителя «а платить-то есть чем?» стеснительно, и в то же время с надеждой отвечают:
– Дя-а-дь, а мы – интернатские…
До места назначения добирались почти всегда.
Примечания
1
Районный отдел народного образования
2
Великая Отечественная война (22 июня1941 г. – 9 мая 1945 г.) между СССР и Германией как составная часть Второй мировой войны 1939 – 1945 гг.
3
Макаренко Антон Семёнович (1888-1939 гг.) – выдающийся советский педагог, получивший международное признание за гуманизацию воспитательного процесса. Писатель. Наиболее известные произведения – «Педагогическая поэма» (1925-1935 гг.) и «Флаги на башнях» (1938).
4
В апреле 1985 г. на XXVII съезде Коммунистической партии Советского Союза был взят курс на перестройку общественного сознания в сторону демократизации и ускорение в социально-экономическом развитии страны, либерализацию экономики, что привело в 1991 г. к распаду СССР, как державы, на 15 суверенных государств с баснословным обогащением меньшей, и обнищанию большей части населения, а также многочисленным межнациональным конфликтам «братских» народов.
5
Инкубатор – интернат (жарг.)
6
Джакомо Джироламо Казанова (1725-1798 гг.) – известный итальянский авантюрист, путешественник и писатель, прославившийся многочисленными любовными похождениями, вследствие чего его имя сделалось нарицательным;
7
Дон Жуан (правильнее Дон Хуан) – легендарный испанский распутник, персонаж около 150 художественных произведений, реальным прототипом которого считается аристократ дон Хуан Тенорио (XIV в.)
8
Роберт Ловелас – персонаж одноимённого романа Семюэля Ричардсона (1748 г.) красавец-аристократ, распутник, коварно соблазнивший 16-летнюю главную героиню романа. Имя нарицательное для волокиты, обольстителя, искателя любовных приключений (шутливо-иронич.)
9
Выставка достижений народного хозяйства, г. Москва. Первоначально задумывалась как сельскохозяйственная. В 1992 г. переименована в ВВЦ (Всероссийский выставочный центр).
10
В античной мифологии одно из имён бога виноделия (латин.)
11
Сексот (жарг.) – буквально секретный сотрудник, тайный осведомитель, добровольно, на внештатной основе работающий на правоохранительные органы
12
Этническое название афганцев, живущих за пределами Афганистана. Кроме того, представители пуштунских племён в самом Афганистане, по мнению некоторых исследователей, являются доблестными воинами, отличаются особой свирепостью в бою, что, отчасти, даёт им неплохие шансы для участия в управлении государством. Себя пуштуны считают привилегированной, элитной частью общества.
13
Штурм дворца Амина – спецоперация под кодовым названием «Шторм-333», предшествующая вводу советских войск и началу Афганской войны 1979-1989 гг., в ходе которой спецподразделениями КГБ (Комитета государственной безопасности) СССР и Советской Армии в резиденции «Тадж-бек» в районе Кабула «Даль-Уль-Аман» 27 дек. 1979 г. был убит президент Афганистана Хафизулла Амин. Также при штурме погибли два его малолетних сына и дочь.