Досье Ходжсона, или Тени над Адьяром

В общей комнате на первом этаже уже вовсю кипела работа. Наборщики громко барабанили по своим печатным машинкам, прогоняя утреннюю сонливость и лень.

– Спешишь куда-то, Ходжсон? – с недовольным выражением лица спросила Клара Олдман, одна из самых опытных работниц издательства. Она работала здесь почти с основания газеты и знала обо всех всё. Когда Роджерс почти за руку привёл сюда Ричарда, авторитет её сильно пошатнулся, поэтому ждать хорошего отношения от неё не приходилось.

– Да, Клара, сегодня я покидаю тебя, – с наигранным расстройством ответил Ричард. – Неужели ты могла забыть о моей командировке в Индию?

– Ах, да! Твоя командировка! Все только это и обсуждают.

– Так уж и все, дорогая?

– Да, Ходжсон, все в недоумении, почему же едешь именно ты?!

– Может, потому что я – лучший? – засмеялся Ричард.

– А, может, потому что ты – племянник Роджерса? – не отставала от него девушка.

– Ты же знаешь, что это не так! – Ходжсон не реагировал на провокации и оставался совершенно спокойным, – Прекрати злиться. От злости на твоём милом носике, который ты всюду суёшь, появляются морщинки!

– Да пошёл ты, Ходжсон!

Смеясь, молодой человек направился к выходу.

– Счастливо оставаться!

– Убирайся к чёрту!

На улице ветер гнал по мостовой обрывки газет. Один из листов прилип к ботинку. Смахнув его, словно назойливую муху, Ходжсон поспешил в сторону порта. Впереди его ждало долгое, почти трехнедельное путешествие в Бомбей на современном лайнере «Гвалиор», принадлежащем Peninsular&Oriental.

В голове царил хаос. Мысли уносили в далекое детство.

Ричард помнил, как впервые вошел в дом профессора. Это было старое здание в престижном пригороде Лондона с высокими потолками и большой библиотекой, полной пыльных книг. Каждый уголок здесь хранил свои тайны, а запах напоминал о том, что мир полон знаний и загадок. Профессор часто проводил время за чтением и написанием статей, оставляя Ричарда наедине с самим собой. И тогда ребёнок мечтал о друзьях-мальчишках, с которыми можно было бы носиться по улице, играть в пиратов и безобразничать, а не сидеть в запертой за огромными тяжелыми дверьми библиотеке. Будучи окружённым слугами и гувернантками, он чувствовал себя одиноким.

Став старше, Ричард начал сбегать из дома на прогулки по окрестностям. Он бродил по полям с высокими травами или сидел у реки, ловя рыбу или просто наблюдая за облаками. Эти моменты были для него настоящим спасением – так он чувствовал себя свободным и счастливым.

Когда его отправили на учебу в Хэрроу, жизнь сильно изменилась. Здесь он повстречал таких же, как он, одиноких мальчишек, окружённых невниманием родителей и бесконечными ожиданиями наставников. У каждого была своя история и своя правда. Здесь были получены первые уроки дружбы и предательства.

После окончания школы, вернувшись к обычной жизни, Ричард уже больше не вернулся к своему одиночеству. Общение стало для него лучшим лекарством от хандры. Он любил изучать людей и слушать их истории. Поэтому, когда профессор предложил ему попробовать себя в качестве журналиста в издательстве «Века», он с удовольствием окунулся в работу с головой. Расследования и написание статей требовали тщательного и щепетильного изучения различных тем, чему молодой человек был обучен с раннего детства.

Ричард решительным шагом ступил на брусчатую мостовую портовой площади. Вдали виднелся белый океанский лайнер размером с несколько хороших домов. Внутри что-то предательски защекотало. Детский страх перед неизвестностью и ожидание чего-то волшебного смешались внутри в головокружительный коктейль. Сердце колотилось от волнения.

Пристань кипела, словно потревоженный муравейник. Носильщики в потрепанных жилетах заносили на борт парохода сундуки и чемоданы с маркировкой «Первый класс». Пассажиры, хозяева этого багажа, заходили на борт по отдельному трапу, устланному алым ковром. Дамы в шелках и кринолинах прикрывались от лучей солнца кружевными зонтиками. Их кавалеры в твидовых дорожных костюмах послушно вышагивали рядом. Лакеи в ливреях с гербом судоходной компании принимали у них ручные саквояжи и провожали в каюты на верхних палубах.

Пассажиры второго класса, к коим относился и Ходжсон, заходили по своему, более скромному, но чистому и внушающему доверие трапу в каюты, расположенные в средней части корабля. Среди попутчиков сразу бросалась в глаза семья пастора, направляющаяся в далекую Индию, вероятно, с миссионерской целью. Дети патера старались вырваться из под контроля матери, спеша начать изучение нового пространства. Однако воспитание и приличия требовали выдержать небольшую паузу перед началом активной части этой операции, а потому мать строгим взглядом усмиряла сорванцов, указывая им на места рядом с собой.

У дальнего конца пристани толпились эмигранты из Ирландии, рабочие и бедняки. Собрав последние гроши на билет третьего класса, эти ребята искренне верили, что в Индии их ждёт удача, но шнырявшие между ног корабельные крысы будто смеялись над их надеждами.

Капитан в синем кителе с золотой вышивкой курил трубку, стоя на мостике и наблюдая за царящим вокруг оживлением. Гудок парохода прорвал воздух, и стая чаек взметнулась с мачт. «Гвалиор» дрогнул, выпустив клубы пара.

Пробиваясь сквозь дымчатое небо, солнце бросало блики на медные иллюминаторы. Лайнер, словно огромный железный зверь выдвинулся из порта, не спеша направляясь из Лондона в сторону Мадраса.

Глава 2. «Отражения в бездне»

Элен медленно прогуливалась по палубе, наслаждаясь царящей здесь неспешностью и столь непривычным для неё покоем. Платье из пурпурного шёлка, выгоревшего на солнце до цвета молодого вина, обвивало стан широкими складками, подчёркивая её массивные бёдра и округлые плечи. Ткань, расшитая серебряными нитями, шелестела при каждом шаге. Стоптанные каблуки стучали по паркету, будто отбивая ритм забытого танца. Мужчины в строгих фраках провожали её взглядами – не столько вожделения, сколько любопытства, смешанного с тревогой.

В свои почти сорок она была заметно потрепанной жизнью грузной женщиной, двигаясь медленно и вальяжно, с ленивой уверенностью тех, кому не надо доказывать своё право занимать пространство.

Не предавая особой значимости своему внешнему виду, Элен никогда не пользовалась новомодными косметическими средствами и кремами. Волосы её, когда-то белокурые, отливали ещё не частой, но уже уверенной сединой. Выбиваясь из быстро собранного пучка, растрепанные ветром, они напоминали неугомонных змей медузы Горгоны.

Когда она проходила мимо шезлонгов, дамы из общества прятали улыбки за веерами: «Совершенная дикарка!» Но мужчины замечали другое – как эти непокорные пряди оттеняли лицо, широкое и властное, с кожей, загорелой до цвета античной бронзы.

Даже запах её противоречил первому классу: вместо фиалкового флера – смесь терпкого жасмина, дешёвого табака и чего-то острого, вроде каких-то восточных пряностей.

Дойдя до самого края палубы, Элен остановилась. Её сумочка – потёртая крокодиловая кожа с потускневшей застёжкой – болталась на локте, как ненужный атрибут чужой жизни. Пальцы, украшенные перстнями с треснувшими камнями, проворно выудили из неё кисет с табаком. Все так же не спеша, она начала скручивать себе папиросу. Щепотка тёмного табака, обрывок тонкой бумаги, ловкий поворот запястья.

Дым, едкий и сладковатый, поднялся клубами, смешиваясь с запахом морского бриза. Дамы в шелках и кринолинах, укутанные в кружевные шали, заерзали на своих плетённых шезлонгах.

– Безобразие! – прошипела одна, прикрывая нос платочком с монограммой. – В её возрасте и с такими манерами…

– Уверена, она и виски пьёт прямо из горлышка! – язвительно добавила другая.

– Опять все должны смиренно терпеть её ядовитый дым! Увольте, я – пас! – вставая, возмутилась третья.

Элен будто не слышала их. Она глубоко вдыхала дым, полуприкрыв глаза.

Море немного штормило. Выйдя из порта Пирей два дня назад, «Эвномия» не спеша рассекала невероятной голубизны воды Эгейского моря, направляясь в сторону Каира.

За спиной Элен послышался робкий кашель. Обернувшись, она увидела перед собой совсем юного человека. Заикаясь и краснея, он заговорил после неловкой только для него паузы.

– Мадам Блаватская, позвольте представиться. Лорд Чарльз Уитмор к Вашим услугам, – он смешно притопнул своими худенькими ножками и отвесил хороший поклон. – Хоть Вы и путешествуете инкогнито, я узнал Вас!

– Что ж, приятно познакомиться, – Элен протянула юноше свою изящную руку с длинными тонкими пальцами. Казалось, что руки её были не от этого крупного тела. – Вдвойне приятно внимание столь юного человека к моей скромной персоне.

– Вы напрасно скромничаете, мадам! Весь первый класс второй день только и делает, что обсуждает Вас.

– Неужели?! – искренне удивилась Элен, в очередной раз затягиваясь сигаретой. – И что же говорят?

– Г-говорят, ч-что…

– Говорят, что Вы умеете общаться с душами умерших! – подоспел на помощь смущающемуся юноше майор Кроули, гордо носящий на груди медали за подавление восстания сипаев.

Блаватская громко хмыкнула.

– Майор Кроули, – он протянул руку Элен. – Рад личному знакомству, мадам!

Строгий и циничный, многое повидавший на своём пути, майор испытующе смотрел на ту, о ком не первый год в обществе ходили слухи.

– Рассказывают, будто Вы передаёте послания от тех, кого больше нет с нами. Я видел много чудес на поле боя и слышал несчетное число легенд и баек, но Ваши фокусы…

– Фокусы? – её глаза сузились, а в следующее мгновение майор увидел то, что хотел, но не мог потом долго забыть. Она приподняла веки, и Кроули отшатнулся. Из под коротких выцветших ресниц на его смотрели два мутно-желтых змеиных глаза с узкими вертикальными зрачками. Майор почувствовал, как по спине его побежал холодок. – Фокусы? Значит Ваш брат Эдуард – тоже фокусы?

Кроули вздрогнул. Его бросило в холод, хотя солнце, отражаясь о морскую гладь, палило нещадно.

– Кто рассказал Вам про Эдуарда?!

– Он стоит за Вашим правым плечом. В мундире, порванном на груди. Из раны его все ещё течёт густая алая кровь…

Майор невольно оглянулся. За плечом никого не было. Дамочки на шезлонгах с нескрываемым любопытством следили за происходящим, а юный лорд Уитмор вжался в перила, всеми силами скрывая обуявший его ужас.

– Довольно! – вскрикнул Кроули, отчаянно надеясь развеять навязчивое наваждение.

– Хотите правды, майор? – прошипела приблизившаяся к нему на неприличное расстояние одержимая. В нос ударило табаком и жасмином.

– Мы все хотим правды! – неожиданно раздался сзади дрожащий голос юного лорда, – Сегодня вечером докажите нам всем, что Вы не шарлатанка и мошенница! Проведите открытый сеанс общения с духами!

Элен закрыла глаза и медленно повернула голову в сторону лорда Уитмора. Когда она вновь их открыла, на него смотрели удивительной красоты синие глаза, полные спокойствия и уверенности.

– Что ж, – она улыбнулась, – Сегодня в полночь. В салоне. Жду всех, кто не боится слышать правду. Вы же придёте, майор Кроули?

– Вы не оставляете мне выбора, мадам! – взяв себя в руки, отчеканил британец.

Медленным шагом Элен удалилась в свою каюту в полной тишине. Казалось даже, что преследовавшие корабль чайки, в этот момент затихли, кучками сбившись на мачтах.

Мертвую тишину прервал старший лорд Уитмор:

– Какого черта, Чарльз, Вы подошли к этой русской колдунье? – не сдерживаясь в словах вскричал он, – Ваша матушка, будь покойна её душа, позволяла Вам решительно много! И вот он, результат!

– Но Вы ведь пойдёте на этот спиритический сеанс, лорд? – почти шепотом, стараясь быть никем не услышанной, поинтересовалась одна из дам, обмахиваясь костяным веером с белыми страусиными перьями.

– Разумеется пойду, леди Вустер!

Через несколько минут на верхней палубе не осталось ни души. Весть о готовящемся представлении разлетелась среди пассажиров первого класса неприлично быстро. Вся достопочтенная публика разбрелась по каютам, обсуждая предстоящий вечер и его главную героиню.

Тем временем Элен, оставшись одна, сидела в глубоком кресле, разглядывая рисунок на резном потолке своей комнаты. На коленях её лежало письмо от отца, полученное перед самым отплытием. Тусклый свет лампы мягко освещал лицо уставшей женщины. Нужно было вставать и идти менять туалет к вечернему сеансу. Самой. Денег на прислугу всегда не хватало. С тех пор, как она семнадцатилетней убежала от престарелого мужа, бросив вызов себе и закостенелому обществу. Тогда отец поддержал её, зная, что удержать его дочь не в силах никому, раз уж она так решила.

Нужно вставать. Но мысли и воспоминания держат прикованной к креслу. Перед глазами всплывают картины далекой родины. Бескрайние поля, шум лесов, тихие реки и синее бесконечное небо. Она родилась в последний день июля слабым, болезненным ребёнком. В то, что девочка выживет, не верила даже мать, а потому совсем ещё малышкой её было решено крестить.

Чтобы не подвергать новорожденную лишней опасности, крещение проводили в специально отведённой, самой большой комнате родового поместья. Но даже она не смогла вместить всех желающих присутствовать на церемонии. В комнату, наполненную ароматом ладана и дымом церковных свечей, набилось с десяток родственников и того больше слуг.

– Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа! – торжественно произнёс батюшка, одетый в золотые праздничные наряды, начиная таинство крещения, – Да будет благословенно это дитя, да защитит её Господь от всякого зла!

Мать тихо всхлипнула, глядя на своего первенца. Девочка молча глазела по сторонам и не издавала ни звука.

– Богородице Дево, радуйся, – продолжал басом читать молитву батюшка, не обращая внимания на происходящее вокруг, – Благодатная Марие, Господь с Тобою; благословена Ты в женах и благословен Плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших.

– Господи, сохрани невинного младенца! – прошептал кто-то из родственников,

Не в силах сдержать слез, молодая мать разрыдалась, повиснув на руке стоящего рядом мужа. Бравый офицер Петр Алексеевич Ган сохранял твердость духа, аккуратно приобняв супругу.

Доверенным лицом крестной матери девочки была её совсем ещё юная тётка, на пару лет старше своей новорождённой племянницы. Устав от долгой неподвижности, малышка решила присесть на пол, и незамеченная взрослыми начала засыпать в переполненной, душной комнате. Глаза её под монотонное пение священника медленно сомкнулись, а пальцы стали мягкими и непослушными. Свеча выскользнула из рук и, падая, задела длинные одеяния батюшки. Огонь мгновенно охватил платье.

– Горим! Пожар! – закричал кто-то из толпы, прежде чем началась паника и страшная давка.

Елене тогда было несколько недель от роду, и чудо, конечно, но она до сих пор помнит испуганное лицо подбежавшей к ней няньки.

– Господи, спаси и сохрани! – причитала та, хватая ребёнка, – Надо же было такому случиться! Не иначе как быть беде!

– Быть беде!.. Быть беде!.. – вторили ей в голос суеверные дворовые девки, кидаясь врассыпную.

Слова эти сливались в заунывную песнь, и эхом звучали в голове.

Элен открыла глаза. За окном каюты уже стемнело.

Нужно вставать и идти менять туалет. Она сложила письмо от отца квадратом и, медленно поднявшись, положила его на журнальный столик, на котором рядом с путеводителем и разговорником Брэдшоу лежала раскрытой книга «Сочинения Платона».

В спальне Элен переоделась в бесформенное сатиновое платье, скрывающее все изъяны её фигуры. Накинув сверху темную длинную тунику, она подошла к туалетному столику с зеркалом, окинула своё отражение мимолетным взглядом, взяла флакон с любимым ароматом жасмина, брызнула в воздух и, пройдя через благоухающее облако, вышла из каюты, не спеша направляясь в сторону главного салона на «Эвномии».

Салон первого класса представлял из себя просторное помещение, в котором царила неподдельная роскошь и утонченность. Стены, обитые темным полированным дубом и красным деревом, отражали мягкий свет хрустальных люстр. В центре комнаты располагался длинный стол с серебряной посудой и изящными фарфоровыми сервизами, вокруг которого разместились удобные стулья с высокими спинками.

На удобных креслах и диванах, стоящих вдоль стен, разместилась публика, с нетерпением ожидающая спиритического сеанса. Гости, одетые в вечерние наряды, допивали уже не первый бокал шампанского, и шептались друг с другом, когда в дверях салона появилась она.

– Елена Петровна! – приветствовал её, вставая с кресла, майор Кроули.

– Доброго вечера, господа! Майор Кроули! – обратилась Блаватская к присутствующим и, повернув голову в сторону сидящих на диване братьев-близнецов Синклеров, каким-то уже не своим голосом с характерным бостонским акцентом продолжила, – Тебе не стоило подделывать подпись брата, Гарри!

Братья Синклеры, Чарльз и Генри, молодые американцы, как две капли воды похожие друг на друга, недавно стали наследниками многомиллионного состояния. Их отец в середине 50-ых успешно вложился в строительство трансконтинентальной железной дороги, и стал обладателем одного из крупнейших капиталов Америки. Последние пару лет юные денди странствовали по миру, наслаждаясь всеми благами цивилизации и прожигая полученное наследство.

– О чем это она? – с лица Чарли пропала белоснежная улыбка. Он вопросительно посмотрел на брата.

– Это какой-то бред, Чарли! – вскрикнул Генри Синклер, пытаясь встать со своего места, но диван будто не отпускал его. – Я так же, как и ты, не понимаю, о чем идёт речь.

– Речь идет об акциях Union Pacific Railroad, которыми ты завладел, подписав липовый договор дарения от имени брата! – спокойно ответила Блаватская голосом их отца, пристально глядя в глаза старшему из Синклеров.

– Чушь собачья! – Генри от возмущения покрылся красными пятнами, – Ты же знаешь, Чарли, мы с тобой всегда всё делим поровну!

– Но только не в этот раз, Гарри… – голос чревовещательницы был твёрд, в нем ощущалась непоколебимая уверенность и холодная ясность.

– А ведь я догадывался, что ты меня дуришь! – взволновано произнёс Чарльз, поднимаясь со своего места.

В салоне воцарилась гробовая тишина. Было слышно, как напольные часы, стоящие в дальнем углу, отбивают такт. Публика замерла в ожидании развязки этой семейной драмы.

– Неужели ты в это веришь, брат? – хриплым голосом спросил Генри, в горле у него пересохло.

– Наверное, лучше будет продолжить этот разговор в другом месте, – твёрдо ответил младший Синклер, направляясь к выходу.

Генри, наконец, смог подняться с дивана, и догоняя брата, злобно бросил в сторону Блаватской:

– Не знаю, как Вы это сделали, мерзкая ведьма, но Вам придётся за это ответить!

Оба брата удалились, оставив после себя тягостное молчание. В салоне стало душно.

– Ну, что же, лорд Уитмор, как видите, не всем по душе слушать правду, – улыбаясь, произнесла Блаватская своим обычным голосом, как только дверь за братьями Синклерами захлопнулась.

Известная лондонская меценатка, Леди Маргарет Чедвик, резко закрыла свой веер из слоновой кости с таким щелчком, что стоявший рядом юный лорд Уитмор вздрогнул.

– Какое… неприятное зрелище! – произнесла она сквозь зубы, стараясь держаться достойно и сохранять свои обычно безупречные манеры. Пальцы в кружевных перчатках судорожно перебирали звенья бриллиантового колье, украшавшего её тонкую шею.

– Полагаете? – тут же обратила на неё своё внимание Блаватская, – Здесь у каждого свои секреты, леди Чедвик. Неужели же у Вас их нет?

– У меня – нет! – улыбаясь, уверенно ответила Маргарет, – Каждый мой шаг освещается британской и иностранной прессой, и все знают, что у меня безупречная репутация. Боюсь, что моя персона, мадам Блаватская, будет Вам не интересна.

Леди Чедвик взяла под руку стоящего рядом лорда Уитмора-старшего, будто ища в этом поддержки и защиты. Лорд одобряюще накрыл её руку своей тёплой ладонью. Однако Блаватская не собиралась так просто отступать от насквозь фальшивой аристократки.

– Отнюдь, дорогая мисс Маргарет! – произнесла она голосом сладким, как отравленное вино, – Ваша персона куда интереснее, чем Вы пытаетесь нам показать. А Ваши украшения говорят о Вас ещё больше.

Блаватская медленно провела пальцами круг воздухе, указывая на украшения чопорной британки. В свете свечей камни вспыхнули ярким светом, словно подсвеченные огнём изнутри.

– Это Cartier, не так ли? – уточнила Блаватская, делая театральную паузу, – Прекрасная работа!

– Это семейная реликвия, мадам! – хладнокровно парировала леди Чедвик, хотя голос её предательски дрогнул.

– Конечно, – с усмешкой кивнула провидица, – Если считать семьёй мадемуазель Баруччи и её щедрых покровителей.

Все женщины в зале ахнули. Лорд Уитмор-младший подавился шампанским, а Уитмор-старший поспешил убрать свою руку с руки леди Чедвик.

История с драгоценностями парижской куртизанки Джулии Баруччи совсем недавно вызвала настоящий скандал в светском обществе. Осенью прошлого 1870-го года она мучительно умирала от чахотки в своей квартире на Рю де Бен, окружённая захватившими город революционерами и нищими. После её смерти остались драгоценности стоимостью в сотни тысяч франков, которые ушлые наследники поспешили реализовать при первой же возможности. Так, в начале 1871 года, крепко сжимая ручку кейса, набитого драгоценностями, полученными не самым достойным методом не самой достойной женщиной Парижа, Альфред Картье, чья ювелирная компания из-за революций и войн была на грани банкротства, сел на корабль, отплывающий в Англию.

А дальше драгоценности в считаные недели разлетелись за бесценок по миру. А дурная слава о них – ещё быстрее. Носить в приличном обществе украшения умершей куртизанки считалось верхом неприличия.

– Что ж, – взяв себя в руки, ответила аристократка, – Раз Вы так прекрасно осведомлены, мадам Блаватская, полагаю, Вы в курсе, что ювелирные изделия дома Cartier носят монаршие особы. Эти камни, – леди Маргарет дотронулась до своего колье, – эти камни, возможно, помнят грязь парижских улиц, стоны чахоточной шлюхи и прикосновения её похотливых покровителей. Но они все равно идеальны. Они – безупречное творение природы! И их невозможно ни запятнать, ни вознести до небес историей бывшего владельца.

Блаватская удивленно приподняла бровь. Салон снова замер в ожидании.

– А потому, – леди Чедвик подозвала официанта, взяла с подноса бокал шампанского и залпом его выпила, – Я буду носить эти камни с гордостью, мадам Блаватская! Сегодня, завтра и всегда!

Кто-то из публики зааплодировал. Однако, не получив поддержки, эти единичные аплодисменты быстро утихли.

– Похвально, леди Маргарет, – ответила Блаватская тихим голосом, – Вы не побоялись показать нам своё настоящее лицо. Сегодня Вы сняли с себя самое тяжелое своё украшение – Вашу маску.

Не дожидаясь ответа, она отошла в сторону, теряя интерес к леди Чедвик и её драгоценностям. На этот раз присутствующие не впали в молчаливое оцепенение. Кое-кто даже перешептывался, обсуждая произошедшее.

Блаватская неподвижно стояла напротив окна спиной к публике, будто чего-то выжидая.

– М-мадам? – робко кашлянул где-то сзади лорд Уитмор-младший, – М-мы… п-продолжим?

Она медленно обернулась. И посмотрела на него васильковыми глазами его матери. Агата Уитмор скоропостижно скончалась пару лет назад при загадочных обстоятельствах в своём особняке в Ричмонде.

– Продолжим? – её голос стал мягким и тихим, на губах появилась чуть заметная знакомая улыбка. – О, милый мальчик… – она протянула руку к лицу юноши.

– М-ма… Мама? – лицо юного Уитмора стало бледным, он замер в нетерпении.

Стоящий рядом Уитмор-старший начал задыхаться, инстинктивно при этом развязывая платок, сдавливающий ему шею. Блаватская окинула его взглядом, полным презрения. В её глазах он прочитал то, что осталось невидимым для окружающих. Она всё знала.

В тот злополучный вечер он вернулся домой позже обычного. Одежда его пропахла запахом кабака и дешевых духов местных девиц. Развязывая на ходу шелковый аскот и стягивая неудобную обувь, лорд Уитмор прошёл в гостиную, где по обычаю выпивал ещё один бокал виски перед тем, как отправиться к себе в покои.

Там его встретила супруга, которая на удивление в столь поздний час ещё не спала. Агата Уитмор – леди из высшего общества, всегда сдержанная и спокойная, с горделивой осанкой она стояла у окна, когда лорд ввалился в комнату.

– Мы должны развестись, – с ледяной холодностью произнесла она, разворачиваясь.

Лорд вздрогнул, лицо его исказилось от гнева.

– Развод? Ты с ума сошла!? Это невозможно!

– Возможно, дорогой! Я уже все обсудила со своим адвокатом.

Закон о бракоразводных процессах, принятый в 1857 году, развязал руки английским женщинам. Лорд Уитмор, когда-то принимающий участие в рассмотрении законопроекта, был против его принятия в силу своих консервативных взглядов на брак и семью.