Приглашение на смерть

До девушек донесся заливистый смех. Юнка разговаривала с молодым человеком спортивной наружности, теребила волосы и смеялась, широко размахивая подставкой со стаканчиками. По всей видимости, им напитки достанутся теплыми и разбавленными водой от растаявшего льда.

– Ее он заколол заточкой, а двум остальным жертвам перерезал горло ножом, – задумчиво проговорила Кира. – Ей он сразу готовил особенную смерть.

Аня кивнула.

– Как ту бабулю с собакой зовут? – спросила Кира.

– Томила Ивановна Зыкова, – напомнила Аня.

– Она говорит, что из дома он вышел качаясь, словно пьяный, прислонился к дереву и побежал… – дальше Кира не договорила. Она что-то прикидывала в уме.

Перед Кирой и Аней наконец оказались стаканы с лимонадами, про которые девушки уже забыли. Глаза Юнки сияли, словно фонари авто. Предъявлять ей претензии, что вместо прохладительных напитков они получили горячий фруктовый чай, не имело никакого смысла.

Кира не сомневалась, что у сестренки следователя наметился курортный роман и Самбуров не сможет увезти ее из Адлера в ближайшие пару недель.

– Я оставлю тебе свои сарафаны, – сразу предложила Кира, – и все, что выберешь из моей сумки.

– Ты мой котик! – Юнка кинулась к Кире на шею.

Глава 6

Дом по Шахтерской, 17 Самбуров нашел быстро, хотя хаотичная застройка Адлера и Сочи часто преподносила сюрпризы. На навигаторе это два дома, стоящие рядом по одной улице, в реальности между ними пролегала козья тропка с резким уклоном, по которой пешком-то пройдет не каждый, а если желаете подъехать, то в объезд через пять улиц и эстакаду.

Он посмотрел в раскрытую папку на переднем сиденье. На первый взгляд в делах не было ничего общего. Жертву из Адлера убили в съемной квартире и привязали к стулу поясом от халата. Ее не раздели, не разрисовали кровью, кроме того устроили вокруг кавардак. Видимо, что-то искали и ограбили. Ограбление и стало официальным мотивом.

Убили Геннадьеву Олесю Валерьевну, тридцати четырех лет, заточкой, диаметром восемь миллиметров, с несимметричными краями и продолговатым желобком на боку. За эту заточку и уцепился Вольцев. Заточка самодельная, таких одинаковых не найдешь. Вольцев оказался прав. При детальном рассмотрении фотографий из дела оказалось, что шея жертвы перемотана шелковым шарфиком, из халата не просто вынут пояс, которым ее привязали, – полы халата сильно раздвинуты в стороны и спущены с плеч. Ее не раздели полностью, но ее раздевали. Самбуров закрыл папку и вздохнул.

Замок в двери не сломан, Геннадьева пустила злоумышленника сама. В принципе, мог представиться каким-нибудь мастером. Кроме того, люди часто не спрашивают, просто открывают дверь. Следов борьбы нет. Убийца напал внезапно.

– Что грабить в квартире в наше время? В съемной квартире большие суммы не хранят. Что у Геннадьевой было? Да, квартиру она сняла приличную, с современным ремонтом и с высокой квартплатой, прожила полгода. Хозяйка квартиры ничего плохого про нее не сказала. Порядочная женщина с достатком. Тихая, спокойная, чистоплотная.

Но грабеж все равно не вязался с картиной преступления. На нее не наркоман напал в подворотне. Убийца пришел в квартиру, рисковал встретить соседей. А что у нее грабить? Колечко с бриллиантом? Ноутбук? Телевизор выносить? Ради этого убивать человека?

За четыре месяца расследования ответов на эти вопросы не нашлось. Радость и облегчение, с которым майор МВД Заколюжнов, служивший в управлении по Сочинскому округу, передал Самбурову очевидный висяк, не могли скрыть ни служебное положение, ни сочувствие коллеге.

Но невозмутимого подполковника из Краснодара тревожило не это. Личная жизнь его тревожила. Собственная личная жизнь и встреча с Кирой. Он забрал папку и отправился поговорить с семьей жертвы. Вот тоже вопрос. Почему Геннадьева Олеся жила на съемной квартире при наличии мужа и большого красивого дома?

Еще до того, как Григорий припарковал железного коня на площадке перед добротным забором, он заметил «Мини Купер» Киры Вергасовой.

Подполковник внутренне напрягся, предвкушая не самый приятный разговор.

Внутреннее расследование из-за убийства Золоторева давно закончилось. Вольцев лично засвидетельствовал, что все прошло хорошо, и звал специалиста по психопатологии вернуться на работу. Вольцев знал, что девушка отдыхает у моря, и ничего не имел против длительного восстановительного отпуска. Но вот чего Дмитрий Юрьевич не знал, так это того, что о предложении вернуться Вергасову никто не известил.

Нельзя сказать, что у Григория был какой-то конкретный план, и даже приблизительного плана не было. Он прекрасно отдавал себе отчет, что ведет себя как страус, пряча голову в песок. Даже если сама Вергасова воспримет свой безвременный отпуск как прекращение сотрудничества и не станет ничего выяснять, Вольцев в конце концов ей позвонит и правда всплывет. Наверное, Григорию придется что-то объяснять. Как на это отреагирует Вольцев и уж тем более специалист по психопатологии, он думать не хотел.

Ему рисовалась идеалистическая картинка, как любимая ходит по дому, надувшаяся на правоохранительные органы, словно мышь на крупу, а он залечивает ее обиженное сердце вниманием и нежностью, залюбливает физически и духовно, задаривает подарками, сюрпризами, путешествиями и постепенно излечивает.

В конце концов она занимается какой-нибудь психологической работой – какой, они тоже придумают потом, – и живет с ним долго и счастливо.

В реальности она скорее всего будет злиться на него, он уже слышал слова: «Самбуров, ты как ребенок. Ты набила на лбу шишку – вот тебе за это игрушка. Это подмена заботы ограничением воли…»

Возможно, она даже придумает какой-нибудь извращенный способ мести.

Наплевать. Он защищает Вергасову от беды, даже если никто, кроме него, этой беды не видит.

Вот только серия эта случилась так не вовремя. Вольцев ни за что не позволит обойтись без специалиста по психопатологии. И Самбуров снова смалодушничал, отправил сообщать о приглашении Киры обратно на работу Аню, сдобренную присутствием Юны. Но укора и обвинений ему не избежать. По сути, так ему и надо. Все эти мысли с невероятной скоростью калейдоскопировали на его лице, пока Вергасова шла от своей машины к нему. Если бы она ставила целью разглядеть, что он чувствует и о чем думает, то ей пришлось бы остановиться и оценить длинную сложную серию знаков, но Кира не желала знать правду – она смотрела в его глаза, и сердце выпрыгивало из груди от радости видеть Григория.

Самбуров молча сжал ее в объятиях, зарылся носом в волосы. Она пахла чем-то горько-цветочным. Она пахла его Кирой. Он чувствовал, как она трется носом о его грудь, как прохладные пальцы скользят по шее, как дрогнули плечи.

– Хороший дом. Приличный район, – начала говорить девушка, чуть отстранившись и пропустив приветствие. – Жертва скорее всего не случайна… Я соскучилась.

– Я тоже. Мне было сюда по пути. Вечером я бы приехал к тебе. Аня же привезла дело? – Самбуров услышал в собственном голосе ноты чувства вины, и это покоробило его. Какого черта? Он руководит группой. И как будет идти следствие, решает тоже он. Григорий отмел чувство вины как несущественное и попытался смерить девушку строгим взором. Получилось, кажется, не очень. Во всяком случае, на сияющей физиономии Киры это не отразилось. Самбуров просто спросил:

– Как ты узнала адрес жертвы?

– А как ты узнал название моей гостиницы? Юна и Аня приехали точно по адресу.

Самбуров подумал и нахмурился.

– Ты не могла за мной проследить. У тебя нет доступа к базам МВД.

Кира засмеялась его непосредственности.

– Я? Нет. Не имею таких возможностей, поэтому пришлось отсмотреть новости и соцсеть. В соцсети жертвы есть фото из вон того кафе, – Кира указала ладонью на вывеску кофейни, – и фото мальчика, сына, на фоне школы. Школа вон там, за углом. Но самое интересное: ее объявляли в розыск полгода назад. Сохранился репортаж местной журналистки прям от этого дома, – Кира кивнула на забор.

– В розыск объявляли, но муж забрал заявление, объяснил, что нашлась, – задумчиво покивал Самбуров. Казалось, он слушает голос Киры, как он звучит. А смысл слов проходит мимо.

– Соцсети хранят все, – загадочно улыбнулась девушка.

Григорий презрительно фыркнул. Его обычная реакция на соцсети:

– Когда люди выкладывают фотографии в сеть, они не думают про безопасность. Иногда все настолько неприкрыто, что даже искать ничего не надо. Преступники могут позволить себе быть не шибко сообразительными.

Кира лишь пожала плечами.

Самбуров внимательно всмотрелся в ее безмятежное лицо, в улыбающиеся глаза, едва заметные под солнцезащитными очками. Он не нашел в них ни упрека, ни укора.

Если бы Кира могла подслушать его мысли, она бы пояснила, что дает ему возможность сохранить лицо и не заводить никому не нужный разговор.

Да, она понимает, что Григорий предпочел бы, чтобы она ушла из отдела. Может быть, его доводы не так уж беспочвенны. Но она не хочет уходить. Она страстно желает заниматься тем, чем занимается. Так что одному из них придется уступить. На ее стороне Вольцев. Уступить суждено Самбурову.

Кира давала ему возможность сохранить лицо и сделать вид, что никакого противостояния нет. Что все так, как он сам и планировал. Ей вовсе не хотелось тыкать в него, словно палкой в улей, и вытаскивать из него клещами, что да, он вынужден подчиниться приказу начальства и она остается вопреки его желанию. Иногда, если людям дать возможность сохранить лицо, можно многое получить в благодарность. Она рассчитывала получить терпимость Самбурова к ее присутствию в расследовании.

Кира полистала папку с делом об убийстве Олеси Геннадьевой.

– Патологоанатом написал, что за три месяца до убийства она прервала беременность, – задумчиво произнесла Кира.

– Это сочли несущественной деталью, к делу не относящейся, – пожал плечами Самбуров.

– Пошли к мужу, заодно спросим, – предложила Кира.

Вопреки обещаниям майора Заколюжного, их никто не ждал. Во дворе аккуратного, отделанного современными материалами дома громко, драматично, но демонстративно сдержанно ругались мужчина лет сорока и женщина, годящаяся ему в матери. Ругались настолько самозабвенно, что вошедших не заметили. Судя по тому, что довольно взрослая девчонка лет шестнадцати, сидящая на веранде, не обращала на них ни малейшего внимания, ругались регулярно.

Пацан лет десяти плескался в бассейне, на голове у него было что-то вроде шлема. Мальчишка лупил руками по воде, дергался и подпрыгивал. Где-то там, в виртуальных картинках шлема, играла красками другая действительность.

– Личная жизнь у тебя будет, когда детей вырастишь. А пока здесь твоя личная жизнь. Я своих вырастила и не обязана еще на твоих батрачить, – прошипела статная ухоженная дама с модной короткой стрижкой.

– В доме постоянная помощница по хозяйству и приходящий репетитор. Когда, интересно, ты успеваешь батрачить? – упирался мужчина. – В конце концов, внуки должны быть для тебя важнее, чем твоя йога и посиделки с подругами.

– То есть тебе дети не должны быть важны, а мне должны? Тебе нужно личное пространство, а мне нет? С чего вдруг твои дети должны быть мне важнее собственного здоровья? – Женщина раздувала ноздри и так амплитудно дрожала, что явно переигрывала. – Ну уж извини, сынок. Твоя работа заканчивается в шесть. В шесть пятнадцать я ухожу – именно потому, что не хочу опоздать на свою йогу. И в субботу, и в воскресенье своими детьми ты занимаешься сам, потому что у меня подруги и личная жизнь!

– В конце концов, я налажу свою жизнь, и мы освободим тебя… – интонаций в голосе мужчины было немного. Этот разговор происходил не первый раз. Все выучили свои роли и произносили реплики в полсилы, как во время первых репетиций в театре.

Тут хозяева дома заметили гостей.

– Извините, – мужчина кивнул, не глядя на корочку. По всей видимости, все-таки вспомнил, что ему звонили по поводу визита следователя. Он представился: – Александр Семенович Иловайский. Можно Александр, – и извиняющимся тоном прибавил: – Прошли времена, когда бабушки с радостью нянчили внуков. Проходите.

– Григорий Сергеевич Самбуров. Кира Даниловна, консультант по психопатологии.

– Расследование сдвинулось с мертвой точки? – Женщина презрительно вскинула одну бровь. – Появился подозреваемый? Выяснилось, кому понадобилось убивать Олесю?

В ее голосе явно сквозило пренебрежение, недоумение. Адресовалось оно, похоже, к погибшей невестке. Женщина дернула одним уголком губ и едва заметно взмахнула рукой, хотела приложить руку к груди, но сдержалась. Быстрый жест, противоречащий по смыслу словам. Маменька-то лжет.

– Это моя мама, Галина Семеновна Иловайская, – представил Александр.

Он кидал на мать выразительные взоры, призывал к спокойствию и требовал не выносить сор из избы.

– Похожее преступление произошло в Краснодаре. Убита женщина. У нас есть основания полагать, что действует один и тот же человек. Собственно, поэтому возникли еще вопросы.

– Убита еще женщина? – Галина Семеновна нахмурилась и оценивающим взглядом посмотрела на Киру. – А вы консультант по психопатологии? Это отклонения в психике… Ее что? Маньяк убил? Олесю?

– Мы предполагаем, да, – подтвердил подполковник Самбуров и продолжил: – Как вела себя ваша жена до убийства? За месяц до несчастья или раньше? Было что-то странное? Беспокойство, тревога, страхи? Может быть, ей угрожали?

Александр смотрел удивленными, широко раскрытыми глазами.

– Маньяк? Не может быть! – смешался супруг, еще не понимая, как на это реагировать.

Люди по-разному относятся к маньякам. К тому, что их близкий человек стал его жертвой тоже. У кого-то интерес и любопытство. Ну не частый случай, прямо скажем, попасть в лапы злонамеренного убийцы. У кого-то страх и ужас. А вот мужья обычно, стыдятся того, что до их супруги добрался одержимый психопат.

Все понимают общую картину. Маньяк выбирает одинокую женщину, ту, которая без сопровождения шла в темном переулке, ту, которую не встретили с работы, ту, с которой не оказались рядом близкие. Это означает, что мужчина пренебрег, не смог, не защитил ее. Он виноват. Чувство вины первым и отражается на лицах мужей. Но с Александром творилось что-то другое. Чувство вины тоже, но еще стыд и…

– Очень может быть! – четко и громко произнесла его мать, не забыв презрительно поджать губы.

Ее высказывание отвлекло Киру. На Иловайскую уставились три пары глаз, и она пояснила:

– Маньяки же выбирают жертву? То есть, я хочу сказать, больной псих, когда выбирает, на кого напасть, он же заведомо выбирает слабого, неуверенного, беспомощного человека. Я читала о таком. Психологическую жертву? Очень даже понятно, почему он выбрал Олесю! – ликования в голосе нельзя было не заметить. – Она такой и была!

– Мама!

Кира медленно кивнула, посмотрела понимающе и с интересом:

– Психология жертвы подразумевает под собой определенный поведенческий стереотип. Вы верно его описали. Действительно, часто именно таких жертв выбирают убийцы. С ними будет проще, они оказывают меньше сопротивления. Психологический портрет убийцы еще в процессе составления: характерные признаки, метод и последовательность действий убийцы, – спокойно произнесла Кира, не выпуская из поля зрения мужа и свекровь жертвы.

Они разговаривали на веранде, и взрослая девочка, которая, по всей видимости, была дочерью убитой, не могла не слышать, о чем шла речь, но она не проявляла ни интереса, ни любопытства. Удивительно. Пацан из бассейна тоже не обратил внимания на гостей. Дети, будто закуклились каждый в свой кокон и не спешили вылезать во внешний мир.

– О! В Олесе этого было предостаточно! – фыркнула свекровь и тише добавила: – Она была жертвой и хотела ею быть! Дело в том, что многим мужчинам нравятся этакие бедные малышки с оленьими глазами. С ними легко быть героями. Мужчины часто попадаются на эти хлопающие реснички и дебиловатый открытый рот. Лохушка деревенская. Серенькая тихонькая неуверенная мышка.

Александр кинул на мать очередной осуждающий и призывающий к порядку взгляд.

– О! Не смотри на меня так. Это очевидно при одном взгляде на нее, – отмахнулась мать. – Ты знал, на ком женился. Более того, ты специально на ней женился, потому что предполагал, что она станет хорошей хозяйкой и матерью. Только она была уборщицей и кухаркой, а не женой и хозяйкой.

Александр тяжело вздохнул и сдержанно вставил:

– Олеся действительно была тихой и скромной женщиной. Из дома почти не выходила. Занималась детьми. Нет, я не замечал никакого беспокойства или чего-то странного в ее поведении. Все неожиданно и внезапно произошло.

– А могу я взглянуть на ее комнату? – спросила Кира. – Вы же спали раздельно?

Александр рассеянно пробормотал:

– Да. Часто. Беспокойный ребенок. Откуда вы узнали?

Кира мило улыбнулась.

– Догадалась. – Она повернулась к свекрови. – Покажете мне дом?

Они прошли в дом. Галина Семеновна широко развела руками, приглашая Киру осматривать, все, что та пожелает.

– Если вы хотите увидеть личное пространство моей невестки, то следовало бы изучить кухню. Но здесь вы уже опоздали. Прошло четыре месяца, и я давно наняла клининг и кухарку. Все прибрали и привели в эстетичный вид. Для того, чтобы иметь образцовое хозяйство, нет необходимости жениться на Золушке. Мужчине вообще лучше жениться попозже, состоявшимся человеком.

– Вы считаете, Александр рано женился? – спросила Кира как бы между делом, но внимательно следя за реакцией Галины Семеновны.

– Да, но не только в этом дело. Олеся едва достигла совершеннолетия и сразу оказалась в положении, иначе я бы не дала Александру возможности на ней жениться. Он старше ее. Ему-то как раз было пора обзавестись семьей. Не в этом дело, – снова повторила бабушка двух внуков. Она была честна. С удовольствием делилась с Кирой своей жизненной позицией. – Олеся ему не подходила. Заключая брак, следует выбирать пару себе под стать. Если ты из хорошей семьи, если ты с прекрасным образованием, имеешь манеры и привык к изысканным обедам и развлечениям, жениться надо на той, кто оценит, принесет похожее в семью, приумножит и должным образом воспитает детей. Олеся была бы прекрасной женой какому-то простому мужчине, рабочей профессии. А нашей семье следовало соответствовать. Она понятия не имела об искусстве, литературе, ничем духовным не интересовалась, только булочки пекла и борщи варила. Ходила по дому в штанах и футболке, не сервировала стол, разрешала детям играть повсюду, есть в любое время, а не по расписанию. Все по-простецки. В нашей семье совсем другие требования. Олеся просто не пара Александру. Женитьба на ней – его роковая ошибка.

Кира огляделась по сторонам. Если следы борща и булочек когда-то и были в доме, их давно извели. Столовая, гостиная и кухня блистали стерильностью и неприкосновенностью. Казалось, здесь никто никогда не готовил и не ел. Что ж, нанятые специалисты справлялись со своей работой, если им было выдано задание обеспечить образцовость. Образцовость чистоты и пустоты журнальной фотографии.

– Лидия, помощница по хозяйству, готовит только для нас с Андреем. Мы вегетарианцы, – с некоторым вызовом продолжила Иловайская, – после смерти Олеси я ввела этот протокол питания для ребенка. У него задержка развития. Олеся имела проблемы с генами. Кто-то из предков наверняка был алкоголиком и недоразвитым. Она, конечно, не признавалась, что болезнь ребенка ее вина, ну и понятно: родственников уже не проверишь, надо жить с тем, что есть. Думаю, питание и правильная физическая нагрузка многое смогут компенсировать. Я пытаюсь привить ему правила, распорядок дня. Не называю уменьшительно-ласкательным именем. Я вообще считаю, что для мальчиков это вредно – все эти «Лешенька», «Андрюшенька», «Сереженька». Александр ест на работе. Виктория не ест вообще. У нее анорексия. Знаете же? Вы же психолог? Психологические проблемы с пищеварением – это отрицание авторитета матери. В сознании человека с матерью ассоциируется кухня. Вот девочка и не ест, боится стать такой, как мать, или не хочет встать на сторону матери в ее противостоянии с мужем.

– А у Александра и Олеси было противостояние? – насколько смогла, легко и спокойно спросила Кира. Она следила за мимикой и интонациями Галины Семеновны, размышляя, сколько раз женщина выкладывала невестке свою точку зрения как единственно верную. Иловайская не замечала ничего, вся погрузилась в свою теорию.

– У мужчины и женщины в браке всегда противостояние. Он хочет домашнюю заботливую курицу в доме, блестящую богиню, достойную восхищения, в гостях и доступную, покорную развратницу в постели. Редкая женщина подобное вытягивает, поэтому стремится доказать, что ценность только в том, что она может дать. Чаще и вовсе транслирует что есть. И так сойдет.

По гордо задранной голове Кира поняла, что себя Галина Семеновна причисляет к тем редким женщинам, которые осилили эту трудную задачу.

– Олесю можно понять. Где взять то, чего нет? Уж такой она уродилась, в простой семье росла. Здоровьем, опять же, была слаба. Поэтому и оба ребенка получились с проблемами. Она их закармливала, все время трясла на руках, говорила, что не дает им плакать. Жесткость и строгость, необходимую в воспитании, не проявляла. Не умела… Это комната Виктории. – Иловайская продолжила экскурсию по дому, а Кира отметила, что бабушка без стеснения распахнула перед посторонней гостьей дверь спальни внучки. – Она сама выбрала это помещение, хотя изначально оно не планировалось под спальню: очень большие окна. После ухода матери даже уговорила отца сделать выход отсюда на веранду, чтобы вот эту дверь закрыть. Виктория хотела иметь отдельный вход. Но я не позволила портить вид дома с лицевой стороны, да еще перед сезоном ветров и дождей. Вообще не лучшая идея потакать детским капризам.

Кира улыбнулась, кивая, что можно было расценить и как согласие, и как реакцию на осмотренную часть дома.

Похоже, у девушки противостояние не с матерью.

– На втором этаже большая так называемая хозяйская спальня и детская для Андрея.

Они поднялись по узким ступеням, Кира задержала взгляд на семейном портрете.

– В доме много фотографий. – Кира указала на написанный маслом портрет, на котором не было матери семейства. – Здесь нет Олеси. И на фото тоже. Вы сняли их после смерти Олеси?

– Частично. Их и не было особенно много. Иногда с детьми. Но они обычные, бытовые. Олеся на них неприбранная, в неуместной для фото одежде. Она вообще не любила фотографироваться. Стеснялась. На семейный портрет маслом и вовсе было не уговорить. Никто не хотел позировать по-человечески. Пришлось всех рисовать отдельно. Поэтому картина получилась несуразная. А семьи у них не получилось вовсе. К комнате мальчика примыкает небольшая… Небольшое помещение. Там оставалась ночевать Олеся, чтобы не беспокоить мужа ночными вскакиваниями к ребенку. Он спал беспокойно.

– А сейчас?

– А сейчас с ним никто не носится, и он спит нормально.

Кира кивнула, оглядывая комнату мальчика и понимая, что сейчас никто не знает, как он спит. Она внимательно осмотрела комнату, в которой ночевала Олеся, ее немногочисленные вещи. Полистала толстенькую папку, забытую хозяйкой на подоконнике. Рецепты блюд с картинками, пара медицинских рецептов, видимо, для детей, письма от сына крупными буквами: «Мама, я тебя люблю».

– А вы не живете сейчас здесь?

– Боже упаси! – всплеснула руками Галина Семеновна, распахивая перед девушкой хозяйскую спальню. – Жить со взрослыми детьми? Ну уж нет! Это же постоянная борьба в себе между женщиной и бабушкой. Я желаю жить женщиной. Как мать я свой долг выполнила. Не вижу никакой необходимости помогать взрослым детям. Если только советом. Только советом.

– Почему у Олеси другая фамилия? Почему она оставила девичью? – Кира беззастенчиво гуляла по просторной комнате в светлых тонах, рассматривала пустой туалетный столик, открыла гардероб. Она осторожно провела рукой по ряду рукавов, принадлежащих шелковым блузкам. Их копия мягко обнимала плечи ее спутницы.

– Александр не дал ей своей фамилии. При заключении брака мужчина дает свою фамилию женщине, если хочет продемонстрировать, что она его женщина. Его пара. Он принимает ее в семью. Иловайские – древний донской род. Среди предков есть князья, графы, генералы. Родовое имение под нынешним Донецком располагалось. Наша родословная диктует свои условия. Олеся сразу не получила нашу фамилию, но предполагалось, что, когда она станет достойной войти в род, она поменяет фамилию.

– Если захочет, – не удержалась Кира. – А то ведь на достойность проверка с обеих сторон идет.

Галина Семеновна из древнего донского рода, вытаращила глаза, вздохнула и хотела что-то сказать, но Кира не дала ей этого сделать.

– А когда Олеся была жива, вы часто приезжали в гости? К сыну, к внукам?