День зимнего солнцестояния

– Вы имеете в виду заключенных? – спросил Андер.

– Заключенных? Нет, с прошлого года таких здесь больше нет, – ответил Хайме, опустив взгляд в пол.

Двери лифта открылись, и они вышли в мрачный холл мансарды. Эскурса уверенно направился к концу коридора.

– Договор с государством истек, и его не продлили. В прошлом году у нас содержались только двое заключенных, чей срок подходил к концу.

– Мне нужно поговорить с ними, – немедленно заявил инспектор, но исполняющий обязанности сглотнул слюну и покачал головой.

– К сожалению, случился ужасный пожар, который уничтожил левое крыло – в нем у нас был оборудован тюремный блок. Один из заключенных сгорел заживо вместе с двумя нашими санитарами. Это было ужасно! – с сожалением произнес мужчина.

Вытащив ключ из массивной связки, висевшей на поясе, он открыл дверь из красного вишневого дерева, на которой поблескивала золотая табличка с надписью «Директор».

– Пожар? – удивился Андер, следуя за Хайме. – Я не заметил никаких следов на фасаде.

– Неудивительно. Восстановительные работы начались незамедлительно, – ответил Эскурса. – Чтобы вы понимали, пожар случился в ноябре две тысячи восемнадцатого, а уже к январю две тысячи девятнадцатого реставрация была завершена. Пациенты – наш главный приоритет. Такова политика учреждения. Мы не хотим, чтобы что-либо отвлекало их и сводило на нет прогресс, достигнутый в ходе лечения.

– А что стало со вторым?

– Простите?

– Вы сказали, что заключенных было двое. Один сгорел заживо, а что случилось с другим?

Хайме Эскурса включил свет в кабинете и подошел к столу. Его пальцы нервно забарабанили по столешнице. Он сглотнул и бросил взгляд в одно из высоких слуховых окон.

– Второй сбежал. Мы так и не выяснили, как именно. Скорее всего, он воспользовался суматохой, постоянным движением машин и сумел незаметно спрятаться в одном из пожарных грузовиков.

– Могу я взглянуть на личное дело этого человека?

– Инспектор, как вам наверняка известно, медицинское досье любого пациента подпадает под действие закона о врачебной тайне. Я не могу его вам показать без соответствующего судебного постановления, – ответил Эскурса, скрестив руки на груди. – Боюсь, в этом вопросе я вынужден быть непреклонным.

– Справедливо, понимаю.

Креспо достал мобильный и набрал свой домашний номер.

– Что вы делаете? – нервно спросил мужчина.

– Звоню в редакцию «Эль Коррео». У меня там есть приятель журналист, он от такой новости с ума сойдет. Пожар с тремя жертвами и побег психически больного заключенного? Сенсация! Пахнет материалом для первой полосы.

– Подождите, подождите, инспектор, – запричитал Эскурса, складывая руки, словно в молитве. – Мы же не собираемся быть святее Папы Римского… – продолжил он, спешно отпирая один из шкафчиков, чтобы достать из него дело. – В конце концов, сейчас главное – найти Глорию, верно?

Эскурса открыл папку и развернул так, чтобы Андер мог ее изучить.

– Эктор Веласкес. Гражданин Мексики, проживал в Сисеро, Кантабрия. Убил жену и троих дочерей, – рассказал врач. – Профессиональный актер, он был приговорен к высшей мере наказания. Однако судья посчитал, что на момент убийства Эктор был невменяем, и постановил, что свой срок он должен отбывать не в тюрьме, а в психиатрической клинике. В нашей.

– Что заставило судью прийти к такому выводу?

– Экспертиза трех независимых психиатров. Все сошлись во мнении, что у Эктора множественное расстройство личности. Он утверждал, что некий внутренний голос заставил его убить семью вопреки собственной воле. Со слезами на глазах он молил о помощи, потому что не мог противиться приказам этого голоса.

Эскурса потер виски. Было очевидно, что разговор дается ему непросто.

– Могу я получить копию дела?

– Разумеется, сейчас распечатаю.

– Благодарю. Но прежде хочу задать еще один вопрос. У Глории были враги?

– Насколько я знаю, нет. – Хайме задумался, прежде чем ответить. – Глорию здесь уважают и любят. Она всегда находит доброе слово для каждого пациента, знает всех по именам. Они ее просто обожают. Как бы странно это ни звучало, но мы здесь словно одна большая семья.

– В этом я не сомневаюсь, но, как известно, у каждой семьи есть свои тайны. – Андер слегка улыбнулся. – Она сама разбирала свою корреспонденцию?

– Да, конечно. Почему вы спрашиваете?

– Не припоминаете, получала ли она когда-нибудь конверты с деньгами?

– Что вы, боже упаси! – возмутился Эскурса. – Мы уважаемая организация, инспектор! Нам нечего скрывать. Все финансовые операции проходят строго по официальным каналам и исключительно в рамках закона. Никаких махинаций, никаких темных схем.

– Понимаю. Надеюсь, вы тоже понимаете меня, сеньор Эскурса. Мы рассматриваем все возможные версии, чтобы выяснить, куда пропала Глория. Как вы сами сказали, ее поиски – наш главный приоритет, – ответил Андер, вспоминая тело в Олабеаге.

Исполняющий обязанности тут же успокоился.

– Вы правы, инспектор. Мы все хотим, чтобы она скорее нашлась.

Педро Гардеасабаль успел опросить уже с полдюжины медработников, когда к нему подошел мужчина с безупречной осанкой, облаченный в длинный, идеально выглаженный белый халат.

– Доктор Рохо, к вашим услугам. – Он глубоко поклонился. Это было слишком даже по самым строгим канонам этикета.

– Инспектор Гардеасабаль, – тот склонился в ответ, но не так сильно, опасаясь пробить пол головой.

– Вас уже познакомили с моими пациентами? – спросил доктор, широким жестом обводя наполненный людьми просторный зал.

– Пока не имел такой чести.

– Ну как же так. Какое непростительное неуважение! – возмущенно воскликнул Рохо. – Позвольте представить вам некоторых из них.

– Разумеется.

Они подошли к столу, за которым мужчина лет сорока старательно разбирал с помощью маленькой отвертки портативный передатчик.

– Здесь у нас Серафин. – Доктор положил руку на плечо мастера. – Он настоящий гений электроники. Нет устройства, которое он не смог бы починить. Радио не работает – Серафин починит; телевизор не включается – Серафин починит; кофеварка плохо фильтрует кофе – Серафин починит. Серафин все чинит, правда, дружище?

– Конечно… доктор, – ответил Серафин, глядя на него поверх толстых очков для близи. – Кстати, сеньор, хотите, я проверю ваш мобильный телефон? Иногда они излучают слишком много электромагнитных волн и требуют поляризации материнской платы для их регулировки, – обратился он к Гардеасабалю.

– Нет, спасибо, Серафин, я готов нести этот риск, – ответил тот. – Но возможно, вы мне поможете с другим вопросом. Расскажите мне о вашем директоре.

– О Глории? Она само очарование, – ответил Серафин.

– Это правда, инспектор, Глория очень добра ко всем нам… к пациентам, – сказал Рохо.

– И у нее никогда не было конфликтов с пациентами или сотрудниками? – спросил Педро.

– Нет, никогда. Правда, ходили слухи, что у нее были сложности с одним из заключенных, но это все, что я могу сказать. Узники никогда не пересекались с остальными пациентами. Почти все время те проводили взаперти в своем крыле. Только раз в год их выпускали на сцену, когда они устраивали для нас театральное представление. Я только знаю, что их было двое: латиноамериканец и еще кто-то. О последнем мы почти ничего не знаем, но он казался безобидным. А вот другой… В нем чувствовалась такая ненависть, что каждый раз, встречаясь с ним взглядом, я невольно опускал глаза в пол.

– Неужели даже врачи с ними не контактировали? – с легкой улыбкой уточнил Гардеасабаль.

Доктор уже собирался продолжить свою импровизированную экскурсию, не уловив скрытой иронии в словах инспектора, как вдруг двери лифта разъехались в стороны, из кабины вышли Андер и Эскурса. Креспо, встретившись взглядом с напарником, едва заметно кивнул в сторону выхода.

– Приятно было познакомиться, доктор. Надеюсь, если мне доведется сюда вернуться, мы снова увидимся. – Гардеасабаль протянул ему руку.

– А вот я надеюсь, что вам не придется возвращаться, – произнес Рохо с презрением. – Здесь полно психов!

– Никогда раньше не слышал об этой психиатрической клинике, – признался Андер, когда они уже сидели в машине. – Странно все это, будто они подпольно работают. Напомни мне попросить Альдая проверить данные о ее попечительском совете, администрации и руководстве. Хочу знать, кто сидит на вершине этой пирамиды.

– Понял, шеф. – Гардеасабаль сделал пометку в блокноте.

На обратном пути Креспо решил сесть за руль сам. Он был уверен, что его сердце не выдержит еще одной «потрясающей» поездки с Педро. Разумеется, Гардеасабалю это не понравилось, но спорить он не стал. Субординация есть субординация.

– Теперь мы знаем о Глории гораздо больше. Все описывают ее как образцовую, безупречную женщину. И все же что-то тут не вяжется, – задумчиво произнес Андер. – Перед возвращением в Бильбао заглянем еще в одно место.

– В какое? – удивленно спросил Гардеасабаль.

– Сейчас увидишь.

– Как скажете, господин загадка, – проворчал мужчина и поплотнее закутался в куртку.

Спустя четверть часа они припарковали патрульную машину на стоянке у истока реки Нервион – том самом месте, где у Глории была назначена встреча в день исчезновения. Андер достал из кармана пакетик с запиской, найденной вместе с деньгами в конверте в кошельке, и передал его Гардеасабалю. Тот внимательно изучил послание, затем с недоумением посмотрел на напарника.

– Откуда это у тебя?

– Помнишь, вчера утром я разговаривал с Горкой Бланко перед тем, как его выпустили?

– Да. У него было железное алиби. Чист как слеза.

– К убийству он не причастен, здесь согласен. Однако насчет кошелька он нам солгал, – сказал Андер. – Он припрятал конверт с пятью тысячами евро в трусах. А еще вот эту записку – он достал ее из бумажника женщины.

– Да чтоб его!.. – выругался Гардеасабаль, с силой ударив по приборной панели. – Пусть только мне попадется, я ему устрою!

– Не стоит, брось. Ты и так на нем живого места не оставил. Ты ведь знаешь, что я не одобряю такие методы в своей команде?

– Знаю, Андер. – Инспектор опустил взгляд. – Мы уже говорили об этом. Я работаю над этим с психологом.

– Надеюсь. Логика и наблюдательность дают куда более ценные результаты, чем запугивание и грубая сила. Этот стиль старой школы, дух «свинцовых лет» не по мне, и ты об этом знаешь.

– Понял, шеф.

Креспо решил сменить тему.

– Думаю, именно Н9 назначил ей здесь встречу. – Он указал на просторную парковку, где в этот момент стояло всего пять машин. – В записке говорилось о дополнительных деньгах для директора. Грязных деньгах, без сомнения. Не знаю как, но жертва и убийца были связаны. Нам нужно понять, в чем именно заключалась эта связь.

Вечерело, солнце постепенно скрывалось за горизонтом. Инспекторы взяли в руки фонарики и направились к припаркованным автомобилям. В нескольких из них сидели парочки, приехавшие, чтобы шептать друг другу все те слова, которые не могли произнести в присутствии родителей. В двух других они заметили в салоне детские кресла.

«Наверное, это машины туристов», – подумал Андер и сразу же вычеркнул их, ведь у Глории не было детей. Оставался только один автомобиль в самом дальнем углу, противоположном от того, где остановились они.

– На какой машине ездила Глория? – спросил Креспо.

– Кажется, Альдай говорил про какой-то «Опель», но точную модель не помню.

Они подошли к автомобилю. Это как раз был «Опель Астра» цвета синий металлик. Полицейские посветили фонариками на водительское сиденье.

– Ключ в замке зажигания, – заметил Андер. – Не трогай ничего голыми руками.

Инспекторы достали по паре одноразовых перчаток и попробовали открыть передние двери. Те оказались незапертыми, поэтому в салон они заглянули одновременно.

– Посмотри на руль, – сказал Креспо, подсвечивая верхнюю его часть, где были видны следы крови и волос. – Вызывай криминалистов. Пусть осмотрят машину прямо здесь, а потом эвакуатором доставят в наш гараж в Деусто.

– Ты уверен? Это уже выходит за рамки наших полномочий. Может, лучше сначала спросить у Торреса?

– Это наше расследование. И рамки наших полномочий определяют улики. Куда они нас ведут, там мы и действуем, – отрезал инспектор. – Теперь звони. Под мою ответственность. Я буду ждать рядом с машиной.

Отец Николас начал свой привычный и медленный подъем по семи ступеням лестницы, ведущей к главному портику церкви Сан-Антон. Сырая погода, как сегодня, превращала его хронический артрит в настоящую муку, и каждый шаг становился жертвой, крестом, который ему приходилось нести. Но он не мог подвести прихожан. В течение последних тридцати пяти лет он занимал должность настоятеля прихода, и его связь с верующими, которые каждое воскресенье приходили в церковь, чтобы услышать слово Божье, была нерушимой.

Николас приподнял сутану и подошел к огромной кованой черной калитке у входа в храм. Он оперся на металлический поручень, который облегчал подъем тем, кто, как и он, начинал ощущать тяжесть прожитых лет.

– Господи, даруй мне силы, – шептал он на каждом шагу, и его ледяное дыхание застывало в воздухе над ступеньками.

Внимание священника привлекли несколько красных пятен. Он слегка наклонился, чтобы рассмотреть их получше. На последней ступеньке виднелись две больших капли крови. Заметив их, отец Николас сжал толстые губы в знак неодобрения.

«Опять наркоманы колются на лестнице», – подумал он. Мысленно отметил, что следует поговорить с епископом Бильбао о необходимости усилить охрану в городских храмах.

– Сегодня они колются у церкви, завтра разобьют одну из статуй, а послезавтра сожгут тут все, – пробормотал он. Ужаснувшись от мысли, что это предположение может стать реальностью, священник быстро перекрестился. Успокоившись, достал из внутреннего кармана связку ключей от церкви.

Отец Николас оперся рукой на один из прутьев калитки, и, к его удивлению, створка поддалась. Он обернулся и окинул взглядом окрестности. Вокруг царило спокойствие – иначе и быть не могло в шесть утра в воскресенье. Ни души.

Он толкнул калитку посильнее, распахивая настежь. Священник осмотрел главный портал в поисках повреждений.

«Проклятые вандалы, – подумал он. – Что вы тут творили?»

Сводчатый атриум казался нетронутым. Николас поднял взгляд и с благодарностью поклонился фигурам святых Петра и Павла, охраняющим вход. Однако на полу обнаружились еще три капли крови, ведущие к портику. На мгновение он задумался о том, чтобы вызвать полицию, но почти сразу отбросил эту мысль: он никому не позволит себя запугать. С ним Господь. Господь и его любимый святой Антоний, покровитель церкви.

Мужчина наконец подошел к двери. Как он и предполагал, она тоже была открыта. Настоятель мягко толкнул ее и, сдерживая дыхание от страха, вошел в темноту храма.

– Кто здесь? – спросил он твердым голосом.

Ему ответило лишь собственное эхо, прокатившееся по венчающим нефы собора крестовым сводам. Священник почувствовал, как стук сердца отдается в висках. Пресвитерий был залит светом. У центрального алтаря, прислонившись к мрамору, сидел человек.

– Полиция уже едет! Не делай глупостей, сын мой! – крикнул он.

Не получив ответа, Николас двинулся вперед, осторожно огибая скамьи главного нефа. Время от времени он украдкой бросал взгляд на боковые капеллы, чтобы убедиться, что никто не прячется в темноте. Подойдя к главному алтарю, он встал на правое колено и перекрестился перед фигурой Христа, которая возглавляла ретабло[13] – прекрасный ансамбль, сочетающий живопись, скульптуру и рельефы, которому Николас молился с первого дня.

Следы крови вели к подножью алтаря, где сидел мужчина. Подойдя ближе, священник заметил, что брюки у него пропитаны кровью, а руки скрещены, будто в них что-то спрятано. Он осторожно преодолел оставшиеся четыре ступеньки.

И тут священную тишину храма разорвал крик чистого ужаса.

Мужчина был мертв.

5

– Так, чтобы никаких посторонних в церкви, только моя команда, криминалисты и судмедэксперты! – с порога приказал Андер. – Никаких зевак в радиусе пяти метров от ворот, всем все ясно?

Агенты кивнули и поспешили выполнить указания, пока первые ротозеи не начали толпиться вокруг храма. Этим холодным воскресным утром с берега залива поднимался туман и рассеивался над улочками, ведущими к историческому центру города.

– Кто убивает в воскресенье, – проворчал Гардеасабаль, когда Андер сообщил ему о преступлении в Сан-Антоне.

На входе в церковь Андер заметил первых любопытных, заглядывающих в окна. Шоу началось. Он поправил фуражку и решительно прошел через главный неф. Справа, на одной из скамей для молящихся, Педро допрашивал отца Николаса, на лице которого все еще читалась паника. Андер направился к пресвитерии. Вспышки фотоаппаратов освещали центральный алтарь и стену, прилегающую к главному ретабло. На ней можно было прочитать следующие числа: «95/219».

Инспектор встал рядом с одетыми в белые комбинезоны членами научно-экспертной группы, которые тщательно обследовали престол и прилегающие зоны в поисках улик. Как по линейке, они сантиметр за сантиметром, исследовали пространство от лестницы, ведущей к главному порталу, до главного алтаря.

Андер прибыл почти одновременно с первым нарядом, который откликнулся на звонок Николаса на телефон экстренной службы. Он не спал уже несколько часов, листая материалы дела об убийстве Глории Редондо, когда из штаба поступил вызов. Предварительный осмотр тела на месте преступления подтвердил: Н9 вновь оставил свою жестокую «визитную карточку».

Осмотр продолжился в окрестностях церкви. Инспектор пытался понять, как убийца проник в храм и как смог донести тело до алтаря. Следы на замках свидетельствовали о взломе. Ступеньки не позволили бы убийце воспользоваться тележкой или другим вспомогательным средством передвижения. Значит, H9 пришлось тащить труп от места парковки фургона на плечах. По пути из тела капала кровь, оставляя за собой алый след.

Хавьер Гамбоа уже десять минут ползал на коленях у алтаря, осматривая жертву. Он исследовал раны, слегка поднимал и сдвигал тело в стороны, потом возвращал его в исходное положение. Проверял карманы, раскладывал вещи по пластиковым пакетам для улик, кивал, качал головой, тяжело вздыхал.

Инспектор Креспо предпочел оставаться в тени, наблюдая за мастерством судебно-медицинского эксперта.

– Андер, подойди, пожалуйста, – попросил тот.

Мужчина присел слева от тела. Хавьер вытер уголком халата пот, который заливал ему очки.

– Держи, – сказал он, передавая коллеге черный бумажник. – Похоже, в этот раз убийца проявил любезность и сам сообщил нам личность жертвы.

Андер открыл его и достал удостоверение личности. Даже от такого простого действия по просторным нефам разлеталось гулкое эхо, отскакивало от сводчатых потолков и превращало священное пространство в огромный резонаторный ящик. В таком малейший шум приобретал мистическую окраску.

– Виктор Эрмосо, пятьдесят шесть лет, проживает в Бильбао, – прочитал Андер. – Здесь также есть членская карта Общества Бильбао, – сказал он, копаясь в боковых кармашках.

– Умер около шести-восьми часов назад, где-то в полночь. Похоже, его тоже задушили, как и первую жертву. Но в этот раз, скорее всего, с использованием какой-то веревки или удавки, – предположил Гамбоа.

Андер посмотрел на багровую линию, огибающую шею жертвы выше кадыка.

– Что это у него в ладонях? – поинтересовался он.

Покрытые кровью руки Виктора Эрмосо лежали у него на коленях одна на другой. Казалось, он что-то сжимал. Гамбоа слегка раздвинул их и подозвал одного из фотографов, чтобы тот сделал несколько снимков.

– Пенис и яички. Полный комплект, – отметил судмедэксперт. – Виктор был кастрирован, вероятно посмертно. По крайней мере, я на это надеюсь.

– У Н9 появляется свой почерк: жестокие увечья, – сказал Креспо, осматривая кровавый трофей.

– Да, но нанесенные только после убийства. Не знаю, имеет ли это значение. Кстати, он опять оставил нам послание во рту жертвы.

Гамбоа достал из своего чемоданчика маленький пакетик с уже развернутым куском бумаги и передал его Андеру.

– «Мужчины у меня превратились в женщин, а женщины стали мужчинами. H9».

Андер и Гамбоа обменялись удивленными взглядами.

– Еще одна загадочная фраза, – пробормотал инспектор.

– Повторное граффити он также оставил. – Гамбоа указал на числа в верхней части алтаря. – Будем надеяться, что там, где бессильна наука, поможет Господь. – Он посмотрел на распятие, занимавшего центральное положение в композиции ретабло.

Андер покачал головой.

– Я давно в Него не верю.

Судмедэксперт улыбнулся и снял перчатки.

– Я тебя понимаю. Но согласись – люди верят в то, во что верят, потому что им это нужно. Мы должны с уважением относиться к любым религиозным учениям, помогающим нести то невыносимое бремя кажущегося легким бытия.

– Конечно. Однако проблема возникает, когда несогласие с их верованиями может стоить тебе жизни. – Андер спрятал пакетик с запиской в карман. – Ты закончил?

– Да, здесь все, – ответил Хавьер, церемониально складывая весь свой инструментарий в чемоданчик.

– Тогда угости меня сигареткой, пока ждем дежурного судью.

– Я думал, ты бросил курить, – удивился мужчина.

– Вини в этом Н9. Из-за этого ублюдка у меня опять легкие смолой покроются.

И он направился вместе с судмедэкспертом навстречу утреннему свету, сочащемуся сквозь портал церкви Сан-Антон.

Андер бросил взгляд на наручные часы. Семь утра. Он целый час бегал с Горритчо по окрестностям горы Кобетас. В свои сорок восемь он уже не был так быстр и вынослив, как в юности, однако форма все еще позволяла часами носиться за неугомонным псом по диким тропам.

Он тщательно отряхнул кроссовки о коврик и снял их, прежде чем войти в дом. Насыпав Горритчо щедрую порцию корма, мужчина поднялся к себе, чтобы принять освежающий душ.

Он включил музыкальный центр и запустил диск, который был в плеере: «The River» Брюса Спрингстина. Бросил в корзину для грязного белья два килограмма только что снятой пропитанной потом одежды и сунул ногу в душевую кабину ровно в тот момент, когда Кларенс Клемонс заиграл на саксофоне первые аккорды песни «Sherry Darling», наполняя комнату праздничной атмосферой.

Вода обжигала кожу, но Андер решил сделать ее еще горячее. Он обожал это парализующее ощущение экстремальной температуры. Малейшее движение отправляло в мозг сигналы о том интенсивном жаре, которому подвергалось тело. Лучше всего было стоять неподвижно.

Он закрыл глаза, и мысли унесли его далеко. В другую страну, другой мир, другую жизнь. Он оказался в рёкане[14] в Киото, где они с бывшей супругой Амелией вместе наслаждались тем же обжигающим ощущением, тем же термическим экстазом, сидя в частном онсэне[15].

Мужчина инстинктивно потряс головой, пытаясь отогнать воспоминания.

«Эти времена ушли навсегда, Андер, – подумал он. – И виноват в этом только ты, чемпион».

Он вышел из ванной и надел синюю рубашку, которую ему подарила дочь, Амайя, на День отца, и подобрал под нее светлые джинсы. Погруженный в меланхолию, он включил трек «Drive All Night» и слушал его, пока одевался и наблюдал, как за окном медленно пробуждается город. Закончив приводить себя в порядок, он выключил музыку и отправился на работу.

В переговорной Четвертой группы царило оживление. Отвечая на каждый новый звонок, Альдай откидывал челку со лба.

Жители Бильбао переполошились. Появление двух жестоко изуродованных тел было исключительным событием для такого спокойного города. Периодически агент переставал делать записи в блокноте, откидывался в кресле и становился импровизированным психологом для какого-нибудь встревоженного старичка или напуганной девочки-подростка, которая боялась выходить на улицу после наступления темноты, зная, что убийца все еще на свободе. Арреги и Гардеасабаль, когда не бегали по связанным с расследованием делам, помогали ему, засучив рукава и самостоятельно отвечая на звонки перегруженных телефонных линий.

Рабочая доска постепенно пополнялась новыми фотографиями и другими данными двух жертв Н9: Глории Редондо и Виктора Эрмосо.

– Салют, ребята, – поздоровался Андер, входя в комнату. В руках у него был капхолдер с четырьмя стаканчиками горячего кофе.

– Приличный кофе, господа! – воскликнул Гардеасабаль. – Это не из «Эускарри», случайно? – Он имел в виду кафе в Деусто, где команда обычно завтракала.

– Откуда же еще, Гарде?

Передав напитки коллегам, он пристроился на краю стола. Горячий стакан согревал ладони, взгляд скользил по информации на доске.

В левой части – древо с информацией об убийстве Глории Редондо. Ветви-стрелки разбегались к выдержкам из отчетов, протоколам допросов, фотографиям места преступления и жертвы. Справа Арреги работал над оформлением второй части – под официальной фотографией Виктора Эрмосо он разместил другую, более гротескную, с изображением тела. Лишь склоненная голова спасала полицейских от встречи с выражением ужаса, застывшего в его глазах.