Страницы жизни

Заводилой мужской части группы почти всегда был Боря Лейкин. Внешне неприметный, лысоватый, острый на язык, любимец группы он чем-то напоминал нынешнего Жванецкого. Я сошелся с ним на втором семестре второго года обучения, когда мы изучали курс «Теплотехники». Курс этот нас мало интересовал, поскольку был не главным в программе специальности, но очень нудным в плане изучения всех этих «циклов Карно» и дизеля, который не работал, а был лишь наглядным пособием. Предполагалась сдача зачета по пройденному материалу.

Вместо того чтобы разбираться во всех тонкостях сей дисциплины мы с Борисом сначала заглянули ко мне домой в поисках чего-нибудь съестного. Так как наши родители были в командировке, то кроме початой бутылки вина ничего путного в буфете обнаружить не удалось. Аналогичная картина повторилась и у него дома. Добавив еще долю спиртного, мы веселые и уверенные в себе отправились сдавать зачет. День был жаркий и нас изрядно развезло. Принимавший зачет Предтеченский был достаточно строгим преподавателем и перед нами уже выгнал несколько человек. Но нам было «море по колено» и мы готовы были отвечать на любой вопрос. Как отвечали, не помню, но факт, что зачет мы получили.

Вообще Борис являл собой исключительную живучесть. Так на экзамене по «Основам электротехники», который принимал В. Т. Терентьев, все задерживались у доски не один час, но Боря Лейкин умудрился отстоять шесть с лишним часов, так и не получив в тот раз удовлетворительной отметки.

Дома он тяготился семейной обстановкой и всегда стремился к самостоятельности. В полной мере он обрел ее после женитьбы, когда отец сумел организовать им комнату в коммунальной квартире на улице Пестеля. Бориного отца я знал достаточно хорошо. Владимир Семенович Лейкин был известен в судостроительных кругах. Он работал начальником отдела в «Невском ПКБ» (в бытность ЦКБ-17). Защитил обе диссертации (кандидатскую и докторскую), написал несколько учебников и закончил трудовую деятельность в качестве проректора Калининградского института рыбного хозяйства. Маму я никогда не видел. С младшим братом познакомился незадолго до Бориной кончины.

Зато я близко сошелся с его школьными друзьями: Пашей Власовым, Борей Овсиевичем; женой Инной, ее мамой Ниной Ивановной, отчимом, братом. В этой компании мы проводили чудесные вечера в маленькой комнатушке на улице Пестеля, а потом в кооперативной квартире на проспекте Науки, куда Борис перебрался всей семьей вместе с родившейся дочкой Юлей.

После окончания института Борис распределился на завод «Электросила». Первой его работой была разработка и испытание приводов для АПЛ 627 проекта, которые легли в основу кандидатской диссертации. Он ее успешно защитил в 1965 году. Потом была поездка в Индию и другие разработки отечественных электроприводов. Как начальник сектора Борис сколотил очень дружный и работоспособный коллектив.

Я много времени проводил вместе с Борисом. Богатый производственный опыт, защищенная диссертация располагали к тому, чтобы советоваться с ним по многим вопросам; порой мне нужно было просто выговориться. Я бы сказал, что в известной мере Борис был моим «духовным наставником». Наша дружба переросла в дружбу наших семей. Ранний уход Бориса из жизни был огромной потерей для всех нас.

Среди мужской части нашей группы выделялись Саша Носков и Виталий Колдаев. Эти ребята были старше, женаты и посему находились как бы вне общего внимания. По окончании института, Саша работал в «Невском ПКБ», Виталий – в последние годы в 10 отделении ЦНИИ «Аврора». Витя Семенов и Витя Гусев, приезжие, не-ленинградцы были по натуре большие трудяги и всегда поддерживали общие мероприятия. После окончания института работали один в Загорском институте автоматики, другой на филиале завода «Электросила» в городе Великие Луки.

Леня Дружинин очаровательный толстяк, дружелюбный и добродушный был всегда и со всеми ровным в отношениях. Сначала его распределили в ЦКБ-55. Но он не захотел трудиться в организации Судпрома и перевелся на свой родной Обуховский завод. С тех пор следы его затерялись.

Сережа Грудзинский чернявый, интересный парень, любивший порассуждать и пофилософствовать. На втором курсе его коронным выступлением было: «Всех баб не переебешь, но стремиться к этому надо». С этим он приставал к каждому из нас. Характерно, что до 30 лет у него не было ни жены, ни девушки. Он пытался «подбивать клинья» к Оле Вовулиной, но неудачно. Правда, в поединке с Шереносом показал себя рыцарем, выступившем за честь Ольги.

Шеренос Александр появился в нашей группе на пятом курсе. По какой причине его отчислили из Высшего мореходного училища, не знаю. Жил он в поселке Рахья. Производил впечатление задиристого, активного парня, демонстрировавшего свои познания в области электродвижения судов, приобретенные при работе под руководством д. т. н. А.Б. Хайкина. Я уже говорил о его странных манерах ухаживания за Олей Вовулиной. Они проявились и позже, достаточно сказать, что его головой была разбита стеклянная входная дверь ресторана «Октябрьский» при выносе тела по завершении прощального вечера в связи с окончанием института. Потом мы работали вместе в ЦНИИ им. Крылова. И там он чудил. Где-то в 70-х годах я встретил его, но он по-прежнему куда-то несся занятый очередной идеей.

Женю Иванова и Валеру Разбитскова «объединяло» заикание. В институте они оба заикались, но потом это прошло, и только сейчас Валера пожаловался, что после осложнений на сердце снова появились проблемы. Разбитсков, как и я, пришел в группу на втором курсе с вечернего факультета. С ним мы проводили каникулы на юге, в Ялте, но он тогда уже сошелся со своей будущей женой, однокурсницей из параллельной 446 группы, Милой Кошелевой. Отработав положенные три года в ЦКБ-55, Валера перешел на «Атоммаш» в родном городе Колпино. Сейчас мы поддерживаем связь друг с другом в основном по интернету. Я делюсь с ним интересными известиями, которые присылает Галя Филипенко из Москвы, а он – информацией из Канады от нашей однокурсницы Тамары Чулковой.

Женя Иванов простой в обращении, отзывчивый на любые просьбы. Его любили всегда и все. Близко меня судьба свела с ним в ЦНИИСЭТ, не по работе, а через нашего главного инженера Г. И. Китаенко. Женя считался учеником Георгия Ивановича, а я всерьез занимался подготовкой и организацией защиты докторской диссертации Китаенко. После защиты Г. И. Китаенко прошел по конкурсу на заведование кафедрой «Охрана труда» в ЛЭТИ. Ему очень нужен был помощник, на которого можно было опереться и которому предстояло разгрести «авгиевые конюшни» и болото, какое являла тогда кафедра. Георгий Иванович предложил это нам обоим, но в конечном итоге выбрал Женю. Думаю, что он поступил правильно. Женя внес здоровый дух на кафедру, сделал ее работоспособной, обеспечив договорными заказами, пользуясь своими связями с ВМФ. Вместе с Китаенко практически изменил направленность кафедры. Он написал ряд пособий, защитил диссертацию, подготовил целую плеяду учеников.

К сожалению не все так просто было в его судьбе. Колоссальная работоспособность требовала «внешних вливаний». Это отражалось и на здоровье и на семье. После смерти Георгия Ивановича, Женя, даже несмотря на членство в КПСС, не стал Заведующим кафедрой. В силу обычных институтских интриг это место занял наш однокурсник из 444 группы, который потом «слинял» в США. Предали его и ученики. До самых последних дней на работе его поддерживала только Таня Маршева, секретарь кафедры ЭАС.

Я с удовольствием и благодарностью вспоминаю дни, проведенные нами в командировке на Дальний Восток. Моя задача состояла только в том, чтобы убедить руководство отдела в необходимости такой командировки, все остальное Женя взял на себя, так как он бывал там не один раз и имел прекрасные контакты и на Приморской ЭРЕ, и в ДВПИ. Предполагалось, что нас ждет рыбалка на море, поездка на нерест лосося и кедрач в тайгу, купание в море и другие торжественные мероприятия.

В это время во Владивостоке «бархатный сезон». Летели мы на Восток самолетом и, к несчастью, вылет пришелся на 30 число. Время было «советское» и экономия топлива в конце месяца была непременным атрибутом всех видов транспорта. Полет растянулся на трое суток с посадками в Ижевске, Абакане, Уфе, Хабаровске. Женя и тут отыскал знакомых (капитана 3 ранга, который служил на Острове Русский). С приключениями, но в веселой компании мы добрались до Владивостока. К сожалению, намеченный комплекс мероприятий пришлось существенно урезать и по причине получившегося временного сдвига, и по причине внезапно ухудшившейся погоды. Все же в первый день мы умчались на море, поныряли, наловили морских ежей, сварили их в гостиничном чайнике и разложили сушиться на подоконнике. Вонища в номере стояла ужасная. Я не был на Красном море в Израиле и Египте, но по сравнению с морями на Европейской части СССР подводный мир Дальнего Востока исключительно богат и просто зачаровывает.

На рыбалку мы все же сходили на катере с ребятами из Приморской ЭРЫ. Ловили камбалу на «дурака», просто на крючок. Такого удовольствия от рыбалки я никогда не получал. Забрасывай и вытаскивай. Ну а потом свежая камбала, поджаренная на камбузе – объедение, пальчики оближешь. Попасть на Остров Русский не удалось, как и выйти на лодке в море в последний день пребывания. Штормило, 6 баллов и нас отговорили от рискованных мероприятий. Побывать на Дальнем Востоке, и не отовариться красной рыбой в те годы дефицита было бы просто преступлением. Успешно решив этот вопрос на месте, дальше пришлось осуществить провоз ее через таможню.

Помогли спортивные ботинки, ибо таможенники, демонстрируя свои профессионализм, досматривали наши рюкзаки на ощупь.

Надо сказать, что время было «советское», и даже несмотря на появившийся и нарастающий дефицит продуктов, пребывание во Владивостоке было весьма хлебосольным и гостеприимным. Нас везде и в ДВПИ, и в частных домах встречали благожелательно и радостно. Забыты были все старые обиды. Дело в том, что Заведующий кафедрой Кувшинов и его протеже Гуменюк противостояли мне при защите кандидатской диссертации. Объектом исследований у нас обоих был сдвоенный синхронный генератор, методы исследований были разными, но я успел закончить работу и защититься раньше.

Еще одной любопытной троицей в группе была компания в лице Саши Куриленко, Олега Федорова и Саши Синева. Куриленко – типичный южанин (по-моему, он был родом из Крыма), резкий и категоричный в суждениях, выделялся своей активностью.

В противоположность ему Олег Федоров – молчун, представлялся исключительно пассивной фигурой. Оба они ухаживали за Надей Сычевой, но видимо настырность Олега победила, правда ненадолго.

Куриленко женился на однокурснице из 446 группы. Прожили они недолго. Оба рано ушли из жизни. Рак крови.

Синев – колоритная фигура, внешне не очень приметный, с не сходившей с лица ехидной улыбочки, постоянно стремился хоть и незаметно играть направляющую роль. Это мне пришлось испытать на себе, но позже. Саша, сколачивая группу для работы над одним из вариантов автоматики для проекта 705, подбил нас с Игорем Граблевым подать заявление о переходе из ЦНИИ им. А. Н. Крылова в ОКБ 218, гарантируя поддержку на любом уровне.

Мероприятие потерпело фиаско, но имело неприятные последствия, по крайней мере, для меня. Саша тоже рано ушел из жизни. Способствовала этому неудачная женитьба, сложности производственного роста, неумеренное употребление алкоголя. В 90-е годы он занялся коммерцией, работал в овощном, потом мясном магазине. В итоге – убили, причины и обстоятельства неизвестны.

Игоря Граблева распределили после окончания института вместе со мной в ЦНИИ им. А. Н. Крылова. Там мы и работали до моего ухода в аспирантуру ЛЭТИ, а Игоря – в ЦПКБ «Рубин» (бывшее ЦКБ-18). Его жизнь также полна превратностей судьбы. Во время одной из командировок на юг он познакомился с очаровательной черноокой казачкой, женился. Жилищные условия у него не располагали к радостной жизни. Начались трения и разлад в семье. Здесь и проявились наследственные факторы. Обострилось и развилось такое заболевание, как маниакально депрессивный психоз. Не один раз Игорь пытался покончить с собой. В итоге оказался в психиатрической больнице на Пряжке. Оттуда он звонил мне и просил, чтобы навестил его, сославшись на то, что я его брат, оказавшийся проездом из Мурманска. Я поверил всей этой словесной билиберде и настойчиво стал к нему пробиваться. Врачей всем этим там не удивишь, но все же мне разрешили пройти на отделение и встретиться с Игорем. После того, как там подлечили, мне кажется, его не пришлось больше госпитализировать. Все последние годы он работал в ЦПКБ «Рубин», снова женился.

Валеру Ильевского нельзя отнести к какой-либо группе. Он был везде, но главная цель – жениться и осесть в Ленинграде. Это был заводной, общительный парень, старавшийся всегда изображать из себя такого рубаху-парня, хотя и не лишенного трезвых и серьезных рассуждений при принятии решений. Как он познакомился со своей будущей женой Тамарой, не знаю. Она работала секретарем во Всесоюзном Научно-исследовательском институте электроприборов (ВНИИЭП). Там же работали все девушки из 432 группы, в которой я пасся.

Тамара яркая, энергичная женщина остановила свой выбор на Валере, думаю, что по рекомендациям этих девушек. Семья ее интеллигентная, но своеобразная. Отец (в разводе) и старший брат жили в Москве.

Мама с очень тяжелым характером постоянно донимала дочку. Не по душе пришелся ей и зять. Тамара все время была занята бытом, улучшением их жилищных условий.

Со стороны казалось: чего тебе надо, чего не хватает, но независимый характер Валеры не располагал к семейному благополучию. Дочку они родили, вырастили и замуж выдали, но семья разваливалась и развалилась окончательно. Валера ушел из семьи, сошелся с какой-то женщиной. Где он работал, никто из нас не знал, так как он оторвался ото всех и не желал поддерживать контакты. Так и сгинул.

На третьем курсе летние каникулы 1957 года для нашей группы стали годом освоения целины. Для института это был уже второй год пребывания там студентов. В 1956 году целину осваивали студенты старше нас на год, представители 341—346 групп. Многие из них выразили желание поехать снова. Это были Валя Щукин, Слава Кравченко, Борис Рожков и другие. Проводы были бурными. На платформе Московской товарной собрались кроме нас все, кто сумел «откосить» от целины.

Погрузили нас в состав, состоящий из двух десятков товарных вагонов (в поезде были студенты ЛЭТИ, 1 ЛМИ им. Павлова и других ВУЗов) и отправили прямым ходом в Павлодар.

Ехали мы до места назначения две недели. Поезд шел с остановками на всех полустанках. Остановится и все бегом в туалет. При остановках на больших станциях столы для питания были накрыты, но категорически запрещалось приобретать и употреблять спиртное. На руках у нас была «Комсомольская путевка», согласно которой представители власти обязаны были оказывать всяческую поддержку. Ребята, которые ехали по второму разу успешно пользовались этим. Задержавшись на приглянувшейся станции, они дожидались ухода поезда и потом шли к начальнику станции сообщить ему о том, что они отстали от поезда. Начальник сажал их на скорый поезд, такой как Москва-Владивосток», и они жизнерадостные обгоняли нас для встречи на следующей станции.

В Павлодаре нас встретили грузовики, которые повезли практически обратно на север области в зерносовхоз «Западный». Расстояние 300 километров. Кругом степь, да степь. Пылища невообразимая. Пшеница тоже была, но в кино мы привыкли видеть, как она колосится чуть ли не в рост человека, а здесь от земли два вершка. Правда, потом нам объяснили, что это специальные сорта, ветроустойчивые. На полпути проехали районный центр Иртышск, где наглядно могли видеть горы «горящей» прошлогодней пшеницы высотой с четырехэтажный дом. Потом эту пшеницу сбрасывали бульдозерами в Иртыш; сколько погибло рыбы трудно сказать.

Вот мы и на месте. Часть студентов осталась на центральной усадьбе, остальных разбросали по бригадам. Наша была третья, находилась она от центра километрах в десяти. Жилье – саманный дом с двумя окнами; в центре деревянные нары, разделенные полотняной перегородкой. С одной стороны девушки, с другой – парни. Всего в бараке разместилось нас 30 с лишним человек. «Удобства» естественно на улице, там же и цистерна для мытья и питья. Свет организовали сами, соорудив ветряк из автомобильного генератора.

Питались в столовой, в таком же бараке, где размещались механизаторы. Кормили две поварихи из состава бригады механизаторов. Представление об организации питания 40 человек у них были смутные. Конечно, и продуктов никаких не было, но можно и к ним относиться рационально. В первые дни завоза продуктов (раз в 2—3 недели) на стол выставлялись, например, миски с маслом. Естественно такой продукт уничтожался мгновенно. В последующие дни в ход шел «гнусалин» (что это за продукт не знаю, но так было написано на ящиках). Его уже намазывали на хлеб в «три яруса», так как хлеб мало чем отличался и по вкусу и по твердости от самана. Суп, борщ все «в одном флаконе» варились естественно без мяса, с запахом тушенки. На завтрак, на обед, на ужин в качестве «второго» были рожки. Картошку туда не завозили. Ну и в дополнение некая бурда в виде чая. В общем, калорий никаких, а «проклятое пузо» набить чем-то надо. Желудок так растянулся, что по возвращении в Ленинград мама в течение двух недель не могла накормить ребенка. Постоянно требовалась как минимум большущая сковорода жареной картошки.

Отдушиной было посещение центральной усадьбы, где размещались знакомые девчата из 432 группы, которые, не в пример нашим поварихам, могли не только накормить свою студенческую ораву, но и кое-что оставалось. С Игорем Граблевым мы частенько вырывались к ним на кухню и получали полведра нормальной манной каши, да еще и масло перепадало.

После обеда необходим был сон, чтобы как-то переварить и усвоить такое количество пищи. В противном случае работать в наклонку, перебрасывая пяти килограммовые ковши-плицы с зерном было просто нереально.

Вся работа наша делилась на два этапа. Первый, подготовительный, когда зерно еще не готово к жатве, и второй – непосредственно уборочная страда. Первый выглядел таким образом: все вышли на поле, построились в линейку с интервалом 1,5—2 метра и дружно пошли к противоположному концу поля (это километра два) по пути вытаскивая сорняки, которые были с человеческий рост. Так считалось, что поле подготовлено к жатве.

Кроме этого часть людей была занята на подсобных обслуживающих работах, как то: изготовление саманных кирпичей для построек, установка электрических столбов и подвеска провода. Ну а когда началась жатва, все разбрелись: кто на ток сушить зерно, кто его провеивать, кто затесался к механизаторам (Ильевский), кто пристроился к комбайнерам ворошить зерновую массу в бункере комбайна.

Работа в целом протекала достаточно сумбурно. Любой сбор урожая предполагает учет. Автомобиль с поля, загрузившись у комбайна зерном, должен, прежде чем его сдать на ток, пройти взвешивание. Весы в бригаде построили только к нашему отъезду в октябре. Учет велся просто: сколько водитель назовет бункеров – столько и запишут. При этом надо учесть, что поля были грязные с большим количеством камней. При низкорослой пшенице необходимо было постоянно поднимать хедер комбайна во избежание поломки. Оставались большие проплешины, да и зерно было слишком засорено сорняками. Такое зерно требовало непрерывного перелопачивания для просушки, иначе оно начинало гореть.

Техники было завезено очень много, но сервиса по обслуживанию ее никакого. Комбайны и трактора в руках молодых механизаторов ломались часто, а за необходимыми запчастями нужно было ехать в Иртышск. Так что простои в работе были весьма часты. Более уверенно чувствовали лишь местные, которые приехали в первый год целины с семьями из областей центральной России и осели здесь на постоянное жилье. Из огромной груды металлолома, в который превращалась техника за один сезон, в зимний период они запасались необходимыми запчастями, чтобы проработать весь сезон без перерывов.

Во время этих перерывов удавалось искупаться. Для купания использовался водоем, по местному бурчак, представляющий карьер со стоячей водой, в которой купались коровы и лошади местных жителей. Другого водоема не было, а палящее солнце располагало к купанию. Антисанитария на кухне, в бараке и при таком купании способствовали дизентерии.

Иногда она проявлялась в достаточно острой форме, но лечение было одно – фталазол «килограммами».

С бурчаком была связана и другая история. Воду нам привозили раз в 1—2 дня из Иртышска и сливали в автоцистерну, которая стояла на открытом месте под лучами палящего солнца. Ехать водителю из Иртышска скучно, и он развлекался поимкой тушканчиков, по местному байбаков. Байбак красивый зверек, обычно сидящий у своей норы и посвистывающий. Поймать его практически невозможно, так как он при малейшей опасности ныряет в норку, которая имеет множество ходов. Выкурить его оттуда можно только водой. Так вот в один прекрасный день наш «водила» не нашел ничего умнее как спустить в такую нору целую цистерну воды, которую вез в бригаду. Вылитую воду надо чем-то восполнить; не ехать же снова в Иртышск. И он заполнил цистерну водой из бурчака. Вода нагрелась на солнце, и пить ее стало невозможно; моча мочой.

Терпенье наше лопнуло, и мы объявили забастовку. Прикатило все начальство, вплоть до областного секретаря комсомола. Уговаривали с любыми посулами. Шофер два дня драил бочку. Из центра привезли пекаря, который пек нам белый хлеб. На такой ноте и закончилось пребывание в зерносовхозе «Западный». В общей сложности провели на целине почти три месяца.

По приезде в Павлодар всех повели в баню. Три месяца не мыться в бане – это страшное дело. Надо было видеть, что мы из себя представляли. Зато к погрузке подали уже не теплушки, а пассажирские вагоны и мы с песнями помчались в Ленинград. Интересная деталь: обратно ехали мы при «зарплате», какие-никакие деньги выплатили. Так вот теперь на станциях по пути следования состава столы для обеда были не только накрыты, но и 100 грамм «фронтовых» к ним прилагалось. Обратная дорога заняла три дня. Поезд на подходе к Ленинграду специально задерживали для торжественной встречи с оркестром на Московском вокзале.

Всем все это окончательно надоело, и большая часть пересела на 5-часовую электричку на станции Рыбацкое, чтобы скорее быть дома.

Так закончился для меня трудовой семестр третьего года обучения в 441 группе ЛЭТИ. Новый учебный год я встретил трудовыми буднями на родной кафедре «Электрификация судов». Протекцию составил Заведующий кафедрой, друг отца, Борис Иванович Норневский. Кафедра помещалась в двухэтажном дворовом флигеле. Сейчас этого здания нет.

Работа на кафедре в тот момент была не столько моим желанием, сколько рекомендацией самого Бориса Ивановича. Он меня определил в ученики к молодому преподавателю, перешедшему работать на кафедру из Высшего Военно-морского училища им. Дзержинского по состоянию здоровья. У Юрия Ивановича Максимова, так звали моего наставника, был туберкулез легких. Должен сказать, что первый год моей работы с Юрием Ивановичем был прекрасным продолжением практики, заложенной Владимиром Грассманом в год работы на Петроградском Телефонном узле. Я освоил технику намотки и сборки силовых трансформаторов, подключение их в различные системы, снятие характеристик, практику осциллографирования, проявления пленки и обработки осциллограмм процессов.

По жизни Юрий Иванович был розовощекий упитанный крепыш, с уравновешенным характером, подвижный, увлекающийся техническими новинками и всегда готовый применить их на деле. На нем лежала вся организационная работа по постановке опытов проводимых на кафедре научно-исследовательских работ. В ту пору на кафедре шла большая работа по разработке и внедрению трансформаторов фазового компаундирования (ТФК) для судовых синхронных генераторов.

В 50—60 годах началось интенсивное внедрение на судах синхронных генераторов, более надежных и компактных по сравнению с применявшимися машинами постоянного тока. Если в машинах постоянного тока поддержание выходного напряжения осуществлялось достаточно просто с помощью дополнительных обмоток возбуждения, размещаемых на ярме машины, то для синхронных генераторов этот вопрос требовал применения специальных устройств, таких как угольные регуляторы, комбинированные устройства типа УБКМ и др. Эти устройства были весьма громоздки и ненадежны.