7 Чакр Земли. Уезжать, чтобы вернуться

Внезапно Рия услышала чужие шаги в коридоре, дверь немного приоткрылась, впуская в комнату тонкую дорожку света и разрывающий тишину комнаты хохот, который рикошетом отбивался от стен, пронизывая каждый сантиметр пространства. Рия уткнулась лбом в холодный пол, чувствуя, как всё ее тело парализует ядовитый страх.

Ночь в Таиланде душила жарой так, что даже сон на полу не спасал. Прежде духота являлась единственным объяснением странных сновидений, которые всё чаще и чаще посещали Рию ночью. Но теперь она начинала убеждаться в том, что сны несли скрытый смысл. Странно тот, что просыпаясь, она не помнила деталей привидевшегося. Сон испарялся, оставляя после себя лишь горький вкус уходящей ночи и жалкое предчувствие того, чему суждено свершиться.

Рия стояла в ванной, окатывая лицо водой, стараясь смыть с себя липкое ощущение от кошмара. Все дело в том, что подобные сны ей не приходилось видеть никогда прежде, и речь идет не о кошмарах или просто неприятных снах, все дело в ощущении присутствия, которое вызывали эти сны. Скорее даже отсутствия, словно бы она не спала ночь на матраце, а находилась именно в том самом зале, слышала запах, видела тот желтоватый тусклый свет. Возмутительно с точки зрения здравого смысла, но она находилась там, дышала цитрусовыми благовониями! Рия бросила очередную пригоршню воды в лицо и возвратилась в комнату, укладываясь на пол, стараясь вновь заснуть.

Прежде утро заставало Рию где-то в 8 или 9 утра. Влетало в комнату, щекотало светом, мяло простыни и целовало в щеки. Иногда оно пахло чаем, а еще чаще едва заваренным кофе, но не в Таиланде. Здешнее утро всегда начиналось внезапно и очень рано, беспощадно вторгаясь в комнату с рассветом, покалывая бока и пальцы, и настойчиво шептало: «Пора вставать, пора».

Прошло почти два месяца с тех пор, как зеленоглазая учительница приехала в храм. И с того самого дня переменам не было конца: она спала на полу на тонкой циновке, которую ей заботливо выдали настоятели, вставала с рассветом и шла со всеми монахами собирать подаяние, она следовала распорядку монастыря и посещала общие молитвы. Девушка каждый день убирала храм, помогала готовить обед, преподавала английский не только детям, но и взрослым, но изменений не происходило, и Осознания чакры не происходило.

С каждым новым днем Рия решалась на новую и новую аскезу, надеясь, что оранжевый свет все же прокатится сквозь неё освобождающей волной, развязав, наконец, тугой узел, который она уже несколько месяцев носила в себе. Она отказалась от кровати, от мяса, от кофе, от шоколада, от интернета, а потом и от внешнего общения. Ей пришлось целый час объясняться с лучшей подругой и мамой, рассказывая, почему она временно не может звонить, почему так мало спит, ест и почему живет чужой жизнью. И однажды, устав от допросов и объяснений, она просто отключила телефон.

В том то и дело, что подходящего объяснения всему происходящему не находилось до того самого дня, пока Суван не застал ее в Боте. В тот день Рия пришла немного подумать. Она уже давно сидела на полу, ноги затекли, покалывая в икрах. Она не обращала внимания, рассматривая статую Будды и вдыхая смешанный запах цветочных лепестков и благовоний, пропитавший каждый кирпичик здания. В этом месте даже статуи источали тончайший, присущий лишь этому месту, запах.

– Ты обеспокоена? – неожиданно спросил мужской голос за спиной.

– Немного, – призналась Рия, желая казаться как можно более бодрой.

– Чего ты ждешь?

– Чего я жду? – эхом ответила девушка, поворачиваясь к мужчине и окидывая его непонимающим взглядом.

– Да, Рия. Я образаюсь к тебе. Беспокойство – это несвершившиеся надежды. Вот я и пытаюсь узнать, что же тебя беспокоит. Тебе совсем скоро возвращаться домой.

– Так и есть. Просто, понимаешь… Я чувствую, что ничего не меняется, а ведь я приехала сюда с другой целью. И еще меня злит то, что я каждый день стараюсь продвигаться вперед, чтобы осознать следующую чакру, а в итоге топчусь на одном и том же месте, – Рия глубоко вдохнула. – Суван, знаешь, я думала, что намного легче быть монахом, – призналась темноволосая девушка с улыбкой.

Старший монах рассмеялся и прошел в комнату, вслед за ним безмолвно вошел Тассна – его бессменный сопровождающий. За эти два месяца Рия так привыкла к нему, что ни одного разговора без его присутствия просто не представляла. Тот всегда безмолвно стоял за спиной Сувана, улыбался, часто тихо посмеивался или же, наоборот, сопереживал глазами.

Старший монах присел на свое место, взглянув в направлении Будды. Рия научилась понимать его, оставлять место для его молчания и угадывать оттенки его задумчивого взгляда. Он тоже привык к девушке, его тон изменился, фразы стали длиннее, а еще Рия поняла, что они перешли на «ты», и это придавало их разговорам неосязаемую легкость.

– Ты знаешь, как происходит Осознание?

– Нет, – честно призналась Рия, понимая, что совсем об этом не думала.

– Ты знаешь, где и в какой момент оно должно произойти?

– Нет, – вновь произнесла девушка, удивленно глядя на Сувана.

– Тогда почему тебя беспокоит, что все идет неправильно, разве ты знаешь, как именно должно быть? – и старший монах растянул уголки губ в своей любимой хитрой улыбке, пристально глядя Рие в глаза и приподнимая подбородок.

Рия оглянулась на Тассну, который, сидя в углу, улыбался ей в ответ.

– Я просто хотела, чтобы все произошло быстрее, – нашлась что ответить зеленоглазая.

– Это промедление происходит лишь для того, чтоб ты побыла наедине с собой. Это и есть медитация, Рия.

– Я думала, медитация – это пятиминутное расслабление под музыку…

– Нет, Рия. Не это! И не просиживание часами на коленях и долгие молитвы! Я говорю об истинной медитации не из эгоизма, а о способе узнать себя.

– Мне это сложно дается, должна признаться. Если душа человека – потемки, то моя – кромешная тьма, а в фонарике закончились батарейки.

– Рия, самопознание – это словно переход сквозь шторм, – и Суван сделал задумчивую паузу перед тем, как продолжить. – Жизнь монаха совсем непростая, ведь он работает над тем, чтобы освободить свое сердце для любви и мира.

– А я что?! Я тоже над этим работаю. Просто… Суван, как только мне кажется, что мне это удается, всё начинает валиться из рук, – девушка опустила глаза, избегая своего собеседника.

– Жизнь обладает характеристиками дыхания – она заходит наверх и вновь падает. Давай выйдем на секунду, – произнес Суван.

Он встал, поклонился Будде, сложив ладони у лба, и вышел из Бота. Рия поднялась, совершив тот же ритуал, и вышла за мужчинами на улицу. Ей не разрешали заходить и выходить из Бота одной, её всегда должен был кто-нибудь сопровождать.

Семь колонн на входе всё ещё действовали на неё оглушающее – девушку покачивало из стороны в сторону каждый раз, когда следовало выходить. Зачастую с ней ходил Тассна, её безмолвный телохранитель. Он лишь иногда заглядывал в зал, чтоб удостовериться, всё ли в порядке, а потом ждал Рию на выходе. Иногда ему всё же приходилось подхватывать её под локоть и стаскивать с крыльца, потому что головокружение сковывало болью до темноты в глазах.

Но Рия всё равно возвращалась в Бот: он работал, словно лакмусовая бумажка, объясняющая, происходит ли реакция. Она ежедневно посещала молитвы, но ничего не менялось. Прекратила внешнее общение, ела по звону колокола из подаренной ей тарелки, сыпала оранжевые лепестки у домика с призраками, но нет, нет и нет. Семь колонн продолжали твердить, что она идет по неправильному пути, подставляя девушке подножки всякий раз, когда она выходила на порог.

Рия подошла к дверному проему, настраиваясь проскочить как можно быстрее. Внизу уже стоял ожидавший её Тассна, неподалеку на траве сидел Суван, глядя на безмолвную сцену. Рия решительно пошла по направлению к выходу. Она даже на секунду замедлила шаг, потому что подумала, что в этот раз всё идёт нужным образом. Ступая по крыльцу Бота, она проходила колонну за колонной. Чувство легкой уверенности щекотало внутри, улыбка коснулась ее губ, она шагнула вперёд, глядя на сидящего поблизости старшего монаха, который, не мигая, следил за ней, поддерживая взглядом.

Между тремя последними колоннами Рия услышала оглушительный выстрел. Стреляли в её голове. Внезапно ноги подкосились, виски сдавило болью, перед глазами упал темный занавес. Рия видела себя со стороны, свое собственное тело в падении, невероятно долгом, что она даже могла бы отследить его по кадрам. Неожиданно сильные руки подхватили её, стащив с крыльца Бота. Рия приоткрыла глаза и посмотрела в лицо Тассне: на его лбу выступила испарина, в нескольких метрах от них стоял Суван. Его напряженное лицо пронизывали беспокойство и другое странное чувство. Рия никак не могла понять, что же именно скрывали его тяжелый взгляд и нахмуренные брови.

– Вишневое дерево зацветает только весной, Рия. Обнажая свои лепестки зимнему ветру, оно рискует замерзнуть. А передержав до самого лета, может потерять весь цвет из-за знойного солнца, – медленно проговорил слово за словом старший монах.

– Я всегда думала, что Время – это нечто вроде древнеримского Бога Темпуса, его можно задобрить и можно разозлить. Вот я и приношу жертвы, надеясь, что оно побежит быстрее.

– Даже если ты будешь сидеть на траве, закрыв глаза, и ничего не делать, весна всё равно наступит, – слегка улыбнулся Суван, качая головой, тем самым как бы отрицая слова Рии.

Он осторожным движением засунул руку в свою оранжевую тивару, выудив оттуда маленький мешочек. Рия знала, что их одеяния на самом деле очень даже практичны, и уже давно подозревала о наличии внутренних карманов. Она с любопытством глядела на своего наставника, ожидая, что тот вытащит оттуда нечто символическое: цветок лотоса, деревянные руны, передаст ей китайское печенько с мудростью дня. Раскрыв маленький мешочек, Суван достал оттуда… Рия не могла поверить своим глазам – сигареты и зажигалку!!! Он протянул сигарету Тассна, а затем подкурил и сам.

– Ты куришь?! – возмущенно задала вопрос девушка. Надежда на мистические руны рушилась на глазах.

– Да, а почему бы и нет? – спокойно произнес старший монах, затягиваясь вновь. – Хочешь? – и он протянул Рие приоткрытую пачку.

– Спасибо, я не курю, – отрезала Рия, всё ещё возмущаясь подобной наглостью. – Разве ты..? – уже начала было девушка и придержала вопрос, так и желавший сорваться с губ.

– Продолжай, – довольно произнёс Суван, выдыхая облако дыма в сторону. – Разве ты, серьезный и мудрый старший монах, можешь курить в монастыре? – и маленькие смешливые морщинки окружили его улыбающиеся глаза. – А знаешь что? – вновь спросил он, подумав и сделав очередную затяжку. – Могу.

Его довольная улыбка напоминала двойную весеннюю радугу. Рия смотрела на двух лысых монахов с миндалевидными глазами, которые картинно потягивали свои сигареты, всё еще игриво поглядывая, шокирует ли их спутницу подобная выходка или уже нет. А Рия громко хохотала, закрывая глаза рукой, и повторяла нарочито низким, будто мужским голосом Сувана: «Могу, могу, могу».

«Конечно же, может, – думала она. – Может, так же, как храмовые дети могут гонять в футбол и сражаться за право сесть за первую парту в её классе. Может, так же, как и призраки могут жить в маленьких домиках и пить „Фанту“, может, как прекрасный лотос, умеющий распускаться с рассветом в самых грязных водах…»

– Вы очень любите жертвовать собой, – произнес Суван, выпуская очередное облако дыма в сторону.

Рия вопросительно приподняла брови, восприняв фразу своего собеседника достаточно лично.

– Я не имел в виду, вы – женщины, – продолжил он свою мысль. – Я говорил о вашей религии. Пойми меня правильно, я уважаю религиозные взгляды всех в этом мире, но никогда не пойму это странное преклонение перед жертвой.

– Ты хочешь сказать, что Христос – это жертва? – побледнела Рия от подобного вопиющего обвинения.

– Его жертва мне понятна, и, безусловно, она бесценна, но в этом-то и суть.

– Суть нашей религии?

– Нет. Суть религии, в целом. Религия – это фундамент, формирующий наше сознание. Оттого ты и думаешь, что аскезы приближают тебя к духовному, ведь ты много лет смотрела на фигуру страдающего человека, в тело которого вонзили гвозди. Но так ли это на самом деле? Или ты просто напоминаешь сама себе фигуру распятого Иисуса, когда приносишь очередную жертву?

Суван говорил без обвинений, без желания обидеть или просто показаться мудрее, но его вопрос задел Рию пулей, пролетевшей между ребер.

– Знаешь, я не глубоко православная, но что-то в этом есть, – задумчиво произнесла Рия, рассматривая дым от сигареты, таявший на глазах.

– Я просто интерпретирую твои слова, – уверенно произнес старший монах. – Получается, что по-твоему жертва всегда приносится во благо. Только это не всегда так.

Рия посмотрела на молчаливого Тассна, который кивал головой, соглашаясь с Суваном, и медленно выпускал губами дым. Она догадывалась, что старший монах говорил о себе, но не догадывалась, о какой именно жертве велась речь.

– Мы все еще говорим обо мне?

– Знаешь, – продолжил мужчина, прерывая полет мыслей Рии. – После смерти Каравек я поклялся, что больше никогда не притронусь ни к одной женщине.

– Во имя её памяти?

– Во имя искупления, – глухо ответил Суван. – Я просто хотел хоть как-то отплатить ей за ту жертву, которую она принесла ради всех нас. Вот только прошло время, а легче мне не стало, потому что она лишилась жизни, а я – жалких прикосновений к женскому телу.

Рия отрицательно покачала головой. Еще в университете ей приходилось читать одну статью, в которой говорилось, что прикосновение – это одна из первичных потребностей ребенка. Мы рождаемся на свет с непреодолимым желанием пробовать, щупать, трогать, делиться своими эмоциями через тактильные ощущения. А Суван просто взял и отрезал себя от этой огромной части мира. Весьма нелегкая аскеза, и далеко не глупая, Рия в этом не сомневалась.

Старший монах отвел задумчивый взгляд, потушил сигарету о землю и положил окурок в коробку, которую уже заботливо подставил Тассна. Его взгляд потускнел, и он быстро отвернулся, чтобы избежать взгляда пристально изучавших его зеленых глаз.

– А знаешь, что самое отвратительное во всем этом? Что я сам себя не понимаю. Я прошел долгий путь перед тем, как стать монахом, и принял все свои тяжелые мысли, осознал причину своего обета. Но когда Нари роняет тарелку с лепестками, мне хочется просто подать ей эту тарелку, а я не могу. Или когда ты падаешь навзничь на входе в Бот, а я не могу предложить тебе даже руки! – его голос нарастал и становился более взволнованным.

– Суван…

– Да, Рия. Да! Когда женщины, которые встают в несусветную рань, приносят нам еду и деньги каждое утро, а я не могу завязать оберегающие браслеты на их руки! Вот тогда я презираю себя. И именно тогда я спрашиваю, во благо ли мой выбор или это все-таки расплата?

Монах приложил руки к губам, закрыл глаза и стал шептать мантру тихо на тайском, его молчаливый спутник втянул голову в плечи и стал покачиваться из стороны в сторону, в такт словам своего друга.

Рия позволила им закончить и затем осторожно произнесла:

– Суван, я бы хотела, чтобы ты знал, что ты стал для меня очень дорогим другом. И Тассна тоже, – тут же добавила Рия, поймав на себе вопросительный взгляд телохранителя, который тут же улыбнулся и кивнул, услышав своё имя.

– Ты тоже стала нашим хорошим другом, Рия, – сдержанно произнес старший монах.

– В таком случае, – произнесла девушка, вскакивая на ноги, – мы закончим разговор как друзья, а не как духовный наставник и его ученица. Не нравоучениями, а добрыми дружескими советами.

Мужчины переглянулись и кивнули в знак согласия, предлагая девушке продолжить.

– Так вот что я думаю. Каравек не приносила себя в жертву, она преподнесла вам дар, даже если лишилась жизни. А вы отталкиваете его, тем самым обесценивая. Так же, как и Христос подарил свою жизнь во имя спасения человечества. Хотя символ этого дара – распятый на кресте мужчина – это действительно страшно, – согласилась Рия.

– Продолжай…

– Потому, мой дорогой друг, ты должен понять, имеет ли смысл твой отказ от прикосновений, в первую очередь, для тебя самого, и если ответ – «да», то ты все делаешь правильно. А если же ответ «нет», то обратный путь есть всегда, – быстро проговорила девушка и резко замолчала, чтобы удостовериться, не слишком ли откровенным оказался её ответ.

Она взглянула, проверяя, нет ли явного протеста, понимая, что может продолжить, набралась храбрости для следующего вопроса:

– Суван, ты хотел бы мне что-то посоветовать напоследок? – заинтересованно спросила Рия, взирая на двух изумленных монахов.

– Да, – не растерялся Суван. – Я лишь хотел добавить, что жертва – это не в твоем стиле. – И, закончив фразу, он тут же развернулся и ушел в противоположном направлении, уводя с собой Тассна и тихо напевая мантру себе под нос.

«Мне, безусловно, нужно взять несколько уроков краткости», – пробормотала Рия, глядя на две удаляющиеся мужские фигуры в оранжевых тиварах.

Легкий ветер щекотал её пальцы, а трава – стопы. Рия закрыла глаза и стала считать секунды. Раз – и вдали зашумели дети, послышался отчетливый стук посуды. Дети и взрослые продвигались к площади и спешили разобрать тарелки. Два – и до неё стал доноситься запах белого риса и овощной похлебки. Три – и уже звонил колокол, приглашая всех на последнюю трапезу. Только Рия продолжала стоять неподвижно, не раскрывая глаз, а в голове её, словно тысячи лун, каждый звон сопровождался голосом Сувана, твердящим в такт колоколу: «Могу, могу, могу».

∞

Очередной день храмовой жизни спешил передать полномочия вечеру. Деревья неслышно шевелили листьями под крыльями легкого ветра. В небе возмущенно кричали птицы и медленно плыли облака. За спиной журчали небольшие фонтаны, под ногами шелестели тонкие травинки.

Рия сидела на скамейке в зеленой зоне монастыря, вдали от всех. Огромная территория позволяла находить места, где не было ни души, и сегодня она вновь уединилась, давая волю мыслям. К тому же она совсем перестала чувствовать себя одинокой, скорее стала осознавать, что остается наедине с собой. После очередного колокольного звона ничего нельзя было есть, но зато разрешалось пить, потому Рия вместе с другими монахами забирала заботливо приготовленный напиток в высокой чашке с трубочкой, уходила на холм с лавочками и устраивалась на одной из них, потягивая напиток через тонкую соломинку. Очередное удивительное открытие Таиланда – монахи, гуляющие по храму с напитком в руках. Им не хватало маленького зонтика, как для коктейля «Маргарита» и цветного сахара на ободке бокала.

Уходящий день оставлял за собой знойный шлейф. Девушка скрутила волосы в тугой жгут, подняла ноги на скамью и внимательно всмотрелась в небо. Облака расходились, словно занавес из белой органзы. Рия задержала дыхание, начинали транслировать закат. Этот фильм стал для нее ритуалом, не повторившись ни разу своими цветами и оттенками. Сегодня вечером свет разливался яркой ртутью над горизонтом. Её душа жадно требовала оранжевых ласк. Она находила их в срезанных цветах, монашеских одеяниях, призрачной «Фанте», в едва выглядывающих спинках золотых рыбок, живущих в фонтанах. Даже в тонких браслетах – оберегах, которые плели храмовые дети в свободное время, и, конечно же, в свете заката.

Когда солнце почти скрылось из глаз, оставляя на прощание яркую полосу, перерезывающую гладкую голубизну неба, Рия взяла свой пустой стакан и медленно направилась к выходу из храма. Минуя Бот, она увидела знакомую маленькую фигуру мальчика, очерченную светом фонаря. Это был маленький Випассна. Рия была уверена, что до отбоя оставалось совсем немного, и ей показалось странным, что малыш все еще на улице. Любопытствуя, чем же занят храмовый ребенок, девушка тихонько приближалась к нему. Випассна сидел, поджав ноги, у каменного парапета под прямым светом фонаря, где был единственный хорошо освещенный участок, и что-то писал. Рия наблюдала из-за спины, как мальчик старательно водил ручкой и бормотал что-то себе под нос. Каково же было её удивление, когда, заглянув через плечо, она увидела, что он пишет её задание.

«Давайте придумаем, что вы умеете и не умеете делать», – предлагала Рия на утреннем уроке. Затем она просила написать каждого 10 предложений, в которых дети должны были рассказать об этом, используя глагол «уметь». Она улыбалась, когда мальчики зачитывали ей свои предложения, уверяя, что они умеют танцевать, петь, смеяться, плавать, вкусно готовить, не умеют играть в теннис или хорошо убирать. Но домашних заданий Рия не задавала им никогда. Так не было принято с самого начала. У мальчишек было слишком много храмовой работы: прочтение молитв, лекции о буддизме, уборка, сбор подаяний, плетение браслетов. Рия осторожно присела за спиной у Випассна, чтобы не напугать его, и тихо прошептала:

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, учитель Ри, – звонко ответил мальчик, расплываясь в улыбке.

– А я увидела тебя издалека и решила узнать, что ты делаешь.

– Домашнее задание, – быстро ответил ребенок, щуря глаза от явной гордости за самого себя.

Рия рассмеялась. Только дети поражают нас подобной непосредственностью в выражении эмоций.

– Но я ведь ничего вам не задавала, – напомнила зеленоглазая учительница, улыбаясь.

– Я просто хотел потренироваться и написать 10 новых предложений. Послушай: «Я умею готовить, я умею играть в футбол, мой брат не умеет летать, но он умеет говорить по-английски хорошо», – по-английски зачитывал составленные предложения Випассна. – Я написал целых семь, вот только дальше мне нужна твоя помощь, учитель Ри.

– Конечно, я с удовольствием помогу тебе, – сказала Рия, усаживаясь рядом с ребенком.

– Как по-английски звучит слово, когда мы чего-то не помним?

– Хм, – нахмурилась Рия, задумавшись. – «Забывать»? – предположила она.

– Да, забывать, – обрадовался малыш, получив искомый глагол. – Ты можешь забыть меня?

Его вопрос был таким неожиданным и честным, что Рия от неожиданности чуть было не выронила свой стакан. Випассна смотрел на нее, подняв свои темно-карие глаза. Она поставила свой напиток на землю, сложила руки, поклонившись и тем самым испросив разрешения прикоснуться к мальчику. Затем осторожно взяла его маленькую ладошку к себе в руку.

– Я никогда не забуду тебя, Випассна. Ни-ко-гда, – твердо произнесла она, глядя прямо в глаза малыша.

– Я тоже, – радостно ответил ребенок, шевеля пальцами в руке у девушки и уводя её за собой.

Он тащил Рию так настойчиво, что ей оставалось только встать и следовать за мальчишкой. Он тараторил на непонятной смеси английского и тайского, разобрать что-либо представлялось невозможным. Рия уловила в этом детском лепете слова «подарок» и «быстрее». Випассна бежал вперед, обегая храм, пока они не оказались сбоку Вихана – здания, предназначенного для больших собраний верующих и монахов.

Стараясь поспевать за маленьким Випассна, Рия задумалась о том, что даже здесь, на территории монастыря, она все время ходила одними и теми же дорогами.

Вечер наступил внезапно, к острой крыше Вихана нежно прикасались сумерки. Они ложились на все окружающие здания монастыря серыми пастельными красками, и казалось, что весь «храмовый город» преображается под полупрозрачными сумеречными эскизами.

Наконец, мальчик устал и слегка замедлил шаг, продолжая вести Рию за собой. Он взглянул на задумчивое лицо девушки и спросил:

– Ты грустишь, учитель Ри?

– Совсем немного, – с улыбкой призналась Рия. – Но это всего лишь потому, что я не всегда знаю, как правильно поступать.

– Я понимаю, – серьезно произнес малыш, – это совсем нелегко быть новичком.

И Рия догадалась, что Випассна говорил о своей жизни в храме. В очередной раз чувство необыкновенного единения с этим мальчиком посетило ее, ведь они оба оказались впервые в храме Таиланда.

– А что самое тяжелое для тебя, Випассна? – заинтересованно спросила Рия, удивляясь тому, какими не по годам взрослыми казались ей ответы ребенка.

– Мыть котелки, – честно признался малыш, и Рия просто покатилась со смеху.

Мальчик тоже засмеялся и сменил направление, свернув за угол. Едва они обошли здание, как в ноздри ударил настойчивый цветочный запах. Он оказался таким знакомым, что Рие пришлось зажмуриться, чтобы сконцентрироваться на ощущениях. Запах – одно из самых трудно осознаваемых большинством людей ощущений, но тело помнит всё, что с ним происходило, возможно, она даже слышала его когда-то.

– Мы пришли, – сказал Випассна, улыбаясь своей широкой улыбкой. – Смотри! – и он указал рукой в сторону.

Рия проследила взглядом за его рукой и застыла. Перед ее глазами стояло огромное высокое дерево, полностью оплетенное цветами. Его ствол могли бы обхватить человек пять, взявшись за руки. Если возраст дерева определяют по ширине его ствола, Рия даже не хотела представлять сколько же лет этому могучему растению. Благодаря большому количество воздушных корней дерево больше походило на рощу. Раскидистая крона дерева – широкая и пушистая, метров сто в окружности держала небо с силой Атланта.