Досье Ходжсона, или Тени над Адьяром

– Но у тебя нет никаких оснований!

– Губная помада на воротничках твоих рубашек – вот мои основания! – вскрикнула Агата, – Я удаляюсь к себе, обсудим все детали завтра. Когда ты будешь трезв и от тебя не будет нести дешёвыми женщинами!

Леди Уитмор направилась к себе в покои, расположенные на втором этаже особняка. Дубовая лестница, плавно изгибаясь, вела наверх, к комнатам хозяев, их сына и гостевым спальням.

– Ты думаешь, что можешь просто так уйти? – он нагнал её на ступеньках, и схватил за руку, – Ты моя жена! И я не позволю тебе разрушить нашу семью и репутацию нашего дома!

– Отпусти! – закричала Агата и попыталась вырваться.

В следующее мгновение она потеряла равновесие. Пытаясь удержаться, леди Уитмор потянулась рукой к перилам. И удержалась бы. Если бы не предательский толчок в спину.

Когда все затихло, лорд Уитмор спустился к ещё тёплому, бездыханному телу. На лице Агаты навсегда застыло выражение страха, ненависти и презрения…

Резко одернув руку с щеки молодого лорда, Блаватская произнесла:

– Ну, какая я Вам мама, лорд? – голос её стал резким, – Ваша матушка умерла.

С этими словами юный лорд вышел из состояния оцепенения, а Елена Петровна, вновь взглянув на Уитмора-старшего, прошептала: «Отныне Вы мой должник!»

В этот момент напольные часы пробили полночь.

– Прошу всех занять места за центральным столом, господа!

Публика проследовала за мадам Блаватской к длинному столу, покрытому белоснежной скатертью. Пользуясь возникшей суетой, кто-то поспешил покинуть салон, боясь быть разоблаченным или стать объектом повышенного внимания провидицы. Несмотря на то, что несколько человек ретировались, мест за столом для всех желающих все равно не хватило, и некоторые джентельмены остались стоять в полукруге вокруг. Елена Петровна заняла центральное место.

Когда все затихли, она закрыла глаза. В комнате воцарилась гнетущая тишина, не было слышно даже дыхания присутствующих.

Постепенно лицо Блаватской стало спокойным и неподвижным. Губы начали шевелиться чуть заметно, шепча заклинания на забытых языках. Внутри неё происходило что-то невидимое глазу. Её дыхание стало ровным и медленным.

Только сейчас все обратили внимание на движущееся в такт дыханию миниатюрное украшение на груди Елены Петровны. На тонкой цепочке крепился небольшой ключ с головкой в виде змеи, свернувшейся в клубок. С каждым произнесённым словом с ней происходили видимые трансформации: она словно становилась больше, чешуя её мерцала и искрилась в свете горящих свечей, создавая иллюзию движения.

– Хранители древних знаний, восстаньте из забвения! – голос Блаватской наполнился силой и энергией, – Пусть ваши силы пробудятся! Откройте мне врата к истине!

В это мгновение кто-то из дам вскрикнул. Шею провидицы обвивала настоящая змея. Она медленно скользила вверх к лицу Блаватской, издавая при этом леденящие душу шипения.

Публика затаила дыхание.

Когда Елена Петровна распахнула веки, вскрикнули не только дамы, но и некоторые, особо чувствительные джентельмены. На них смотрели мутно-желтые змеиные глаза, ужаснувшие днём на палубе бесстрашного майора Кроули.

Низким, хриплым голосом, полным зловещей силы, она произнесла:

– Зачем вы собрались здесь, жалкие смертные?

– Мы хотим знать правду, мадам! – взял на себя роль переговорщика майор.

– Правду? – засмеялась жутким смехом Блаватская, она повернула голову к змее, замершей на её плече. – Они хотят знать правду!

В этот миг из рук молчавшей весь вечер леди Вустер выскользнул бокал с красным вином Chateau Lafite Rothschild 1869 года. Он медленно, будто воздух вокруг стал вязким и густым, а время сильно замедлилось, опрокинулся на белоснежную скатерть. Темно-рубиновые струйки, напоминающие густую кровь, поползли, ветвясь, по дамасскому льну. Леди Чедвик, сидевшая рядом, механически одернула руки, но капли вина успели остаться рисунком на её светлых кружевных перчатках.

– Правда в том, – продолжила провидица, не обращая внимания на возникшую за столом суету, – что большая половина из вас не встретит рассвета.

– Что за… абсурд?! – поперхнувшись, возмущённо спросил лорд Уитмор.

Суета, вызванная разбитым бокалом, сменилась волной возмущения нелепыми предсказаниями.

– Я не собираюсь больше слушать эту чушь!

– Да, это уже, действительно, чересчур!

– Идите к своим семьям, – продолжала невозмутимо Блаватская, – и обнимите их! Если успеете…

Следующее мгновение на всю жизнь запомнили те, кто выжил в эту страшную ночь. В подвалах «Эвномии» среди ящиков с порохом, перевозившихся из Афин в Александрию, вспыхнула случайная искра. В считанные секунды порох сдетонировал, и на борту начался настоящий ад. Пол салона вздыбился, как спина левиафана. Стены сложились в изящном поклоне, словно делая последний реверанс гибнущей роскоши. Бархатные шторы вспыхнули алым закатом, осыпая гостей пеплом позолоты. Воздух наполнился ароматами кошмара.

Дальше были восемь минут, отведённые судьбой на принятие, смирение или чудесное спасение.

Всегда собранный майор Кроули, крича и размахивая руками, пытался организовать спасательную операцию, рассаживая дам в уцелевшие после взрыва шлюпки. Рядом, вцепившись в один спасательный жилет, выясняли отношения братья Синклеры. Лестница, ведущая в каюты, рухнула, похоронив под обломками графиню Зубову. Лорд Уитмор-старший, расталкивая всех, карабкался к одной из шлюпок. Не обращающая внимание на происходящий вокруг хаос, леди Чедвик горделиво и неподвижно стояла в горящем салоне у обломков напольных часов, лицо её стало бледным, в глазах читался холодный ужас. Она сжала руки в кулаки, пытаясь сохранить достоинство перед лицом неминуемой гибели.

«Эвномия» скользнула в морскую пучину с грацией опьяневшей танцовщицы. Холодная вода ворвалась в салон, целуя позолоту, гася свечи, унося шелковые туфли и грехи, которым не суждено было найти отпущения.

Кричащих и мечущихся в панике людей смывало ледяной волной.

Хрустальная люстра, чудом уцелевшая при взрыве и разрушениях, и все ещё сиявшая, как корона, погрузилась во тьму с жалобным звоном.

Майор Кроули, очутившись в морской воде, судорожно пытался ухватиться за плавающие куски обшивки корабля. Намокший мундир предательски тянул ко дну. Долго держаться на плаву собственными силами у него вряд ли получится. Начиная захлёбываться соленой водой, майор увидел её. Блаватская плыла среди обломков, не пытаясь бороться – распластав руки, словно крылья опалённой птицы. Её распущенные волосы стелились по воде чёрным шлейфом, а в глазах не было ни страха, ни паники.

– Кто же… Вы?! – это всё, что смог он произнести немеющими от холода губами.

В следующее мгновение волна накрыла его. Последнее, что видел майор Кроули прежде чем тьма поглотила его, как медленно дрейфующее тело русской провидицы вдруг осветил яркий лунный свет, заливая все вокруг серебристым сиянием. А потом наступила абсолютная тишина.

Глава 3. «Паутина лжи»

Горячий воздух ударил в лицо, как влажная, тяжелая простыня, пропитанная запахами, которые Лондон не знал и не смог бы вынести. Пряности, гниль, песчаная пыль и соленый воздух моря. Ричард Ходжсон замер на трапе парохода «Гвалиор», вцепившись в поручни, пока толпа пассажиров устремлялась вниз, к причалу Мадрасского порта.

Внизу кипела жизнь, яростная и пестрая. Кругом стоял нескончаемый галдёж. Голоса носильщиков-кули, перебивающих друг друга на тамильском, звонкий смех детей, пронзительные выкрики торговцев водой и фруктами, ржание лошадей, скрип повозок, запряженных тощими волами. Солнце, еще не достигшее зенита, выжигало всё на своём пути, отражаясь ослепительными бликами от массивных серых стен форта Сент-Джордж.

Ходжсон снял свою фетровую шляпу и вытер лоб платком, мгновенно ставшим влажным. Немного осмотревшись, он спустился по трапу в кишащую толпу. Его сразу окружили кули в набедренных повязках, с жилистыми телами цвета темной меди, наперебой предлагая услуги. Их глаза – быстрые и оценивающие, скользнули по его европейскому костюму, запыленному, измятому, но все же безупречно сшитому.

– Сэр! Багаж, сахиб? Везти? Очень дешево! Очень хорошо!

Голоса сливались в навязчивый гул.

Ходжсон выбрал одного, помоложе и менее назойливого. Тот взял его саквояж, и они направились к стоящей неподалёку конной повозке – шиграме.

– Куда хотеть ехать, сахиб? – спросил он, аккуратно укладывая вещи Ричарда на сидение.

– Гостевой дом в Адьяре, пожалуйста.

Ходжсон сел в экипаж. Кожа сиденья обожгла бедра сквозь тонкую ткань. Повозка тронулась, подпрыгивая на неровностях Маунт-роуд, увозя Ричарда от шума порта вглубь колониального Мадраса – города контрастов, где роскошь вилл Белого города соседствовала с лачугами Черного, а тень Британской империи накрывала древнюю, непостижимую землю Индии.

О разделении Мадраса на два мира Ходжсон слышал ещё в Лондоне от профессора Роджерса. Но он не мог себе и представить, насколько это разделение было не условным. Запад – есть Запад, а Восток – есть Восток, белые хозяева живут в Белом городе, а их чёрные слуги – в Чёрном. Два мига были разделены лишь узкой полосой площади для парадов.

Тротуары города господ, выложенные брусчаткой, были почти пустынны, лишь изредка мелькали фигуры в белых нарядах, спешащие по делам Империи. Дома, построенные по европейскому образцу, смотрелись в индийский декорациях странным, инородным осколком далекой северной страны. Вдоль дороги в безмолвный строй выстроились газовые фонари. Чистота была нарочитой, почти агрессивной, оттеняемой ярко-зелеными газонами и идеально подстриженными кустами. Но даже здесь тропики брали свое: буйные лианы пытались задушить аккуратные изгороди, а крупные, неоново-зеленые ящерицы замирали на прогретых солнцем белых стенах.

Справа лежал Черный Город. Переход резкий, как неожиданная пощёчина. Узкие, извилистые улочки, больше походили на щели между домами из серого необожженного кирпича, бамбука и пальмовых листьев. Домишки лепились друг к другу, нависая над проезжей частью и почти смыкаясь крышами. Шум с этой стороны улицы был оглушительным и многослойным: крики торговцев, визг играющих детей, стук ткацких станков из темных лавок, громкая ругань на тамильском, жалобное пение нищих. Люди. Их здесь было море. Женщины в ярких сари – огненно-красных, изумрудных, шафрановых – несли на головах кувшины или связки хвороста. Мужчины в простых дхоти сидели рядом со своими хибарами, делая вид, что заняты чем-то важным. Жизнь здесь текла своим чередом, на делая пауз и не стараясь кому-то понравиться.

Священные коровы, худые и измученные солнцем, с безразличными глазами брели посреди Маунт-роуд, заставляя повозку время от времени сворачивать. Когда городской пейзаж закончился, по сторонам замелькали рощи кокосовых и банановых пальм. Дорога стала пыльной и ухабистой.

Впереди был Адьяр.

За городом воздух, наполненный ароматом цветущих кустарников и влажной земли, стал прохладнее, почти шелковистым на коже после городского пекла. Солнце, ползущее к линии горизонта, стало мягким и добродушным. Где-то в темноте баньяновых зарослей трещали цикады, да изредка доносились крики экзотических птиц – звуки, создающие не раздражающий шум, а успокаивающую тишину. Дорога шла вдоль небольшой извилистой реки, от которой веяло прохладой и спокойствием. Вдали показалась усадьба – комплекс невысоких белых зданий с черепичными крышами.

– Это дом русской мадам, – заговорил молчаливый кули, видя в зеркале заднего вида вопросительный взгляд Ходжсона, – Раньше было имение Хаддлстон Гарденс. Теперь несколько лет – она. Ваш дом – недалеко несколько шагов.

Повозка свернула за каменные, увитые лианами ворота.

У крыльца гостевого дома ждали два индийца в белых одеждах, с безмятежными лицами, озаренными теплым светом фонаря, висящего над входом.

– Добро пожаловать, мистер Ходжсон. Мы вас ждали! – произнес один из них по-английски с мягким акцентом, делая почтительное намасте, сложив ладони у груди. Его голос был тихим, успокаивающим, как шелест листьев. – Путешествие было долгим, Вы, вероятно, устали.

Внутри гостевого дома было уютно и прохладно. Слабый свет масляных ламп отбрасывал дрожащие тени на стены из тикового дерева. Сквозь открытые ставни доносилось стрекотание цикад. Комната, куда его провели, была просторной и чистой: кровать с пологом из легкой ткани, письменный стол, кресло-качалка, шкаф для одежды. На столе стоял кувшин с водой, чашка и тарелка с фруктами.

– Нужно что-нибудь еще, сахиб? Может, чаю? – спросил один из служителей, его темные глаза смотрели прямо и доброжелательно.

– Нет, нет, благодарю, – ответил Ходжсон, чувствуя, как волна усталости накрывает его.

– Тогда спокойной ночи, сахиб. Отдыхайте. Если что – мы рядом.

Ходжсон умылся теплой водой из таза, смывая пыль дороги. Легкий ужин – сладкая мякоть манго и хрустящая лепешка – показался ему невероятно вкусным. Он погасил лампу и опустился на кровать. Свежие и прохладные простыни приятно укутывали тело.

Ричард был готов погрузиться в безмятежный сон, но долгое путешествие не отпускало, и как только он закрыл глаза, пол под ним закачался, будто он снова оказался в каюте корабля. Он почувствовал, как невидимая рука касается его головы, заставляя сердце биться быстрее. Воздух стал тяжёлым и вязким, рядом был кто-то. Попытался протянуть руку навстречу незримому гостю, но ухватился лишь за пустоту. Открыл глаза, никого. Попытался подняться с кровати, чтобы выпить холодной воды, но ноги отказывались слушаться. Вместо крика изо рта вырвался оглушительный хрип. Нужно ещё раз попробовать подняться с кровати. Раз, два, рывок! И стремительное падение в непонятно откуда взявшуюся под ногами пропасть. Ричард вздрогнул, в испуге открыв глаза. Тихая ночь опустилась на Адьяр. В окно дул приятный освежающий ветер. Уже завтра ему предстоит встреча с той, о ком он слышал много, слишком много, чтобы окончательно сформировать своё отношение.

По полу скользила длинная тень растущего за окном баньяна. Тень то подползала к Ричарду, то стремительно убегала и пряталась. Эта игра продолжалась, пока он не встал и не захлопнул ставни, закрывая тени все пути в его комнату. С улицы принесло знакомый запах жасмина. Глубоко вдыхая сладкий воздух, Ходжсон снова попытался заснуть.

Граница между реальностью и чем-то иным становилась тоньше. Лёгкий шорох за окном и чьи-то мягкие шаги Ричард услышал уже в полудреме, а потому не придал им никакого значения. Чёрная тень, задержавшись на мгновение у закрытого окна Ричарда, стремительно скрылась в густой темноте адьярской ночи.

Наутро ласковое, ещё не жаркое, солнце заглянуло в окно сквозь узкие щели ставней, щекоча Ричарду веки. Просыпаться в индийском тепле оказалось намного приятнее, чем просыпаться в лондонской слякоти и морозе. За ночь все сомнения и страхи улетучились, хотелось как можно быстрее покинуть свой номер и отправиться в штаб-квартиру теософского общества.

На небольшой веранде гостевого дома Ричарда встречал безмятежной улыбкой и сложенными в намасте руками вчерашний слуга.

– Сахиб, доброе утро. Надеемся, Вы хорошо отдохнули? – тихим голосом спросил он. – Готов Ваш завтрак. Пожалуйста, сюда.

Он провел Ходжсона в небольшую, светлую столовую с видом в сад. На столе, покрытом белой скатертью, уже стоял глиняный кувшин с водой, чашка свежесваренного кофе, блюдо со свежими фруктами и тёплыми, хрустящими лепешками и небольшая пиала с густым йогуртом. Просто, свежо, искренне и без претензий.

– Если что-то не по вкусу или нужно еще – скажите, сэр! – слуга отступил на несколько шагов, оставляя Ричарда одного, но оставаясь рядом, готовый помочь в любую минуту.

После завтрака слуга мягко поинтересовался:

– Сахиб, как Вы желаете добираться до главного дома? – и, увидев удивлённый взгляд Ходжсона, добавил, – Ещё ни один британец или другой европеец не приезжал в наш городок не к мадам Блаватской. Уверен, и Вы к ней, – он улыбнулся. – Так как Вы будете добираться, сэр? Пешком? Или вызвать рикшу?

Ходжсон выбрал рикшу. Всего несколько лет назад на земли Индостана с торговых кораблей из Японии сошли первые двухколесные повозки, приводимые в движение человеком. На них торговцы ловко перемещали свой товар до центрального базара, на обратном пути перевозя в пустых повозках первых пассажиров. Так этот вид транспорта перекочевал с одного конца континента на другой и основательно там прижился.

У порога ждал худощавый, но жилистый индиец. Его лицо от постоянного контакта со жгучим солнцем было особенно темным и покрыто глубокими морщинами. Ноги его были босы и сильно стоптаны.

– Доброе утро, сахиб, – сказал он, поднимая с земли оглобли, – Пожалуйста, садитесь.

Ходжсон устроился на сиденье. Повозка плавно покатила по пыльной, но ухоженной дорожке, которая вела мимо небольших белых домиков, тенистых рощ и цветущих кустарников, стоящих отдельными группами, и привлекающих рой пчел. Пахло нагретой землёй и цветами. Было тихо, лишь скрип колес рикши, мерный топот его ног, да пение птиц. Контраст с Мадрасом был разительным. Ни толчеи, ни криков, ни смрада. Только гармония с природой и ощущение удаленности от суеты мира.

За поворотом дорога вышла к высоким кованным воротам. Новым, но уже основательно оплетённым тропическими вьюнами с огромными мясистыми листьями. За воротами открывался чудесный вид на просторную, аккуратно ухоженную (почти, как в Британии) лужайку. Там, посреди изумрудной зелени, под сенью величественных старых деревьев, возвышалось главное здание Теософского Общества.

Оно было белоснежным. Не просто белым, а ослепительно белым в лучах восходящего солнца, как будто высеченным из цельного куска мрамора или вымытым до первозданной чистоты. Архитектура была странной и притягательной: элементы европейской колониальной виллы (широкие веранды, высокие окна) сочетались с индийскими мотивами – невысокими куполами, изящными арками, резными каменными решетками на окнах. Здание казалось одновременно основательным и легким, укорененным в земле и стремящимся вверх. Оно приглашало, излучая спокойствие и загадочность.

Рикша остановился у ворот.

– Приехали, сахиб.

Ходжсон расплатился, добавив на чай. Возница ответил благодарной улыбкой и почтительным кивком.

Выйдя из повозки, Ричард на мгновение замер, глядя вдаль на белоснежное здание. Здесь, в этом месте кипят страсти вокруг феноменов Блаватской. Здесь хранятся знаменитые письма махатм. Здесь, возможно, спрятаны ключи к разгадкам его расследования. И к чему-то гораздо большему, о чем он пока лишь смутно догадывается.

Высокая калитка, встроенная в ворота, легко открылась, тихо скрипнув. Ричард, оглядываясь, вошёл в открывшийся перед ним парк. Вокруг сразу как будто все стихло. И без того тихий город остался за границей, уступая место полной тишине и покою. Ветви деревьев мягко колыхались под лёгким утренним бризом, а пение птиц звучало приглушенно и умиротворенно. В воздухе витал аромат свежей зелени и цветов – тонкий и насыщенный одновременно.

Ричард медленно шел по тропинке, когда его взгляд привлекло величественное дерево, раскинувшееся перед ним, и образующее своей кроной и свисающими до земли воздушными корнями темное, прохладное и уединенное место. Это было не просто дерево, пред ним был настоящий великан! На вид ему было лет 350, не меньше. Ходжсон знал, что священное баньяновое дерево в индуизме считается местом обитания богов, местом, где можно найти просветление, знал, что баньян символизирует Мировое древо, у которого корень – это первоначало и духовный мир, а ветви – мир существующий. Но он и понятия не имел, что штаб-квартира теософского общества расположилась буквально под его ветвями.

«Очень остроумно, мадам Блаватская!» – про себя подумал Ричард и, оставляя позади одеревеневшего гиганта, поспешил к главному зданию. От одного из стволов баньяна отделилась высокая тень, растворившись в тени огромного дерева, и оставляя за собой лишь шепот ветра.

Просторный холл с высокими потолками и впечатляющей дубовой лестницей, ведущей на верхние этажи, казался непостижимо огромным. Стены помещения были увешены загадочными символами и портретами мудрецов. Их взгляды казались живыми и словно следили за вошедшими, охраняя вход в священное пространство мудрости и знаний.

Ходжсон остановился, давая глазам привыкнуть к полумраку.

В дальнем конце холла, у большого окна, заливавшего часть помещения золотистым светом, стояла фигура. Молодая женщина, чуть больше двадцати лет, с головою погружённая в работу, разбирала стопку писем. Увидев Ричарда, она подняла на него глаза, и на мгновение он замер.

Лилиан Картер. Он узнал её по описанию Роджерса. Она – помощница полковника Олкотта, правой руки Блаватской. Но описания не передавали живого света в её карих глазах, искренней, чуть смущенной улыбки, которая тронула её губы. Она была одета в простое светлое платье, её каштановые волосы были аккуратно убраны, но пара непослушных прядей выбивалась на лоб. В ней не было ни капли жеманства или таинственности, которой он ожидал от обитателей этого места. Только ясность, спокойствие и какая-то внутренняя чистота.

– Могу я чем-то помочь Вам, мистер? – раздался её голос, мягкий и мелодичный, как звон колокольчика. Она отложила письма сделала шаг навстречу, выходя из луча света.

– Доброе утро, леди, – Ричард протянул руку навстречу девушке. – Я – Ричард Ходжсон! Я бы хотел повидать мадам Блаватскую.

– Доброе утро, – Лилиан улыбнулась своей нежной улыбкой. – Меня зовут Лилиан Картер. К сожалению, мадам Блаватская и полковник Олкотт, – она слегка развела руками, и в её глазах мелькнуло искреннее сожаление, – они срочно отбыли в Лондон три дня назад. Непредвиденные дела Общества.

Ходжсон почувствовал легкий укол разочарования, быстро сменившийся любопытством. Поле оставалось открытым, а противник – вернее, объект исследования – оказался не там, где его ждали. Зато перед ним был живой, непосредственный источник информации. И очень симпатичный.

– О, я понимаю, дела, – он постарался, чтобы в его голосе звучала досада, а не профессиональное раздражение. – Очень жаль не застать их. Я проделал долгий путь, чтобы… чтобы стать ближе к ним и к истине! – и тут он ни капли не врал. Он театрально опустил голову, изображая горькое разочарование.

– Вы приехали к ним? Специально? – спросила Лилиан мягко, с участием.

Ходжсон кивнул, глядя куда-то мимо неё, с видом человека, чьи надежды рухнули.

– Да, я читал труды мадам Блаватской. Это перевернуло мою жизнь, клянусь Вам, мисс Картер! – его голос окреп, зазвучал с искренним, почти фанатичным жаром.

Лилиан подошла ближе. Её лицо выражало искреннее сочувствие.

– Ох, мистер… Ходжсон, да? Я так вам сочувствую. Это ужасное стечение обстоятельств.

Он поднял на нее глаза – глаза человека, ищущего хоть какую-то соломинку.

– Мисс Картер, что мне делать? Я не могу просто уехать. Не сейчас. Не после всего…

Его взгляд скользнул по портретам Учителей на стенах, словно ища у них поддержки.

– Вы должны остаться! – почти вырвалось у Лилиан, – Адьяр – это дом для всех ищущих. Это сообщество единомышленников. Дух Учителей живет здесь, в стенах, в трудах, в нашей работе!

Ходжсон ухватился за эту соломинку. На его лице появился робкий проблеск надежды.

– Вы думаете? Я мог бы остаться? Пожить здесь? Помочь в чем-то? Я не богат, но я готов трудиться. Чистить сад, переписывать рукописи. Что угодно!

Лилиан смотрела на него. Его отчаяние, его жар, его готовность служить – всё говорило об искреннем и бескорыстном искателе. Она видела здесь таких. Энергичных, преданных и наивных. Лилиан и сама когда-то была такой, появившись на пороге лондонской квартиры Елены Петровны, без пенни в кармане, но с душой, полной веры и надежды.

– Конечно, Вы можете остаться! – сказала она решительно, чувствуя ответственность за «брата по вере». – В гостевом домике, Вы проходили мимо него в парке, как раз есть свободная комната. Она хоть и маленькая, но уютная.

– Спасибо Вам, мисс Картер! Вы не представляете, что это для меня значит. Я… я словно нашел пристанище после долгой бури, – Ходжсон глубоко вздохнул, будто с него сняли огромный груз. На его лице расцвела искренняя, мастерски сыгранная благодарность.

– Пожалуйста, зовите меня Лилиан, – мягко сказала она. – Мы все здесь одна семья.

Ходжсон почувствовал головокружительный успех. Он не просто внедрился – он был принят в семью как свой, как страждущий адепт. Под маской преданного последователя с этой минуты он будет иметь доступ к сердцу, к святая святых теософского общества. Он улыбнулся, и в его глазах светилась такая безграничная благодарность, что никто не подумал бы усомниться в его искренности.

– Надеюсь, мое присутствие не слишком Вас обременит, Лилиан?

– Нисколько! – её улыбка стала шире.

Так медленно, в ожидании возвращения мадам Блаватской и полковника Олкотта, потянулось время. Ричард честно и старательно помогал Лилиан с текущими делами общества, занимался организационными вопросами, подготовкой документов и перепиской: аккуратно сортировал письма, проверял списки участников предстоящих лекций, помогал подготовить материалы для новых занятий. Лилиан ценила его помощь. В моменты совместной работы они обсуждали последние новости из жизни общества, делились мыслями о предстоящих мероприятиях и о том, как лучше подготовиться к возвращению учителей. Незаметно они становились ближе друг к другу.