Во!

Юрий Макс Лебедев

Во!

Глава 1

Сразу после обеда Александр Коньков принялся собирать свою дорожную сумку.

‒ Это хорошо, что ты уезжаешь именно сейчас, – наговаривала ему жена Светлана, стоявшая рядом. – Обстоятельства складываются таким образом, что я не смогу уделять тебе столько внимания, как прежде.

– К-какие обстоятельства? – мимоходом поинтересовался Коньков.

Жена, не удостоив его ответом, ушла в другую комнату. Тут же вернулась обратно, по ходу распаковывая какой-то плоский свёрток.

‒ Вот. Мой портрет. Это подарок от одного почитателя. Недавно познакомились. Художник Сергей Писаренко. Знаешь такого?

– Нет.

– Повесь, пожалуйста, на стену, – пискнула жена, протягивая мужу картину.

«Что прямо сейчас!» – Конькова подмывало вспылить, но он сдержался.

Обречённо вздохнув, отложил свои сборы и принялся исполнять женский каприз. Глубокий выдох Саня сделал не зря. В делах такого рода он никогда не был на высоте. Нет, на высокий табурет он, конечно, взобрался, но вот с работой своей справился не ахти как. Два раза он, оступившись, чуть не свалился со своего рабочего постамента. Раз ударил себе молотком по пальцам. Ещё поцарапал обои на видном месте. Упустив молоток, сделал дырку в новом, недавно купленном линолеуме. И всё равно, несмотря на свои действительно искренние старания, портрет он повесил довольно кособоко.

– Ну что, каскадёр, – ехидно оценила жена его работу, – сделал смертельный трюк?

– Во! – Коньков поднял вверх большой палец правой руки.

Такое восклицание было для него привычным, но на этот раз оно прозвучало совсем неуместно. От резкого взмаха рукой он сильно покачнулся. Табурет под его ногами ушёл в сторону. Коньков оказался на полу. Приняв сидячее положение, он не спешил встать на ноги, а постарался придать своей катастрофе комичности. Глупо улыбаясь, продолжал оттуда, снизу, преданно смотреть на любимую супругу.

Гораздо смешнее был тот факт, что он на самом деле, хоть и не так давно, являлся каскадёром по своему профессиональному роду деятельности. И если на своей новой работе он сразу оказался в первых рядах, то в бытовых делах, напротив, давно числился как безнадёжно отстающий. За что бы он ни брался, всё выходило криво и косо. Любой инструмент валился из рук или травмировал его самого. То ли уродился он таким неумелым, то ли жена его Света обладала какой-то чересчур дестабилизирующей аурой, выбивающей его из колеи. Вдобавок ко всему, она произнесла тогда очень загадочную роковую фразу, кивнув в сторону портрета:

‒ Это тебе на долгую память дорогой. Я ухожу…

Коньков так и остолбенел. Сказать по-честному, с некоторых пор он беспрерывно опасался и допускал, что подобные слова могут прозвучать. Он перестал себя чувствовать уверенно в своей семейной жизни. И все эти ощущения зародились в нём после той злополучной аварии во время одной из его прошлых гонок. Да! Ещё раньше, до того, как стать каскадёром, он был автогонщиком. Раллийным. Смелым и отважным. Не раз его машина вылетала с трассы, переворачивалась, ударялась, сталкивалась с автомобилями соперников. Но то дорожное происшествие перечеркнул его карьеру. И авария была пустяшной. И при здоровье он остался. Взяли бы его каскадёром при плохом здоровье! Но один маленький, неказистый дефект после пережитого всё-таки возник. Он стал заикаться. Не сильно, самую малость, но в его собственном самосознании этот дефект иногда разрастался до размеров Эвереста. Он стал комплексовать. Сначала на работе. Ему стало казаться, что штурман, сидящий с ним бок о бок в гоночной машине, после каждой его фразы с усилием подавляет улыбку на своём лице. Это раздражало, нервировало Конькова. О каких успехах, о какой карьере могла идти речь в таком постоянно взвинченном состоянии. И однажды его прорвало прямо во время гонки.

– П-правый 45-ть, – сказал тогда штурман.

Почему у него получилось две буквы «п» подряд? Подбросило на ухабе? Спешил донести важную информацию своему пилоту? Кто его знает. Но Коньков взорвался, как начинённый взрывчаткой фугас. Он резко остановил машину.

– Смешно? Да? – выпалил он удивлённому штурману в лицо.

Выскочил из кабины и пешком ушёл прочь. За горизонт. Навсегда. Из спорта, гонок… Из всей своей прошлой жизни. Раз – и всё.

Он хотел уберечься, укрыться в семье, как в надёжной крепости, но его комплексы пришли за ним по пятам. Детей у них с женой пока ещё не было. Их союз представлял всё тот же тандем. Теперь уже чисто символический. Он пилот, она штурман. Верный второй номер. Так и должно было бы быть, но… «Было бы быть» чудный набор слов для заикания. Коньков пытался приспособиться выстраивать свою речь благозвучно, но всё равно после каждой фразы бросал пытливый взгляд в лицо супруги. Особенно в уголки её губ. Не прячется ли где-то там язвочка иронии или глубокий свищ сарказма. А если ещё, случится, жена отведёт глаза куда-то в сторону! Просто по какой-либо своей житейской надобности. В воспалённом мозгу Конькова сразу всплеск недоверия, а не смешно ли ей, часом? Не хочет ли она спрятать своё «хи-хи» тихонько в кулачок. А как он стал прислушиваться к её голосу. В каждом слове, слоге, буковке он пытался выковырять подтрунивание над собой или насмешку. Коньков понимал, что это плохо, но не мог совладать с собой. Какой-то поганый червь грыз его изнутри. Давно следовало бы поговорить с супругой начистоту, но он никак не мог подобрать благоприятный момент. Ему вдруг показалось, что вот именно сейчас, после этих её слов, назрел подходящий случай расставить все точки и запятые их жизненной прозы. Он настроил себя на великое прозрение и осознание, но тут зазвонил мобильный телефон жены, и её внимание переключилось на другого невидимого собеседника.

– Да, Серёжа, я уже выхожу. Ну что ты такой нетерпеливый. Ему я уже всё доложила. Как среагировал? Нормально. Прямо на пол сел. Я уверена, всё у нас получится. Всё будет хорошо.

В свой адрес Коньков больше ничего не услышал. Вдобавок ему ещё показалось, что супруга уж слишком стремительно выскочила за входную дверь, будто постаралась как можно резче разом разорвать все нити, до этого связывающие их двоих. Как хирург рвёт по живому: сразу больно, затем скорее заживёт. Сравнение с действием доктора сразу превратили слова жены в острый скальпель, жестоко вспоровший не тело, а всю человеческую сущность Александра Конькова. И рана от её неожиданных слов в его душе оказалась вдруг такой огромной, как разлом в земной коре. Но только не горячая магма хлынула из него, а повеяло жуткой могильной глубинной пустотой.

Какие-то стихи, неведомо откуда взявшиеся, вдруг стали долбить его мозг, завязывая и без того запутанные извилины в узел.

Сказала ты вдруг брови сдвинув,

Край платья нервно теребя:

– Прощай! – и показала спину.

– Прощай! Я не люблю тебя.

Твои слова, как будто гвозди,

Что в гроб вбивает гробовщик.

И в небе вдруг померкли звёзды.

И песня превратилась в крик.

Твои слова взорвали сердце,

Как в триста вольт электрошок.

И клапанов раскрыли дверцы.

И кости стёрли в порошок…

Наверное, на своей опасной нервной работе Коньков тратил большую часть своей выдержки и хладнокровия, а вот на остальную жизнь подобных качеств явно не хватало. Простые слова, брошенные почти что вскользь, взорвали его мозг. Каверзные вопросы, рождавшиеся как реакция на услышанное, роились в голове ошмётками раздробленных извилин. Будучи в одиночестве, он интуитивно воспользовался возможностью выплеснуть своё смятение вслух. Но говорил о себе почему-то в третьем лице, как сторонний наблюдатель

– Что там за нетерпеливый Серёжа? Кому она уже всё доложила? Ему, Конькову? И это что: он среагировал нормально? Это он сел на пол? Так выходит? Нет, неправда. Ненормально он среагировал.

Он всё более распалялся. Встал на ноги и заметался по комнатам из угла в угол. Остановившись у окна, он вперил свой безумный взгляд куда-то в даль. В тяжёлое серое небо у горизонта.

– Нет. М-моя реакция на измену б-будет страшной, – почти прорычал он в исступлении. – Ещё вздрогните, г-голубки, со своим Серёжей, ангельскими к-к-крылышками.

Визжащее натянутой струной отчаяние переполнило его до краёв. Он готов был сейчас же выброситься с балкона головой вниз. Каскадёрской смелости ему бы хватило сполна. Но, наученный горьким опытом бытовых неудач, побоялся, что здесь, в домашней, пропитанной всепроникающей аурой жены обстановке, у него снова всё пойдёт насмарку. Он не хотел получить очередной жирный, размазанный по асфальту ляп. Стать инвалидом, к тому же брошенным – перспектива далеко нерадужная. Нет уж, если сводить счёты с жизнью, то не здесь. Лучше на работе. Там смерть – сестра родная. Всё будет естественно и пристойно. Тем более, ему и так давно следовало быть на очередных съемках. Его рабочий каскадёрский автомобиль верным другом ждал его у подъезда. А вся их группа ещё два дня назад выехала к месту работы. Это он отпросился заскочить к дорогой любимой жене. И вот чем это обернулось.

Твои слова, как смерч холодный,

От мяса кожу отделяют.

Они, как злобный волк голодный,

Мне плоть зубами разрывают…

Снова засвербело в его мозгу.

– Всё! – последний раз он воскликнул вслух. – Скорее долой из этой квартиры!

Александр Коньков стремглав покинул своё жилище, даже не потревожившись мыслью: запер ли он за собой дверь. Не захватил с собой даже сумку, которую так старательно упаковывал.

Твои слова горящей плазмой

Сожгли души мой фимиам.

Сдавили горло цепким спазмом

Чтоб даже шёпот сгинул там…

Спускаясь со страшной скоростью по лестнице, он споткнулся и кубарем покатился вниз по твёрдым бетонным ступенькам.

«Вот и всё», – успела мелькнуть в его мозгу на удивление успокоительная мысль.

Но не тут-то было! Коньков поднялся на ноги целый и невредимый. И ни одной царапинки. К сожалению, сработали каскадёрские навыки. А может, судьба насмешница проспала такой глобальный жизненный момент.

За рулём автомобиля Коньков ничуть не успокоился. Рванул так, что дым из-под колёс. Благо жили они на самой окраине, и до широкой трассы было совсем недалеко. Там, совсем обезумев, он сразу же выскочил на встречку и попёр лоб в лоб с какой-то огромной фурой. Судьба помиловала его и в этот раз. Большегруз свернул, а Коньков вылетел на обочину и резко затормозил.

– Нет, так нельзя, – прошептал он свистящей струёй, как пар выпустил.

Ему совсем не хотелось, чтобы пострадали безвинные люди. Личное горе – это достояние, которым не делятся с кем попало. Он уронил голову на руль и просидел в таком состоянии около получаса. После он тронулся в дальнейший путь более сбалансированным, стараясь по возможности абстрагироваться от личных потрясений.

Ехать надо было довольно далеко от Москвы, минуя две области, в какую-то неведомую деревню. Этот населённый пункт был выбран для натурных съёмок. Выбран кем-то, кто знал толк в подобных делах. Только не знал тот человек другого факта, что подыскивает не только сцену будущих съёмок, но и место, где он, смелый и решительный каскадёр Саня Коньков, увидит этот мир в последний раз.

Твои слова стеной бетона

Закрыли взор моим глазам.

Они, как туч свинцовых тонны

К могильным гнут меня холмам.

В такт этим пульсирующим в мозгу словам по крыше автомобиля застучал противной дробью торопливый дождик. Видимость ухудшилась. И не только по причине непогоды. По времени уже наступил вечер. Период глубоких и вязких для шофёрского взгляда сумерек. В голову Конькова снова стали закрадываться тёмные мысли:

«Зачем кого-то таранить, как лётчик – истребитель? Можно ведь тихонько закрыть глаза и ухнуть в кювет или с моста в реку».

Руки каскадёра стали нервно теребить руль. Он стал задумываться и над тем, что гибель во время трюка – это подстава для всей каскадёрской группы. Подводить товарищей ему не хотелось. Чаша раздумий переполнялась идеей немедленного решения проблемы. Осталось подобрать удобный участок дороги. Могильный холод окутал его, сконцентрировавшись буквально из воздуха. Шанс одуматься появился внезапно. Его судьба всё-таки не спала, а лишь дремала с полуоткрытым веком. Зазвонил телефон. На дисплее высветилось имя жены. Звук сигнала ранил его в самое сердце. И так больно! Коньков схватил телефон и выбросил его в окно. Он совсем не задумывался о своих действиях и о возможных последствиях. Его мозг на данный момент работал только одной своей наиболее воспаленной частью. О выборе пути он тоже не особенно задумывался. Читал указатели. Мельком фиксировал пересечения границ областей. Ближе к населённым пунктам ему попадались голосующие рукой люди и почему-то сплошь женского пола. Он демонстративно пролетал мимо. Ещё и старался при удобном случае окатить автостопщиц грязными брызгами, зацепив колёсами придорожную лужу. Наконец, свет фар выхватил из темноты, к тому времени уже полностью опустившейся, огромный указательный щит с названием нужной области. Теперь ещё надо было пересечь большой город – центр этого региона. Но ужасно не хотелось окунаться в среду городской вечерней жизни. Видеть яркие афиши магазинов, окна домов, манящие уютным семейным светом, улыбающихся счастливых людей на улицах. Он начал искать объездные пути. На всех транспортных развязках принимал в сторону от города, но особых успехов не имел. Огни мегаполиса местных масштабов по-прежнему заполняли весь горизонт и слева, и справа, и впереди него.

«Не хватало только заблудиться», – мысленно расстроился он.

Но что значила для него ещё одна неприятность? Камень, брошенный в центр шторма, лишней волны не создаст – только и всего.

У обочины мелькнул силуэт какого-то молодого человека, который призывно махал чуть ли не обеими руками. Видимо, страх намокнуть под дождём толкал его на столь активные действия.

«Вот он то мне и поможет», – со скоростью молнии решил Коньков и притормозил машину.

Незнакомец заглянул к нему, открыв пассажирскую дверь.

– Не подскажите, как проехать в Иване… – захотел задать вопорос Коньков.

– Не подбросите до Иване… – в унисон заговорил и незнакомец.

– …неевки? – одновременно закончили они свой вопрос.

Такое совпадение сильно развеселило их обоих.

– С-садись, – приветливо пригласил попутчика Саня, сразу же перейдя на «ты». – Д-дорогу х-хорошо знаешь? А то я т-тут в-впервые.

– Я тоже, – бодро доложил попутчик, но, заметив, что расстроил водителя, тут же спохватился. – Но у меня карта есть.

Он тут же достал из кармана какую-то бумагу и стал разворачивать.

‒ В-вот и отлично!

Коньков так рванул свой автомобиль с места, что пассажир тут же выронил свою бумажную навигацию на пол.

– Ого! Так сразу! Гонщик, что ли?

– А то! – почти радостно сообщил Коньков.

Какой-то груз разом свалился с его плеч, и он попёр так, как только умел в своей прежней спортивной жизни.

– А т-ты у м-меня ш-штурманом б-будешь! Что там по к-карте?

Попутчик, сильно изогнувшись, еле достал выпавшее из рук имущество. Но все его попытки войти в роль штурмана выглядели и звучали очень даже несолидно.

– Направо. Ой, да зачем же так быстро! Налево! Мама дорогая! Прямо! Вон до того поворота. Да не того! Тот уже пролетели! Нельзя ли потише?

Коньков старался не обращать внимания, на эти бабские айканья, которые сразу напомнили ему жену. Та тоже боялась с ним ездить. Теперь-то ее, вероятно, будут возить потише. Даже носить на руках. И вновь сонм колючих игл пронзил его мозг.

Твои слова, как залп ружейный.

С гранаты снятое кольцо.

Как кислоты солярной жженье.

Что выплеснули мне в лицо…

К моменту прибытия в эту самую Иванеевку дождь усилился неимоверно, и они въехали в деревню словно на подводной лодке на дно морское. О чрезмерной скорости уже не могло быть и речи, и сопровождавший Конькова человек перевёл дух. Одна из улиц показалась Конькову главной и он остановил машину. Каскадёр задумался о том, как отыскать расположение киносъёмочной группы. Удивительно, но попутчик тоже замолк в прострации, хотя совсем недавно утверждал, что ему надо именно сюда. Вероятно, возможности его путеводной карты исчерпались. Размышления они прервали одновременно:

– А к-киносъёмочная…?

– А киносъёмочная?

Оба тут же застыли на полуслове от такого неожиданного совпадения интересов. Коньков первым пришёл в себя. Он в этой каше киноиндустрии уже успел повариться и понимал, что съёмочная группа подчас огромная масса разноплановых людей.

– М-массовка? – небрежно поинтересовался каскадёр, даже не пытаясь скрывать своё заикание.

– Да вроде того… – промямлил попутчик.

Коньков, честно говоря, и не претендовал на какой-либо более развёрнутый ответ. В данный момент его порадовало лишь одно: его личная проблема в одночасье стала обоюдной, что должно было облегчить её решение. Случайный пассажир переставал быть обузой и даже превращался в соратника. Впрочем, на данный момент даже их совместные усилия направить было некуда. Почерпнуть у кого-нибудь нужной информации не представлялось возможным. Улица по причине непогоды была абсолютно безжизненной. Коньков снова тронул автомобиль с места, чтобы отправиться на поиск представителей местной цивилизации. Им пришлось довольно долго пропетлять по сельским закоулкам, прежде чем они встретили живого человека. Девушку, толстушку с ярким пёстрым зонтом в руках. При виде этой деревенской модницы Конькова перекосило. Он интуитивно намеревался проигнорировать этот объект и проехать дальше, но попутчик, будь он неладен, чуть ли не на ходу выскочил из машины. Затем набрался наглости и буквально затащил мокрую, пахнущую дешёвым парфюмом и одновременно огородным укропом девицу внутрь автомобиля.

– А вам кто, собственно говоря, нужен? – спросила девушка, быстро уловив суть их интереса. – Главные киношники живут в доме директора. Негодяев в доме завхоза Веденеева.

– Кто такой Негодяев? – с ходу поинтересовался дорожный напарник Конькова.

– Ну, как он у вас там называется, – забуксовала девушка, – директор или продюсер.… Как правильно? Я что, знаю! Вы ведь тоже из ихних? Да?

Теперь напарник Коньков почему-то залепетал с пробуксовкой:

– В принципе, да. Конечно, мы из ихних.

Закивал он головой. С очень глупым видом.

– Где р-располагаются к-каскадёры? – Коньков был вынужден тоже заговорить с девушкой, но более конкретно.

– А каскадёры уехали, – выдала та неожиданную информацию.

– К-как уехали!

– Забастовали. Дождь. Они требовали надбавки за риск. Негодяев отказал. Они и уехали. Не знаю, насовсем ли, но сейчас их в деревне нет. Кстати, совсем недавно отбыли. Вы должны были их встретить по дороге. Не встречали? Нет? Я же как раз к подружке бежала рассказать обо всём этом, а тут вы…

– А откуда это известно, с-собственно г-говоря, – возмутился Коньков. – Или здесь в д-деревне любой «п-пшик» что атомный в-взрыв.

Его разозлила услышанная новость. Не хотелось верить этой глупой девчонке, что он умудрился разминуться с коллегами. Как теперь быть?

– Я ведь дочка директора, – продолжила свои довольно путанные пояснения местная аборигенка. – Нет, не вашего директора. Этого Негодяева. Негодяев он не наш, не деревенский. Мой папа – директор нашей агрофирмы «Колос». Я вам уже говорила, что в нашем доме живут центровые киношники. Главный режиссёр Сергей Сергеич со своей Люсей, Михаил Акулов. Ну что вы Михаила Акулова не знаете! Моя подружка от него прям млеет. Ещё Галина Черняева! Я рядом с ней дышать боюсь! Это ж такая звезда! Остальные живут по другим квартирам, а у нас главные. У нас ведь дом большой, все поместились. А каскадёры расположились на дальней ферме, в бытовках для доярок. Там двор большой. У них ведь техники много. А к нам они сегодня пришли, когда дождь припустился. Я же дома была и всё слышала. Сергей Сергеич сначала вроде и пошёл с ними на согласие, но Негодяев сказал: «нет» и точка. Я, говорит, других каскадёров найду, сговорчивых. Потом они ещё немного поскандалили, но не сладили, и конец.

– Получается, они собрались в вашем доме и на данный момент всё ещё там? – сделал очень полезный вывод попутчик Конькова.

– Так и есть, – согласилась девушка. – По крайней мере, когда я уходила, они всё ещё были в сборе.

‒ Значит, надо поспешить, а то разойдутся. Лови тогда их по всей деревне, – попутчик легонько тронул Конькова за плечо. – Поехали в дом директора колхоза.

– А у нас не колхоз. У нас частное агропредприятие «Колос», – терпеливо стала пояснять девушка.

Было похоже, что этот ликбез ей приходится делать регулярно. Видимо, городские гости были не особо понятливы на счёт незнакомых им терминологий.

Дом местного сельскохозяйственного босса оказался буквально в десяти шагах. Им повезло, что девушку они перехватили на самом взлёте от родимого гнезда. Но даже за такой короткий промежуток времени решение в голове Конькова сформировалось в одно мгновение, как вспышка молнии.

Твои слова ведут к обрыву

На грунт, пропитанный в крови.

И сухожилиям в разрыве

Не удержать обвал любви.

Юная хозяйка провела их в сени и дальше в гостиную. Среди присутствующих там Коньков узнал лишь главного режиссёра, с которым уже имел дела в своей жизни. Тот, впрочем, взаимностью не ответил:

– Кто вы? – сразу припёр он вопросом новых гостей.

– Александр Коньков из к-каскадёрской группы, – Саня постарался представиться с наименьшим заиканием, но режиссёр особо не прислушивался.

– Каскадёры уехали, – отмахнулся он почти раздражённо.

– Я с-согласен в-выполнять все т-трюки, – озвучил Коньков своё созревшее накануне решение, постаравшись вложиться в самую короткую фразу, но от волнения дефект заикания прям выпер наружу.

– А вы? – режиссёр неожиданно обратился к попутчику Конькова.

– Я тоже! – с готовностью отрапортовал тот.

‒ Вот видите! Я же вам говорил, – в разговор вступил маленький невзрачный человек, сидевший в дальнем углу комнаты в тени раскидистой пальмы, так что лицо его было трудно рассмотреть.

– Но это, Негодяев, согласитесь какое-то штрейкбрехерство.

– Оставьте ваше благородство для театра, – отмахнулся Негодяев, не покидая своего укрытия под развесистым растением. – В кино главное дело, а организацию любого дела я вам обеспечу.

– А кто организует трюки? Кто всё рассчитает? Вы Негодяев? Или Вы? – обернулся он к Конькову.

– Я г-готов в-выполнить любые т-трюки, – тупо повторил тот, уже никак не контролируя свою речь.

– Мой бы Паша смог рассчитать, – вдруг высоким елейным голосом заговорила

статная блондинка с маленькой собачкой на руках.

После её слов режиссёр почему-то сразу же взбесился:

– Пусть! – бешено закричал он. – Пусть, наконец, он приедет и всё нам здесь устроит! Всё рассчитает! Этот твой вундеркиндный Паша! Миша, – тут же он обратился к ещё одному присутствующему здесь мужчине средних лет, – а мы пошли выпьем! Что нам остаётся, когда Паша наконец-то приедет. Негодяев, у тебя найдётся бутылка коньяка?

Невзрачный человек под пальмой молча порылся в очень потрепанном портфеле и скоро достал оттуда требуемое.

– К вашему счастью, у меня брат на заводе шампанских вин работает…

– Да знаем, знаем, – раздражённо перебил его режиссёр, забирая бутылку. – У тебя везде братья, сёстры, тёти, дяди, девки, б…ди…

На женщину – объект раздражения режиссёра, его демарш не произвёл никакого впечатления. Она преспокойненько достала мобильный телефон и всё тем же елейным голоском затараторила в трубку:

– Алё! Паша, ты сейчас где? Ты понимаешь, тут такое дело – надо срочно приехать. Что? Съёмки? Мои съёмки уже закончились. Тут надо людям помочь…

– Дура! Ну и дур-р – р-а! – прорычал режиссёр прежде чем окончательно выйти из комнаты.

Призванный последовать за ним Миша двинулся было в том же направлении, но другая присутствующая здесь более молодая женщина оказалась и более импульсивной.

– Опять! – заорала она Мише.

Именно «заорала». Назвать её глас как-нибудь иначе не реально даже при помощи самого толстого словаря. Маленькая собачка на руках дамы подержала хозяйку звонким лаем.

– Да, Бэби, нас с тобой хотят оставить, – обратилась женщина уже к животному, но совсем другим милым голоском – Хотят променять нас на водочку. Будь она проклята!

– Галя! – бросился к ней мужчина по имени Миша, казалось, готовый порвать обоих своих оппоненток. – Это ради дела, понимаешь? – перешёл он на громкий шёпот. – Эта съёмка заканчивается. Надо вертеться. Проворачивать дальнейшие перспективы.

– А коньяк? Опять пьяный придёшь!

‒ Это не пьянка. Ещё раз говорю: это для дела. Хочешь вертеть дела, иди с ним ты… Может, без пьянки всё обустроишь.

– Хам! – она залепила ему звонкую пощёчину. – Пошляк!

Конькову слушать их перепалки было уж точно ни к чему. Особенно на фоне своей семейной драмы. Он отправился во двор, решив перекантовать ночь в машине. Дочь хозяина помогла открыть ворота, чтоб он смог загнать внутрь огромного двора своего четырёхколёсного друга. Там уже стояли несколько других транспортных средств. Особо выделялись из автомобильной толпы чей-то крутой "Мерседес" и огромный чёрный джип.