То, что помню

У начальства нет плохих решений,Каждое решенье – благодать.Преодолевая отвращенье,Будем благодарно выполнять,Будем благодарно выполнять…

Году примерно в девяностом о «Кохиноре» сделали телевизионную передачу минут на сорок, но это получился как бы памятник тому, чем он был для нас, потому что время прошло. Не только в том дело, что советское время, из которого родился «Кохинор», прошло. Но и просто время сработало. Ведь «Кохинор» выступал тридцать лет в одном и том же составе (архитектор Миша, о котором я говорила, был единственным, кто был моложе основателей). В этом постоянстве была и сила, и слабость. Сила – потому что это был всегда один и тот же коллектив, люди, притершиеся друг к другу, отобранные временем, одинаково понимающие юмор. А слабость – в том, что смены не было. Никакой. Но с другой сторон, «Кохинор» был явлением своего времени и на своем месте. И это было прекрасно!

9. Хранитель преданий

Был у нас архитектор, Владимир Прокопьевич Гуторкин. Не Прокофьевич, а именно Прокопьевич, он всегда поправлял. В соответствии с фамилией он любил поговорить, а мы, кому было немногим больше двадцати, любили послушать. Иной раз и по часу слушали, Владимир Прокопьевич умел рассказать. Работал он в "Моспроекте" давно, помнил всех и всё – директоров и архитекторов, которых мы знали уже стариками и строительство зданий, которые мы видели уже давно работающими. Когда-то давно он даже писал стихи для знаменитого "Кохинора", на чьи концерты в Дом Архитекторов проектировщики нашего времени ходили, как теперь на Задорнова. И смеялись так же. Но к тому времени, как наше поколение знало Гуторкина и "Кохинор", их пути уже разошлись, поэтому Владимира Прокопьевича мы воспринимали исключительно в разговорном жанре. Рассказывал он разные байки, две из них я до сих пор помню.

Одна – про йога.

В одной мастерской в "Моспроекте" работал архитектор, который вел исключительно здоровый образ жизни – был худой как жердь, занимался йогой, ел исключительно сырое и натуральное. На обед у него были семь (и ни одним больше!) фиников, в четыре часа, когда все пили чай, этот йог съедал горсть чищеных грецких орехов, а когда хотел пить – отжимал в стакан воды половинку лимона и пил понемногу. Занимался он макетами – вырезал их картона здания в мелком масштабе и наклеивал на подрамник казеиновым клеем, густым, желтоватым, но полностью натуральным. Стакан с соком всегда стоял рядом у него на столе. Однажды прислали в мастерскую девочку-практикантку и дали ему в помощь. Вырезать макеты йог ей, конечно, не позволил, а наклеивать разрешил. А сам пошел на совещание. Девочка взялась за дело старательно, наклеила половину домиков-макетов на подрамник, остановилась и смотрит – куда бы кисточку положить. Кисточка грязная, вся в клею, хорошо бы хоть вымыть. А тут рядом и стакан стоит с чем-то мутноватым, она кисточкой в нем поболтала, отмыла, положила прямо на стол. Тут йог возвращается с совещания – замученный, взмыленный, и не успела практикантка слова сказать, как схватил стакан и выпил всё залпом. "Эх, говорит, даже лимонный сок после такого совещания не помогает! Надо воду с серебром пить, энергетика будет лучше!" Практикантка так ничего ему и не сказала, А кто со стороны видел – тоже промолчал.

Вторая история – о нервном прорабе.

В кабинет к директору "Моспроекта" явился прораб, прямо со стройки. Злой, возмущенный, чертежом размахивает. "Вы что такое выпускаете? По этому разве можно работать? Безобразие!" Директор смотрит: ничего особенного, конструкторский чертеж, арматура, планы, разрез, справа примечания столбиком. Вычерчено аккуратно, все подписи в штампе на месте, даже его собственная подпись сверху – объект очень был важный. "Ничего не вижу особенного." – говорит. А прораб еще громче кричит: " Вы примечания, примечания прочтите!" Директор сам читать не стал, позвал главного конструктора, благо тот сидел в соседнем кабинете, а тот еще исполнителя вызвал. Собрались, главный конструктор прочел примечания, все пятнадцать пунктов, как приваривать, на каких чертежах смотреть продолжение и все такое. "Ну и что? – говорит. – Всё технически грамотно, ошибок нет." Тут прораб совсем из себя вышел. "Да вы вслух это прочтите, вслух! Как я, по-вашему, это понимать должен?!" Исполнителю говорят: "Читай", он начал читать вслух и тут всем стало ясно, что примечания написаны стихах. Нормальные стихи, с точным соблюдением ритма и даже в рифму, при этом все по делу и по существу. Но – стихи! И что интересно, в штампе под этим чертежом подписи еще трех человек – ведущего инженера, главспеца и начальника отдела. Всего, считая главного конструктора и директора – пятеро. Все они прочли эти примечания, и ни один не заметил, что это стихи. "Я не могу работать по стихам!" – кричит прораб. Главный конструктор говорит: "Успокойтесь. Скажите, ошибки вы здесь видите?" Прораб головой качает: "Нет." "Правильно. Нарушений ГОСТа тоже нет, нарушений строительных норм и технических ошибок нет никаких – это я вам как главный конструктор говорю." Прораб вздыхает: "Но ведь это же стихи!" "А вы читайте их, как прозу." На том он и ушел.

Давно были эти истории, давно Владимир Прокопьевич их рассказывал, пусть он, хранитель проектных преданий, останется здесь – должен же кто-то рассказать и о нем самом.

10. Неизменное соотношение

Совсем советское было время – семьдесят восьмой год. Я только что начала работать в "Моспроекте", и вот однажды вызвали меня к главному инженеру отдела, а он говорит: "Сейчас на бульварах, в районе Сретенки, идет семинар, его проводят шведская и финская фирмы, представляют свою продукцию. Ты немного опоздаешь, но все же успеешь что-то послушать, а главное – возьми у них каталоги, посмотрим, какое оборудование они теперь предлагают."

У меня лицо вытянулось – во-первых, уже опоздала, как меня теперь туда пустят? А во-вторых, одета я, мягко говоря, не для выхода в свет – в теплую трикотажную кофту ярко-желтого цвета. Как я в таком виде покажусь финнам и шведам? Но сопротивляться не стала – в кои-то веки в рабочее время что-то интересное можно увидеть!

Пока я собралась, взяла адрес, доехала до Сретенки и добежала до нужного старинного особняка, занятого какой-то советской государственной экспортно-импортной организацией (она, как видно, и организовывала этот семинар, чтобы потом продавать оборудование шведов и финнов), семинар закончился. Все было очень наглядно: когда я открыла дверь в зал, последний докладчик через переводчика удовлетворенно объявил: "Спасибо за внимание!"

Ну ладно, не получилось послушать, так хоть каталоги возьму. Подхожу к стенду шведов. Там толстенные разноцветные тома, текст на шведском и на английском, в общем-то по-английски, да еще с чертежами и цифрами, понять можно. Но смотрю – мощностей двигателей для вентиляторов не видно в характеристиках. А где же их взять, если мы будем подбирать это их оборудование? Где же тут представитель фирмы, надо у него спросить. Смотрю, стоит швед – красавец! Ростом метра два, очи голубые, кудри золотые (тогда даже менеджеры фирм еще носили удлиненные стрижки), костюм синий, рубашка белая, вид снисходительный – картинка! И я – коротышка-дикарка с каталогом в руках. Но ведь без информации вернуться нельзя, зачем тогда меня вообще туда отправляли? Вынырнула откуда-то переводчица – изысканная, элегантная, до кончиков ногтей гуманитарная. Я спрашиваю про мощности – она переводит, а красавец смотрит на страницу, будто впервые видит каталог собственной фирмы. Потом быстро ныряет куда-то за переводчицу, вытаскивает еще один каталог, а она переводит: "Это вы не все поняли, но вот здесь все есть!". Листаю – все точно то же самое, спрашиваю: "Так где же, здесь этих данных тоже нет!" И тут швед быстренько так разворачивается и исчезает, будто его и не было. Переводчица тоже ныряет куда-то.

Ну и ну! Либо я законченная дура, либо они не знают, что у них в каталоге написано!

Ну ладно, поплелась я к финнам. У них каталоги тощенькие, но довольно понятные даже на английском, а стоят возле стенда два деятеля лет по тридцать пять в клетчатых рубашечках, как у Шурика в гайдаевских фильмах. И переводчика нет. Смотрю название фирмы, и понимаю, что их продукцию я даже знаю – когда делала дипломный проект, ставила их оборудование. Здороваюсь с ними, а они мне на русском, да почти без акцента как принялись рассказывать! Что ни спрошу – знают, что один не в курсе, то другой объяснит. Так мы разговорились, что я им еще и про свой учебный проект рассказала с их оборудованием, а они рассказали, кто они вообще есть – инженеры, и как выразился один из них, "по оборудованию все знают, а про цены – нет, но можно вот в этой книжке посмотреть". Дали мне всего с собой содержательного, да еще брелок для ключа. Я его несколько лет потом носила, пока не сломался.

С тех пор я повидала множество фирм, и наших, и заграничных, видела их руководителей, их менеджеров и их инженеров, но везде и всегда одно остается неизменно: менеджеры хороши собой, нарядны и представительны, но их функция чисто декоративная, а инженеры не столь импозантны, зато с ними есть о чем поговорить.

11. Запирало

А это тоже про "зарубежных партнеров", тоже каким-то боком связано со Сретенкой, но уже в девяностых годах.

Был на Сретенке когда-то магазин "Лесная быль". Работает ли он сейчас, не знаю, но до перестройки там продавались грибы, ягоды, мясо лесной дичи и все такое из леса. А мы в девяностых годах делали проект перестройки здания, где этот магазин помещался.

Ну, все, как полагается, отопление, вентиляция, кондиционеры. Вот кондиционеры оказались самыми занимательными. Не потому, что какие-то особенные, а потому что поставлять из должна была фирма из Словении. Не помню, как называлась эта фирма, а представителя звали Стане. Как это имя звучало полностью, я не знала, но Стане был молодой, бывал у нас часто, все к нему привыкли и обходились без церемоний. По-русски он говорил свободно, только с небольшим акцентом, этаким южным говорком. Кондиционеры он нам подбирал, поставлять собирался, но был убежден, что в России они немного лишние.

– Ну зачем вообще у вас нужно кондиционирование? – не особенно лояльно по отношению к родной фирме рассуждал он. – У вас же лета нет!

– Как это нет? – патриотично возражала я. – А сейчас что, не лето? Двадцать пять градусов!

– Да у вас настоящего лета – две недели! Вот у нас – лето так лето – три месяца двадцать пять градусов!

Несмотря на это, кондиционеры мы все же поставили. Как-то понадобились мне каталоги с данными, я у него спрашиваю, а Стане в смущении.

– Понимаете, каталоги есть, но мы только начинаем работать в России, у нас на русском ничего нет.

Я думаю: "Ну ведь я же не неуч какой-то, я по-английски прочту!" Спрашиваю про английский вариант – тоже нет, все экземпляры раздали. А что же есть?

Оказалось, немецкий, итальянский и словенский. Вот тут все и началось.

Я, помню, забрала каталоги на выходные на дачу, чтобы муж на досуге помог с немецким, зря он что ли кандидатский минимум сдавал, включая немецкий язык? Однако немецкий вариант отпал сразу – немецкие слова муж переводил исправно, однако составить из них толковые профессиональные тексты нам так и не удалось.

Ладно, я взялась за итальянский – зря что ли меня музыке семь лет учили? С музыкальной терминологией дело пошло на лад: "альто" – большая модель, "пикколо" – малая, "форте" – усиленная…

Но самым понятным оказался словенский вариант. Сначала немного смущали латинские буквы, но стоило прочесть абзац два-три раза подряд, как слова сами начинали становиться на места. А те слова, что непонятны были сразу, становились почти своими. По ходу дела выяснилось, что "вода" на словенском так и пишется, как на русском, только латиницей, а воздух по-словенски называется "зрак" – определенно напоминало русское слово "прозрачный". Но самым выразительным оказалось названием того крана, который ставится на водяной трубе и отключает воду – он по-словенски назывался "запирало", что вполне соответствовало назначению – запирать.

Так вот я и перевела каталоги – сложив то, что было рассказано на трех языках.

А когда на работе в понедельник это рассказала, слово "запирало" стало на неделю очень популярно. Так и говорили: "Слушай, ты куда это запирало собираешься поставить – на подающую трубу или на обратную?"

Теперь, конечно, все фирмы, которые хотят пробиться на российский рынок, без русскоязычной литературы даже не пытаются обойтись. Да и если русские каталоги имеются, еще не факт, что их оборудование возьмут – своё делается. Импортозамещение.

12. Турецкое

У вас Ленин…

В девяностые годы в Москве было много турецких строительных фирм – даже при том, что среди наших строителей была безработица. Но турецкие фирмы на фоне нашей разрухи подсуетились, предложили небольшие цены и строили по всей Москве. Одна такая фирма строила здание магазина, а я для них приводила часть их проекта в соответствие с российскими нормами. Однажды пришлось и на стройку сходить. Прихожу в прорабский вагончик – а прораба, который мне нужен, нет. Помощник его по-русски кое-как разговаривает, чаем меня угощает, и даже с лимоном, просит: "Подождите, сейчас придет…". Я чай пью и смотрю по сторонам – прорабская как прорабская, от наших мало чем отличается. Столы, стулья, папки с чертежами на полках, прилично все, аккуратно. А на стене портрет размером в лист принтерной бумаги – черно-белая фотография очень красивого человека в старомодном черном костюме и галстуке-бабочке. Кто такой? А помощник прораба, будто мысли мои услышал – объясняет: "Это наш Кемаль Ататюрк… Ну, понимаете… революция… у вас Ленин, а у нас – Ататюрк." Я поняла.

Папина дочка

Еще раз приехала к ним, тоже ждать пришлось – кажется, у этой фирмы традиция была такая. И в прорабской застала девушку лет двадцати с небольшим. На вид явно турчанка, но по-русски говорит не хуже меня. Я немного разговорила ее. Оказалось – она пять лет проучилась в Москве, в моем родном Строительном. Отец ее – один из хозяев строительной фирмы, и хотел, чтобы дочка до замужества с ним поработала, вот и определил дочку учиться в России. И под присмотром родительским будет, и образование получит, и для успехов на российском рынке язык хорошо знать будет. Практичный господин.

Бей и беян

Турецкие строители в то время не только магазины – даже пристройку к московской мэрии строили, но это уж по нашему проекту. Это была уже другая фирма, с ними я больше общалась – чуть не каждую неделю мы с сотрудницей на стройку бегали. И вот там выяснилось, что к инженерам турецкие строители обращаются "бей" – Юсуф-бей, Эрдал-бей. Бей – это наподобие князя, а такое обращение – вроде нашего старинного "ваше благородие". К нам инженеры-беи и их подчиненные обращались, как полагается обращаться к почтенным замужним дамам – "ханум". Они сначала выяснили, замужем ли мы, и пошло: "Юля-ханум, Лена-ханум…" Нас с Леной это вполне устраивало, но даму-архитектора, которая тоже с нами работала и была на ступеньку выше нас на служебной лестнице это, не устроило никак. Дама решительная и с претензиями, она непременно хотела быть "вашим благородием" в женском варианте. Оказалось, что благородная дама по-турецки называется "беян", и наша претенциозная коллега добилась того, чтобы ее называли "Светлана-беян". Турки называли, но, по-моему, не совсем всерьез.

Переводчик

С турецкого на русский и наоборот нам переводил Слава – бывший военный, прослуживший несколько лет переводчиком в Афганистане. Возможно, одновременно он был и сотрудником той страшной организации, в недрах которой иной раз произрастают самые неожиданные таланты. Слава тоже был талантлив.

Однажды беи-инженеры начали оспаривать мой подбор оборудования. Твердили, что у их фирмы такой же эффективности оборудование будет втрое короче по длине. Ясно, хотят что-то из своего оборудования продать и на этом заработать, а потому привирают насчет его непревзойденного качества. Я, хоть и не "беян" была, но все же инженер, и знала, что чудес не бывает – того, что они предлагали, явно было недостаточно, но как им-то доказать? Я думала-думала, придумала. Говорю – если хотите ваше оборудование ставить, обсчитайте его сами по российским нормам и представьте мне расчет. Если по расчету у вас получится, я соглашусь заменить. Даю им нормы для расчета, переводчику Славе говорю – вы уж им помогите разобраться… А сама думаю – не справятся, расчет жуткий, сложный, долгий…

Через неделю появляются, несут расчет. Слава переводит и объясняет: "Они согласны с вами, ничего менять не будут. Мы тут вместе сели, посчитали – и вот тут коэффициент у них слишком маленький, а вот тут не получается, потому что…" Слушаю – а он о расчете рассуждает, будто всю жизнь это оборудование обсчитывал. Я говорю: "Вы, Слава, прямо как профессионал рассуждаете, как вы быстро разобрались!" А он эдак скромно отвечает: " Ну должен же я был по-русски разобраться прежде, чем им по-турецки объяснять!"

Да, в разведке иной раз такие появляются таланты…

Бог простит

А однажды уже другие турецкие инженеры к нам в отдел пришли, сели рядом с моим соседом Васильевичем, обсуждают проект. Часа три сидят, все голодные – и они, и Васильевич. Он и говорит своей подчиненной, Ларисе: "Вот тебе деньги, сходи в буфет, купи чего-нибудь поесть."

Лариса принесла тарелку бутербродов, а они – с ветчиной! Турки то на бутерброды посмотрят, то друг на друга. Не то чтобы особо набожные парни, но все же стесняются в открытую грешить. Васильевич посмотрел на них, взял бутерброд и говорит: "Ничего, ешьте, ребята, бог простит!"

Они засмеялись и налегли на грешные бутерброды так, что через полминуты на тарелке уже ничего не было.

Незабываемое

Бог простил турецких инженеров, и стройку они закончили благополучно. По этому случаю они принесли нам угощение: для Васильевича бутылку турецкой водки и колечко вяленой колбасы с уксусом, а для нас, прекрасных дам, – турецкую пахлаву, которую пек в их столовой турецкий повар. Какая это была пахлава! Тончайшее тесто толщиной меньше миллиметра, между его слоями – мед, масло и орехи, все это свернуто в рулетики толщиной в два пальца, и нежнейшая, во рту тает! Потом я много раз пыталась воспроизвести ее в домашних условиях, но тесто такое ни разу не получалось.

13. Хозяин

Зимой в начале девяносто девятого года, у нас в «Моспроекте» перестали платить зарплату. Выдавали двести рублей тогдашними деньгами – ровно столько, чтобы хватало на проезд до работы и обратно. При этом никто не увольнялся, потому что зарплату не платили нигде. Зарабатывали частными халтурами – едва хватало на еду, а из развлечений стали доступны только детективы, взятые в районной библиотеке.

И вот звонит мне знакомая:

– Есть халтура, автоцентр рядом с твоим домом. Если придется на стройку ходить, тебе удобно будет. Хочешь ко мне исполнителем на эту работу?

Ну еще бы! Поехали договариваться с хозяином. На фоне разбитой дороги и полуразваленных гаражей в промзоне стоит стеклянное здание с надписью «Продажа. Обслуживание» и эмблемами самых богатых и знаменитых автофирм. Сейчас этим никого не удивишь, да и большая часть «иномарок», бегающих в Москве, сделана от имени этих самых фирм в России. А тогда с первого взгляда было ясно – заведение богатое.

У входа уже ждет нас внушительного телосложения молодой человек в приличном костюме.

– Хозяин сказал, чтобы вы сначала этот центр посмотрели, чтобы знали, как делать.

Как будто мы первый год работаем и не знаем, как вентиляцию в станции техобслуживания делать! Но молчим, смотрим. В один цех нас завели, в другой. Рабочие бегают вокруг каких-то блестящих машин, двигатели работают прямо в помещении, дышать нечем, сплошная отрава – нитрорастворители, выхлопные газы, да еще и холод к тому же. Ну, посмотрели, внушительный молодой человек повел нас на второй этаж.

Заходим в кабинет. А там еще двое молодцов еще более внушительных, стоят за креслом у стола, а в кресле сидит невысокий, плотного сложения, широколицый и лысоватый человек лет за шестьдесят, смотрит цепко и внимательно, ничего не говорит, но сидит с видом таким, что все вокруг беспрекословно должны ему подчиняться. Одет человек в так себе обычный костюм, ростом невелик, однако молодцы в костюмах, так и наклоняются к нему из-за спинки кресла, боятся хоть слово из начальственных приказаний пропустить. И что-то это все мне напоминает…

– У меня построен новый центр, такой как этот, – говорит хозяин. – И эту вашу вентиляцию сделайте там вот так, как здесь.

– Но здесь у вас вентиляции нет, и отопление не работает, – говорит моя начальница. – Если мы так сделаем, под суд попадем. Нормы все-таки есть…

– Нормы – это отрыжка социализма. Не надо ничего, – отрезает хозяин.

– И экспертиза такой проект не пропустит!

– Дело не ваше, я решу, – говорит он и многозначительно хмыкает. Молодые люди наклоняются к нему, согнувшись почти вдвое, и совершенно несолидно хихикают. Если бы в каком-нибудь детективе из тех, которые я читала, такое описали бы, я решила бы, что автор-совок клевещет на современных бизнесменов и их охрану.

– А как принимать будут? Тоже ведь будут смотреть, чтобы и воздухообмен был по расчету, и отопление…

– Говорю вам, я это сам решу! – морщится хозяин.

– Но не можете же вы всю жизнь всех подкупать! – не выдерживает моя начальница.

– И люди у вас отравятся! – брякаю я.

– Я им за это деньги плачу! А кто отравиться боится, пусть увольняется! – отвечает хозяин и улыбается, щуря глаза, будто отлично пошутил. Ну, видимо, действительно отлично, потому что внушительные молодые люди снова хихикают, как девчонки.

– А если так боитесь нарушить нормы, можете начертить, – изрекает он. – А делать все эти ваши штуковины мы не будем.

И тут мне становится совсем не по себе. Ведь во время приемки подписывается акт, что все сделанное в здании соответствует проекту. И проектировщик должен это подписать. То есть я должна подписать акт, что такое же безобразие, как я только что видела и нюхала, соответствует моему проекту. А если у него кто-нибудь из работников все же отравится? Я же под суд пойду!

– А кто будет акт о приемке подписывать? – спрашиваю.

– Вы и будете подписывать!

Ну вот тебе и настоящий детектив! Реальный! Если начну отказываться, они могут и на семью надавить – живу-то я рядом с этим их будущим центром!

Не помню, как закончился разговор, помню одно – за этот проект я не взялась. Побыть в детективе полчаса – это одно, а дать этим детективным персонажам испортить мне жизнь – это другое.

Потом кто-то все-таки взялся за этот проект, и здание простояло лет десять, но теперь его уже давно снесли. Похоже, хозяин не только с проектами, но и с отведением земли что-то нелегально решил.

14. Салют, девяностые!

Стоит этот дом в Погорельском переулке без малого двадцать лет, и риэлторы в интернете рекламируют и продают квартиры в нем, но никто уже не помнит, в каких муках он рождался.

Начинали в конце девяностых годов, как водится, с проекта, и на бумаге все выглядело прекрасно – отличное место в центре, подземный гараж под домом – тогда это было внове, большие квартиры для богатых жильцов.

Для меня это хождение по мукам начались с самого простого – с черчения. Тогда мы только начинали чертить на компьютере, и умели это делать ну, скажем, человек пять из отдела в пятьдесят. И я в том числе. Думаете, это было большое преимущество? Ничего подобного. Для начальства, которое еще не освоило персоналки, компьютер был чем-то вроде чудо-робота из фантастических романов – заложи в него неизвестно что, а получишь автоматически сделанный и безукоризненно правильный проект. Это сейчас, двадцать лет спустя, начальники поняли, что компьютер – это всего лишь инструмент, вроде карандаша или угольника, и время сокращается только на собственно черчении, а думать-то всё равно надо, и время уходит именно на это. Но тогда говорили: «Ну ты же на компьютере работаешь, значит, должна всё втрое быстрее делать, чем на руках!». На такие фразы довольно скоро у наших компьтеризированных работников выработался хулиганский ответ: «Пожалуйста, не путайте компьютер с ксероксом!». Но в то время этого ответа я еще не знала, поэтому каждый вечер выводила и представляла своей непосредственной начальнице вариант чертежа, чтобы она могла видеть на бумаге, а не на экране (с экрана читать она не хотела), что именно я сделала за день, и не бездельничала ли за компьютером весь день.