Интернатские. Мы – интернатские

– Прям, кино… «Следствие ведут знатоки»… затрындеть – не встать! Агаты Кристи, блин! – воскликнул один из крепко подвыпивших слушателей и тут же, беззлобно утихомиренный чьей-то из друзей-собутыльников оплеухой, сконфуженно умолк.

– Знатоки не знатоки, а результат вот он, – ничуть не обидевшись на реплику, Карим, в который уже раз за время своего рассказа с улыбкой кивнул в сторону нежно милующихся двух счастливых парочек. – Налицо!

– В общем, – продолжал он так же невозмутимо, как и до этого, – многое, в результате нашего первого расследования, мы знали. Например, как я уже говорил, отчасти историю с похищением девчонок и основную фабулу убийства их брата. Была поднята масса документов, разысканы ранее молчавшие свидетели. Немало успела рассказать сама тётя Тамара, в том числе поведала мне основные вехи жизни её семьи. Предчувствовала, наверное, свою гибель.

Напомню, если я упустил этот факт в своём рассказе, что когда всё уже было готово для передачи добытой информации в правоохранительные органы и завершения, теперь уже реального, официального расследования, случилось так, что тёть Тамара сама поставила точку в предстоящем обвинении – собственноручно расправилась с основным преступником. Причём, к её чести, заставила его умереть, не измарав об него рук и не пролив ни капли крови в классическом понимании этого: Тохтамышев скончался от страха в результате разговора с ней с глазу на глаз в чайхане. Банальный разрыв сердца… или, как пишется в медицинских заключениях – обширный инфаркт миокарда. Не выдержал вор и убийца взгляда матери несчастных детей. Матери, полжизни неустанно искавшей этой с ним встречи.

Однако, повторяю, хотя историю мы и знали, и преступник наказан, но что нам было известно о судьбе девчонок поле их исчезновения? Ровным счётом ничего! Да и где отыскать хоть какой-то их след спустя столько времени?

Я, конечно, понимал, что подобное расследование, да ещё после стольких бесплодных усилий и госорганов, и наших собственных – почти безнадёжное дело. Но на Илью невозможно было смотреть – высох и почернел от переживаний как мумия. Словом, опуская излишние подробности, констатирую: на всё про всё ушло у нас без малого два года. Почти весь этот срок – безрезультатно потраченное время. И только совсем недавно удача улыбнулась нам – мы напали на их след. Но, опять сложность – след этот терялся в другой стране. Тут уже без международных связей Илюхи было не обойтись…

Дело нам предстояло нелёгкое, да что такое любые трудности в сравнении со свалившейся на нас, особенно на счастливого отныне Илюху, радостью осознания: девчонки живы!

Они живы – и это служило главным для нас стимулом в дальнейшем ходе нашего благополучно завершившегося, в конце концов, частного расследования, о котором я имел честь сегодня доложить вам, друзья мои. Вот так…

ГУЛЬКА. ПЛЕН. ПОНЧИК

(ретроспектива)

– Гу-уль-на-ра-а!

Потерял я и поко-ой свой,

и со-он…

Этими приветливо исполняемыми прямо от входа в комнату мелодичными песенными строчками неизменно начинал свою очередную вахту самый мягкохарактерный из стерегущих Гульку «джигитов» дяди Баймурата Тохтамышева – тот, что постарше и заметно умнее остальных. Невысокий ростом, толстенький, круглолицый краснобородый бухарский еврей Назар был сразу же, по неискоренимой интернатской привычке всех вокруг одаривать кличками-прозвищами, окрещён ею Пончиком. Но даже такой вроде добродушный, говорливый весельчак, на которого и обижаться-то было трудно, если что не так, увы… как и все здесь, по сути своей был обыкновенным бандитом. Хоть бандитизм, по официальным утверждениям советских властей, в стране в годы построения коммунизма не существовал. О чём даже прямо возвещалось профессорами-правоведами на учебных лекциях по уголовному праву перед студентами юридических вузов.

Но, что бы там ни говорили учёные профессора, а «в гости» к дяде Баймурату сюда, в глухую горно-лесную местность, где её держат взаперти под строжайшей охраной, попала Гулька не добровольно… и охранники – один другого суровее, за исключением, опять же, того же Пончика…

Пончик, кстати, единственный из членов свиты директора заготконторы, возглавляющего на самом, оказывается, деле целую шайку настоящих разбойников, хоть и замаскированных под заготовителей сельхозпродукции, имел высшее образование. И не какое-нибудь, а то самое юридическое, прививающее людям знание об отсутствии у нас в СССР такого пережитка капитализма, как бандитизм. Работал он когда-то нотариусом, не бедствовал, имея, помимо зарплаты, регулярную мзду с многочисленных клиентов – от десяти до двадцати пяти рублей за каждую заверенную им даже малозначительную бумажку на уровне справки, копии какого-нибудь документа, удостоверяющего личность, об образовании и тому подобное. За удостоверение же подлинности более серьёзных документов (или подписи на них) вроде купчих на недвижимость, прав наследования и тому подобных нотариус Назар-ака брал гонорары повесомее.

Но и доход преуспевающего нотариуса показался ему жалкой подкормкой по сравнению с тем, что предложил Тохтамышев, пригласивший Назара к себе на службу формально юрисконсультом, а фактически для выполнения некоторых щекотливых поручений. Отказываться было грех…

Всё-таки великий это человек – Баймурат-ака! Ничто и никто не устоит перед ним. Взглянет – как пригвоздит. Скажет – как отрежет. А ударит – нет, не приведи Аллах!

– Зря твоя сестрёнка удрала от нас, – беззлобно выговаривал Гульнаре изнывающий от интеллектуального безделья толстяк. – С таким человеком, как Баймурат-ака, даже просто быть рядом – великое счастье. Какой ум! Какая сила! А какое благородство души! Зря и ты к нему так непочтительна. Он ведь и сам тебя ещё пальцем не тронул, и любого другого сотрёт в порошок, кто посмеет к тебе прикоснуться. Такое ценить надо!

– Предатель ваш Баймурат-ака! Мы все его так любили, уважали, верили ему. А он…

– А что он? Ничего плохого ни тебе, ни твоей сестре не желает, только – счастья.

– Счастья?! Да он же людей ворует! Как этот, товарищ Саахов из фильма «Кавказская пленница», которого потом посадили за все его проделки. Это – ничего плохого, по-вашему? Зачем вот нас сюда потащили? Обманом… Ну, скажите, что Тохтамышев не вор!

– Эх, девочка! Ты несправедлива. Вас не украли, а честно, без всякой задней мысли пригласили покататься. А потом уже, по ходу, возникла идея пригласить в гости с безобидной, даже благой целью показать, что такое райская жизнь. Что здесь плохого?

– Всё плохо! Почему меня взаперти держите?

– Потому что вы сами, по своей же глупости всё портите. Вот, скажи, милая, куда могла податься твоя сестра и, как только её найдут, вас обеих

сразу же поселят в настоящий дворец – не то, что эта хибара.

– Да пошли вы все со своими дворцами куда подальше!

– Ну, ладно, остынь, не буду приставать с нравоучениями. А если захочешь, расскажу что-нибудь интересное, могу из юридической практики.

– Так вы ещё и юрист?! Ни фига себе!

– А что? Юрист, и очень даже квалифицированный.

– И вместо того, чтобы ловить преступников, вы сами занимаетесь бандитством?

– Не все юристы обязаны ловить преступников, а только милиция. Прокуроры за соблюдением законности надзирают, судьи – выносят приговоры, адвокаты консультируют население и защищают подсудимых в судах от несправедливых или просто ошибочных приговоров, юрисконсульты правовым обслуживанием предприятий занимаются… а я вот, к примеру, был нотариусом, и неплохим.

– Это что-то вроде конторы, выдающей справки?

– Не выдающей, а удостоверяющей подлинность, и так далее… с полной юридической ответственностью за каждый документ, ибо любой из этих документов, любая подпись на них могут повлечь за собой какие угодно правовые последствия для людей.

– Почему же тогда бросили такую ответственную работу и подались в

бандиты? Это ведь всё равно, что Родину продать.

– Погоди, не горячись. Ну, какая Родина, какие бандиты?.. Вы с твоей сестрёнкой ещё очень далеки от осознания реальной жизни. Начитались романтических книжек, наслушались школьных учителей, воспитывающих в вас на словах знания о разумном, добром, вечном, а на деле уводящих далеко в сторону от понимания действительности, как она есть. А действительность эта примерно такова… чтобы окупить, например, взятки за поступление и дальнейшую беспроблемную учёбу в университете, я по его окончании, как и многие мои коллеги, вынужден был несколько лет зарабатывать по-чёрному.

– Это как? Вот мамка наша хорошо зарабатывает без всякой черноты.

Честно. И ничего ей окупать не надо, никаких взяток.

– Мамка твоя любимая, прости, кто по профессии?

– Шофёрка на грузовике, к вашему сведению, и, говорят – классная.

– А ты задумывалась, девочка, каково ей, классной, как ты говоришь, шофёрке приходится, чтобы прокормить тебя с сестрёнкой (а ещё и братец у вас имеется такой же взрослый почти), обеспечить ваше светлое будущее и вообще, заработать на всё то, что имеет и хотела бы иметь ваша семья – отца-то у вас нет, говорят?.. Подъём наверняка часов в пять утра, а то и раньше, потом нелёгкий физический труд до скольки придётся. Дальние дороги с нерегулярным питанием зачастую всухомятку, ночёвки где попало… наживёт болезней и состарится, поверь мне, быстро. А чтобы жить легче, приятнее при тех же хороших деньгах, надо иметь образование. И чем выгоднее, перспективнее профессию хочешь получить, тем труднее поступить учиться, так как желающих попасть в рай куда-а больше, чем мест в этом раю. Отсюда и взятки, за которые можно поступить в обход строгостей экзаменационно-конкурсной системы.

– И как же лично вам удалось по вашему «по-чёрному» учёбу окупить? Да ещё в «бумажной» конторе, где и украсть-то нечего.

– Как? А воровать и не надо. Бери, сверх официальных грошовых расценок, дополнительные денежки с посетителей, не желающих сидеть в очереди… по негласной, но всем известной и никем не оспариваемой таксе.

– И долго надо так «чернить», чтобы отработать расходы на учёбу?

– Долго. Не забывай, что кроме учёбы надо оплатить ещё и то хлебное место, которое позволит тебе не только окупить учёбу и само это место, но и обеспечить себе более-менее сытную повседневную жизнь, да ещё и отложить что-то на чёрный день.

– Это же кабала, как говорил наш учитель обществоведения… замкнутый круг. В странах капитализма люди пулю в голову себе пускают, попадая в такие ситуации. Или вы всё это преувеличиваете?

– Ничего не преувеличиваю! Ты знаешь, сколько нужно отдать за

поступление в медицинский, скажем, институт или на тот же юридический факультет, который я заканчивал?

– Сколько?

– Десять тысяч рубликов не хочешь? Это новая машина «Волга» по госцене! Да не просто «Волга», а последняя модель, ГАЗ-24.

– Ни шиша себе! А не врёте?

– С какой стати мне врать тебе, красавица?

– Ну, ладно. А сколько стоит «по-чёрному» выучиться, например, на артиста?

– Чего-о? На артиста… хе… там, дорогая, совсем другие расклады.

– А если всё-таки рискнуть, и без взяток попробовать, по-честному, по конкурсу?

– Я же сказал, другие расклады. Без очень большого блата даже и с деньгами, и с какими угодно талантами, а не то что «по-честному, по конкурсу» с улицы делать нечего.

– Так уж совсем безнадёжно? Даже с рекомендацией от такого ансамбля как наш?

– Вот Баймурат-ака мог бы реально помочь…

– Что вы мне все про этого дядю Баймурата талдычите? – Гульнара никак не могла избавиться от привычки называть Тохтамышева именно так. –Он преступник, и никаких дел с ним мы иметь не собираемся! Слышать о нём не хочу, и видеть его тоже!

– А придётся…

– Лучше умереть!

– Не торопись. Жизнь так хороша.

– Тьфу на вас! И на вашего дядю Баймурата… с высокой горки! – на такой ноте беседы толстяка и Гульнары обычно прерывались.

Она забиралась с ногами на тахту, на которой обычно спала в углу комнаты за занавеской, доставала из трусиков, как единственного надёжного здесь тайника, листок тетрадной бумаги с огрызком карандаша, и погружалась в творчество. Первые полторы строчки будущей «Поэмы о разлучённой любви» Гульнара уже сочинила и теперь, не торопясь, смакуя, выбирала из роящихся в голове рифм наиболее подходящую.

Лишь на ту разлуку я согласна

За которой – свет…

ГУЛЬКА. ПЛЕН. ОДНОГЛАЗЫЙ

(продолжение ретроспективы)

Среди охранников Гульки заметно выделялся, но, в отличие от краснобородого добряка Назара Пончика, в обратную, плохую сторону ещё один, отвратительный и внешне, и нравом. Здоровенный угрюмый пуштун12 с чёрной повязкой на пустой глазнице и большим глубоким шрамом на лбу сразу получил в подарок от девушки-пленницы непритязательную кличку «Одноглазый».

Приступив к очередной вахте, сменяя, как правило, Пончика, Одноглазый всё время молчал, оглядывая налитым кровью уцелевшим глазом комнату, и если не жевал, постоянно сплёвывая на пол, какую-то зелёную гадость, то спал с ужасным храпом на нарах у дверей комнаты. Впрочем, «Одноглазый спит» – для пленённой Гульки мало что значило. Страх, и немалый, он продолжал внушать и в этом состоянии. Казалось, стоит сделать лишнее несанкционированное движение, не говоря уже о попытке прошмыгнуть мимо и убежать, как тут же наткнёшься на нож этого мгновенно взбодрившегося страшилища, и пикнуть не успеешь. А ножи метать в любую, хоть бегущую, хоть летящую цель, по рассказам того же бывшего нотариуса Пончика, Одноглазый умел в банде дяди Баймурата Тохтамышева лучше всех.

Звали Одноглазого Саидом, и больше Гулька не знала о нём ничего,

кроме, разве что, того, что работал он когда-то, – кто бы мог подумать! – воспитателем школы-интерната. И ещё по совместительству учителем по какому-то простенькому предмету. Верится, конечно, с трудом, но, может, такой устрашающей внешности, включая ужасный шрам и вытекший глаз, у него тогда и не было… иначе дети просто разбежались бы со страху.

Но, несмотря, однако ж, на возможное педагогическое прошлое Одноглазого и, допустим, безобидное происхождение его уродств (может, в аварию какую попал), а с учётом прочих, даже чисто внешних, видимых невооружённым глазом характеристик боялась Гулька этого типа больше, чем всех стальных «джигитов» Тохтамышева вместе взятых. Особенно – в те моменты, когда он удостаивал её взглядом. Взглядом неизменно враждебным, и в то же время с какой-то затаённой плотоядностью. Кто знает, что бы он мог сделать с беззащитной девушкой, если бы, как и все тут, не испытывал благоговейного трепета перед своим хозяином-кормильцем.

По-настоящему, не интуитивно, а в полном смысле слова всеми фибрами своей юной души возненавидела Гулька Одноглазого с того момента, когда её неудачно попытался спасти брат Валеджанка на мотороллере. В тот злополучный день «джигиты» во главе с Одноглазым возили Гульку, в порядке «следственного эксперимента», к тому месту, где сбежала её сестрёнка Динка. Бандиты и раньше долго и безуспешно допытывались у неё, куда могла податься беглянка, почему драпанула именно отсюда. А теперь решили ещё раз посетить «место преступления» с проведением этого так называемого эксперимента, чтобы понять-таки, почему побег совершён именно здесь, и какое направление поисков беглянки может быть наиболее верным.

Когда её уже выводили из дома, чтобы посадить в машину-микроавтобус, сердце больно всколыхнулось: сюда с максимально возможной для горной местности скоростью мчался на мотороллере Валеджан…

Ну, зачем?! Что он может поделать один против всей этой банды

головорезов? В глубине души, однако, возникло чувство гордости за брата. И… затеплилась призрачная надежда: а вдруг! Если и не сумеет спасти, так хоть расскажет людям, где её, Динку, прячут. Только бы не сделали бандиты с Валеджанкой чего-нибудь ужасного! Да нет, вряд ли у них что-то выйдет – он ведь сильный, а главное, ловкий. Уйдёт…

Сидевший наготове за рулём Одноглазый сразу, как только Гульку спешно впихнули в салон микроавтобуса, рванул на полном газу с места, вскоре скомандовав остальным:

– Ублюдка этого сумасшедшего, если не отстанет, убрать!

– Убирать его надо в любом случае, уважаемый Саид-ака. Иначе – сами понимаете… – проворчал в ответ один из «джигитов».

Тогда-то она и сумела, высунувшись в приоткрытую ею форточку, крикнуть что есть мочи, предупредить брата, что его хотят уничтожить, чтобы уезжал от греха подальше.

Она слышала тарахтенье мотороллера то слева, то справа, но в основном позади машины, и молила Аллаха, чтобы Валеджанка как можно скорее отстал, и лучше окончательно. Валеджан, действительно, отстал сразу после толчка, от которого резко вильнувшая машина дрогнула, продолжая дальнейший путь уже с заметно меньшей, почему-то, скоростью…

Захолонувшее в тот момент сердечко Гульки долго продолжало бешено

колотиться: что с Валеджанкой? На самом деле отстал, или… что-то подозрительно неспешно стала двигаться машина, прекратив вдруг скоростную гонку… Надежда всё же не покидала её, ей так хотелось, чтобы братик если и не вышел из этой передряги совсем невредимым, то хотя бы остался в живых.

А Динка? Где она, любимая сестрёнка? Жива ли? Цела ли? Не загрызли ли её дикие звери в горах и не надругались ли над нею злые люди? Ах, Динка, Динка! Почему ты, а не я… нет, правильнее всё-таки – ты… пусть хоть у тебя будет какой-то шанс на спасение. Ведь только одна из нас могла уйти тогда, а вторая обязана была остаться в качестве «прикрытия», изображая перед похитителями, что в кустах справляют нужду две девчонки, а не одна. Фокус удался, и теперь у тебя есть возможность добраться до добрых людей и от нашего общего имени рассказать им всё. А совесть тебя пусть ни в коем случае не тревожит – такова судьба, что последнее слово в трудных наших с тобой ситуациях за мной: я ведь родилась хоть на минуту, да раньше, а значит – старшая. Это было не твоё, и даже не совместное, а моё решение, чтобы на свободу ушла не я, а ты…

Тревожно было на душе Гульнары за сестру и брата, но держалась она, насколько могла, стойко, тем более что её-то пока не трогали, не насиловали – Тохтамышеву, как она смутно догадывалась, нужны они с Динкой обе, в паре, целыми и невредимыми. Только вот для какой цели? Пока эту цель не объявляют, хотя догадаться, в общем-то, нетрудно. Неужели?.. Нет, до такой низости даже предатель дядя Баймурат не может опуститься. Но… решился же он на похищение!

А мамка? А Илюха с Колюхой? Неужели они допустят, чтобы всё произошло так, как замышляет этот гнусный разноглазый негодяй Тохтамышев? Нет, нет, и ещё раз нет! Нас наверняка ищут и милиция, и все интернатские. Не могут не искать. И – найдут!

БЕГЛЯНКА ДИНАРА

(ретроспектива)

То, дрожа как осиновый лист от бешеного озноба, то, наоборот, впадая в

адский жар, Динара, давно потеряв счёт дням, медленно приходила в себя, с трудом выкарабкиваясь из тяжёлого забытья. Она лежала на подстилке из овечьих шкур в маленькой, спрятавшейся в горной расщелине то ли чабанской, то ли охотничьей лачуги, и по мере прояснения сознания пыталась вспомнить, как попала сюда, понять, где вообще находится. Неразговорчивый угрюмый старик время от времени давал ей попить из пиалы какого-то горького горячего снадобья, иногда выводил её, чаще в тёмное время суток, на воздух в кусты по нужде, деликатно отходя при этом в сторону. Но недалеко – как бы не случилось чего, не упала бы она, исхудавшая и обессиленная до крайности, в чём только душа держится, не ушиблась бы. И так чудом осталась в живых…

Один раз этот уравновешенный, многоопытный старик не на шутку растерялся. Это когда у девушки вдруг началось кровотечение в самом нежном её месте. Живший много лет в одиночестве, старик давно забыл о кратковременных, на считанные дни, женских «выходах из строя», происходящих обычно ежемесячно, и не знал что предпринять, чтобы остановить эту нежданно случившуюся напасть. Девушка справилась сама. Со слабой улыбкой попросив своего хранителя отвернуться и не волноваться, она оторвала кусок подола своего национального узбекского платья, аккуратно сложила в несколько раз и приложила туда, куда требовалось. В течение трёх дней платье укоротилось до фасона «мини», после чего эта часть восстановления нарушенного девичьего здоровья естественным путём и в определённые природой сроки благополучно завершилась.

Во второй раз старик испугался, когда обнаружил, что слишком ещё слабая для самостоятельных походов по горам больная неожиданно исчезла. Не найдя её в непосредственной близости от лачуги, он бросился на поиски.

А Динара в это время старалась разбросать как можно дальше отсюда «отработанные» окровавленные лоскутья своего платья. Вдруг, да обнаружат их люди, что-нибудь слышавшие о похищении… и – сообщат куда следует. Видит Бог, не ошибалась девушка: один из лоскутков будет кем-то найден и доставлен в правоохранительные органы кем-то. Но, увы – поздно. Сестёр-близняшек давно уже считали погибшими, и лоскут, прошедший соответствующие экспертизы, служил ещё одним криминалистически обоснованным тому подтверждением.

ЧЕРЕЗ КУНДУЗ – НА КАБУЛ

(ретроспектива)

Не было в окружении Баймурата Тохтамышева никого, кто остался бы

равнодушным к его неожиданному для всех, внезапному, пожалуй, и для него самого назначению его на высокую должность в республиканские властные структуры – очень уж многие судьбы в случае переезда «хозяина» в Ташкент меняли своё привычное течение. Некоторые – довольно круто…

Кто-то, – их меньшинство, – буквально плясал от радости в предвкушении повышения по службе здесь, на месте, намереваясь вскоре занять если и не хозяйское кресло, то хотя бы одно из ближайших к хозяйскому. Кто-то, – таковых было примерно столько же, сколько и первых, – с вожделением возмечтал перебраться вслед за хозяином в столицу республики, ведь Баймурату Тохтамышевичу и там нужны будут верные, испытанные соратники-помощники.

А кто-то, – вот этих было больше, – наоборот, грустил: так сытно и спокойно жилось за широкой спиной этого могучего и авторитетного человека, а как сложится без него…

В стане «джигитов» по особым поручениям внешне ничего не изменилось. Никто не плясал, но никто и не плакал. А вот в умах и душах переполох был… Что предпримет хозяин, как прикажет распорядиться похищенными красавицами-близняшками, одна из которых, сбежавшая, так до сих пор и не найдена? Не потащит же он их за собой в Ташкент, рискуя карьерой…

А если не потащит, то какими могут быть его дальнейшие шаги в отношении их судьбы? Незаконное самоличное пересечение государственной границы с целью укрыть пленниц в ближайшем крупном афганском городе Кундузе, например, для Тохтамышева уже неприемлемо. Но даже если и пожелает он продолжать следовать этому плану, но не в собственном лице, а доверив миссию, допустим, родственнику – надёжнейшему из своих подручных Саиду Ходжаеву, который, будучи корнями из Афганистана и имея там кучу родни, скорее всего с задачей справится, то всё равно вряд ли Баймурат-ака сможет реально по ночам навещать близняшек, а тем более жениться на них. Он ведь и до этого был депутатом, членом партийных комитетов разного уровня, то есть заметным, узнаваемым лицом, а теперь… достигнув такого высокого положения, и подавно будет на виду, с жизнью, расписанной не по часам даже, а по минутам.

Так – что? Отпустит хозяин свою добычу с миром и сядет с позором в тюрьму? Да ещё и отдаст, – добровольно?! – её в жалкие руки других, коих и мужчинами-то назвать язык не повернётся – этих ничтожных «женихов»-блондинчиков? На такое самолюбивый и гордый Баймурат-ака тоже вряд ли пойдёт, исключено.

Остаётся… а вот на это даже среди самых отпетых, прочно повязанных с ним кровью соратников-головорезов не у всякого рука поднимется. Во всяком случае, у нотариуса во втором поколении Назара – однозначно, и ни за какие деньги. Даже по личному приказу или душевной просьбе уважаемого кормильца товарища Тохтамышева. И даже, наверное, под страхом собственной смерти.

Пока Баймурат-ака проходил в Ташкенте необходимые процедурные формальности по назначению и оформлению его на новую должность, личные взаимоотношения его помощников по особым поручениям Назара и Саида становились всё более натянутыми. Каждый из обоих втайне побаивался другого, опасаясь не только размышлять при нём вслух, но и даже встречаться взглядами – вдруг да прочитает тот его какие-нибудь «неуставные» мысли. А потом продаст с потрохами хозяину.

Скрывать же тому и другому было что.

Саида, в частности, давно уже ничто не держало в этой стране. Чуть не кончившаяся скамьёй подсудимых армейская служба… завершившееся тяжким увечьем педагогическое поприще… отвратительная раздвоенность в интимно-эротическом плане и полная в связи с этим неопределённость – заводить или не заводить нормальную полноценную семью… а если и заводить – какая красавица позарится, даже из материальной корысти, на такого калеку? О любви же, как таковой, пора объективно забыть, пожалуй,