Мачеха

Юлия Бесчетнова

Мачеха

Пусть для каждой Майи найдётся своя Селеста.

1

Эта гостиная никогда ещё не вмещала в себя столько людей. Все были одеты в чёрное. На диване и креслах расположились женщины, которые пили вино и с неподдельной грустью вспоминали забавные случаи из жизни усопшей. Соседка из дома напротив стояла немного в стороне и держала в руках слегка увядший букет белых хризантем, который казался неуместным среди общей тёмной палитры. Девочка шести лет наблюдала за происходящим из щёлки приоткрытой кухонной двери. Ей всегда казалось, что соседка недолюбливала маму, но по проблескам на краях глаз, скрывающихся за лёгкой чёрной вуалью, можно было догадаться, что слезы не прекращаются, а значит, ей горько. Майя потрогала свои сухие глаза и щёки, закрыла дверь и, пройдя из кухни в коридор, поднялась по лестнице на второй этаж. Она легла на кровать, уставившись в потолок, и начала беседовать сама с собой, пытаясь найти ответы на вопросы: «Почему у меня не льются слёзы? Я же очень любила маму и понимаю, что буду по ней очень скучать, так почему же я не плачу?». Ответа не нашлось. Звуки с нижнего этажа были странными: тихий перезвон столовых приборов, приглушённые разговоры, иногда прорывающийся всхлип – всё это создавало атмосферу тревожного беспокойства. Мелкие детали, такие, как шёпот дверей, скрип половиц и даже звук старых часов, казались особенно выразительными в этой скорбной тишине. Люди приходили и уходили, оставляя следы на полу – знаки следования по маршрутам. Отец открывал дверь, принимая слова соболезнования, (такие глупые, но такие нужные!), и провожал взглядом последних гостей.

Майе надоело лежать, хотелось поговорить с отцом, узнать, как дальше будет продолжаться их жизнь. Она бесшумно шла по лестнице вниз, чувствуя босыми ногами прохладу деревянных досок. Не желая больше выносить сочувствующие объятия малознакомых людей, она остановилась на последних ступеньках и села, обняв колени руками, ожидая ухода последнего гостя. Наконец, дверь захлопнулась и наступила тишина, которую прервали громкие всхлипывания отца, который позволил чувствам захватить над ним власть в этой застывшем молчании скорбящего старенького дома.

Слушать это было невыносимо. Майя прошла в гостиную в надежде успокоить отца. Золотые отблески светильников переливались с мягким светом свечей. Большие окна, на которых висели тяжёлые бархатные шторы кофейного цвета, открывали вид на сад, где листья багрово-жёлтых оттенков рдели под лёгким сентябрьским ветром. Рядом была стена, которую украшал внушительный книжный шкаф с томами классической литературы в кожаных переплётах. В центре комнаты, на мягком ковре с узором в пастельных тонах, располагался дубовый стол, окружённый кожаными креслами и диваном. На нём сидел отец Майи. Он перебирал страницы плотного альбома с фотографиями. На его лице отпечаталась горечь утраты. Девочка подбежала к отцу и утонула в его объятиях. Борода кололась, пахло сигаретным дымом и алкоголем, но Майе было так хорошо и спокойно в сильных руках отца.

– Мама больше не придёт? – спросила Майя, слегка поглаживая пальчиком снимок, на котором они втроём наряжали ёлку на Новый год.

– Нет, – сказал папа, еле сдерживая слезы, – но она всегда будет в наших сердцах. Мы никогда её не забудем. Однажды мы встретим её на небе. Сначала я, и после долгих счастливых лет, прожитых на земле, ты. Мы снова будем вместе, а пока мы побудем здесь с тобой, вдвоём.

Он потрогал руки и ноги дочери, которые показались ему холодными, и попросил девочку сходить в комнату и надеть носки, обещая во время её отсутствия подогреть ужин и заварить свежего чая с лимоном. Девочка молча прошла в свою комнату, чем вызвала удивление у отца, уже приготовившегося уговаривать дочку.

Суп, дымящийся в тарелке девочки, прибежавшей на кухню в белых пушистых носочках, был приготовлен соседкой из дома напротив: куриный бульон с домашней лапшой, свежими овощами и зеленью. Обычно на ужин был гарнир с чем-нибудь мясным или рыбным, но она подумала, что не стоит об этом говорить отцу: во-первых, она любила куриный бульон, а во-вторых, казалось, что отцу сейчас не до неё: он поглощал остатки алкоголя в стакане и молча смотрел в окно. Заметив на себе пристальный взгляд дочери и взглянув на стакан, он произнёс: «Это последний. Обещаю». Стакан опустел, и мужчина, собрав все бутылки алкоголя, пустые и нет, положил в мусорный мешок.

– Я пойду вынесу мусор, хорошо?

– А, может, погуляем?

– Скоро стемнеет… А, впрочем, собирайся, но сначала доешь суп.

Поразительно, как быстро и хорошо выполняют дети просьбы, когда перед ними маячит то, что им нужно. Через семь минут тарелка была почти пуста, заднюю часть нарисованного на дне единорога закрывала половинка кружочка моркови и небольшая полоска лапши. Девочка решила, что с неё хватит, слезла со стула и побежала в свою комнату.

Майя надевала синие штанишки с начёсом, которые пришлось снять, так как она забыла избавиться от тёплых носков, и нога никак не хотела протискиваться сквозь отверстие в штанине. Вторая попытка надеть штаны оказалась удачной и, дополнив свой образ лёгким свитером и носками потоньше, она спустилась вниз, где у входной двери её ждал уже готовый к выходу отец. Густые каштановые волосы на голове папы были слегка тронуты сединой. Они спадали на плечи, придавая ему вид мудреца и защитника. Голубые глаза, как два бездонных озера, излучали доброту и заботу, особенно когда он смотрел на свою дочь. Чётко очерченные скулы и слегка впалые щеки добавляли ему черт мужественности, а губы часто озаряла добродушная улыбка. Одевался он просто: классические рубашки, часто небесно-голубого или бежевого оттенка, тёмные брюки и элегантные туфли. На запястье всегда поблёскивали часы с золотым корпусом – подарок покойной жены, который он никогда не снимал, носил, словно символ своей преданности ей. В холодное время года силуэт отца, и без того огромного размера, дополнялся длинным пальто, которое грело его и делало фигуру ещё более монументальной.

Папа заботливо надел на Майю вельветовую куртку тёмно-зелёного цвета с вышивкой на правом кармашке в виде двух кленовых листочков, наложенных друг на друга внахлёст, и вязаную рыжую шапку с лисьими ушками и длинными завязками в виде белых репсовых лент, обожжённых по краям зажигалкой – последнее совместное предприятие Майи и её мамы, завершённое буквально за неделю до трагедии. Бант под подбородком выглядел не так пышно и красиво, как при примерке, но Майя подумала, что и об этом говорить отцу не стоит. Вместо слов она юркнула в резиновые сапожки оранжевого цвета, представляя, как будет измерять ими глубину луж, взяла отца за руку повыше и молча прижалась к нему.

Осень в этом году была ранняя. На улице всё было украшено золотыми и красными листьями, через которые просачивались тёплые лучи заходящего солнца. Вечер казался волшебным, словно природа только начала играть последнюю симфонию перед долгим зимним сном, вместе с этим всё в этот вечер было для девочки иначе: мир казался не таким большим, как раньше, а каждый шаг не оставлял следы счастья и беззаботности. Папина левая рука крепко держала ручку маленькой Майи, а правая то и дело поднималась вверх и касалась глаз, быстро, чтобы дочка не заметила свежие слёзы, но всё это было напрасно: она ещё не до конца понимала, что такое смерть, но чувствовала боль, терзающую сердце отца.

Лёгкий ветерок шептал свои загадочные истории, принося с собой запах увядания и прохлады. Воздух был наполнен свежестью и ароматом осенних трав. На шершавой поверхности мокрых дорожек вспыхивали крошечные огоньки, отражая свет фонарей. Проезжающие автомобили, словно стремительные корабли, рассекающие волны, оставляли за собой шлейф брызг и тихое шуршание шин.

Дорога сворачивала влево. Огней на улицах становилось всё больше и больше. Справа мокрый асфальт переливался блеском дождевых капель в свете вечерних фонарей, а слева стояли деревья, ветки которых нависали над тротуаром и нехотя отдавали ветру свою листву. Майя старалась наступить на каждый кленовый лист, который прилип к мокрому деревянному настилу тротуара, пока не почувствовала знакомый запах, наполненный нотами ванили, корицы и свежеиспечённого хлеба, он словно окутывал всё вокруг и манил к себе озябших прохожих. Пекарня, стоявшая на углу, была центром притяжения горожан. Рядом с ней ещё стояли деревянные столы и столики, не убранные на зиму, а по козырьку крыши была протянута верёвка гирлянды с крупными, размером с яблоко, лампочками.

– Папочка, давай зайдём?

– Давай. Зайдём и будем возвращаться домой.

Майя освободила свою руку от ладони папы и побежала к крыльцу пекарни. Перед входной дверью была привязана собака, она грустными глазами проводила девочку и её отца внутрь. В пекарне было тепло и уютно. Добродушный продавец по имени Михаил был одет в чистый белый фартук и руками в прозрачных перчатках выкладывал выпечку, оставшуюся под конец рабочего дня, на деревянные полки. С правой стороны от кассы, над витриной с пирожными склонились женщины. Столики были пусты, лишь один паренёк, жадно поглощая пирожки с капустой, смотрел видео на телефоне и прихлёбывал чай. Михаил, заметив маленькую посетительницу, тут же протянул девочке круглое печенье с шоколадными кусочками, и её глаза засветились от счастья.

– Спасибо, – прошептала она, смущаясь.

– Ну, что ты будешь, Майя? – спросил отец.

– Я хочу пирог с яблоком и корицей. А ты?

– Мне не хочется пока кушать.

– Давай сядем сюда, – сказала Майя, подойдя к одному из столов.

– Нет, Майя. Выбери другой и дай мне оплатить наш заказ.

– Почему? Я хочу здесь, ведь за ним любила сидеть мама…

Папа вздрогнул и, расплатившись, сказал:

– Майя, мы договаривались зайти в пекарню и возвращаться домой. Скоро стемнеет. Давай, надевай шапочку, и пошли.

Майя оглядела людей, позволила надеть на себя шапочку, и они отправились назад. Дом встретил их прохладой и темнотой. Не хрипел динамик телефона голосом Фрэнка Синатры и не пахло ароматом свечей, которые так любила зажигать мама.

– Пойдём, я налью нам чай, затем будем готовиться ко сну. Завтра в садик.

– Папочка, а можно я завтра в садик не пойду?

– Нет, крошка, но я скажу воспитателю, чтобы сразу позвонила мне, как только ты соскучишься, хорошо?

– Хорошо.

Отец всегда успокаивал Майю этой фразой, и она всегда работала, хотя ещё ни разу не было такого, чтобы ему позвонили из детского сада и попросили забрать дочку домой.

После выпитого чая и водных процедур отец принялся укладывать Майю спать. Ночь, спрятавшая среди высоких деревьев городской окраины, тихо опускалась на их маленький дом. Небо за окном раскрывало свои объятия, охватывая всё вокруг своей кроткой сине-фиолетовой вуалью. Окна детской комнаты были закрыты белыми кружевными занавесками. Отец укрывал Майю одеялом, а она, обнимая небольшого плюшевого жирафа, слушала сказку и заворожённо смотрела на папу. После потери жены краски его жизни потускнели, но глаза дочери, её улыбка, были тем маяком, что вновь и вновь возвращали его к жизни. Сегодня они особенно нуждались друг в друге, как никогда.

Постепенно веки девочки начали тяжелеть, и вскоре Майя крепко заснула. Отец аккуратно поправил одеяло, обнимая дочку, и поцеловал её в лоб. Поднимаясь, он задержался на мгновение, чтобы полюбоваться её безмятежностью, той невинностью, которую он поклялся сохранить. Комната снова окуталась тишиной. Вместе с мерцающими тенями на стенах погасла лампа, и отец тихо вышел, закрыв за собой дверь. Снаружи светила луна, храня их общие с этим домом воспоминания и покрывая ночную землю нежным светом любви, которая никогда не угаснет.

2

Спальня Павла была погружена в полумрак, сквозь занавески пробивались первые рассветные лучи. Ладонью правой руки он протёр глаза. Тишина на первом этаже дома напомнила ему о потере, которую он недавно пережил. Павел глубоко вздохнул и, собрав всю свою волю в кулак, встал с постели. Сегодня был особенный день. Впервые ему предстояло самостоятельно собрать свою шестилетнюю дочь в садик. Павел поспешил вниз, чтобы приготовить завтрак. На кухне, залитой мягким утренним светом, царила пустота, которая бывает только после больших потерь. Обычная уютная атмосфера, переполненная запахами свежесваренного кофе и тёплого хлеба, как будто ушла вместе с ней, оставив после себя невосполнимую пустоту и холод. Каждый предмет здесь, казалось, напоминал о её присутствии: тонкий осадок чая в её любимой кружке с цветочным узором, накренённое кресло, где она любила набивать подушки и читать книги, незаконченная вязаная салфетка, оставленная на буфете, капли на уцелевших листьях фиалок, её любимых цветов, которые она привезла с дачи несколько лет назад. Даже тиканье настенных часов, монотонный звук которых теперь казался удвоенным, как если бы вся комната старалась говорить вместо неё. Павел приготовил завтрак: омлет, сосиска, бутерброд со сливочным маслом и сыром да слабозаваренный чёрный чай, и пошёл будить дочь.

– Пора вставать, солнышко, – произнёс он, приподнимая одеяло.

Её волосы, слегка растрёпанные, словно кружева, обрамляли детское лицо, придавая ему нежность и трогательную невинность. Одна золотистая прядь упала ей на лоб, прикрывая светло-голубые глаза, в которых ещё расстилался сонный туман. Мягкие, округлые щеки порозовели от утреннего тепла, очаровательные ушки выглядывали из-под золотых завитков, прислушиваясь к первым звукам просыпающегося дома. В этот момент она была похожа на крохотного ангела, окутавшего мир своим очарованием. После утреннего туалета Павел помог дочери одеться – его руки неловко застёгивали пуговицы на флисовом платье бордового цвета с белым кружевным воротником. Белые колготки Майя надела сама. Осталось самое сложное – причёска.

– Мама мне заплетала корзинку и крепила её белой лентой.

– Как насчёт хвостика и заколки с белым бантиком?

– Хорошо!

Отец улыбнулся, и поэтому Майя подумала, что это хорошее начало дня.

Завтрак был простым. Чтоб не запачкать платье, отец надел на Майю фартук, а за ворот заправил тканевую салфетку.

– Завтра сначала пойдём завтракать, а потом одеваться, хорошо?

– Чтобы не запачкаться?

– Верно!

Они вдвоём ели остывший омлет, запивая его чуть тёплым чаем. Собравшись, они вышли из дома. Павел повёл дочку за руку по дорожке, ведущей к детскому саду. Ветер легонько покачивал ветви деревьев, а листва шуршала под ногами. Каждый шаг казался ему важным и ответственным. Когда они подошли к воротам садика, отец опустился на одно колено, чтобы быть на одном уровне с Майей, и спросил:

– Ты будешь хорошо себя вести и играть с другими детками, так?

Девочка кивнула. Павел крепко обнял свою дочь.

– Хорошо, родная, а теперь иди, я заберу тебя ровно в пять.

Майя пошла к остальным деткам, что собирались на площадке перед садиком, зная, что отец наблюдает за ней, но, когда она обернулась, его уже не было. Друзей девочка в садике так и не нашла, но мечтала найти кого-то, кто разделит с ней детские игры и забавы. Она села на качели и с грустью наблюдала, как остальные строят в песочнице замки и прыгают через скакалки, словно наблюдала за театральной постановкой, в которой так хотела участвовать в качестве актёра, но только роли ей не досталось.

Мамы заводили своих детей в садик, аккуратно поправляя курточки, завязывая шарфики и обязательно целуя своих детей, шептали тёплые слова одобрения и любви. Майя наблюдала за мамой Вали, которая уходила сегодня последней, оглядываясь назад с тяжёлой грустью. Материнское сердце женщины хоть и понимало, что это прощание не навсегда, лишь часть ежедневного ритма, но всё же билось в тревоге за благополучие дочери.

Сжимая маленькими пальчиками холодные трубки качелей, Майя, должно быть, впервые со дня семейной трагедии подумала о том, что мама не придёт больше за ней в сад, и каждый день она будет наблюдать, как других, а не её, обнимают любящие материнские руки. Маленькое сердечко Майи, знавшее лишь радость, теперь было затронуто невидимой нитью печали. Марина Петровна, воспитательница их группы, заметив печальные глаза девочки, подошла к ней.

– Майя, дорогая, доброе утро, почему ты не играешь с детьми? Хочешь о чём-нибудь поговорить?

Девочка отрицательно покачала опущенной головой.

– Я знаю, что тебе сейчас очень трудно, но ты не должна сидеть одна. Мы все здесь, пойдём поиграем с друзьями?

– Не хочу. У меня нет друзей, – ответила та.

– Давай поставим себе цель на ближайшее время – найти друга, хорошо? А теперь вставай, пора идти в группу! – сказала Марина Петровна, протягивая руку девочке. –Пошли?

Майя слезла с качелей, деток построили и повели в здание детского сада. Они прошли по коридору, стены которого были окрашены в бледно-жёлтый цвет. Раздевалка, светлые стены которой были украшены яркими изображениями мультипликационных персонажей, создавала атмосферу беззаботности. Вдоль одной стены тянулись ряды разноцветных шкафчиков с индивидуальными эмблемами для каждого ребёнка: голубые лодочки с красными и жёлтыми парусами, зелёные яблочки, жёлтые солнышки, розовые бабочки, которые помогали найти малышам свои вещи. Группа находилась у противоположной стены, и, сидя на низеньких скамеечках, дети снимали свои миниатюрные ботиночки. Куртки и пальто со сложенными в рукав шапками развешивались на крючках, расположенных по росту так, чтобы самые маленькие могли самостоятельно до них добраться. В воздухе витал чуть уловимый аромат детского шампуня и мыла, напоминая об утренних процедурах заботливых родителей.

После небольшой разминки последовал завтрак. Взволнованные детские голоса, аромат свежих булочек и лёгкая суета воспитателей, бережно направляющих маленьких гостей к накрытым столам, царили в столовой детского сада, впрочем, как и каждое утро. Свет в нежно-жёлтых тонах заливал столовую через большие окна, создавая атмосферу тепла и уюта, будто ласковое солнце взошло на небо только ради них. На столах уже дожидались детей тарелки и чашки. В воздухе витали нотки запахов: свежесваренная овсяная каша и ароматное какао. Дети кушали, обменивались кусочками еды и даже умудрялись рассказать свои секреты воспитательнице, которая внимательно их слушала, но просила впредь не разговаривать с набитым ртом. Когда последние ложки каши исчезли с тарелок и дети, сытые и довольные, отправились на утренние занятия, столовая постепенно замирала, но ещё долгое время в воздухе витал дух утреннего единства и радости, оставляя ощущение начала яркого и интересного дня.

В учебной комнате для детей было уже приготовлено все необходимое для лепки из пластилина, однако детские ручки потянулись к игрушкам, что были расставлены на полках низеньких шкафов, которые стояли позади комнаты. Майя взяла медвежонка, поправила на нем кофточку и внезапно игрушка исчезла из рук – её выхватил Артём и крепко прижал к себе. Артём жил напротив Майи и в столь юном возрасте имел репутацию хулигана, но и девчонка была не из робких. Майя крепко схватила медвежонка и прокричала:

– Отдай! Я первая его взяла!

– Нет. Это мой медвежонок! – воскликнул Артём, не желая выпускать игрушку из рук.

Майя с силой стала тянуть медвежонка на себя, игрушка выскользнула из рук Артёма, заставляя девочку сделать несколько неуверенных шагов назад. Переполненный обидой мальчик, подошёл к девочке и с силой толкнул её в плечо. Майя упала на пол и заплакала. Чувствуя свою победу, Артём произнёс:

– Какая плакса! Ещё мамочку позови, ах да, у тебя же её уже нету.

Артём убежал в другой угол комнаты, к мальчишкам. Марина Петровна подошла к Майе и стала спрашивать у окруживших их детей, что случилось. Майя крепко сжимала плюшевого медвежонка, который постепенно становился мокрым от слёз, и горько всхлипывала. Слёзы были, как прорыв плотины, сдерживавшей всю боль и тоску маленького сердца. Воспитательница обняла Майю, и та, почувствовав тепло и заботу, разрыдалась ещё сильнее, как будто все сдерживающиеся эмоции наконец нашли выход.

– Я хочу к маме, – сквозь слезы сказала она.

– Давай мы позвоним папе и попросим его отвезти тебя домой?

Девочка кивнула, взглянув на воспитательницу глазами, полными благодарности, но плакать перестать не могла.

Павел, погружённый в код и бесконечные строки команд, даже не сразу заметил, как его телефон зазвонил. Экран мигал именем воспитателя дочери, отчего он тут же почувствовал, как привычная суета офиса начинает таять, уступая место чему-то более важному.

– Алло, слушаю, – проговорил он.

– Добрый день, Павел Владимирович, Майя сильно плачет, просится к маме. Мы думаем, на сегодня её лучше забрать из детского сада домой.

Павел сжал переносицу, пытаясь изгнать усталость и переключить внимание. В кабинете, казалось, зависло беспокойство, стирая границы между рабочими обязанностями и отцовскими тревогами.

– Конечно, я заберу её через полчаса, – ответил он, закрывая ноутбук.

Вдруг весь его рабочий график рядового программиста, вечно сдвигаемые дедлайны и нескончаемые проекты стали казаться менее значимыми. Он бросил быстрый взгляд на дисплей телефона: пять непрочитанных сообщений от заказчиков, три электронных письма от коллег и ещё несколько напоминаний о завершении текущих проектов.

– Оля, я должен уйти, – сказал он, проходя мимо менеджера, – Майя в садике устроила истерику.

Оля понимающе кивнула, и Павел рванул к выходу, не оборачиваясь. Тёплый свет солнца на улице оказался необычайно ярким после холодного блеска мониторов. Павел торопливо перебежал через дорогу, вызывая на ходу такси на два адреса: детского сада и домашний. Дорога до дочери пролетела, как в тумане. Он попросил водителя подождать и поспешил к заветным дверям. Майя сидела в раздевалке, теребила край куртки, не зная, какой реакции ждать от отца.

– Малышка, что случилось? Мне пришлось уйти с работы, и у меня теперь будут проблемы из–за этого.

– Папа, прости, мне просто стало так грустно от того, что у всех есть мама, а у меня теперь нет. Мальчики дразнились.

– Кто? – спросила у Майи воспитательница, которая вышла проводить её.

– Артём, – призналась она.

– Павел Владимирович, мы проведём беседу. Такого больше не повторится, уверяю вас.

– Хорошо, до свидания. Пошли, Майя.

Девочка, попрощавшись с воспитателем, вышла из садика.

Если бы она только знала какой сюрприз преподнесёт ей этой ночью судьба, то не переживала бы так сильно о том, какую обиду нанёс ей Артём.

Майя играла в своей комнате, а отец, прихватив стакан с виски, работал за компьютером в гостиной, когда послышался осторожный, но настойчивый стук в дверь. На пороге стояла Антонина Павловна, женщина шестидесяти лет, с непреклонным выражением лица, за которым скрывалось нежелание принимать отказ. Она принесла сливовый пирог и пакет замороженных собственноручно изготовленных пельменей.

– Добрый день. Мне позвонила воспитатель по поводу поведения внука, примите наши извинения, такого больше не повторится, – заговорила она, не дожидаясь приглашения войти.

Майя спустилась и сидела на ступеньках лестницы, подслушивая разговор.

– Дети есть дети. Ничего страшного. Дочка уже успокоилась.

– Вижу, Вам пришлось её забрать. Я могу посидеть с ней, а вы отправляйтесь на работу. Майя, пойдёшь в гости к тёте, детка?

– Папа, я не хочу…

– Спасибо за помощь, но мы сами справимся.

Антонина окинула его снисходительным взглядом, как бы давая понять, что он явно не понимает, что делает.

– Кстати, могу посоветовать отличную няню с большим опытом в воспитании детей. Могу вас познакомить, если хотите.

– Спасибо, не нужно, – ответил Павел, пытаясь сохранить вежливость, чувствуя, как утомление охватывает его с каждой минутой сильнее.

И вот, наконец, после длинной процедуры прощаний, Антонина Павловна ушла. Александр стоял на пороге квартиры с пирогом и пельменями и, обращаясь к дочери, сказал:

– Пойдём ужинать и пить чай.

Пельмени, чего не скажешь о пироге, у соседки получились, что надо. Тесто было тоненьким даже на защипах. Начинка из сочного мяса пропиталась бульоном. В папиной тарелке на горячих пельменях таяла сметана, а Майя всегда кушала это блюдо без неё, лишь просила намолоть ей сверху приправы с чесноком и травами. На кухне было тепло и уютно. За окном начала разыгрываться непогода, подрагивали тени, и каждая из них – как тихий гость осени, что уходит в бесконечный приветливый танец. Ветер, холодный и пронизывающий, то и дело бросался на стены дома, вызывая дрожь в рамах и мелодичное постукивание. Эти звуки как будто пытались напомнить о скором приходе зимы, о том, что впереди человека ждут ещё более холодные дни и долгие ночи, поэтому ему стоит позаботиться о своём жилище и утеплить его на морозный период года.