Сказки про Выхухоль. Основано на реальных событиях

– Ну, яд-то сдает. На охране у дачников еще подрабатывает. Да бог с ней, сама разберется. Значит, иду я от нее, иду по самой опушке и вдруг бух – соскальзываю в яму, ну, ты знаешь, после пригорка с сосной сразу вниз, там вокруг еще грибы всегда белые попадаются, и прямо в эту впадину на спине и съезжаю. Думала, от дождя скользко.. А там… куча говна всякого, прости меня господи, полиэтилен этот заржавленный, железки, обломки, химия какая-то белая из баков.

– На свалку не повезли, вот у нас и сбросили. Не первый раз.

– На голову бы им сбросить. Где там Борис? В общем, вот что я вам скажу, дорогие товарищи…

– В смысле единочаятели…

– Ну да, дорогие мои товарищи, пора это безобразие прекращать! Будем родину защищать, то есть, тьфу, природу эту. Раз сама не может.

– А как защищать? С насилием? – оживился Мотылек. – Я готов!

– Если надо будет, с насилием. Засаду сделаем. Покажем врагам кулак добра.

– Ладонь будды покажем! – Мотылек подскочил на месте. – Здорово! Чур я первый пойду!

– Не суетись, суета суетная. Мы с Борисом сами управимся. Дело такое… тревожное, ты лучше на стреме постоишь.

– На стреме это бандиты стоят, а я буду вас прикрывать. Вот только… – Шелкопряд озабоченно потер затылок. – Только хорошо бы не сегодня, ладно? Я вечером схожу кое-куда, по срочному делу.

– Куда это? Опять к этой, Бабочке? К Шоколаднице? На пруд? То-то я смотрю, она сегодня раз двадцать к нашей калитке подкатывала, глазки свои строила смазливые…

– Не смазливые, а красивые. – Шелкопряд посмотрел на часы. – Так, в общем, к ужину можете меня не ждать, а завтра давай и устроим эту твою засаду, ладно?

– Ладно. Ты загляни еще к Печнику, у него два мотка веревки есть, толстой, прочной, попроси на время, хорошо?

Из сада пришел Борис с двумя ведрами слив. Сливы были некрупные, зато слаще сахара. Старый сад приносил последние свои урожаи. Яблоки были обычные, хотя и самых разных сортов, а вот сливы удивительные на вкус. На одних плоды созревали черные и мелкие, на других розовые с проседью, но тоже сочные, с сахарной мякотью.

– Вот, смотрите, красота какая, – сказал Борис, – сейчас снова пойду, еще наберу, только кваса попью. А пива нет?

– Не наработал еще на пиво, – сказала Выхухоль. – Завтра в засаду пойдем, готовься.

– Опять? – уныло спросил Борис.

– Что опять? Ты когда еще со мной в засаду ходил?

– Так я с тобой все время как в засаде, – дерзко сказал Борис. – Помнишь зимой, против зайцев?

– Ты тогда из дома даже не высунулся! Спал как убитый.

– Если бы надо было, высунулся бы. Они просто до меня не дошли. Я бы им дал жару, – Борис грозно подкрутил ус, сделал глоток. – Квас опять теплый! Трудно в холодильник поставить?

– Ну да, сами не дошли, – сказала Выхухоль. – Шли, шли, и не дошли, как немцы под Москвой. Ладно, давай готовь снаряжение, на рыбалку сегодня не ходи. Приготовь лопаты, топор. Грабли не забудь.

– А зачем нам в засаде грабли?

– Ты вопросов поменьше задавай, шевелись лучше!

За разговором они не заметили, что Шелкопряд исчез. К ужину тоже не явился. «Ох, уж эта Шоколадница, – подумала Выхухоль. – Вертихвостка, всех задурила, и нашего задурит.»

Мотылек пришел в темноте. Сапожки были по обрез в глине, даже крылья – и те загвазданы. Не заходя внутрь, скинул в прихожей рюкзак, штормовку, юркнул в комнату с печью, чем-то там брякал, звенел и только потом вышел в комнату.

Выхухоль с Борисом пили чай и перебирали сливы. Борис отбирал негодные, с подгнившими бочками, для компостной ямы, а хорошие клал в ивовую корзину.

– Пожрать оставили? – спросил Шелкопряд, потирая ладошки и подсаживаясь к столу. Он сунул в рот кусок колбасы с черным хлебом, схватил пучок зеленого лука и огурец, макнул в соль, с аппетитом захрустел.

– Что за выражения? И не чавкай, сколько раз говорить!

– В Китае если чавкаешь, значит – вкусно, – ответил Мотылек.

– Так это только когда суп ешь или лапшу, знаем, сами с усами, – возразила Выхухоль. – Да не хватай ты холодное, не перебивай аппетит, желудок испортишь! Руки опять не мыл? – Она сходила на кухню и принесла горячую еще сковородку жареной картошки, прихватив железную ручку тряпкой. На жареную картошку в последнее время крепко подсел Мотылек, а Борис так вообще обожал ее с раннего детства («с босоного детства», как он любил говорить).

– Помыл. Ух, роскошь какая! А пахнет как! Борис Леонидыч, не оживить ли нам дружеский вечер горькой настоечкой? – спросил Сяо-цань, потирая лапки.

– А не мал еще? – спросила Выхухоль.

– У нас год за пять идет, – ответил Мотылек.

Борис сходил за настойкой, и, ставя бутылку на стол, заметил на правом крыле Шелкопряда масляное пятно. Взял тряпку, еще теплую от сковородки, принялся деликатно оттирать.

– Солью бы присыпать, – сказал он. – Или залить чем. Не оттирается.

– Да ладно тебе, забей, – отмахнулся Мотылек. – Потом постираем. Ну что, по маленькой?

Они с Борисом выпили. Борис принюхался. Рассмотрел на свет рюмку, понюхал еще, вдохнул поглубже.

– Что-то оружейным маслом отдает, – сказал он. Посмотрел на крылышко Мотылька. Тот хрумкал прожаренными, золотистыми картофельными ломтиками, не обращая ни на что внимания.

– Откуда у нас оружейное? Кстати, подсолнечного надо прикупить. И знаешь что, давай-ка не увлекайся, – Выхухоль взяла бутылку и унесла на кухню в шкафчик. Вернулась с чайником.

– Что я, оружейное масло не отличу? – обиделся Борис. – Я его в армии в оружейке нанюхался, когда ДШК свой в порядок приводил. Да ты сама понюхай!

Борис служил на советско-китайской границе на Дальнем Востоке, на Амуре. Тогда, давно, как раз произошли бои между китайцами и советскими пограничниками на острове Даманский, на реке Уссури, не так уж далеко от участка границы, где служил Борис. Он лежал мартовскими синими ночами в дозоре, в снежном окопе, в меховом полушубке поверх ватника, гимнастерки и греющей душу тельняшки с начесом – подарком друга с Северного флота, в ватных штанах и валенках, меховой шапке с завязанными ушами, в обнимку со своим верным крупнокалиберным пулеметом системы Дегтярева-Шпагина, и изо всех своих юношеских сил стерег рубеж. Трещал, раскалывая ветки и стволы деревьев, запоздалый дальневосточный мороз, впереди в темноте раскинулся пугающий бесчисленным народом Китай, Борису было очень страшно, до дрожи, но он любил Родину с большой буквы. Еще он был крепким и отчаянным, хотя и умным, и однажды на спор с дедом (так назывались старослужащие, которые нередко обижали молодых солдат, а Борис и был тогда молодым, пока не стал со временем дедом) съел на раз банку горчицы, ему чуть не сожгло все кишки, и Борис долго лежал в окружном госпитале в Благовещенске, где ему понравилась симпатичная медсестра, которую звали то ли Раиса, то ли Лариса. Армейскую историю про одномоментное поедание горчицы Борис любил иногда рассказывать. В ней были и геройство и тонкий юмор. В меру тонкий, конечно, потому как в армии не до тонкостей, там все тонкое непременно рвется…

– Что я нюхать должна? Откуда у нас оружейное масло? – прервала его воспоминания Выхухль.

Борис кивнул на крылышко Мотылька. Тот уже поел и, откинувшись на спинку стула, прочищал острые зубки шелковистой нитью.

– Сяо-цань, это что – правда оружейное масло?

– Где? А-а… Да какое там оружейное? – сказал беспечно Шелкопряд. – Просто масло. Или грязь. Где-то капнуло.

– Где капнуло? Ты же с этой, с Шоколадницей крутил?

– Ну, а с кем еще?. Гуляли… э-э-э… цветочки нюхали. Сидели с ней на травке у пруда. А, вспомнил! Помнишь березу двойную? Там, у самого пруда, ну, под которой Борис своих карасей ловит?

– Борис, есть там двойная береза?

– Я к флоре на рыбалке не приглядываюсь, мне на поплавок надо смотреть. Но вроде есть. Справа. Забрасывать мешает ветками своими.

– Вот! – сказал Шелкопряд. – Мы сели, обнялись, а сыро уже, я крылышко свое Шоколаднице и подстелил. А там, наверное, кто-то масло с машины сливал. Под березу.

– Вот сволочи, и там все засрали! – возмутилась Выхухоль. – Ну ничего, мы им завтра покажем. Всем спать. Отбой! Постой-ка, Мотылек, ты веревку взял у Печника?

– Не дал он веревку, самому, говорит, нужна.

– Жадина, – сказала Выхухоль. – Ладно, обойдемся.

– Жмот. Я даже про него стихотворение сочинил, – сказал Мотылек. – Вроде басни Крылова, а поется на мотив песенки, вот только не помню какой:

– Ну как вам? – спросил Мотылек в наступившей тишине.

– Душевно, – сказал Борис. – С чувством. Видно, что наболело. Видно, что через себя пропущено.

– Не все, что через себя пропущено, показывать стоит. Но вообще-то на марш похоже, – сказала Выхухоль. – В строю можно петь. Ладно, поэты-песенники, спать давайте, завтра день тяжелый. – Она пошла к себе в скворечник.

Мотылек зацокал наверх, а Борис устроился внизу, у себя в большой комнате. Подложил руку под голову. Ладонь по-прежнему пахла кислым. «Все-таки оружейное, как пить дать! Запах ни с чем не спутаешь, кисловатый такой, приятный… Еще вот солярка замечательно пахнет, не то что бензин. Может, потому, что напоминает керосинку, летнее детство, как мама картошку на ней жарила на юге, на Азовском море? – засыпая, думал Борис. – Жаркий такой запах, сытный, домашний… Эх, жалко, рыбалку пропустил…»

Вороне как-то бог послал кусочек сыра,И вот уже она обедать собралась,Но тут бежит Лиса с бутылочкой кефира,Вороне говорит: – Пожрем? Скорее слазь!– Ну вот еще чего, – ответила ей птица,– А ну давай катись отсюда поскорей,Не то сейчас с тобой несчастье приключится,Я рыжих не люблю, особенно зверей!И тут без лишних слов Лиса берет двустволкуИ шлет заряд свинца Вороне прямо в лоб.Морали в басне нет, в морали нету толку,Но пулю получить имеет право жлоб!

Выхухоль и охрана природы.

Часть вторая

Утром встали рано.

Мотылек сделал свои пятьдесят отжиманий и, как всегда с утра, метал ножи-звездочки в деревянный круг, привязанный к двум елям-близняшкам, растущим из одного корня рядом с домом. Еще чуть – и нижние ветки сунутся под крышу веранды. Ели были гордостью Бориса. Одну обломала молния, всю верхушку снесла и даже слом опалила, но ель, погоревав, все силы пустила на боковые ветви, те растопыривались густые, разлапистые, длинные. А ее сестра поднялась высоко и торчала над поселком как новогодняя красавица, видная издалека со всех сторон. На нее ориентировались все птицы в округе. Для шумных сорок ели-сестрички вообще стали домом родным. Выхухоль их не прогоняла, хотя соседи этих стрекотух почему-то не любили.

– Да хватит уже ножи портить, – сказала Выхухоль. – Лучше бы огурцы полил, если силы девать некуда.

Мотылек поднялся на веранду, отработал пару силовых упражнений, потрогал бицепс.

– Еще бы трицепс малость подкачать, и нормалек, – сказал он. – Чего ждем?

– Борис сейчас приедет. Позавтракай пока.

Борис пригнал грузовик Рыжего Коли и таскал в него из дома какие-то ящики. Расставлял горкой, соединял проводами, все хозяйство накрыл брезентом.

– Датчики поставил? – спросила Выхухоль.

– Рано еще, – сказал Борис. – Они к ночи подъезжают.

– Все равно, езжай сейчас, мопед возьми. И Змейку предупреди, она у дуба на повороте будет ждать.

– Так она вроде это, болеет?

– Нечего ей под кустами валяться, от любви, видишь, сохнет, а что рожа красная, так для дела даже лучше. Пусть развеется.

День тянулся долго, томительно, солнце все не садилось.

Вернулся Борис. Сели за стол. Кусок не лез в рот, даже яичница с кусочками колбасы и помидорами.

– Пойду соберусь, – сказал Шелкопряд.

– И я пойду, – сказал Борис, – чего тянуть.

Выхухоль никуда не пошла, сидела на кухне, допивала кофе и смотрела на закат. Солнце упало за лес.

– Эй, войско! Пора! На выход! – крикнула Выхухоль.

Из своей комнаты спустился по лестнице Мотылек, пошатываясь под тяжестью снаряжения. Было от чего. Высокие берцы, бронежилет, разгрузка, нож у пояса, в наплечной кобуре пистолет, за спиной японский меч, там же гранатомет. Щеки и выпуклый лоб («лоб мыслителя», говаривал Борис) расписаны зелеными, черными и желтыми полосами, переходящими на темно-зеленую бандану. Глаза горели.

– Мать моя! – удивилась Выхухоль. – Откуда такое богатство? Нож-то ладно, а все остальное откуда?

– Да так, – сказал Мотылек. – Свет не без добрых людей.

– И всю мою зеленку извел, поганец! И йод! Чем я теперь Бориса буду мазать? У него опять мозоль на пятке.

Вышел Борис. Он надел резиновые сапоги, старые джинсы и тельняшку. Сверху зеленый плащ-накидка – заслуженные остатки и наследие воинской славы. За поясом в кожаном чехле – любимый острый клинок шведской стали, с рукояткой из тяжелой и гладкой, каменно-твердой карельской березы, подарок друга, который купил нож в рыбачьем поселке китайских эвенков, на китайской же стороне Амура. Ножи были страстью Бориса и лучшим ему подарком. Для заточки он купил через интернет китайский станок, копию американского, и порою проводил блаженные часы за доведением лезвий до немыслимой остроты, пользуясь при этом электронным угломером в айфоне.

Борис оглядел Мотылька с ног до головы и ткнул с уважением в кобуру:

– Беретта?

– Ага, Беретта-92, мой любимый, – гордо ответил Мотылек.

– Все равно нож лучше! – Борис наполовину вытащил лезвие из кожаного чехла с тисненым рисунком – выгнувшимся в воде осетром, сверкнула сталь, блики заплясали по стенам, отражаясь от зеркала.

– Так-так, – сказала Выхухоль. – На фига так вырядились? Ну, Борис еще ладно, сержант, хоть и в оставке, ну а ты, Сяо-цань – на войну собрался, что ли?

– Это чтобы не кормить чужую армию! – Мотылек подошел поближе к зеркалу в одежном шкафу, повертелся. Его качнуло, гранатомет занесло, и он глухо ударился о зеркало.

– Тьфу ты! Хорошо не разбилось! Ты давай-ка, братец мой, поосторожнее… – сказала Выхухоль. – Так, Сяо-цань, гранатомет отдай Борису. Тебе остального хватит. Грузимся!

Все залезли в грузовик Рыжего Коли. Коля знал, зачем Борису понадобился грузовик, и давал без жадности. Коля был местный, плотник, механик, рыболов и грибник, тоже любил природу и защищал, как мог, хотя все время был занят, то на стройке дач, то еще где.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Да ладно! (Англ.)

2

Моя дорогая… Бог мой… Не оставляй меня, Отче, не оставляй меня… (Англ.)