День зимнего солнцестояния

Андер помнил этот взгляд – потерянный, искаженный, отчаянно пытающийся понять, почему это с ним происходит, за что его убивают. Взгляд человека, осознавшего, что конец близок и надежды больше нет.

Арреги продолжал дополнять композицию. Его карие глаза были устремлены на таблицу, в которую он вносил данные второй жертвы Н9. Психиатр. Профессия, которая связывала его с первой жертвой.

– У нас есть Глория Редондо, директор психиатрической клиники, и Виктор Эрмосо, психиатр по профессии. – Инспектор начал упорядочивать свои мысли вслух. – Нам известно, работал ли Виктор когда-либо в психиатрической клинике в Ордунье?

– По нашим данным, связи между ними нет, кроме очевидного профессионального сходства, – сказал Гардеасабаль, грызя палочку, которой размешивал сахар. – Виктор работал в Осакидецу, а конкретно в больнице Басурто. Жил на площади Эускади, в здании Арткласс.

– Вдове уже сообщили? – спросил Андер.

– Да, – ответил Альдай. – Вчера вечером Олано и Хименес съездили.

– Хорошо. В любом случае сегодня или завтра я тоже к ней загляну, чтобы поговорить. – Андер записал адрес Виктора на отдельном листе. – Арреги, номер, который нарисовали у алтаря, отсылает нас к другому делу?

– Так точно, шеф. Номер тысяча девятьсот девяносто пять ноль-ноль-ноль двести девятнадцать: Ханире Артола, семнадцать лет. Как и Селия Гомес, Ханире бесследно пропала, в Гернике, – сказал юноша и прикрепил информацию о девушке к стенду.

– Очередное дело об исчезновении. Почему? – задумался Андер. – Что он хочет нам этим сказать?

Вопрос повис в воздухе. Креспо взял дело Ханире и внимательно его изучил. Оно почти полностью повторяло историю Селии Гомес: девушка исчезла в ночь с пятницы на субботу, возвращаясь домой после того, как отпраздновала с подругами окончание декабрьских экзаменов. Свидетелей также не оказалось. Спустя несколько месяцев, из-за отсутствия прогресса в расследовании, дело списали в архив.

– Кстати, Альдай. Есть новости по поводу сотрудников, у которых был доступ к делам о пропавших?

Инспектор вопросительно поднял бровь и впился взглядом в молодого агента. Тот наклонил голову вбок, опустил глаза и начал вертеть между пальцев ручку.

– Список бесконечный. На проверку данных потребуется еще какое-то время, но на первый взгляд кажется, что там только сотрудники нашего отдела.

– Убедись, что у твоего предположения есть документальное подтверждение. – Креспо наставил на агента указательный палец. – Если это действительно так, выходит, у убийцы был сообщник с доступом к закрытой информации.

Альдай кивнул.

– Гардеасабаль и Арреги, съездите к родителям Ханире. – Андер перевел взгляд на двух других членов группы. – Не давайте им ложных надежд и постарайтесь не напугать. Говорите только по фактам. Дело о пропаже их дочери связано с делом об убийстве, и нам нужно задать им несколько вопросов, понятно? – Последнюю фразу он подчеркнуто сдержанно адресовал конкретно Гардеасабалю.

– Естественно, – согласился инспектор, сопровождая свой ответ легким ворчанием.

Андер сел за стол для переговоров, и остальные последовали его примеру. Они пригубили напитки в надежде, что кофеин запустит в уставших мозгах ту самую шестеренку, которая сложит разрозненные улики в ясную картину. Им нужна была твердая зацепка, ниточка, за которую стоило только потянуть, чтобы наконец распутать этот клубок.

– Вчера Н9 серьезно рисковал. Взламывать замки в общественном месте с трупом на плечах? На такое мог решиться либо безумец, либо хладнокровный отморозок. Какое из этих двух определений, по-вашему, ему больше подходит? – спросил Андер.

– Думаю, это скорее хладнокровие, – ответил Гардеасабаль. – Бесчувственный, одержимый жаждой власти подонок, получающий удовольствие от того, что калечит своих жертв.

– Шеф, – внезапно перебил его Альдай, – взгляните на это.

Он взял планшет со своего рабочего места и поставил его на стол. Андер наклонился, чтобы лучше видеть экран. На нем отображался длинный текст, в котором один из фрагментов был выделен. Он сразу узнал его: «Мужчины у меня превратились в женщин, а женщины стали мужчинами». Альдай открыл следующую вкладку и показал еще одну цитату – ту самую фразу, которую они обнаружили на теле Глории Редондо: «Так скверно и презрительно мы друг с другом обращаемся».

– Сообщения, которые Н9 оставил во рту у жертв. Что это за текст? – спросил он.

– Это цитата, которая встречается в «Истории» Геродота, греческого историка, который жил в V веке до нашей эры. Сначала я нашел там первую фразу, а теперь и вторую.

– Серьезно? – Педро вытянул шею, заглядывая в планшет.

– «История» Геродота, – повторил Креспо. – Альдай, разве у нас в Эрцайнце нет консультанта по историческим вопросам? Кажется, в Аркауте кто-то упоминал при мне его имя. Если я правильно помню, его вклад оказался решающим в раскрытии дела о разграблении объектов культурного наследия.

– Сейчас посмотрю. – Альдай подскочил к своему компьютеру и открыл браузер. Через секунду он уже листал список постоянных консультантов Полицейского корпуса Страны Басков. Вскоре он щелкнул пальцами и показал на экран. – Вот он: Икер Артеага. Преподаватель античной истории в Университете Страны Басков в кампусе в Алаве.

Андер поспешно записал информацию и взглянул на часы.

– Думаю, если потороплюсь, еще успею застать его на факультете, – предположил он, вставая.

Одна из самых приятных особенностей Страны Басков – ее компактность. Это настоящий «карманный» край, где расстояния между тремя столицами провинций относительно невелики. Когда нет больших пробок, путь от Бильбао до административной столицы можно преодолеть чуть больше чем за полчаса.

Мужчина и сам толком не знал, чего ждет от этой поездки и есть ли в ней вообще смысл. Но стоило Альдаю упомянуть историка, как он почувствовал импульс, который заставил его незамедлительно действовать. До Гастейса дождь не дошел, но из-за холода, вечного спутника города, было неуютно. Припарковав машину, Андер машинально застегнул молнию на куртке повыше и направился к факультету географии и истории.

Через пять минут он уже сидел у двери кабинета Икера Артеаги. В секретариате кафедры древней истории ему сообщили, что профессор сейчас на лекции у первокурсников. Креспо решил не тратить время даром и дождаться Икера прямо там. В коридоре царила тишина. Изредка мимо проходили студенты, но никто, казалось, его не замечал, а если и замечал, то не удостаивал даже кивком.

«Типичная ситуация в университете», – усмехнулся он про себя.

Нервно пошарив в портфеле, который он взял с собой, инспектор извлек из него несколько бумаг. Среди прочих там лежали копии фотографий жертв Н9 и найденных у них во рту посланий. Подняв взгляд, Андер заметил приближающегося к нему мужчину, одетого в вельветовые брюки цвета хаки и темно-зеленый шерстяной свитер с высоким воротником. Профессор подошел к двери, вынул из кармана связку ключей и посмотрел на Андерa с легким любопытством.

– Я совершил какое-то преступление?

– Нет, профессор Артеага. Позвольте представиться: инспектор Андер Креспо, комиссариат Деусто. – Он протянул руку. – Простите, что не предупредил вас заранее о своем визите, но мы работаем над делом, где время играет против нас. Каждая минута на счету.

– Да, конечно. Время всегда на вес золота, – ответил Икер. Он открыл дверь и пригласил мужчину в кабинет. – Но пожалуйста, обращайся ко мне на ты. Итак, что же такое важное привело тебя из Бильбао и чем я могу помочь?

– Прежде всего, должен предупредить: информация, которой я собираюсь с тобой поделиться, является частью текущего расследования. Она засекречена, а значит, все, что ты сейчас услышишь, строго конфиденциально. Ты не сможешь никому об этом рассказать.

– Понимаю. Как ты, наверное, знаешь, я не первый раз сотрудничаю с вашей службой. – Артеага уселся в свое кресло и жестом предложил Андеру занять стул напротив. – Не припомню, чтобы когда-либо давал вам повод усомниться в моей надежности.

– Не пойми меня неправильно, я не хотел тебя обидеть. Просто напоминаю. – Инспектор положил портфель на стол и достал несколько документов. – Мы имеем дело с преступником, который за последнюю неделю совершил уже два убийства и в обоих случаях оставил после себя странные улики. До сих пор мы не могли разобраться, что именно он хотел нам сказать, но, похоже, теперь у нас есть подсказка.

Икер слушал и кивал, но стоило ему увидеть фотографии, лицо профессора заметно побледнело.

– Что за черт! – воскликнул он, машинально отводя взгляд. – Зачем ты мне это показываешь? Я историк, а не судмедэксперт.

– Я знаю, Икер. Я показываю тебе эти снимки, потому что убийца оставляет зашифрованные послания. Думаю, ты можешь помочь нам их разгадать, – спокойно объяснил полицейский.

– Я? Но каким образом?

Артеага ослабил ворот свитера. На лбу у него выступили капли пота. Андер достал копии записок и протянул их ему.

– Тебе знакомы эти фразы? – спросил он. – Их нашли во рту жертв.

Икер пробежался взглядом по записям, затем перечитал их снова, медленно, вдумчиво.

– Да, – наконец сказал он. – Кажется, вторую фразу приписывают Геродоту. Он вкладывает ее в уста Ксеркса в своей «Истории».

– Верно. Мы выяснили это только сегодня, и поэтому я сразу же решил обратиться к тебе за консультацией, – признался Креспо. – Первая цитата встречается там же. Нам нужно понять, как убийства связаны с книгой Геродота, ведь для преступника она явно имеет какое-то значение. Я думаю, если мы распутаем этот клубок, то сможем предугадать его следующий шаг. Ты нам поможешь?

Профессор Артеага вновь взглянул на фотографии жертв, потом перевел глаза на послания. Постепенно его лицо приобрело прежний оттенок. Он уже не просто смотрел, а анализировал, выстраивал возможные связи. Страх уступил место любопытству – это был интеллектуальный вызов.

– Да, можете на меня рассчитывать, – тихо ответил он.

Гардеасабаль и Арреги шли в сторону площади Фуэрос в Гернике. Мать Ханире Артолы работала продавщицей в модном бутике. Сотрудники участка связались с ней, и она согласилась встретиться, но не дома и не в магазине, а на скамейке в центре площади.

– Это должна быть она, – сказал Гардеасабаль, кивком указав на единственную женщину, сидящую на скамейке на площади. – Эмма Хауреги.

Выпрямившись, женщина сидела на краю скамьи с отрешенным взглядом, скрестив руки и ноги, рассеянно выпуская клубы дыма в воздух. Заметив присутствие полицейских, она кивком головы пригласила их подойти.

– Сеньора Хауреги, я инспектор Педро Гардеасабаль, а это мой коллега агент Иван Арреги, – сказал мужчина, присаживаясь рядом. – Спасибо, что нашли время встретиться с нами. Мы понимаем, как вам тяжело вспоминать о дочери.

Эмма посмотрела на него и, едва сдерживая усмешку, выпустила очередную струю дыма в серое небо.

– Почему мы здесь, инспектор?

– Мы расследуем дело, в котором фигурирует имя Ханире. Возможно, между этими событиями нет никакой связи и это всего лишь совпадение, но мы хотели бы задать вам несколько вопросов о ней.

При упоминании имени дочери тело женщины сотрясла дрожь, и она еще крепче прижала руки к груди.

– Ханире мертва, – сказала она со слезами на глазах. – Если вы не смогли найти ее тогда, что, черт возьми, вам надо от меня сейчас?

– Мы хотели узнать, была ли ваша дочь знакома с этими людьми. – Гардеасабаль показал ей фотографии. – Это Глория Редондо и Виктор Эрмосо.

Эмма достала из сумочки узкие очки в черной пластиковой оправе, надела и принялась внимательно разглядывать снимки. После долгого осмотра она убрала их обратно в сумочку и закурила новую сигарету.

– Их имена мне ни о чем не говорят, а фото тем более. – Она выдохнула дым, на этот раз прямо в лицо Гардеасабалю. – Кто они?

– Ваша дочь ходила гулять по выходным? – продолжил Педро, проигнорировав вопрос. – Может, она бывала в Португалете или Аморебьете?

– Моя дочь была примерной ученицей, – сказала Эмма, глядя в небо. – Настоящая прелесть, прилежная, заботливая. Она никогда не гуляла по вечерам. Первый и единственный раз это случилось в декабре тысяча девятьсот девяносто пятого года. Подруги уговорили пойти отпраздновать окончание экзаменов. Больше я ее не видела.

В парке воцарилась тишина. Слышался только шелест голых ветвей, вздрагивающих под порывами холодного северо-западного ветра.

– Я знаю, кто ее убил, – выпалила женщина. – Я говорила вам тогда, и повторяю сейчас: Анарц Итурриондо.

Арреги неловко заерзал на скамейке. Когда он изучал дело о пропаже Ханире, он читал заявление, которое Эмма подала против Анарца. Обвинения женщины не подтвердились: у юноши было алиби. Однако сеньора Хауреги продолжала настаивать, утверждая, что ранее ее дочь подвергалась травле в школе и нападениям на улице. Ни одно из этих обвинений также не было доказано.

– Анарц не мог этого сделать, его даже в Стране Басков тогда не было. Он отдыхал во Франции с друзьями, – заметил Арреги.

– И вы ему поверили? – презрительно фыркнула Эмма. – Наивные! Я знаю, что это был он. Годами я терпела его присутствие в городе. Меня тошнит от одной мысли, что мне приходилось дышать тем же воздухом, ходить по тем же улицам, что и он.

– Сеньора Хауреги… – попытался перебить ее Гардеасабаль.

Женщина подняла руку, прерывая его на полуслове. Ей нужно было выговориться, и она твердо решила это сделать.

– Мне вся семья твердила, что надо поговорить с Хосе Мигелем, местным священником, что он мне поможет; что Бог поможет нам с мужем пережить это испытание, научит нас жить с этой болью. Но я не верю в Бога. Если я в него не верила до того, как потеряла дочь, то как могла начать после?

Арреги с трудом сдерживал слезы. Гардеасабаль, борясь с неловкостью, старался изобразить на лице как можно больше сочувствия. Сейчас точно не время для равнодушия.

Эмма сделала еще две затяжки и продолжила:

– Я не верю в Бога и не верю в Божественное Провидение, но я верю в карму. Спустя два года после смерти моей дочери Анарц погиб в автокатострофе – возвращался с одной из своих ночных оргий. С тех пор я кладу букет цветов на том месте, где произошла авария. Но не для того, чтобы помянуть его, а чтобы поблагодарить высшую силу, которая отомстила за гибель моей Ханире.

Женщина встала, и агенты последовали ее примеру.

– Простите, что заставили вас снова пережить эту боль, сеньора Хауреги, – сказал Гардеасабаль.

– «Снова пережить»? – переспросила она с сарказмом. – Эта боль никогда не утихала. Моему мужу повезло больше – смерть забрала его через два года после исчезновения нашей дочери. Просто жизнь потеряла для него всякий смысл. – По ее лицу потекли слезы. – Он говорил, что так снова увидит свою малышку, своего ангела. Он ушел с улыбкой. А я сжигаю дни так же, как сигареты, в ожидании момента, когда смогу воссоединиться с ними.

Женщина вытерла лицо платком, расправила платье и ушла, не попрощавшись. Гардеасабаль и Арреги стояли на месте, пока Эмма не исчезла из вида.

Возвращались к машине они опустив головы.

– Послушай, – обратился к напарнику Педро, – как бы ты ни старался, к этому невозможно привыкнуть. Никакая броня не защитит – истинная боль все равно просочится в душу.

6

Движение на кольцевой развязке площади Эускади в полдень было хаотичным и плотным. Серое небо изредка прорезали легкие мазки голубого. Всего лишь мираж. В этом бесконечном потоке машин Андер двигался рывками, подчиняясь мерцанию светофоров, меняющих цвета с зеленого на красный и обратно. Сначала идея поискать парковку на соседних улицах показалась ему удачной. Но не тут-то было: задача оказалась просто невыполнимой – не нашлось бы места даже для велосипеда. Устав наматывать круги, он решил больше не терять времени и поехал прямиком на подземный паркинг площади.

Спустя некоторое время, возвращаясь от дома Виктора Эрмосо, Андер мысленно перебирал в голове ту скудную информацию, которую удалось собрать о второй жертве. Сначала он отправился в психиатрическое отделение больницы Басурто, где работал мужчина, но визит оказался практически бесполезным. Коллеги погибшего были потрясены новостью и не могли найти объяснения случившемуся. Они не знали никого, кто мог бы желать ему зла, ни одного явного врага. Однако некоторые признали, что за годы работы в больнице у Виктора случались небольшие конфликты с пациентами, несогласными с его диагнозами. Но эти инциденты никогда не выходили за рамки допустимого. Эрмосо был уважаемым специалистом, прошел длинный карьерный путь и пользовался большим авторитетом в Коллегии психиатров Бискайи, которая регулярно привлекала его в качестве судебного эксперта для проведения психиатрических экспертиз.

Инспектор показал им фотографию Экторa Веласкеса, но никто его не узнал. Мысль о том, что Эктор может оказаться тем самым Н9, начала приобретать четкие очертания. Сейчас он был первым по-настоящему серьезным подозреваемым, которого дало следствию это запутанное дело, – несмотря на упрямство Гардеасабаля, настаивавшего на причастности Эухенио Ларрасабаля.

Разговор с вдовой Виктора также не принес новых зацепок. Женщина была убита горем; ее взгляд, полный непонимания и ярости, произвел на инспектора сильное впечатление. Она была в полном шоке, у нее просто не укладывалось в голове, что кто-то мог убить ее мужа. Ошеломление и беспомощность, которые она испытывала, – вот и все, что Андер смог вынести из этой беседы.

Он направился обратно к машине, позволяя городскому шуму поглотить себя. В этом хаотичном, но ритмичном водовороте голосов, машин, огней, дождя и фонового гула Андер еще острее почувствовал боль пытавшейся осознать утрату супруга вдовы. Словно полуночный поезд, через его сознание пронеслись воспоминания о потерях, оставивших в его жизни неизгладимый след.

Он постоянно видел во сне мать. Причем сон этот всегда был один и тот же. Она была одета в платье с синими цветами, а спину ей согревала черная шерстяная шаль. Женщина шла в сторону леса, но, прежде чем скрыться среди деревьев, неизменно оборачивалась и смотрела в окно его комнаты. Их взгляды на несколько секунд пересекались. Затем она вытирала слезы и растворялась в густой зелени.

Андеру было тринадцать, когда это произошло.

В то время его семья жила в частном доме в Ачондо. Полиция пришла к выводу, что мать ушла из дома добровольно. Она не оставила прощальной записки, но этому не придали особого значения.

О ней больше не слышали.

Но почему?

Этот вопрос терзал его каждый день. Отец, сестра и он сам были вынуждены строить жизнь с нуля. Несмотря на то что прошло уже больше тридцати лет, мать являлась ему каждую ночь. Во сне он хорошо видел каждую черту ее лица. Он цеплялся за этот последний взгляд, полный разрывающей сердце любви, как за самое ценное сокровище. Этот момент навсегда запечатлелся в сознании юного Андера. В тот день часть его души умерла.

Больше всего его терзали апатия и смирение, с которыми отец встретил исчезновение матери. Он принял уход жены без борьбы. Не бросился ее искать. Эта обида застряла в сердце мальчика и не давала покоя. В те редкие моменты, когда он решался упрекнуть отца прямо, тот лишь опускал голову и плакал.

Годы спустя, когда казалось, что жизнь понемногу возвращается в привычное русло, судьба нанесла новый удар – исчезновение сестры, Энары. Невосполнимые утраты продолжали мучить мужчину: и те, которых он не мог предотвратить, и те, в которых был виноват сам. Например, развод.

Андер и Амелия познакомились в начале нового тысячелетия. Они встретились на семинаре по криминологии: он – как полицейский, она – как психолог. Через два года поженились. Креспо называл эту внезапную любовь «эффектом двухтысячных», потому что красота Амелии вывела из строя его волю – так, как, по прогнозам, должно было вывести из строя компьютеры по всему миру в 2000 году. Андер был безумно влюблен в нее и тогда, и сейчас, но изменить уже ничего нельзя – ему не вернуть тех чувств, что были между ними. Он сам их похоронил.

Проблемы начались, когда его повысили до инспектора. Андер проводил на работе целые марафоны по разбору пылившихся у него на столе дел, тогда как семье доставались лишь крохи его времени. Так получилось, что «висяки» раскрывались с той же скоростью, с какой их брак рассыпался на части. В конце концов они решили, что будет лучше, если Амелия и Амайя переедут в Сан-Себастьян.

Звук автомобильного клаксона вернул бесцельно бродившего по улицам мужчину в реальность. Перед ним был студент, который, смущенно подняв руку, извинялся перед водителем за то, что перешел улицу на красный. Парень споткнулся и уронил несколько книг на тротуар. Инспектор улыбнулся: неуклюжесть этого юноши напомнила ему о дочери, которая тоже всегда что-то роняла, когда нервничала.

Андер решил остановиться выпить кофе и заодно позвонить Амайе. Ему нужно было услышать ее голос.

– Привет, пап!

– Привет, малыш, как ты?

– Все хорошо, вся в учебе. У нас квалификационные экзамены в самом разгаре, – ответила Амайя.

Андер слышал приглушенные голоса и скрип стульев на фоне голоса дочери.

– Так удивительно, что ты звонишь. Что-то случилось?

– Разве отцу нужна причина, чтобы позвонить дочери? – нервно усмехнулся он. – Все хорошо, полный порядок, – солгал он, скрывая беспокойство об отце и тревогу, которую всколыхнули в нем воспоминания об Энаре. – Просто хотел тебя услышать.

– Ты забыл добавить «твой сопрано». Надо было сказать: «Хотел услышать твой сопрано». – Девушка залилась смехом. – Ладно, пап, я пошла, мне еще заниматься. Кстати, не забудь, что в этом году я приеду на Рождество к тебе, хорошо? Где-то двадцатого, чтобы отметить Санто Томас[16] с подружками из Бильбао.

– Отлично. На Рождество пойдем к дедушке. Мы еще обсудим меню, подарки и прочее до твоего приезда.

– Договорились.

– Слушай, Амайя… Как там мама? – спросил мужчина, понизив голос.

– Прекрасно, как всегда, не переживай. У нее есть Перу. – Она имела в виду нового мужа Амелии, «сноба-дурака», как любил называть его Андер. – А ты, похоже, все еще один… Насколько я знаю.

– Вовсе не один. Не забывай о Горритчо.

На другом конце линии фыркнули.

– Он не в счет! – возмутилась она. – Ладно, пап. Люблю тебя. До скорого.

– Я тоже тебя люблю, малыш. Пока.

Андер положил трубку и продолжил пить кофе, погруженный в свои мысли. Он наблюдал за прохожими, сновавшими под арками здания: у каждого из них своя жизнь, своя история, свои раны, что нужно залечить, и свои люди, с которыми можно разделить радость, за которых стоит побороться. Он сделал последний глоток, оплатил счет и направился к парковке.

Когда он уже собирался войти в лифт, раздался звонок.

– Слушаю, Альдай.

– Здравствуйте, шеф. Поиски Эктора Веласкеса результатов не принесли. Он растворился, словно призрак.

Андер попросил агента проверить базы данных в поисках информации о заключенном, сбежавшем из психиатрической клиники Ордуньи. Существовала вероятность, что имя Веласкеса всплывет в какой-нибудь транзакции или записях отелей и аэропортов.

– Ты проверил базы других подразделений?

– Да, я разговаривал с ОТП. Они провели поиск, подключив все доступные: государственную полицию, автономную, местную, Интерпол, страховые службы, муниципальный реестр, налоговую, гражданские, коммерческие и имущественные реестры… буквально все. Ни одного совпадения. Он будто испарился.

– Эктор по профессии актер. Он мог сменить имя и остаться в Испании или – кто знает – сразу же после побега покинуть страну, – сказал Андер. – Объяви его в национальный и международный розыск, Альдай. И пусть Торрес отправит Красное уведомление в Интерпол.

Красные уведомления, или Red Notices, – это ордера на розыск и арест преступников, которые отправляются в Международную полицию. Та, в свою очередь, передает их полицейским службам двухсот стран-участниц.

– Есть, шеф. Кстати, как прошла встреча со вдовой Эрмосо? – спросил агент.

Инспектор сел в машину и закрыл дверь.

– Она не сказала мне ничего нового.

Он завел машину и выехал на дорогу. Из-под колес проезжающих автомобилей разлеталась вода. Андер решил просто покататься по городу. Он всегда так делал, когда нужно было подумать и привести мысли в порядок. Иногда он ограничивался короткой поездкой, а порой он мог часами колесить по улицам, меняя уютный свет и асфальт города на пыльные проселочные дороги.

Сейчас ему это было нужнее, чем когда-либо: смесь своей и чужой боли, гнев и тоска сжимали ему грудь; отчаянно хотелось кричать. Он доехал до вершины горы Арчанда и остановился на смотровой площадке, с которой открывался вид на весь Бильбао. Выйдя из машины, мужчина оперся на потрепанную временем деревянную ограду и закричал. Он кричал, пока не остался без голоса.

Роли. Эти чертовы роли, которые пытаются управлять обществом, будто божественное предписание. Роли, связанные с полом, социальным классом, религиозными убеждениями… Роли, роли и снова роли. Стереотипы, сковавшие тех, кто считает, что будущее предопределено заранее и их воля ничего не может изменить. Именно против этих условностей Мирен боролась всю свою жизнь.