скачать книгу бесплатно
Рассматривая присутствующих, Энн обратила внимание на очень эффектную женщину, блондинку, которую видела впервые. Следователь, который тоже некоторое время был на этой скромной церемонии, сказал, что она представитель посольства США. Только после этого Энн заметила, что рядом с эффектной дамой постоянно находится совсем незаметный человек в сером – переводчик, наверное. Их присутствие на таком мероприятии было для Энн совсем непонятно.
Запомнился ей также некий бородатый юноша со странным именем Ви. Он подошёл к Энн перед самым появлением священника, заказанного по настоянию матушки. Выразив свои соболезнования, он сказал, что совсем недавно познакомился с Фредом и собирается как-нибудь зайти в гости, поговорить о чём-то. Записал адрес и телефон Энн. Наверное, он тоже был знаком со следователем: Энн заметила, как они поздоровались при встрече.
В конце церемонии прощания, после ухода священника, эффектная женщина подошла к Энн со своим сопровождающим, выразив через него свои соболезнования матери Энн и ей самой. Она представилась Сильвией Новак и оставила свою визитку с телефонами и другой контактной информацией на магнитном носителе. Блондинка также вскользь задала вопрос о каких-нибудь ненужных документах покойного брата и стала договариваться об удобном для Энн времени встречи. Однако Энн уверенно отвечала, что никаких документов у брата нет. Не осталось. Для убедительности она сказала даже, что сама проверила его комнату. Эффектная представительница США заметно огорчилась её ответом, но тем не менее просила позвонить, если всё же что-нибудь найдётся. И ещё она спросила, не знает ли Энн, где можно найти Глюка Арканова. Энн действительно не знала ничего об этом. Даже сам вопрос ей показался странным. Она мельком видела, как перед уходом сопровождавший её переводчик сделал некоторые движения, ей показалось, что он тайно фотографирует. Это настораживало. Она почувствовала нарастающую тревогу. Тревогу дома – там, где она всегда была так спокойна.
В этой стране её задержали обстоятельства – мама попала в больницу. Только через полгода она смогла выехать к Гене, похоронив за это время брата, а несколько месяцев спустя – и маму. Бородатого юношу Ви она больше не увидела. После всего этого Энн стала избегать всех случайных знакомств и встреч. Возможно, Ви и приходил к ней, когда она переехала (практически сразу после похорон урны с прахом Фреда). Перебралась Энн в старый дом матери, чтобы быть рядом с ней в последние, как оказалось, дни её жизни. Она могла не работать больше: Гена высылал ей с дочерью достаточно денег. Достаточно и для лечения матери. После одного из разговоров с мужем, когда она поведала ему о странном присутствии представителей посольства США, Гена настоял, чтобы она сменила симку, номер своего телефона и поменяла место жительства до самого отъезда к нему. Всё это было сделано.
Не давал покоя также один странный листок, который неизвестно как оказался в её спальне – ещё там, в прежнем доме. Всего два слова «Будь осторожна» и чья-то подпись – «И. д. Ф.». Найдя этот лист в спальне, послание, загадочным образом попавшее к ней в дом, Энн очень испугалась. Ведь она и без того была осторожна, как только могла!
Осознавая серьёзность ситуации, Энн больше не заводила новых знакомств. Её поведение оказалось оправданным: пару раз она узнавала косвенным путём о том, что кто-то разыскивал её, интересовался её местонахождением у старых знакомых и близких. Но Энн продолжала общаться только с самыми близкими и проверенными временем знакомыми. Со Славиком увиделись они через неделю после прощания с телом, как раз на 9 дней – Славик заехал специально. Он хотел не только почтить память своего приятеля Фреда и встретиться с Энн, своей однокурсницей, но и, возможно, получить некоторые документы из архива Фреда. Те, о которых они неоднократно говорили. Славик давно уже рассчитывал на них. Однако документы пропали.
Это было не всё. Энн при встрече рассказала о своей поездке к Гене и немного об исследованиях в области молекулярной физиологии растений, которыми он занимается. Гена и ей самой успел рассказать только часть. Её вызов и отъезд, связанный с гибелью брата, был вынужденным. Она едва успела вписаться в установленный срок хранения тела в холодильнике перед кремацией.
Основной проблемой для лаборатории, в которой работал Гена, была даже не собственно научная тема, а другая – как не выпустить «джинна из бутылки». Проект был коммерческим. Он должен был окупиться лет за пять и дальше приносить прибыль. Однако его содержание явно выбивалось из узких границ традиционных подходов. Эффект грозил оказаться глобальным и вообще не дать никакой прибыли. Кроме того, были неясны последствия существенного изменения биоценоза. Население планеты, несмотря на сравнительно недавнюю пандемию, всё же перешагнуло рубеж в 8 миллиардов, и явные проблемы с питанием – особенно дефицит белка и чистой воды – были крайне актуальны. Генерализованная азофиксация может оказаться самым существенным фактором влияния человека на биоценоз планеты. Многие индустрии оказались бы обречены. Производство мяса и продуктов из него было бы поставлено под удар. Был и ряд других вопросов. Важных вопросов. И все они не имели прямого отношения собственно к научному аспекту, оставаясь при этом не менее важными. Общее соотношение финансов было несколько необычным – только 20 % средств направлялись на науку, поиск и исследование азофиксирующих микроорганизмов, растений и грибов. Среди этих 20 % доля, выделяемая на защиту, маркирование генов и их комплексов, а также патентование, составила половину. То есть только 10 % средств предназначалось для непосредственной разработки. Более 10 % – защита, права собственности… и более 80 % – создание структур дозируемой или контролируемой продажи «продукта». Это были и новые ингалятории, и герметичные азо-оранжерейные комплексы с многоуровневой степенью защиты, и фьючерсные космические проекты с участием пилотируемой астронавтами межпланетной экспедиции.
Акционирование как форма привлечения средств было неприемлемо, так как даже небольшая степень раскрытия целей и задач привлекла бы слишком много общественного внимания. А это могло не только задержать проект, но и вообще поставить под вопрос его осуществление. По этой причине был зарегистрирован холдинг под названием «Bibl» с самой засекреченной системой задач, до поры до времени сокрытой. Появилась новая лек-форма – БАД под торговой маркой «Бiбл®», однако каким образом этот продукт произвольно растворимой жвачки был связан с секретным проектом – неясно. Ходили слухи, что многие разведки запускали зонды на «терру» холдинга. Нелепые, странные слухи, порождаемые неизвестностью.
А то, что было известно Энн, представляло опасность для всего проекта. Поэтому она вынуждена была также подписать много бумаг о неразглашении. Её даже приняли на работу – временно, с небольшим окладом и неясными функциями. Скорее это была формальность, обеспечивающая соблюдение служебных тайн, обязывающая и оговаривающая строгие санкции за утечку информации. В качестве «пряника» – допуски и скидки, опосредованные специальной персональной VIP-карточкой представителя, а также дополнительный страховой полис на саму Энн и её дочь. Многое, но не всё, она рассказала Славику. Упомянула, что архив пропал и ограбления как бы не было, криминалист пока не нашёл никаких следов проникновения. (На самом деле Энн даже в случае, если бы архив нашёлся, не стала бы отдавать его, это было бы противозаконно в соответствии с её договорённостью).
Энн также сообщила, что собирается переехать к Гене на долгий срок – лестное предложение от руководителей той самой фирмы, высказанное лично ей после собеседования с одним из руководителей проекта. Диссертация становилась в связи с этим не столь актуальной и потому откладывалась на неопределённый срок. Впрочем, после частной беседы эта тема, возможно, будет продолжена, но уже по новому адресу, за рубежом.
Славик слушал с большим интересом, несмотря на явное огорчение потерей. Он рассказал ей об экспериментальной теме изучения ферментов, обслуживающих биохимические процессы поведения вирусов в клетках многоклеточных, об обнаружении влияния на эти процессы через некоторые ферменты стадий развития хозяина. Эволюционно вирусы приспособились по-разному проявляться в организме.
Отдельным вопросом был факт, обнаруживаемый на картофеле и не только: «поражённый вирусами» организм часто проявлял признаки карликовости. Проверяя это явление – влияние на рост организма (растения или животного) и сопряжённый с ним морфогенез, Славик придумал систему генетического анализа через сравнительную языковую кодировку. На первом этапе он поиграл языковым инструментом, спонтанно присвоив кодонам буквы и синтаксические элементы русского языка, перекодировал текст в РНК-последовательность. Затем, проверяя работу обратной «транскрипции» в текст, он обнаружил массу сбоев из-за того, что система чтения была лишена элементов упорядоченности для триплетов. Исправление этого частичного хаоса лежало через создание системы триплетной организации генов для транскрипции[13 - См.: Ucuaaagccuccaaagccuag или эксперимент. URL: https://proza. ru/2020/11/27/361]. Осознав эту причину, он создал программу анализа расшифрованных геномов для поиска зашифрованной информации в тетра-плетном, пента-плетном, гекса-плетном, геп-та-плетном, окта-плетном и нона-плетном режимах чтения. Парадоксом, а возможно, и великим открытием было обнаружение языка морфогенеза в… вирусах!!! Причём это относилось не только к третичной структуре белков вирусной оболочки.
Также был выделен один из факторов, влиявший на их вирулентность в зависимости от стадии развития хозяина. Образно говоря, прорисовывалась тест-система определения стадии развития организма, а вернее, определения его взрослости… И в этом была находка – именно на личинках шелкопряда эта тестовая система работала безупречно. Три стадии развития, три возраста.
Была также тема, о которой Славик пока никому не говорил, а именно о том, что генотип живого организма формировал схему своей смерти на последней стадии своего развития. И тут имелись варианты. На предшествующих стадиях этот процесс возможен только от метаболического сбоя, в частности от дефицита связанного азота, необратимо приводящего к превалированию катаболических процессов над анаболическими и физическому воздействию. Митохондрии на конечной стадии развития становятся восприимчивыми к особым сигналам, вплоть до того самого феномена апоптоза. Были выявлены некоторые механизмы запуска драматического отмирания митохондрий. Это давало принципиально новые решения не только для трансплантологов, но и для сдвига времени ухода, особой отсрочки смерти больного или пожилого. Планировалась также серия экспериментов по внутриклеточной пересадке митохондрий межвидового происхождения и изучению опосредованных этим эффектов обмена, стадийности, самой продолжительности жизни.
Тем не менее Славик в целом был доволен – единственным его «приобретением» стало то, что Элл, таинственно вышедшая из комнаты, где общались дядя Слава и мама, показала ему целую жменю (помещённую в коробочку) коконов шелкопряда. Это, конечно, не было привезено из-за границы. Элл нашла их на дереве в соседнем квартале (по их прежнему адресу проживания). Нашла не сама. Её новая подружка по продлёнке показала по секрету свою находку— ей и Вовке, который слазил на дерево, растущее напротив окна подружки, усыпанное светло-кремовыми, почти белыми коконами шелкопряда. Это стало заметно в начале октября, когда начали осыпаться листья соседних деревьев. (И когда у куколок проявились волевые задачи выживания в условиях суровой зимы этого региона.) Славик попросил, и Элл показала ему это место, это дерево – шелковицу. Довольный испытатель Славик также запасся: он нашёл и дотянулся до полутора десятков коконов, обеспечив себя живым, воспроизводимым материалом для дальнейших исследований. Несколько коконов на дереве уже были пусты. Там в недавнем прошлом созрели новые и такие древние, сложные, прекрасные бабочки – новые Туты. Возможно, они рассеялись вокруг, найдя укрытия в щелях домов, чтобы пережить суровую зиму, чтобы род Тутов, дикий род Тутов возродился. Круг замкнулся. Это был ещё один шанс, подаренный своим любимым детищам уютной голубой планетой Земля.
А мы, способные произвольно покидать этот круг брачного сезона, вольны воспарить для осознания иных граней этого мира.
Часть 2
Манускрипт
Начало знакомства
Ви Лоц внимательно разглядывал внушительную, очень потрёпанную временем тетрадь. Вспомнился необычный формат «Ревизских сказок», с которыми ему приходилось работать в архиве. Толщина тетради была, конечно, много меньше – около 8 см – и всё же впечатляла. Видимой причиной «пухлости» было большое количество вставок, выглядывавших по краям. Вставки были самого разного рода, они отличались бумагой, форматом и, похоже, временем. Одна из закладок выступала сбоку – на завёрнутой поверхности листа от руки было написано: «КОПИРОВАТЬ 16 страниц + 24». Очевидно, эту закладку Фред делал для него – разговор шёл именно о 40 страницах. Ви завернул закладку внутрь, на потом: актуальность этой части текста ушла вместе с её прежним владельцем. Рядом находился запечатанный конверт формата А5, содержащий какие-то неотправленные листы. Адресат находился где-то во Франции, судя по нумерации почтового ящика. Ви отложил стопку для копирования и конверт в шуфляду стола – тоже на потом.
«Надо ли отсылать это письмо, пережившее своего отправителя, Фреда? – подумал Ви. – И вообще, должен ли случайный и к тому же незаконный наследник наследовать намерения прежнего хозяина текстового документа? Ответ отрицательный.»
Просматривая листы в случайном порядке, он вновь возвращался к началу. В тетради попадалось множество разнообразных, вложенных между ветхими страницами, потрёпанных временем листочков, половинных листочков и прочего, вплоть до замусоленных бумажек с карандашными или перьевыми записями. С определённой частотой встречались в ней как стопки печатного текста, так и копии рукописного на бумаге – достаточно свежей, скреплённые обычными проволочными скрепками. В одном месте рядом с затейливой плетёной закладкой нашлись даже несколько страничек на неизвестном языке.
Внимательный глаз определил бы, что эта рукопись принадлежала не одному автору. Слишком разнился характер вкладок, некоторые из них выглядели как попавшие сюда случайно.
Вернувшись к самому началу тетради, Ви прочитал надпись на внутренней стороне обложки: «Манускрипт Войнеца». Чуть ниже была подпись: «Пимен Войнец – начало составления – 31 июня 1888 г. от Р. X.». Внутри, под обложкой, лежал исписанный от руки лист, вероятно, самого Пимена.
Предисловие
Этот текст появился как последствие действия определённого состава тайного напитка «Бiбл
» – малоизвестного, запретного и потому забытого, но прежде употребляемого шаманами Америки и, в единичных случаях, Европы. Очевидно, мой прадед, Никон Войнец, практиковал какие-то из обрядов «обретения памяти» или фантазий о прошлом, и что, признаюсь, с недавнего времени очень заинтересовало и меня.
Мой прадед, проживший 99 лет, завещал мне, его правнуку (после окончания моего университетского образования), пухлую ветхую тетрадь в сундучке, заполненном склянками с номерами на стенках. Это была арабская нумерация, исполненная по стеклу металлическим карандашом. Была также какая-то ветошь. Эти предметы пролежали в закрытом ящике моей библиотеки 33 года, будучи лишь бегло осмотренными. И лишь в возрасте 57 лет, когда я перебирал свой архив, в традициях нашего рода, это странное наследство наконец было извлечено из «забвения». Первый день и вечер ушли на пересмотр и чистку содержимого, заметно пострадавшего от всяческих клещей, ложноскорпионов и т. п. «любопытных» обитателей, а вернее – потребителей, в том числе «пожирателей древности».
Мои дела шли в своём неторопливом ритме, и это занятие позволяло не только отвлечься от рутины жизни, но и окунуться в некую новую реальность. Несколько раз я задумывался над вопросом, почему я так долго не прикасался к этим вещам. Возможным ответом стал факт, что к любому событию жизни нужно приблизиться не только физически, но и ментально, дорасти умом и душой, чтобы суметь воспринять и осознать его. Главное – не растерять интерес к этому миру, способному быть скучным для одних и в то же самое время завораживающе сказочным и насыщенным для других.
К моему огорчению, часть флаконов была разбита уже очень давно, и их содержимое пролилось на тетрадь, склеив при этом часть листов – начало дневника, написанного от руки манускрипта. Наверное, содержимое треснувшего флакона включало мёд: в складках склеенных листов, на границе склеенной зоны останков мелких обитателей было особенно много.
В самом низу лежала карта. Одна, с изображением всадника со странным копьём наперевес. «Наверное, когда-то была целая колода. А остался какой-то валет или типа того», – подумал Ви, разглядывая её с двух сторон.
В надежде на некое другое решение позже, после того как разорвалась пара таких намертво склеенных страничек, я с большими потерями отыскал то место в тетради, с которого страницы уже можно было открывать без их повреждения. Это была, как оказалось, уже тринадцатая запись, почти половина тетради с началом манускрипта намертво склеилась в форме волнистой пластины с жёлто-коричневыми крошащимися краями обветшавшей от времени бумаги. Чтобы сохранить оставшуюся часть, я решил совместить своё знакомство с этим наследием с переписыванием сохранившихся записей. Это моё переписывание включало также своеобразную трансформацию текстового написания: первоисточник был написан, как все манускрипты, справа налево. Я же переписал его по современной моде – кириллицей, как рукопись, слева направо. Об этом решении я не пожалел. Это занятие захватило меня, унося на некоторое время прочь от реальности повседневного бытия к иной. Значительная часть манускрипта, хотя и была читаема, имела незнакомые слова, понятия. Я выписывал их на отдельный лист, чтобы потом при первой возможности покопаться в библиотеке университета. Были отдельные места, не имевшие в моём представлении никакого смысла. Их я пропускал, после того как поначалу возился с ними. В редких случаях, связывая сохранившиеся части по своему пониманию, я добавлял что-то из своих домыслов и фантазий. Благо, после ознакомления с рецептом напитка я не только изготовил, но и на себе проверил его свойства, заполняя некоторые пропуски информацией о полученном эффекте и заканчивая темы.
На этом предисловие закончилось.
В конце последней – третьей – страницы предисловия была добавлена иным почерком эта короткая заметка: «Небрежность переписчика в ряде случаев не позволяет определить автора – Никон или его внук Пимен. Однако в любом случае это были Войнецы, их манускрипт».
Предыдущий текст был сильно повреждён и заканчивался каким-то примером записи под потрёпанной временем картинкой с элементами кириллицы (см. рис. 7).
Славянская азбука – кириллица, не совсем правомерно названная в честь греческих братьев монахов Кирилла (Константина) и Мефодия, не создавших её, а лишь применивших древнейший документ со шрифтом, происходящим от рун, данный им на определённых условиях, включавший в себя особые буквы-порталы (они были размещены в конце, ниже буквы Я). Эти буквы были не только добавочными и привязанными к греческому алфавиту, но, что важно, и все иные имели прямые глубинные нити к Логосу.
Рис. 7
(Впрочем, по большому счёту таким же свойством косвенно обладают все буквицы и даже знаки препинания.)
Далее шёл набор слов одного из смысловых вариантов глубинного чтения:
«Аз – азофиксация (азот) / Буками – богами / Введенное ? / Глаголет – (делает) / Добро ? / Есть – (питает) / Жизнь ? / Зело – (так, как) Земля / Иже – (если) И ? / Како – (как) / Люди ? / Мыслете – (думают) / Наш – (о нашем) / Он ? / Покой – (покое) / Рцы – (изречённое) / Слово ? / Твёрдо – (уверенно, истинно) /…
Потом опять был физический пробел в виде склеивающего подтёка, окончательно повреждённый мною при попытке рас?/ через Ерь /Ъ/ до Я крытия…От Омега / /?/ до последнего или предпоследнего слова, уже почти нечитаемого, а скорее, узнаваемого как ?? – ижица.
* * *
…таков был эффект добавки для завершающей первый цикл мистерий травы Буквицы (Betonica officinalis) к основе напитка. Мой 12-й обряд закончился чуть заметной тошнотой, но заметным спокойствием, ментальным расслаблением, похоже, перешедшим в сон. По крайней мере, на следующий день, переписывая воспоминания последнего акта своей мистерии, я так и не смог вспомнить, как уснул, – какой-то обрыв памяти.
История находки
Я смотрел на просвет через бутыль с очередным элементом малой мистерии «Обряда Возвращения» – прозрачным красно-коричневым напитком «Бiбл
». Уже давно был пройден нулевой уровень «возврата», моё очередное погружение было уже 13-м по счёту. Оно должно было быть таким же чистым и непосредственным, как первое (дюжину назад), согласно приложению, называемому «Тайабiбл». Ссылка на него отправляла к обязательному просмотру пояснения, начиная со второй страницы перевода Шёлкописи.
Вторая или какая-либо иная страница приведена условно, согласно переводу и его интерпретации.
Шёлкопись состояла из двух рулонов шёлка, сотканных полосой 40 см шириной и около 12 метров длиной каждый. Кроме этих рулонов, имелись 19 прямоугольных страничек – кусков, нарезанных, скорее всего, из некогда существовавшего третьего рулона бывшими его владельцами. Я стал всего лишь случайным наследником всего примерно полгода назад.
И вот как это случилось.
Я часто вспоминаю тот поход. Добросовестно исполняя инструкцию по составлению описательной части моей «Записки», номинированной для предоставления на суд и оценку Коллегии Университета для присвоения степени бакалавра экспериментальной медицины и фармакологии, я проводил сбор и описание образцов флоры в дикой опасной стране северо-восточнее моря, называемого Чёрным, в нескольких днях пути до горной местности – Кавказских гор. Моя гербарная рамка уже была переполнена и отказывалась принимать новые образцы, часть из которых была уже размещена в моей походной сумке.
В день, после которого было намечено моё скорое возвращение, я оказался вблизи одного из двух расположенных рядом странных и, по-видимому, древних сооружений из камней, которые, как я узнал уже по дороге назад, назывались местными жителями дольменами. Несколько раз за свою экспедицию я встречал такие сооружения, принимаемые мною вначале как просто нагромождение камней. Позже, заметив наличие рукотворных отверстий в камне типа лаза, через который человек мог едва протиснуться, и то, что все они имеют некую соразмерность, я понял, что это искусственные сооружения.
Почему меня привлёк именно этот дольмен, именно в этот день? Просто парочка колючих оранжевых огурчиков и несколько маленьких зелёных ёжиков украшали его, оплетённого травянистой лианой с колючими листьями, похожими на огурец. На вкус они оказались не просто приемлемыми, но даже весьма хорошими для моего положения. Изумрудно-прозрачная зелень, внутри заштрихованная рядами наливающихся белых семян – эндокарп, под сочным жёлто-кремовым мезокарпом на продольном разрезе «огурчика». Зарисовав небольшой плод, листья с частью стебля и даже одиночный жёлтый цветочек на северной стороне, я тут же съел все плоды этого подарка судьбы, так необходимого тогда моему организму. И только один из них, самый зрелый и яркий, был положен в наружный карман походной сумки на дозревание. Стебель растения уходил в груду камней, которые густо оплёл с юго-восточной стороны. Я заметил скудные остатки глины, а также кусочки известняка, будто инкрустированные в эту ветхую замазку. «Неужели кто-то здесь пытался жить?!» – подумал я, снова обходя вокруг дольмена. С какой-то из сторон я заметил, что один из камней закрывает типичный для подобных сооружений вход. В некоторых местах его соприкосновения с другими каменными глыбами на закрывающем камне были остатки растительных волокон – очевидно, некогда бывших верёвкой. Присмотревшись внимательнее, я понял, что этот камень можно сдвинуть, соответственно – возможно добраться в середину каменной груды, к корням «огурчика». Корень был необходим для описания и очень желателен для гербария.
Сдвинуть руками камень не удалось, хотя моя физическая форма казалась вполне для этого подходящей.
Тогда я снял всю свою походную ношу, оставил её вместе с гербарной рамкой возле камней и вернулся к своей прежней находке – засохшему стволику дикой сливы (очень обрадовавшему меня всего полчаса назад как прекрасный материал для костра в эту ночь – последнюю ночь экспедиции). Какие-то грызуны облегчили мои усилия, осталось только обломить несколько колючих сухих ветвей, и внушительная дубинка-рычаг была готова. 300 метров с перекинутой на плечо дубиной по небольшому подъёму я преодолел легко. Огурчики были вкусными, а главное – утоляли жажду. За время моего отсутствия на одной из небольших площадок появился полоз внушительных размеров и грелся под солнцем. Я не дал ему спрятаться в дольмен – для меня это была хорошая добыча, мои запасы давно были на исходе. После охоты, отложив в сторону добычу, я забрался на самый верхний камень дольмена, свисающий по бокам, как крыша, вставил свой деревянный рычаг в верхнюю боковую щель и с усилием потянул. Запирающий камень чуть сдвинулся, и мой рычаг соскользнул, чуть было не столкнув меня. Щель изменилась – с некоторым разворотом камня появился просвет, ширина которого позволяла мне вставить рычаг полностью, более эффективно и надёжно.
Через минуту я уже внимательно просматривал почти сумеречную темноту полости дольмена, контрастирующую с ярким блеском солнечного осеннего дня. Открывшийся под камнем люк оказался так же искусственно расширен до размеров, при которых можно было проникнуть внутрь. Осторожность – главное правило путешественника. Особенно если он один на один с природой. Обходя дольмен в очередной раз, я внимательно просмотрел все поверхности на наличие скорпионов и пауков. Чисто – возможно, полоз «зачищал» своё жилище. Я обошёл его снова, теперь убирая с помощью ветки листья огурчика, а также некоторые другие – старые, сухие и мёртвые – в щелях между валунами. Кроме парочки спрятавшихся кивсяков и десятка небольших наземных раковин конической формы, там не было никаких более-менее опасных обитателей.
Вернувшись к своему люку, я продолжил рассматривание полости дольмена, протиснув голову внутрь. Несколько щелей в промежутках между каменными глыбами пропускали свет и позволяли разглядеть продолжение стебля моего огурчика со стороны самой крупной из них. Глаза привыкали к тусклому свету. Половина поверхности почвы со стороны люка была каменной. Не обнаружив никакой опасности внутри дольмена, с затаённой тревогой и осторожностью я начал влезать внутрь, приметив предварительно точки опоры. Ножа было вполне достаточно, чтобы раскопать корни моего будущего экспоната. Внутреннее пространство было небольшим: находясь в центре, можно было дотянуться рукой до каменной поверхности и даже до верхнего камня. Ступив на дно, я ещё раз осмотрелся. В верхнем углу находилось покинутое осиное гнездо – серое, величиной с кокос.
Краем глаза я заметил позади себя, внизу, что-то необычное, расположенное под самым люком и лишь потому не увиденное мною ранее, при осмотре. Серо-коричневая глиняная ваза – сосуд странной формы, почти полуметрового размера в высоту, – стояла на каменистой плите вплотную к нижнему камню люка. Форма была веретенообразная. На самой середине вазы, по экватору, был заметен ободок. Она стояла дном кверху, как мне сразу показалось, когда я рассмотрел закрытый круг. Взволнованный находкой, я на минутку забыл о корнях. Присев перед вазой, я притронулся к ней двумя руками, осторожно наклонив её в левую сторону. Под вазой ничего не было – она плотно и удивительно устойчиво стояла на своём каменном постаменте. Щель по экватору оказалась слишком мала для убежища насекомых.
При наклоне что-то внутри мягко зашуршало. Снизу сосуд также был закрыт. «Капсула какая-то», – подумал я тогда. Оставив вазу на прежнем месте как уже завоёванный трофей, я обернулся, вынул нож и аккуратно начал им рыхлить суховатую почву вокруг корневища моего огурчика. Корень был мочковатостержневой, как у огурца, без каких-то особенностей. Потому я решил просто обойтись рисунком. Конечно, если бы рядом не было керамической капсулы, я бы довольствовался корнем, приложив его как экспонат.
Мне предстояло выбраться из дольмена с этой новой находкой. Оглянувшись ещё раз перед тем, как покинуть его, со своим уже адаптированным к темноте зрением я заметил на самом большом валуне где-то с западной стороны сохранившиеся процарапанные или слабо прорезанные на каменной поверхности полосы старинного рисунка, напоминающего… дверь. Внизу были процарапаны, прорисованы поперечные линии параллельно земле— как бы ступеньки. На «двери» – едва заметные в полумраке надписи, такие же небольшие, но достаточно глубокие царапины на поверхности одного и единственного в данном сооружении камня известковой породы. Руническое сочетание, написанное футарком (см. рис. 8).
… это всё, что мне запомнилось в надписи на известняке.
Осторожно подняв капсулу, я выставил её подальше, на неровную поверхность нижнего камня люка дольмена, и начал выбираться сам. Не знаю, как так получилось, но, похоже, я задел капсулу, она опрокинулась и исчезла из просвета люка, освободив мне дорогу назад. Я услышал глухой звук разбивающейся керамической посуды. Эта досадная оплошность очень огорчила меня, и я уже не помню, как выкарабкался наружу через освободившийся проём.
Рис. 8. Первая и третья буквы обозначают Беркано – плодородие; вторая буква – Исэ – средоточие воли, особый анаболический дух; последняя – Лагуз – форма воды. – Прим. авт.
Ослеплённый продолжающимся буйством дневного света, я нашёл разбитый сосуд, среди черепков которого лежали два шёлковых свитка и несколько прямоугольных шёлковых кусочков. По величине они были сопоставимы с шириной свитков, скрученных рулоном, и перевязаны тонкой шёлковой нитью. Отложив чуть в сторону шёлковые свитки и полупрозрачные кусочки, я рассматривал черепки керамической капсулы. Она состояла из двух тщательно подогнанных по размеру керамических ёмкостей – ваз, одна из которых служила крышкой, плотно прилегающей к верхней части второй, и доходила до особого стыковочного валика по периметру. На черепках не было никаких надписей. Кроме одной, латиницей на внутренней стороне: S-a-r-c. – l.m. – LVI. Эта надпись была включена в особый замкнутый контур едва заметным выступом.
Материал керамики был необычен – светло-жёлтый на изломе и с внутренней стороны. Он был не похож ни на фарфор, ни на глину.
Зарисовав по памяти форму корня у огурчика и форму вазы-капсулы (см. рис. 9), я просмотрел свитки – полупрозрачные шёлковые полосы без каких-либо видимых следов надписей.
Уложив в свою походную сумку найденные шёлковые свитки и слегка пожелтевшие куски шелка без следов надписи или рисунка, я окончательно уверился, что пора возвращаться назад. Улов был достаточен, а если это не просто шёлковая ткань, то даже обилен и превысил исходную цель.
Собрав все черепки (20 целых и 3, сильно покрытых трещинками), я на всякий случай прикопал их в земле с обратной стороны от входа в дольмен. Я не мог их взять с собой: перегруженная гербарная рамка и вещевой мешок, с трудом вместивший даже найденный шёлк, не смогли бы вместить эти дополнительные экспонаты похода.
Возможно, когда-нибудь… а впрочем, зачем?
Рис. 9. Никон. Керамическая капсула, сохранившая шёлковые свитки, найдена в дольмене во время моей одиночной экспедиции
Я педантично пересчитал количество камней в этом «моём» дольмене. Их оказалось 27, включая те, верхушки которых были видны из почвы. Для полного успокоения, завершая свой путь в этой одиночной экспедиции, я подошёл и осмотрел второй дольмен. Он располагался в метрах 350 от первого и был практически такой же величины. Однако вход в него был привален более массивной каменной глыбой необычного темно-синего цвета. Я сразу понял, что мне его не открыть, хотя, окрылённый предыдущей своей находкой, я сделал бы всё возможное для этого.
Запечённый в листьях полоз оказался более значительным дополнением моего практически вегетарианского рациона, чем редко вылавливаемые ящерицы, богомолы и саранча. Он насытил меня перед обратной дорогой домой, к университетскому братству, к замечательной девушке Нате.
Нижние строчки были повреждены, и текст дальше читался с новой страницы:
…некоторые слова и предложения Шёлкописи пришлось перестраивать и «подгонять» под смысл перевода. Никон был благодарен Нате за то, что она приняла участие в изучении его находки. Тем более что его актуальной задачей был отчёт по экспедиции и написание работы, претендующей вкупе с уже сданными экзаменами минимума на первичное звание – бакалавра.
Ната не только смогла увидеть слова на шёлке, но и вручную переписала всю латиницу на бумагу и перевела текст на литвинский[14 - Некоторые части публикации Наты, в частности предисловие «Книги артефактов человека цивилизации» было найдено (См. соответствующую публикацию: URL: http://www.proza.ru/2017/04/14/145 (http://www.proza.ru/2017/04/14/145)), поиск остальных текстов продолжается до сих пор.] и немецкий язык для последующей публикации в популярном немецком журнале. Никто не предполагал тогда, что очередная реформа христианской церкви не позволит публикацию такого материала, и немецкий вариант рукописи будет навсегда утерян для нас.
От этих переводов Шёлкописи сохранилась только небольшая часть. Небольшая, судя по нумерации на странице, однако важная: она касалась состава напитка.
…и, наконец, в качестве основного настоя (Тайабiбл) используют не травы (вышеперечисленные части от 39 трав волшебства и одной «сорочной»), а плоды диковинного дерева, особо благословенного богами.
Процесс также следует зачинать перед новолунием, при крайней торопливости – в последний день ветаха. Плоды (семена) шоколадного дерева Theobroma cacao измельчают и заливают 9 частями spiritus vine. Заливаемый продукт должен гореть голубым огнём. Смесь настаивают 40 дней (срок/сорок) или на следующее полнолуние, а затем отделяют от кусочков плодов прозрачную огненную смесь коричневого цвета с использованием льняного полотна. Особо годятся ткани, привозимые от восточных соседей – литвинов, полян и дреговичей. Полученный настой хранят в укупоренном виде в стеклянной посуде, бутылях до использования. Пробку следует укрепить и обмакнуть в горячий плавленый воск для должного сохранения эликсира.
Плоды Cucumis sp. с достаточной степенью вызревания должны быть. Степень спелости определялась визуально, по дате сбора, и подтверждалась зрелостью, наполненностью семян внутри плода после его разрезания. Семена не следует выбрасывать. Внутренняя волокнистая часть удалялась. Наружная кора предварительно вымытого и высушенного плода срезалась и удалялась также. Внутреннюю часть мякоти нарезать полосками толщиной 1/4—1/3 дюйма и разместить в бочонок. К приготовленной нарезанной массе добавляют мёд в количестве равном.
Осторожно с помощью деревянного ковша всё перемешивают и оставляют на ночь, укрыв от попадания насекомых, мышей и др. не включённых в рецепт компонентов. После выдерживания смеси в течение ночи перемешивают и выдерживают снова дважды с перемешиванием в тёплом помещении. Всплывшие дольки собирают как примерную сладость для детишек путём просушки на печи, либо у камина. Хорошая сказка или поучительная история очень способствует хорошему вкусу такого медового продукта и может быть маленькой радостью в пост взрослому и даже старику, особенно приправленная сохранёнными семенами.
Сладкий сироп порционно перемешивают в реторте с одинаковым количеством вышеописанного настоя spiritus vine и разливают полученный продукт…
* * *
Здесь лист заканчивался, и остаётся только сожалеть о том, что такая интересная часть описания рецептур утеряна в начале и в конце. Далее следовала иная тема – что-то о насекомых.
– Однако и приведённого текста из Шёлкописи достаточно для понимания основы продукта – мистического напитка Бiбл
, – подумал Ви, бросив долгий задумчивый взгляд в темноту спустившейся за окном ночи.
– Наверное, Никон «оторвался по полной»! У него ведь был Натин перевод всего текста шёлкописи 1.
«…Тайабiбл – состав исходного напитка на основе “Spiritus vine”, особо подготовленного мёда и плодов шоколадного дерева», – прочёл Ви, ещё закладывая страничку своей бумажной визиткой.
Ви также представил себе ту далёкую девушку Нату: как она задумчиво сидит за шёлковой тканью, пытаясь рассмотреть на ней буквы, знаки; как она сантиметр за сантиметром просматривает ткань и под светом горящей свечи, и под солнечным светом из окна. Как, теряя всякую надежду и решив развеяться, она однажды обернулась в этот шёлк, Шёлкописи, обмотав свою стройную фигуру от макушки и почти до колен, закрепив конец ткани брошью с рубином. Вот она подошла к зеркалу у окна покривляться, чтоб развеяться, пока никто не видит её, и… О чудо! – во время её поворотов пред зеркалом какой-то лучик, скользнув, «прочитал» на миг один из лоскутов на ней – проступили какие-то знаки! Это событие сразу же вернуло Нату из её «разрядки» к главному открытию её жизни. Шёлк стал «читаться», но только в отражённом от зеркального стекла луче света, яркого солнечного света. Читаться в зеркале.
Ви достал шёлковый кусок, вложенный в манускрипт. Неужели тот самый? Полупрозрачная, чуть желтоватая страничка с многочисленными мелкими дырочками и в самом деле, похоже, была отрезана с двух противоположных сторон. Две другие стороны были волнообразными и с каким-то явным закреплением, даже возможно обмётыванием края. На ней не было видно никакой записи. Даже на просвет. Одни дырочки. Ви Лоц долго и усердно работал с текстами, по жизни сначала увлекаясь сказками, прозой и поэзией чуть позже, а затем наукой и философией. Зрение было, увы, не очень. Пару раз ему что-то привиделось!? Или в самом деле где-то, просматривая шёлковую ткань под углом на просвет, боковым зрением на миг он улавливал какое-то мерцание, мерцание полоски, возможно, строки. Однако очередная попытка рассмотреть эту полосу пристальнее… и всё исчезало. Как если бы желаемое было видно глазом, но не через макулу, а периферическим зрением. Зеркало также не помогло. «Наверное, обычная усталость глаз, – подумал Ви, – надо отдохнуть, переключиться».
* * *
Сегодня Ви получил по электронке извещение на получение авторского экземпляра его статьи под названием «Экология логоса» в новом для него журнале с несколько эпатажным названием «Лохматый клоун». Статья была необходима Ви для набора некоего количества публикаций, требуемых от соискателя научного звания. Все предыдущие статьи были опубликованы в более, что ли, приличных изданиях (по крайней мере, судя по известности и строгому названию) – в научных журналах по философии, психологии, филологическим наукам и соответствующих сборниках. В письме был также вопрос об отношении автора к готовящейся реформе грамматики языка, допускающей вольный перенос и упрощённые формы для некоторых слов.
Но основной темой была тревога по поводу языка, всё более и более загрязняющегося всяческими рекламными слоганами, а также новыми торговыми марками, становящимися всё более и более многочисленными. Это явление было более опасным, чем предыдущая экспансия так называемой табуированной лексики. Там имелось либо своё оригинальное звучание, либо иной морфемный, фонемный или интонемный штрих. И уж если и использован новый знак, \, буква «X, – херь», например, то лишь в своём рядовом качестве.
Сам Ви порой замечал за собой появляющуюся двусмыслицу и даже многозначность обычных предложений, когда практически все форменные элементы предложения приобретали второй/ иной смысл, значение. Кроме того, владельцы таких торговых марок не жалели денег на то, чтобы эти их «перлы» не только бросались в глаза, но и прозвонили уши максимально возможному количеству потребителей. Молодёжь своим живым умом и склонностью к новому и оптимизму (по определению) весело играла такими аллюзиями.
Однако Ви уже понимал, что, как бесшабашная молодость, и это когда-то закончится, закончится печально: ещё вчера шутившие и веселившиеся завтра вдруг почувствуют, что уже разучились различать их с прежней лёгкостью. Засорение языка рекламными штучками грозит серьёзными последствиями – эрозией логоса. Язык превращался в свалку, где начал теряться или искажаться смысл предложения, ещё совсем недавно понимавшийся однозначно, приводя к искажению самой информации, смысла.
Следовало бы также провести популяционный анализ этого явления. Часть воспринимает новые словечки безропотно и легко. Парадоксально, но они же готовы безропотно признать любую кличку в свой адрес, даже если она оскорбительна для личности. Отчасти это потому, что они не знают иного, уже существующего слова для этого. Это прежде всего молодёжь и недостаточно эрудированный слой. Вторые, и меньшая часть, критически относятся к таким новым словам – консерваторы в хорошем смысле, как защитники языка. И так как в состав последних также может входить молодёжь, причины такого различия могут скрываться в особых формах их воспитания, образования. Человек должен хорошо понимать, знать язык, и тогда, получив опыт прекрасного слога и глубокого смысла, он станет защитником этой драгоценности. Славяне, кажется, происхождение популярной ветви всё же больше имеет отношение к слову, чем к славе, ведь и слава есть также производное от слова.
Предложение было высказано в резюме: ввести некоторую звуковую и знаковую кодировку таких слов. Как вариант, можно было бы вернуть из забвения некоторые «забытые» буковки из кириллицы, обязательно включив их в слова рекламы, слоганы (например, ? – ферт, ? – цы, ? – херь), утвердить её обязательное использование и принять через строгие меры для всей системы государственную регистрацию таких знаков.
Что касается ответа на вопрос, Ви наспех набросал немного эмоциональный текст со ссылкой на Иоанна и опубликовал свой ответ в том же журнале, обнаружив при этом для себя сходство слов «Аминь», «Амен» и «Амон», а также «нимА» и «немА» – родного славянского слова, означающего отсутствие[15 - См.: URL: http://www.proza.ru/2015/01/30/2136 (http://www.proza.ru/2015/01/30/2136)].
Конечно, издание типа «Лохматый клоун» не слишком подходило для такой серьёзной публикации, однако напечатать там было просто, быстро, а что особо важно – некоторые публикации осуществлялись бесплатно. Поэтому журнал был доступен, достаточно популярен, в том числе среди молодёжи. Ви надеялся на соответствующий резонанс. Завтра надо бы зайти на почту.
Случайное совпадение
Сегодня у Ви был испорчен настрой из-за пустяка – оставленные на столе вчерашние бутерброды были испорчены: маленькие, желтовато-кремовые, торопливые фараоновы муравьи (Monomorium pharaonis) покрывали их тонкой, ажурной, шевелящейся сеткой и дорожкой, ведущей куда-то в щель, между столом и стенкой кухни. Хуже всего было то, что один из бутиков Ви уже надкусил, прежде чем заметил своих суетливых предшественников, поедателей его вчерашних бутербродов.
