Мессианский квадрат

– Но я припоминаю, что, кажется, в одной из пещер кто-то уже побывал и раньше. Она выглядела разграбленной, – неуверенно возразил я.

При этих словах Пинхас явно оживился и даже обрадовался.

– Но ведь и это разграбление, очень может быть, произошло не случайно! Знаешь ли ты, что эти рукописи, возможно, попали в руки караимов? Некоторые исследователи предполагают, что эта община пошла в гору после того, как обрела какие-то кумранские рукописи и положила их в основу своего движения. Во-первых, иерусалимская община караимов стала использовать календарь кумранитов, о котором никому в ту пору вроде бы не было известно. Во-вторых, упоминания о том, что они объясняют свои идеи найденными в земле книгами, приводятся в ортодоксальных источниках. Наконец, один христианский епископ тех времен, то есть когда караимы как раз зарождались, писал в одном своем послании, что в районе Йерихона в пещере были обнаружены древние рукописи… В этом письме даже рассказаны обстоятельства этой находки, и они поразительно напоминают обстоятельства находки 1947 года: в одном случае в глубокую пещеру провалилась собака, во втором – забрела овца… Ты, наверное, знаешь, что в каирской генизе была обнаружена одна из важнейших книг кумранитов – «Дамасский документ»?

– Слышал.

– Так вот, это опять же серьезное подтверждение того, что в девятом веке в какой-то из кумранских пещер побывали гости и не просто ее разграбили, а как-то восприняли хранившиеся там тексты.

– Надо же! – вырвалось у меня.

Мне невольно припомнилась найденная Андреем рукопись, в которой говорилось о каких-то двух Иисусах, но я немедленно отогнал эту мысль. Даже не стал уточнять у Пинхаса, когда в районе Йерихона в последний раз что-то находили.

– Пропавшая и обретенная рукопись порождает целое религиозное движение! Это поразительно, Пинхас.

– Такое случается гораздо чаще, чем можно ожидать. Про книгу Торы – Второзаконие, я думаю, тебе рассказывать не надо. Про Зохар тоже. Но вот пример из философии: аналитика и топика Аристотеля, лежащие в основании так называемой «новой логики», стали известны европейцам от арабов. Не найдись эти книги, европейская философия и теология стали бы развиваться совсем иначе! Случайно обнаруженная рукопись может перевернуть мир… Знаешь ли ты, что кумранские рукописи, попавшие в руки Ватикана, – а это почти половина находок – не только не опубликованы, но даже полностью закрыты для ученых. Как ты думаешь, почему? По этой самой причине. Ватикан боится, что какой-нибудь древний свиток переиначит их религию.

– Я про Зохар слышал, что Моше де Леон сам эту книгу написал, а не нашел. Ты что об этом думаешь?

– Я думаю, что это не меняет сути дела. Мне кажется, что с обвинениями в фабрикации следует быть поосторожнее. Какой вообще источник может их избежать? Коран? Платоновские Диалоги? Библия, наконец? Магомет долгое время сам не доверял своим откровениям. Диоген Лаэртский приводит жалобу Сократа на то, что Платон сплошь и рядом приписывает ему слова, которых он не произносил. Ну, а критикой Библии вообще кормится целая армия профессоров.

– Ну извини меня, существует разница. Как можно сравнить Библию с той же книгой Мормона?

– Ты прав, выяснить время написания текста совсем не трудно, равно как и разобраться в вопросе его художественности. Я хотел сказать другое. Я хотел сказать, что судьбу рукописи, вообще книги, предопределяют духовные запросы людей. Если рукопись не найдется, то ее придумают. Ты слышал когда-нибудь о Доноване Джонсе?

– Впервые слышу это имя.

– Это австралийский журналист, который лет пятнадцать назад опубликовал книгу, в которой утверждал, будто бы, подкупив каких-то археологов, работавших в крепости Масада, он получил от них копию свитка, написанного рукой самого Иисуса из Назарета.

Джонс утверждал, что в этом свитке Иисус представил себя вождем восстания против римлян и описал свой роман с Марией Магдалиной, не утаив, что прижил от нее ребенка. Общественная потребность в потомках Иисуса, по-видимому, наличествует. По следам той «сенсации» несколько лет назад был написан роман под названием «Святая кровь. Святой Грааль», в котором сообщалось, что от этого ребенка произошел царский род Меровингов, за отпрысками которого на протяжении веков охотился Ватикан. Однако этот род выжил благодаря опеке тамплиеров и тайного ордена «Отцов Сиона», который в разные периоды возглавляли Леонардо да Винчи, Виктор Гюго и Жан Кокто. Авторы этого романа – Байджент, Линкольн и Лей.

Я почти уверен, что это не последнее слово в развитии этого на наших глазах сфабрикованного мифа. Как бы это дико ни звучало, но между находкой рукописи и ее выдумкой разница иногда бывает трудно уловима.

***

«Случайно обнаруженная рукопись может перевернуть мир…» – вспомнил я слова Пинхаса, когда мы вышли.

Что? – переспросила Сарит, она шла рядом и против обыкновения как-то мечтательно молчала.

Да так, ничего, – я понял, что произнес эти слова вслух. И снова погрузился в раздумья.

– Какой яркий человек! – прервала мои мысли Сарит. – С ним как будто отрываешься от земли. Чувствуешь, что мир полон тайн и загадок.

– Я сам давно им восхищаюсь.

– Жалко, что Андрей не смог прийти…

Я проводил Сарит до ее автобуса.

– Не забывай. Звони, – улыбнулась мне Сарит при прощании.

– Конечно, – ответил я. – Обязательно позвоню.

1990

Но я так и не позвонил. Закрутился. Старался разделаться перед армией со всеми делами, и это при том, что до последнего момента продолжал учебу в йешиве…

Призывался я через два дня после Пурима, который закономерно обернулся моими проводами. После всех безумных выходок, принятых в эту ночь в йешивах, мы с друзьями разукрасили себе лица и отправились в центр Иерусалима, где веселье продолжилось до утра.

Улицы были запружены ряжеными, толпившимися вокруг фокусников и жонглеров. Все веселились кто во что горазд.

В какой-то момент я заметил двух тщедушных подростков, довольно развязно пристающих к группе парней. Один из них, рыжий, лохматый, в джинсах и короткой куртке, из-под которой выбивалась рубаха, что-то вызывающе кричал окружавшим его молодым людям, другой, явный выходец из восточных стран, строил им рожи. Цицит на них не было, но на головах красовались огромные вязаные кипы.

Не будь это ночь Пурима, когда вид пьяного подростка – самая обыкновенная картина в центре израильской столицы, я бы подумал, что эти молокососы напрашиваются на неприятности.

– Хорошо, дурачье, слушайте: бутылка пива тому, кто скажет, в кого я сегодня нарядился! – кричал рыжий.

Он извлек из кармана бутылку «Голда» и стал ею размахивать.

– В религиозного фанатика, что ли? – с усмешкой спросил один из парней.

– Чушь… – расхохотался подросток, и вдруг, заметив меня, пришел в сильное возбуждение.

– Вот он точно скажет, в кого я сегодня нарядился. Ведь он гуру, – закричал он, тыча пальцем в нацепленный на мою голову индусский тюрбан.

– Если ты не атеист, переодевшийся в религиозного фанатика, то, значит, ты религиозный фанатик, переодевшийся в атеиста.

– Это еще почему?

– Потому что на тебе кипа, но нет цицит. Ты либо забыл что-то надеть, либо забыл что-то снять.

– Ты разочаровал меня, гуру, но стакан пива я тебе все же налью.

– В честь чего это такая щедрость?

– В честь старой дружбы…

Я стал приглядываться. Лицо паренька показалось мне вдруг очень знакомым. Он же хохотал, явно наслаждаясь моим замешательством.

Немая сцена длилась недолго. Паренек поднял руку, потянул себя за волосы… и в следующий миг передо мной предстала Сарит с копной своих роскошных черных волос и с рыжим париком в руке! Стоящие вокруг парни покатились со смеху.

– Знакомься, Ури, это Хана, моя подруга из Тверии! – и восточного вида подросток ослепительно улыбнулся.

– А это, Хана, тот самый Ури с тремпиады. Ну что, Ури, пойдем с нами?

– Да не могу, я тут с друзьями.

– Жаль! Тогда мы пошли, – и они побежали, хохоча, дальше, на поиски новых жертв.

– А как же пиво? – крикнул я им вслед, но они уже были далеко. А я даже не успел рассказать Сарит, что уже послезавтра ухожу в армию…

***

Первые месяцы службы в армии было нелегко. Я возвращался домой по субботам два раза в месяц; был еле живой от усталости и потихоньку приходил в себя. Первый раз меня отпустили на несколько дней только на Шавуот.

Окончив курс молодого бойца, я приступил к службе. Поначалу меня направили в Самарию, где в основном приходилось заниматься отловом арабских подростков, забрасывавших камнями израильские автомобили, или разгонять толпы беснующихся арабов в самих палестинских городах.

Дети невольно вызывали жалость, но жертвы их «шалостей» были самые настоящие, и подавлять сантименты по отношению к ним мне в общем-то удавалось. Чего нельзя было сказать об одном моем боевом товарище – Рувене. Он во всем винил поселенцев и считал, что арабские дети на «оккупацию» реагируют совершенно адекватно.

– Аморально владеть другим народом, – повторял Рувен по каждому случаю. – Мы должны поделить эту землю с палестинцами.

– Если бы сами палестинцы этого хотели, я бы тоже не возражал с ними поделиться, – отвечал я. – Во всяком случае, автономию бы им точно предоставил. Но беда в том, что они не собираются делить с нами землю, они собираются забрать все. И открыто об этом говорят.

– Это они пока так говорят.

– Вот когда они закончат так говорить – тогда и делись. А пока кончай свое нытье.

Мы оба – каждый по своей причине – рвались в Ливан, где шла настоящая война с Хизбаллой, и в конце концов сумели добиться этого перевода.

Между тем пока мы еще служили в Самарии, произошла история, имеющее прямое отношение к излагаемым здесь событиям.

1991

В самом начале 1991 года, за несколько дней до начала войны в Персидском заливе, с утра по радио сообщили о теракте. Возле самого сектора Газа террорист угнал автобус и, мчась по шоссе, совершил три столкновения с легковыми машинами израильтян. Имелись погибшие. Террорист был застрелен солдатом-резервистом.

Мне невольно вспомнилось происшествие на перекрестке Адам.

– Наверно, тот араб в красном «Мерседесе» и в самом деле возвратился не ради кого-то из нас, а ради всех, – подумал я. – Просто решил не упускать такую отличную возможность задавить евреев, и развернулся…

В тот день мы, как обычно, патрулировали улицы Рамаллы. В какой-то момент нас вызвали по рации в центр города, где арабы забрасывали камнями израильские машины.

– Кому это надо?! – ворчал Рувен. – Стекла у всех поселенческих машин защищенные. Никакого вреда от этих камней нет.

– Никакого?! – возмутился я. – Это от маленьких камней может быть никакого, а от больших очень даже большой. Да и кроме того, это ведь они только начинают с камней, а кончают бутылками с зажигательной смесью… Ты что забыл, как в этом месте горела машины с поселенцами…

Рувен неприязненно поморщился.

Мы увидели группу камнеметателей издали. Водитель подал джип назад и выехал переулками им в спину. Завидев нас, арабы бросились врассыпную, но одного мы все же догнали и повезли в полицию, располагавшуюся поблизости.

Задержанному нами пареньку было на вид лет четырнадцать, он был слегка испуган: твердил, что никаких камней не кидал и подобострастно улыбался.

– Надо же, какие вы дружелюбные делаетесь, когда никому навредить не можете… – усмехнулся я.

Пока Рувен и еще один солдат провели задержанного подростка внутрь, я оставался в джипе. Слушал новости. Одной из погибших в сегодняшнем теракте была двадцатилетняя девушка: ехала что-то купить на бар-мицву своего племянника…

Во время метеосводки дверь полицейского участка открылась и из нее вывели еще одного араба в наручниках. Когда он поравнялся со мной, я узнал в арестованном… Халеда.

Я немедленно выскочил наружу.

– Секунду! – крикнул я, обращаясь к конвоиру. – Мне нужно его кое о чем расспросить…

Я смотрел на Халеда, он выглядел растерянным и уставшим.

– Вы что, знакомы? – хмуро спросил полицейский.

– Да.

– Спрашивай, но побыстрей.

– Почему ты здесь, Халед? Что случилось?

– Ури, это ошибка. Меня отпустят. Вот увидишь.

Вдруг я припомнил, что не так давно видел в толпе блокирующих улицу арабов лицо, похожее на лицо Халеда. Мы вели наблюдение из квартиры одного высотного здания, и я достаточно ясно рассмотрел его в бинокль. Тогда я подумал, что это просто сходство, но теперь заколебался.

– Скажи-ка лучше вот что, – сказал я. – Я мог видеть тебя на перекрестке Айош месяц назад во время беспорядков?

– Мог, – несколько смутившись, признался Халед.

– И что ты там делал?

– Ури, о чем ты спрашиваешь, я же живу в Рамалле…

Я с сомнением покачал головой.

После того как Халеда увели, я немедленно вошел в участок и стал наводить справки.

– За что был задержан Халед? – спросил я у дежурного. – Ну этот араб, которого только что вывели?

– Откуда мне знать. Его привезли из тюрьмы Офер для допроса….

– Кто его следователь?

– Зачем тебе?

– Я знаком с этим арабом, хочу знать, что произошло.

Дежурный куда-то позвонил. Потом на пять минут вышел, потом опять куда-то позвонил и, наконец, дал телефон, по которому мне ответили, что понятия ни о чем не имеют.

Если б я знал хотя бы его фамилию, мог бы официально навести справки, но этой «мелочью» я в свое время не поинтересовался и теперь ничего не смог выяснить.

***

Через неделю после этой встречи началась война в Персидском заливе, отозвавшаяся множественными ракетными обстрелами Израиля, а еще через месяц, вскоре после окончания этой войны, меня, наконец, отправили в Ливан.

Я очень радовался этому переводу. И дело было не только в том, что в Ливане мы противостояли не подросткам с камнями, а хорошо вооруженному и обученному противнику. Радовало также и то, что здесь мы были не одиноки, что местные жители – христиане-марониты – были нашими союзниками и бок о бок сражались с нами.

Не обошлось без семейной драмы. Я надеялся, что перевод этот вообще удастся утаить от родителей, но брат Давид, которому я похвастался, что отправляюсь на «настоящую войну», проболтался.

Родители вызвали меня к себе в комнату и взволнованно стали перечислять все преимущества службы в Самарии, напирая на близость к дому и важность миссии.

– Уверяю тебя, в Рамалле достаточно опасно… – нервно теребя руки, выдавила, наконец, из себя мама. – И с ножами на вас бросаются, и бутылки Молотова в вас кидают…

Я обнял маму.

– Мамочка! Все будет хорошо… Везде одинаково опасно… Да и вопрос этот уже решен.

– Что ж, Юрочка, мы знали, куда ехали…

– Вот именно! – обрадовался папа. – Мы знали, куда ехали.. Пусть себе служит, где хочет…

Через три месяца неожиданно позвонил Халед. Мы встретились во время моего отпуска в Иерусалиме, там же, где и в первый раз – на площади Цион.

Халед держался бодро и как-то сразу смог убедить меня, что был арестован по ошибке. Лучшим доказательством тому служила его свобода и школьный микроавтобус, на котором Халед беспрепятственно разъезжал и даже подбросил меня до дома.

– Слушай, – сказал я на прощание, – а ты не скажешь мне свою фамилию? Может, я когда и помочь смогу, справки навести, передачку принести…

– Эль-Масри моя фамилия. Халед Эль-Масри.

***

Осенью приехал Андрей. На этот раз он был полон решимости отыскать свою рукопись и настоятельно звал меня к его поиску присоединиться.

Но я как раз перед его приездом был в недельном увольнении. К тому же мне все больше казалось, что «древняя рукопись» – плод воображения Андрея, и ради турпохода по Иудейской пустыне я не собирался отпрашиваться у командования, симулировать болезнь или выдумывать легенды.

Я увиделся с ним лишь один раз у Фридманов – заскочил в пятницу по дороге домой.

Несмотря на ежедневные упорные поиски, рукописи он, конечно, не нашел, и я, желая только утешить его, намекнул на свою версию – дескать, мог и ошибиться – не расстраивайся. Но Андрей и слышать не хотел о том, что его драгоценная рукопись ему почудилась.

Фридманы не отпускали меня – считали своей обязанностью накормить голодного солдата. За столом Андрей рассказывал о событиях в Москве, о ГКЧП и неудавшемся перевороте.

– Вам, Андрей, считайте, повезло, – говорил Зеэв, – вы оказались участником исторического события. Как говорится, «Блажен, кто посетил сей мир…»

– Да, впечатление незабываемое. Миллионная масса народа – в едином протесте… Да и символика удивительная: советские войска оккупируют Российскую столицу, словно столицу Чехословакии… и на ваших глазах превращаются в армию Российскую!

– Чуть не забыл! – воскликнул Андрей, когда я наконец собрался уходить. – Я, представляешь, где-то полгода назад отнес в стирку пиджак и не заметил, что в кармане была записная книжка. Все номера пропали.

– Ты мне уже рассказывал. Забыл? Когда я тебе два месяца назад звонил, ты мой телефон заново записал. А если бы не тот мой звонок, ты б меня вообще потерял?

– Вот, вот. А теперь мне нужен номер Сарит.

– Хорошо. Поищу. Он дома где-то.

Но дома Саритиного телефона я не обнаружил. Он был записан на том самом розовом листочке, который Сарит дала мне в больнице, но он исчез…

– Вот и пообещал звонить… – с досадой пробормотал я, вспоминая наставление Гемары о том, что к слову, данному женщине, следует относиться более педантично, нежели к слову, данному мужчине.

Пришлось звонить Фридманам.

– Ну как же так?! – расстроился Андрей, – поищи получше.

– Я хорошо искал. Скорее всего, это мама выбросила.

– Неужели ты не знаешь, как ее разыскать? Не знаешь, где она живет, где училась?

– Не знаю. Она говорила, но я с этими светскими школами не знаком, название напрочь вылетело из головы.

– И не можешь вспомнить? – не сдавался Андрей.

– И под гипнозом не вспомню… Увы. К тому же она, скорее всего, сейчас в армии.

– Действительно! Как я не подумал… – Андрей почти сразу успокоился. – Что ж, подождем.

Оставшиеся до отъезда дни Андрей целиком потратил на продолжение своих безнадежных блужданий по пещерам в районе Йерихона. При нашем прощальном телефонном разговоре я еще раз попытался охладить его поисковый пыл другими доводами:

– Если в тот момент, когда ты нашел рукопись, тебя видели бедуины… уверяю тебя, они в той пещере побывали и все ценное давно забрали. Не забывай, что кто-то попытался тебя на другой день убить…

– Зачем же меня было убивать, если они уже забрали рукопись?

– Мало ли зачем? Да хоть чтобы избежать проблем со стороны полиции. Это ведь уголовное дело, укрывать ценные археологические находки.

– Может, ты и прав, – задумался Андрей. – Находка моя вполне могла оказаться очень ценной. Впрочем, я все равно того места не нашел…

Так мы и распрощались. Я к рукописи был уже совсем равнодушен. Да и Андрея почти убедил – по крайней мере, озадачил…

Я и представить себе не мог, как серьезно я тогда ошибался.

1993

Я демобилизовался в марте 1993 года. За время моей службы в Израиле сменилась власть. На выборах летом 1992 года победил Ицхак Рабин.

Долгие пятнадцать лет левые были отлучены от власти, и первым делом Рабин пожелал провести ревизию проводившейся за это время поселенческой политики. Уже не только в газетах и на телевидении, а с высоких правительственных и парламентских трибун началось каждодневное шельмование тех, кто заселял и осваивал территории Иудеи и Самарии, освобожденные Израилем в 1967 году.

В ту пору я совершенно не опасался Рабина. Все его заявления о Голанах и о «территориях» я воспринимал лишь как желание задеть и оскорбить своих политических оппонентов. Я не думал, что он сможет реально что-то разрушить. Арабы, как всегда, не позволят ему этого сделать, не раздумывая оттолкнут протянутую руку… Так я думал тогда.

***

Демобилизовавшиеся израильские солдаты обыкновенно разлетаются по всему свету: на пару месяцев, на полгода или даже на год отправляются в Латинскую Америку, в Европу, Индию или Африку. Несколько раз мне предлагали ехать вместе, но я ни о чем таком даже и слушать не хотел. Не в Америку мне надо было, не в Лондон, Рио и не на Гоа. Мне надо было в Москву.

Долгие годы я жил безо всякой надежды побывать в родном дворе. Когда же такая возможность представилась, я сперва учился в йешиве, а потом ушел в армию. Теперь время, наконец, пришло: в конце апреля я вылетел в Москву.

***

Узнав о моем приезде, школьные друзья организовали встречу в чьей-то большой квартире на Ленинском проспекте. Пришло больше половины класса. Было странно видеть столько лиц из своего детства внезапно повзрослевшими.

Дяди и тети, которые когда-то были моими невинными советскими одноклассниками, очень много пили, очень громко смеялись, говорили сальности. И с каким-то ожесточением вели самые скучные разговоры – когда они заканчивались, наступала минутная глухая тишина, в течение которой все ерзали, потом кто-то рассказывал анекдот, и тогда скучные разговоры шли по второму кругу. Я даже не в состоянии точно назвать тему, вокруг которой все время крутилась наша беседа. Если отступали от общих детских воспоминаний, то либо в сторону половой, либо в сторону экономической жизни. Сергей Егоров выглядел единственным, которому было интересно что-то кроме этого.

Он был одним из моих ближайших детских друзей. Мы лепили из пластилина армии и города и устраивали грандиозные сражения с использованием катапульт. Снаряды – шарики, обильно начиненные головками от спичек, – горели, безжалостно расплавляя пластилиновых бойцов противника и оставляя после себя ужасную вонь. На вонь сбегались родители, и нам здорово влетало.

Теперь же оказалось, что Сергей проявлял живой интерес к религии. Он сказал, что принадлежит к православной церкви, но в то же время взглядов придерживается самых широких. Интересовался он и жизнью в Израиле. В какой-то момент он вытащил меня на лестничную клетку покурить.

– Ну, как там ваши оккупированные территории? Говорят, что заселение проходит успешно?

– Если бы так, – горестно заметил я, поморщившись от слова «оккупированные» (за этим словом хорошо слышалась антиизраильская пропаганда, мы называли территории «освобожденными» или «контролируемыми»). – Приехали чуть ли не миллион человек, а расселились все на той же прибрежной полоске.

– А как же американские санкции? Они же наложены как раз из-за заселения территорий!..

– В этом-то и весь бред. Никто территорий репатриантами не заселял, ничего для них там никто не строил. В общем порядке кто пожелает, селиться может, но проектов по заселению не существует…

И дальше я выплеснул все, что было на сердце. Что мол лучше бы Америка числилась в открытых врагах Израиля, чем в таких «друзьях», которые только подножки ставят.

– Да ладно! Брось! Вы селитесь на оккупированных территориях совершенно незаконно. И чего же вы при этом хотите? Чтобы вас на руках качали? Здесь закономерно все. И не только США – все вас за это осуждают.

– Мы селимся в Иудее и Самарии совершенно законно. Во-первых, по мандату Библии, а во-вторых, по Британскому мандату.

– Вспомнил про Британский мандат! Какое он к вам имеет отношение?

– Имеет некоторое. По завершению этого мандата должно было быть образовано два государства – еврейское и палестинское. Арабские страны отказались признавать это решение ООН, напали на Израиль, однако не смогли его уничтожить и согласились на прекращение огня. Предназначенными под Палестинское государство территориями – Иудеей и Самарией, тем временем, овладела Иордания. Причем, заметь, никто никогда от нее не требовал прекратить оккупацию и предоставить независимость Палестине. В 1967 году Израиль занял Иудею и Самарию, Но третья страна, которая занимает оккупированную территорию, во-первых сама не считается оккупантом, а во-вторых автоматически получает мандат предшествующего правления, в нашем случае Британского. Вот и выходит, что Израиль фактически уполномочен на присутствие в Иудее и Самарии мандатом выданным Лигой Наций Великобритании. Я уже не говорю о том, что этот мандат был выдан Англии как раз для создания еврейского государства.

– Ловко сплел. Но если это и впрямь так, то почему все вас оккупантами почитают? – недоверчиво пробурчал Сергей.

– Тут все по Геббельсу: чем наглее вранье, тем охотнее в него верят.

В этот момент шумная компания затащила нас обратно за стол.

Выбравшись, наконец, на улицу, мы зашли в какой-то сквер и проболтали часа полтора, сидя на скамейке.

Сергей стал расспрашивать меня об иудаизме, какие в нем существуют направления и к какому из них я себя отношу? Я рассказал ему о «вязаных кипах», о религиозном сионизме, о раве Аврааме Ицхаке Куке, бывшем первым главным раввином Израиля еще в подмандатной Палестине, рассказал, что он считал светский сионизм частью процесса Избавления, а светская культура, по его учению, содержит в себе искры Божественного света.