То, что помню

19. Чудо-остров

Чудо-остров был не один – обитаемых было два, а необитаемых, поросших густой травой и редковатыми кустами – не счесть. И лежали те острова посреди Псковского озера. Точнее, озер тоже было два – Псковское и Чудское. Дело было еще в советское время, поэтому только озера имели свои старинные названия, а два обитаемых острова тогда назывались в честь революционеров – литовца Залита и русского Белова.

Остров Залита был цивилизованный, там был сельсовет, контора рыболовецкой артели, церковь и деревня домов на пятьдесят. На острове же Белова, размером примерно километр на полтора, цивилизации было, в соответствии с размерами, самая малость – полтора десятка домов, пристань высотой в метр и длиной метров пять, магазин да турбаза в составе десятка холодных, дощатых, как тогда говорили, «финских» домиков с пологими крышами. Вот в этих домиках мы и жили, тридцать небогатых туристов из Москвы, Питера и – на удивление всем – Самарканда.

Местные жители в основном работали на острове Залита, куда добирались на лодках (без лодки на острове было вообще не прожить). Несколько человек в сезон обслуживали турбазу – уборщица, завхоз и повар, истинный мастер своего дела, который даже обычную котлету превращал в пищу богов. В одном из домиков была общая комната, вроде холла или красного уголка, там был единственный на всю турбазу телевизор. Собственно, он и не был нужен, мы гуляли по каменистым берегам под соснами, болтали, читали стихи, распевали песни – в общем, вели дачно-растительный образ жизни. К телевизору мы наведывались только в начале программы «Время», как говорила одна из моих попутчиц, «узнать, не началась ли война».

Кроме людей, на острове Белова были коровы – десятка полтора, в каждом доме была корова. По утрам пастух собирал их у хозяек и выгонял на необитаемые острова. Выглядело это очень интересно – в воде, как подводные лодки, двигаются строем коровьи спины и рогатые головы, а рядом на маленькой лодчонке гребет веслами пастух. До сих пор не знаю, плыли эти коровы или просто шли по дну. Но так или иначе они организованно достигали выбранного пастухом островка и целый день жевали там траву. Попыток к бегству не наблюдалось.

Молоко у этих коров было вкусное – на турбазе им поили нас на завтрак, а в первый день, когда завтрака нам не полагалось, мы купили банку молока у какой-то хозяйки. Она и хлеба нам еще дала домашнего, он был не белый и не ржаной, а смешанный, причем пшеничной муки явно больше. На острове все пекли хлеб сами, и хозяйки, и повар в столовой, в магазине хлеба почему-то не было.

В магазине вообще мало что продавалось, в основном консервы, печенье и спиртное. Стоял он рядом с пристанью, к которой дважды в день причаливал теплоходик, бегавший из Пскова в Тарту и обратно через два озера.

Теплоходик назывался красивым именем эстонского бога пения – «Ванемуйне», но больше в нем ничего красивого не было. Там был вечно пьяный капитан, подпивший рулевой, да и некоторые пассажиры бывали явно «не за рулем». Все они были постоянными клиентами магазина на острове – покупали яблочное винцо типа сидра в диких количествах, и по бутылке выпивали, не отходя от магазина. В таком состоянии они продолжали путь. В общем, когда нас в один из дней повезли на экскурсию в Тарту на этом самом «Ванемуйне», я всерьез сомневалась в том, что он довезет нас до места назначения. Но ничего, обошлось.

А вот с одним из подпивших пассажиров однажды вечером было происшествие – он провалился между пристанью и бортом плохо пришвартованного «Ванемуйне». Однако несмотря на свое печальное состояние, он быстро начал барахтаться, грести, отплыл в сторону от пристани, чтоб его не раздавило, и скоро выбрался на берег. Правда, встать на ноги он не решался до тех пор, пока не лег животом на песок – видно, натерпелся страху. Пока он плавал, капитан и рулевой успели отойти от пристани, заново пришвартоваться и встречали пострадавшего на борту с сухой тельняшкой и очередной бутылкой яблочного в руках.

«Ванемуйне» приходил только дважды в день, а более популярным и безопасным кораблем была «Заря». Это было не собственное имя корабля, а название модели. Это был такой скоростной корабль размером с «речной трамвайчик», с двигателем-водометом и плоской передней частью. Поэтому «Заря» могла причаливать даже там, где нет пристани – высовывала нос из воды, как бы вползала на берег своей передней частью, матрос кидал с носа на берег мостки, и пассажиры высаживались. «Заря» ходила чаще, а главное, быстрее, чем допотопный «Ванемуйне», и пользовалась успехом у жителей приозерных местечек. На ней, кстати, и мы приплыли из Пскова на остров.

Еще по озеру плавали небольшие катера без названия. На одном из них мы, человек пятнадцать туристов с инструктором, как-то сплавали на остров Залита и «на большую землю» за грибами. Остров-сосед не произвел на меня особого впечатления, единственное, что запомнилось – браконьерские снетки. Снетков в то время добывать было запрещено – в озере их стало слишком мало. Но местные жители потихоньку браконьерствовали, ловили их мелкой сетью и вялили. Я купила кулечек вяленых снетков у бабули на пристани, но тут же раскаялась. Они были такие соленые, что после каждого надо было пить не меньше кружки чая (а лучше пива, если кто его любит).

Зато грибы полностью оправдали ожидания. На «большой земле» вокруг Псковского озера их было столько, сколько я не видела ни до, ни после. Дело было в сентябре, в самый сезон, и гигантские только что выросшие грибы можно было собирать не сходя с места, или по крайней мере, не разгибая колен. Присядешь на корточки, чтобы сорвать белый гриб высотой сантиметров в двадцать пять или масленок размером с чайную чашку – и больше можешь не подниматься. Двигаешься на карачках от гриба к грибу, а их все больше и больше. Особенно красивые были сыроежки, с ярко-красными, карминовыми шляпками сантиметров по десять, местные жители их называли «горяшки», – они так и горели в траве.

В общем, дауншифтинг на чудо-острове в старые времена был хорош! Конечно, постоянно жить так трудно, может, теперь там уже и никто не живет, ни местные жители, ни туристы. Но все равно вспомнить это до сих пор приятно.

20. Стрелою из омелы…

Помните трогательную песню рок-группы "Катарсис"?

Стрелою из омелыСразил меня враг мой,Ты ей хвалу не пела,Колдуя надо мной…

Это сюжет из викинговских легенд – божественный Бальдр погибает от стрелы из омелы, единственного растения, которое могло повредить ему. И вроде бы ничего особенного – романтическая средневековая история с волшебным растением, которая совершенно не смущает, пока ты ни разу в жизни не видел омелы.

У нас, в центральной России, омела не растет – не выдерживает морозов. Она ведь растение-паразит с летучими семенами, семена летят по ветру, попадают в складки коры деревьев на высоких ветках и там дают корни. Зимой они на самом ветру, на самом морозе, поэтому только к югу и к западу от нас омела может уцелеть и не вымерзнуть зимой на деревьях. Впервые я увидела ее на границе Белоруссии и Польши, на тополях, росших вдоль железной дороги. Омелу было видно издали – для дерева, на котором она растет, выращивание паразита – большая нагрузка, и листва на дереве с омелой куда более редкая, чем на других деревьев той же породы. Это заметно даже летом, а весной – бросается в глаза. Вот этот снимок я сделала в Калининграде, там климат европейский, и омела там живет спокойно.

Это дерево растет возле могилы философа Канта, и его, видимо, берегут в том виде, как оно есть, никто не лезет обирать омелу и дерево не рубит. Хотя по соседству, в Польше, как рассказывал нам городской таксист, омела вне закона, и хозяев, у которых на деревьях она завелась, обязывают их рубить или морить волшебное растение гербицидами, чтобы не заражать окружающие деревья. И что интересно, в парке вокруг собора она растет только на этом тополе, рядом деревья зеленые и густые.

Бывает, правда, когда омелу даже охраняют. Лет десять назад в Шотландии, километрах в двадцати от Эдинбурга я видела редкую по размерам и ухоженности омелу – ворох тонких гибких веток с мелкими листиками, скрученный в шар сантиметров семьдесят в диаметре.

Висела она метрах в двух над землей во дворе старинной церкви среди старинных могил, и, как говорил наш сопровождающий, местный священник не разрешал никому ее трогать или рвать с нее ветки – омела создавала неповторимый колорит и очарование старины.

Но какой бы большой омела ни вырастала, каким гигантским клубком ни свивалась, ветки ее всегда бывают тоненькие и гибкие. Старинные знахари использовали ее для лечения, влюбленные под ней целовались, но вот одного из нее сделать никак нельзя – стрела из омелы не получится, ни прямой, ни прочной она никогда не будет. Разве что с помощью волшебства коварного бога Локи.

21. Колокола

Я человек не воцерковленный и вообще неверующий, а вот колокольный звон люблю. Хороший звон – прекрасная музыка. На российских колокольнях звонари чаще всего играют на колоколах традиционные мелодии, такие старые, что авторов уже никто не помнит, но в больших храмах попадаются знатоки-звонари, исполняющие и авторские вещи – в конце 19 века писались и такие.

Самый первый хороший звон я слушала еще в студенческие годы, в советское время. Студенты первых курсов МИСИ тогда еще учились в здании на Разгуляе, а там рядом – Елоховская церковь, она и тогда была действующей. И вот в апреле, на Пасху с самого утра начинался звон, по несколько дней подряд, чаще всего к утренней службе. Но это в Елоховской была служба, а у нас первыми парами шли либо лекции, либо семинары по математике, а в помещении весной уже было жарко, и форточки открывали, так что этот красивый звон у нас шел чаще всего под высшую математику. Или математика шла под звон. Но сочеталось неплохо.

В девяностые годы стали заново открываться церкви и монастыри, но денег на восстановление было у них, как и во всей России, немного, а потому священнослужители подрабатывали, как могли. Помню, как на Маросейке, у самого входа на нее со стороны Политехнического музея, с левой стороны, у стены монастыря стояли две молодые монашки, совсем девочки, и играли на колоколах. Колокола были небольшие, не больше двадцати сантиметров в диаметре, и устанавливались на двух столиках – у одной девушки три или четыре колокола побольше, у другой – много маленьких, подвешенных на рамке. Монашки тянули за шпагаты, привязанные к языкам, и складно выводили на колоколах мелодии с аккомпанементом, а прохожие кидали в стоящую рядом сумку мелочь. Не знаю, много ли удавалось им таким образом заработать, но практика игры получилась отличная. Года через два я увидела на отремонтированной колокольне монастыря двух девушек (снизу было не разглядеть, те ли это самые, но думаю, что те же), мастерски звонивших в большие колокола.

Вообще русские колокола – явление уникальное. У них мелодичный чистый и долгий звук – это за счет формы юбки колокола, она не прямая, как у европейских колоколов, а изогнутая, если посмотреть в разрезе. Как говорят, эту форму первоначально русские мастера почерпнули у бельгийских мастеров, именно из бельгийского города Малина и происходили в старину лучшие колокола, "малиновый звон". Но на российской почве колокола усовершенствовались и существенно выросли. В Европе все рядом, все тесно заселено, поэтому неважно, далеко ли слышен колокол. А в России дело другое, надо, чтобы слушно было на много километров. А чтобы было слышно далеко, чтобы звуковая волна не глушилась холмами и лесами, а огибала их, нужна большая длина волны звука. Большая длина – это низкая частота, это низкий звук, то есть большой колокол. а чем больше колокол, тем он тяжелее, и раскачивать его труднее. Поэтому в России не колокол качается вокруг неподвижного языка, как в Европе, а язык качается внутри колокола.

Европейские колокола я впервые услышала в Праге, сразу же, как мы приехали. Рядом с гостиницей была церковь, и как раз начиналась служба. Боже мой, какой же это был странный звук – жестяной, глуховатый, жесткий. Мы в России привыкли слышать долгий звон от каждого удара, а тут звук угасал, не успев начаться. Сначала я думала, что это только в этой церкви, очень старинной, такой колокол – должно быть, отлит был в давние времена. Однако потом выяснилось, что такой звук практически у всех пражских колоколов.

А вот в Бельгии колокола хорошие, звучные. В Брюсселе есть собор Святого Михаила – там есть что послушать. Там уважают колокола, и даже могут использовать для украшения здания. И форма у бельгийского колокола похожа на российскую.

А еще именно в Бельгии есть карильоны. Это музыкальные инструменты, большие рамы со многими колоколами, а звонарь сидит на стуле, как органист и играет. Этот снимок не мой, я хоть и видела карильоны, но сфотографировать не успела. Кстати, у этого карильона на снимке языки колоколов подвижные, видимо, в наше время бельгийские мастера перенимают опыт у российских.

В России мне тоже приходилось видеть подобие карильонов. Это было в Великом Новгороде несколько лет назад. В новгородском кремле всегда были хорошие колокола – звучные, хорошо обработанные. Во время войны Новгороду не повезло – он довольно долго пробыл под немцами, а потому за это время колокола были сброшены с колокольни над старой крепостной стеной, а сама колокольня разрушена. После войны колокольню восстанавливать не стали, большие колокола поставили на невысокий постамент внутри кремля, а маленькие унесли в склад. Так они просуществовали шестьдесят лет, а потом местные энтузиасты решили их восстановить. На постаменте построили сварные рамы, подняли на них большие колокола, и вот тут выяснилось, что за долгие годы стояния колокола не только загрязнились, у них стал хуже звук. Энтузиасты отчистили их, отмыли, добавили рамы с маленькими колоколами, а потом начали обыгрывать, потому что для восстановления хорошего звука колокол должен работать, на нем надо играть. В то время, как мы с мужем были в Великом Новгороде, там установился порядок – в выходные энтузиасты, профессиональные звонари и любители, собирались в пять вечера и играли по часу на колоколах. Причем это были не стандартные звоны, которые можно услышать с любой колокольни, а сложные авторские композиции. Вблизи большие колокола дают не только звук, но и вибрацию, и даже инфразвук (если колокол достаточно большой), поэтому долго стоять рядом и записывать было трудно, но я тогда все же записала часть колокольного концерта. Красота!

Часть 4. Вокруг словесности

1. Дамская фантастика

Женская литература весьма разнообразна – есть дамский любовный роман, есть семейные саги, есть учебники по домоводству, а есть женская фантастика. Когда это Андрэ Нортон, Кэрол Берг или Ольга Ларионова – я мысленно признаюсь в любви, делаю реверанс или отвешиваю земной поклон (шляпы пусть снимают мужчины). Но есть и другая женская фантастика, замечательная в своем роде и неповторимая по стилю. Вот несколько цитат из этих романтических произведений (это не перевод, а оригинал, но автора не назову, сборник издан в 2000 году, и многие узнают автора сами).

Итак…

И только в час, когда шевелится Мироздание, ты внезапно видишь непонятные тени

Две стальные химеры, чуть-чуть поглоданные микроскопическими зубками вакуума, медленно, с опаской, сближались…

Со дна черной воронки поднимались испарения еще большего мрака… Они вгрызались в человеческое «Я», скапливались в подсознании…

Ей хватило кусочка миг…

Эмоции – признак слабости. Но те, которые она сейчас испытывала, не принадлежали к этому основному подмножеству чувств.

Только шок, шок, идущий из глубин интеллекта.

Тело ужасно мешало, норовило дергаться.

Два глаза – как два сгнивших, некогда драгоценных камня.

«Коллапс личности необратим» – эта мысль очень походила на обычную, но ее по-явлению не предшествовала никакая подготовительная активность мозга.

А жалкий огрызок, оставшийся от Сторожа Ворот, витал на Уровне Мира-Без-Бурь. Огрызок был способен только на смутное осознание своего существования и бесконечное наслаждение этим чувством.

Зеркальный металл был немного обсосан солнцем.

А она стояла на островке, среди этой жижи и гниющего неба.

В общем, как это часто бывает, автор хотел как лучше, а получилось как всегда.

2. Пощечина ниже пояса

Образованный, интеллигентный человек должен читать книги в подлиннике. Я к образованным себя не причисляю, но читать люблю, поэтому поглощаю переводы не реже, чем оригинальные тексты на русском. Читаю все подряд, в том числе и детективы, и дамские романы, и приключенческие истории. И тексты иной раз повергают меня в мучительные сомнения.

Ну вот, к примеру, только вчера читала дамский роман с претензиями на литературность, и пожалуйста: "Он уронил поцелуй на ее поднятое лицо". Возможно, в английском языке есть идиома, которая буквально переводится именно так. Но в русском тексте это выглядит, как в известном анекдоте: "Штирлиц поднял глаза…"

А вот еще. В книге, рассказывающей об Англии 13-го века говорится (цитирую дословно):"На церковном витраже был изображен Сент-Джон баптист". Только через минуту до меня дошло, что имеется в виду Святой Иоанн Креститель.

Понятно, что на русский не переводятся имена людей и подлинные названия местностей, но если речь идет о персонаже, который в русском языке имеет совершенно точное имя и обозначение – то почему появляется такое?

Или совсем удивительное – в романе из жизни древних греков красуется фраза: "В храме находилась статуя Зеуса, произведенная Фидеусом." Вообще-то работа переводчика, владение несколькими языками и гуманитарное образование предполагают определенное общее развитие. Но здесь даже особого развития не надо – еще с советских времен в учебниках истории древнего мира для пятого класса имеется картинка со статуей сидящего бога и подписью: "Зевс работы Фидия". Неужели переводчик ее никогда не видел? И не знает, что в русской литературной традиции верховный олимпийский бог – это Зевс, а не Зеус? И, переводя с английского, не сообразил, что латинское окончание "ус" в греческом имени "Фидий" значит только то, что англичанам сведения о древних греках достались от римлян? И не понимает, что "производят" продукцию легкой промышленности, а статуи по крайней мере "создают"?

А средневековые королевы и придворные дамы, "одетые в сатин и вельвет"? В английском языке бархатистые ткани называются "velvet", а шелковистые, с блестящей поверхностью – "satin". Но в русском языке сатин – это хлопковая ткань с шелковым переплетением нитей, а вельвет – простецкий, тоже хлопковый, материал в рубчик, из которого когда-то шили джинсы и куртки. Королевы не носили этого, они наряжались в шелк и бархат!

Кстати, о коронованных особах. Понятно, что переводчики 18 века, от которых пошла наша школа перевода, не всегда были правы. Но если столетиями в русских текстах шотландские короли, носившие имя Джеймс, обозначались как Яков, королева Элизабет в русских переводах именовалась Елизаветой, а несчастный казненный Чарлз Первый был для россиян Карлом Первым, и все к этому привыкли, то воспроизведение правильного произношения этих имен чаще всего запутывает читателя, и он не понимает, о ком речь. Это все равно, как если бы вместо "Лондон" мы в русской речи начали говорить "Ландон", что, несомненно, правильнее, но сбивает с толку русскоязычных собеседников.

Или такой вариант, тоже с ходу не воспринимающийся. Французский аристократ в книге говорит: "Наша парижская гостиница сгорела во время революции…" И что прикажете думать читателю? Что этот изысканный господин действительно держал гостиницу или постоялый двор? Хорошо, если читатель все же вспомнит, что слово "отель" в 18-м веке означало городской барский особняк, и только потом стало означать гостиницу. А переводчик не вспомнил.

Или фраза, в которой крупного сложения человек "заблокировал собой проход"! В английской речи, может быть, и нет этих тонкостей, но переводчик же должен учесть, что в русском тексте может быть "заблокирован" законопроект или банковская карточка, но человек может только попросту "загородить собой проход"!

А в другом месте взволнованная девушка, сидя с молодым человеком за обедом, безуспешно пытается "сконцентрироваться на котлете"…

Возможно, я просто придираюсь к мелочам. Но когда негодующая героиня говорит герою: "Твой поступок по отношению ко мне – это пощечина ниже пояса!", невольно начинаешь задумываться: если пощечина была ниже пояса, то где было лицо?

3. Аленький цветочек

Сколько в мире бродячих, всеми любимых сюжетов!

Вот посмотрела я как-то еще одну киновариацию на тему "Красавица и чудовище", на этот раз французскую. До этого я, конечно, читала "Аленький цветочек" Аксакова и как-то раз посмотрела мюзикл "Красавица и чудовище" в постановке американского театра, чье название уже забыла. И если сравнить все эти варианты, получается интересная картинка.

В американском спектакле отец Красавицы был ученым-изобретателем, дочка у него только одна – Красавица, и попадает он в замок Чудовища случайно. Замок, в котором живет Чудовище, полон оживших, имеющих душу вещей, которые помогают своему хозяину. Красавица, которая дома помогает отцу в постройке чудо-механизмов, сразу находит общий язык с вещами. А Принц-Чудовище ничем особенным не отличается, разве что превращен был в Чудовище за грубость к волшебнице и неряшливость к вещам.

Во французском варианте отец Красавицы – разорившийся купец, а семья большая – у Красавицы три брата и две сестры. Весь антураж – из 19-го века, все детали продуманы, и кажется, будто рассказывается реальная семейная история, а не условный, с детства знакомый сюжет. И главное в нем – любовь. Нетерпеливая любовь Принца-Чудовища к волшебнице-жене, возрождение его души – через любовь к Красавице, даже разбойник и разбойница, преследующие героев, пылко любят друг друга. И наказан Принц превращением не за что иное, как за пренебрежение словами и желаниями любимой.

Русский вариант, на мой взгляд, ближе к французскому – тоже имеется деятельный купец-путешественник и его семья, впрочем, не столь многочисленная. Но что интересно, в сказке Аксакова выходят на первый план отношения и характеры людей. Принц превращен в зверя лесного, чудо морское злой колдуньей, чтобы наказать его отца, сам же он в этом не виноват. В несчастье своем он не сдается и старается заманить на свой остров девушек одна из которых разглядит в Чудовище – человека. А зловредные сестры Красавицы имеют почти реальные характеры. Сколько таких людей на свете – не хотят действовать сами, а потом завидуют тому, кто был деятелен и за это награжден судьбой, больше того – стараются испортить счастливцу или счастливице жизнь.

Бродячий сюжет в разных странах стал выглядеть по-разному. Высокотехнологичные американцы в своем варианте сделали основой всего чудесного вещевой трюк и изобретательство. Французский вариант сблизился с куртуазным рыцарским романом. А русский – с реалистической русской литературой, где ни один персонаж не действует без причины, а причины – в самих людях и их отношениях.

Традиции, однако!

4. Загляните в первоисточник

Большинство современных людей знают произведения литературы прошлого либо по школьной программе, либо по фильмам с классическая фантастическая вещь – "Машина времени" Уэлса. Кто читал ее по-настоящему? Не зная заранее сюжета, не видя постоянных ссылок на жуткий мир элоев и морлоков в статьях о фантастике, не видя современных голливудских фильмов? Да мало кто. "Машина времени" популярна, о ней говорят – но ее не читали. Во всяком случае, мне так кажется. Все, кто говорит и пишет об этой книге, видят в ней только жуткий мир, где одни живут счастливо и беспечно при свете дня, но предназначены на убой, а другие тяжко трудятся в страшных подземельях и злобно пожирают обитателей светлого мира. Получается страшилка, в которой не ясно, ни почему такое вышло, ни зачем такой мир нужен.

Я тоже воспринимала "Машину времени" именно как страшилку, даже в подростковом возрасте не стала читать ее – а зачем, когда и так знаешь, в чем дело и чем кончится? А вот несколько лет назад мне подарили собрание сочинений Уэлса, и я стала из него выбирать и читать то, что раньше не читала. И какое же было для меня открытие, когда я оценила жесткую целеустремленность морлоков и безвольное чванство элоев, считающих себя элитой и высшей формой жизни! Я так и ахнула – да ведь это же социальная сатира, прямолинейная, но при этом отлично написанная! Ведь "мораль сей басни" и "идея сей книги" при спокойном чтении ясна, как день: "Тот, кто считает себя элитой, но при этом не желает заниматься никакой полезной деятельностью, дождется того, что будет откормлен и съеден на обед!". В начале революционного двадцатого века это, должно быть, звучало весьма остро, да и теперь еще не вполне устарело. Просто удивительно, что даже в советское время никто из идеологизированных критиков не обратил на эту идею внимания. И все старательно повторяли друг за другом: "Жуткий мир, антиутопия…". Да, жутко, что элоя съели на обед, но гораздо более жутко, что все остальные элои продолжают считать себя избранными и не понимают собственной бесполезности во всех областях, кроме кулинарной.