Надвигается буря

Перевернувшись на живот, он медленно приподнялся, стал на колени и пополз вперед, волоча раненую ногу. Не успел он преодолеть и четырех футов, как нога ударилась о камень. Его пронзила такая мучительная боль, что он едва не лишился сознания.

Несколько мгновений он лежал неподвижно, оглушенный и совершенно беспомощный. И снова он подумал о том, что стал жертвой чудовищного невезения. Если бы не эта случайная встреча, он сейчас в тепле и уюте уже обедал бы на каком-нибудь постоялом дворе в Невере. Вмешавшись в чужую драку, он погубил лошадь и сам был тяжко ранен и близок к смерти.

Он вдруг начал ругаться вслух, долгими и сложными проклятиями на английском, французском и немецком. Когда он остановился перевести дух, чей-то нежный голос произнес у него за спиной:

– Тише, сударь, прошу вас! Разве можно так выражаться в присутствии дамы!

Резко повернув голову, он увидел возвышающуюся над ним фигуру женщины в плаще с капюшоном. Было слишком темно, чтобы разглядеть ее лицо, но этот голос он узнал бы при любых обстоятельствах. Голос Изабеллы д’Аранда.

Глава 7

Дорога на юг

Роджер устало провел рукой по глазам. Оставалось только предположить, что в своем плачевном состоянии он временно лишился рассудка и страдает от галлюцинаций. Но женщина сбежала в овраг, опустилась возле него на землю, взметнув юбки, и схватила его руки в свои. Он ощутил головокружительный аромат гардений и снова услышал нежный голос:

– Мой храбрый шевалье! Благодарение Богу, я нашла вас! Вы очень тяжело ранены? Боже, пусть ваши раны не будут столь серьезными!

– Они не смертельны, – прохрипел Роджер, – хотя причиняют боль, и я сильно ослабел от потери крови. Но каким чудом вы пришли ко мне на помощь, сеньорита?

– Ведь это мою карету вы защитили от злодеев. Я выглянула в окно и узнала вас, но вы были слишком заняты, чтобы разглядеть меня. Когда мы уехали, а вы не смогли последовать за нами, я поняла, что вы, должно быть, ранены. Педро, мой лакей, подтвердил мои опасения. Он сказал, что, когда он в последний раз видел вас, лошадь понесла вас в степь. И вот мы вернулись, чтобы искать вас.

Все еще в большом недоумении, Роджер пробормотал:

– Я думал, что вы на пути в Испанию.

Она уже не слушала его; поднявшись на ноги, быстро позвала слуг. Послышались ответные крики, и из темноты возник Педро, а за ним пухленькая круглолицая служанка, которую Изабелла называла Марией. Слуга нес фонарь, при свете которого девушки осмотрели раны Роджера. Издавая сочувственные восклицания и быстро переговариваясь по-испански, они перевязали ему руку и голову. Обе раны сильно кровоточили, являя собой ужасное зрелище, но рука была всего лишь оцарапана пулей, кожа на лбу рассечена рукояткой шпаги. Гораздо больше его беспокоила щиколотка, на которую они пока не обратили внимания. Когда он сказал об этом сеньорите, она воскликнула:

– Увы, еще одна рана! И чтобы добраться до нее, придется разрезать сапог. Но крови там немного, а та, что просочилась через разрез, уже засохла. Я думаю, лучше сейчас перенести вас в карету и отвезти в Невер, там вас смогут как следует подлечить.

Взяв у Педро фонарь, она объяснила ему, что нужно сделать. С помощью обеих женщин рослый испанец взвалил Роджера на плечи; Изабелла пошла впереди с фонарем, а Мария, поддерживая раненую ногу Роджера, замыкала шествие. К счастью, до дороги было недалеко, и через пять минут Педро, пыхтя и отдуваясь, опустил тяжелую ношу на заднее сиденье кареты.

Экипаж был велик, в нем удобно могли бы поместиться восемь человек. В другом углу заднего сиденья находилась та самая старуха, которую разбойники пытались вытащить, а рядом с нею – Кетцаль. Хотя на крыше кареты было множество багажа, большая часть переднего сиденья тоже была занята разнообразными свертками всевозможных размеров; поэтому Мария, все еще поддерживающая ногу Роджера, уселась на пол, в то время как Изабелла поместилась между ним и своим индейцем.

Отправив Педро забрать шпагу Роджера, седло и прочую сбрую, чемодан и скатанную дорожную постель, навьюченные на погибшую лошадь, Изабелла сказала:

– Господин де Брюк, я хочу представить вас сеньоре Пуэблар. Сеньора была моей гувернанткой до того, как я поступила на службу к Мадам Марии Антуанетте, а недавно она проделала долгий путь из Испании, чтобы сопровождать меня, когда я покину Французский королевский двор.

Роджер был не в состоянии ответить с подобающей любезностью, но сеньора, словно возмещая краткость его приветствия, разразилась длинной речью по-испански, а когда она умолкла, Кетцаль тоже произнес несколько фраз.

– Сеньора благодарит вас за наше спасение, сударь, – перевела Изабелла. – Она очень огорчена, что не может сделать этого на понятном для вас языке, но во время своего предыдущего пребывания во Франции она почти не выходила из посольства и знает по-французски всего лишь несколько слов. Кетцаль тоже благодарит вас. Он называет вас господин Синие глаза и говорит, что позже подарит вам красное перо в волосы, потому что в его стране такой знак дается самым храбрым людям, чтобы отличить их от остальных.

Роджер заставил себя пробормотать слова благодарности; но во время разговора пульсирующая боль в голове усиливалась, так что он вздохнул с облегчением, когда Педро принес его вещи и карета тронулась.

К счастью, в Невере, городе довольно крупном, гостиница была недурна, а Изабелла как раз перед нападением отправила вперед слугу занять лучшие помещения. Роджера внесли в комнату, устроили насколько возможно удобнее на дорожном матрасе Изабеллы и послали за лекарем.

Даже когда сапог разрезали, извлечь из него раненую ногу оказалось мучительно трудно, зато результаты осмотра обнадеживали. Лекарь сказал, что если наложить гипс и обеспечить ноге полную неподвижность в течение двух или трех недель, то, по его мнению, пациент снова сможет ходить и хромота постепенно пройдет.

Изабелла, пухленькая толстощекая Мария и старая сеньора присутствовали при этом разговоре, и все втроем помогали лекарю промывать и перевязывать раны героя. В более нормальном состоянии Роджер был бы этим весьма польщен, теперь же он мечтал только об одном: чтобы все они ушли вместе с доктором и оставили его в покое; но он знал, что надеяться на это не приходится. Его принесли наверх, в лучшую комнату гостиницы, которую слуга Изабеллы заказал для нее и остальных женщин, и они явно не собирались искать себе другое помещение. Мария принялась накрывать к ужину, раскладывая на столе дорожные приборы своей хозяйки, и гостиничный слуга принес для них два экрана, чтобы позднее переодеваться за ними.

Когда подали ужин, дамы и Кетцаль сели за стол, а Мария прислуживала им. Они разговаривали приглушенными голосами, но Изабелла не могла удержаться, чтобы каждые десять минут не спрашивать Роджера, как он себя чувствует и не нужно ли ему что-нибудь. Наконец он притворился спящим. Но теперь его лихорадило, и он беспокойно ворочался в постели, так что они снова принялись хлопотать над ним, пока не наступило время ложиться спать.

Решив, по-видимому, что причина его страданий в ноге, они развязали бинты. Затем сеньора достала из сундучка с лекарствами маленький пакетик из промасленного шелка и кусочек картона. В мешочке оказалось какое-то липкое сероватое вещество, напоминающее грязную паутину, и Роджер живо запротестовал, увидев, что она собирается наложить это на рану, пересекавшую его распухшую воспаленную щиколотку.

Он уступил только потому, что не решился вырываться из боязни снова вызвать кровотечение, да еще Изабелла уверила его, будто это бабье снадобье – превосходное средство против воспаления ран; но его сомнения отнюдь не рассеялись, когда он увидел на картонке, которую сеньора положила на рану поверх мази, изображение святого Себастьяна.

Когда Изабелла снова перевязала ему ногу, сеньора достала из своего сундучка стеклянный флакон, налила из него немного жидкости в бокал и, слегка разбавив водой, поднесла Роджеру. Подумав: «Дай им палец…», он выпил содержимое бокала, но на этот раз у него не возникло никаких угрызений, ибо в напитке он узнал маковые сердечные капли; десять минут спустя он забылся сном.

Проснувшись утром, он почувствовал себя значительно лучше; то ли благодаря паутине, то ли благодаря вмешательству святого Себастьяна нога была уже не так воспалена. Но сеньора Пуэблар, по-видимому, совершенно не желала хвастаться своей победой над лекарем, так как она убрала и то и другое до его прихода и, приложив палец к губам, показала Роджеру, что об этом не следует распространяться.

Ему впервые представился случай получше рассмотреть ее и, показывая улыбкой, что понял и благодарен ей, он подумал, что на вид она – довольно симпатичная пожилая дама. Она была очень смугла и толста, крупного сложения, с сильными руками и ногами. Ей могло быть от пятидесяти до семидесяти, все лицо ее было покрыто морщинками, но глаза-бусинки смотрели живо и весело. Если бы они не были так малы, Роджер решил бы, что в молодости она, вероятно, слыла красавицей; черты ее лица до сих пор были приятны. Она была одета в черное, а на ее обширной груди помимо четок черного дерева висели всевозможные амулеты.

Когда явился лекарь, он выразил большое удивление и радость при виде такого улучшения, хотя по-прежнему придерживался мнения, что гипс необходим. Роджер-то надеялся избежать столь обременительного лечения, но Изабелла вместе с дуэньей поддержали врача, и Роджер, не желая остаться хромым на всю жизнь, уступил их настояниям со всей любезностью, на какую был способен.

Так как в тот день было воскресенье, Изабелла вместе со своей свитой должна была бы отправиться к обедне, но теперь она уклонилась от этого, объяснив, что кто-то должен остаться с Роджером. Сеньора, видя беспомощное состояние больного и понимая, сколь маловероятно, чтобы он с тяжелым гипсом на ноге стал преследовать ее подопечную любовными домогательствами, согласилась, что не будет большим нарушением приличий оставить молодых людей вдвоем, и без четверти десять отправилась в церковь, забрав с собой Кетцаля и слуг.

Едва они ушли, Изабелла сложила в кучу дорожные подушки у изголовья кровати больного и сама удобно устроилась на них. Роджер взял ее руку и поцеловал, затем сказал с улыбкой, глядя в ее темные глаза:

– Сеньорита, я ждал случая поблагодарить вас за то, что вчера ночью вы вернулись за мною. Если бы не вы, участь моя была бы ужасна.

Она ответила улыбкой на улыбку:

– Зная это, как могла я покинуть в беде столь отважного рыцаря?

– Но вы сильно рисковали. Ведь вы не знали, что мне удалось ранить двух оставшихся головорезов; а в противном случае они могли снова напасть на вас.

– Верно, но кто предупрежден, тот вооружен. Мы уже не оказались бы для них такой легкой добычей, как при первой встрече, потому что в тот раз они захватили нас врасплох. Когда мы вернулись, и Педро, и кучер держали наготове мушкетоны, а у меня на коленях лежал пистолет.

– Значит, сеньорита, вы еще храбрее, чем я думал, ведь вы ожидали сражения и сами готовы были принять в нем участие.

– Сударь, я дочь генерала, – отвечала она легко, – я приучена к оружию. Но оставим комплименты. Хотя я очень рада нашей встрече, все же я удивлена и немного обеспокоена вашей медлительностью в служении ее величеству. Как получилось, что, проведя пять дней в пути, вы уехали так недалеко?

Роджер приподнял бровь:

– У меня сложилось впечатление, что ее величество была более озабочена сохранностью письма, чем его скорой доставкой.

– Это верно, и, учитывая ваши раны, все складывается весьма удачно. Я только хотела сказать, что такая неспешность не вяжется с моим представлением о вас. Я все-таки никак не могу понять, как я, путешествуя по-старушечьи со скоростью двадцать пять миль в день, могла обогнать вас, ведь вы выехали из Фонтенбло на целую ночь раньше меня.

– Это легко объяснить. Перед отъездом в Италию некоторые неотложные дела требовали моего присутствия в Париже, туда я и направил королевский экипаж, возле которого расстался с вами, и пробыл там до утра вторника. Так что это вы выехали на два дня раньше меня, имея к тому же преимущество почти в сорок миль, и, делая миль по шестьдесят в день, я догнал вас только вчера вечером.

Она рассмеялась не совсем естественно и заметила:

– Я могла бы догадаться, что такого блестящего кавалера, как вы, сударь, непременно ждет нежное прощание перед дальней дорогой.

То, как она произнесла эти слова и как нахмурила свои темные брови, говорило о ее чувствах к Роджеру яснее, чем все предыдущее поведение. По природной доброте он преодолел минутный соблазн оставить ее в этом убеждении и ответил:

– Нет, сеньорита; я был приглашен ко многим друзьям, и простая вежливость требовала перед отъездом принести им свои извинения; кроме того, нужно было обратить часть моих английских кредитных писем в итальянские переводные векселя, а эти вещи не делаются за пару часов. Но если вы были удивлены, увидев меня снова, я был удивлен не меньше. Я думал, что вы уже приближаетесь к Шатору по пути в Испанию.

– Так вы не забыли меня? – Она не смогла скрыть своего волнения и улыбнулась, показав немного неровные зубы.

– Совсем напротив, сеньорита. Как бы я мог после того, как вы проявили такой интерес… к моему рассказу? Но как случилось, что вместо Пиренеев вы направляетесь в Марсель? Неужели вы все же отказались от намерения присоединиться к своим родителям?

– Да нет же! – воскликнула она. – Вы, как видно, не поняли меня. Я правда направляюсь к своим родителям, но они уже некоторое время живут в Королевстве Обеих Сицилий. Я еду в Марсель, чтобы оттуда на корабле добраться до Неаполя.

– Как глупо с моей стороны, – пробормотал Роджер. – Я позабыл, что и в Неаполе – Испанский двор.

– Такую ошибку сделать легко, к тому же отец удалился туда только после того, как у него возникли разногласия со старым королем.

– Как вы полагаете, вам понравится жить при Неаполитанском дворе?

Она внимательно посмотрела на него:

– Мне трудно судить об этом, сударь. Две Сицилии так давно находятся под испанским владычеством, не думаю, что светская жизнь там намного отличается от испанской. В этом случае, несмотря на всевозможные развлечения, боюсь, мне станет очень не хватать остроумного и блестящего общества, которым я наслаждалась, пока была с Мадам Марией Антуанеттой.

Роджер нахмурился:

– Вы заговорили о ее величестве и напомнили мне о моем долге перед нею. Покрывая шестьдесят миль в день, я надеялся доставить великому герцогу ее послание около середины месяца, но теперь мои шансы на это плачевны.

– Вы подразумеваете, что проделали бы всю дорогу верхом, намереваясь ехать через Лион, Шамбери и Турин?

– Да, ведь сейчас май, и переход через Альпы уже открыт.

– Но ранней весной у вас был бы только один путь – в Марсель, а оттуда на корабле через пролив Леггорн. Теперь, когда вы не можете ехать верхом, вы все еще предпочитаете дорогу через Альпы?

– Ну да; это более быстрый путь в летнее время верхом или в почтовой карете. Меня тревожит только, что пройдет, возможно, несколько дней, прежде чем хирург разрешит мне продолжить путешествие, и даже после этого тряска в карете может оказаться настолько болезненной, что я смогу двигаться лишь короткими перегонами.

Изабелла задумчиво глядела на него.

– И я подумала об этом. Если на время своего выздоровления вы будете вынуждены ограничиваться короткими переездами, вам будет гораздо удобнее путешествовать в карете с хорошими рессорами.

Роджер вдруг понял, что у нее на уме. Если он, как намеревался, выберет дорогу через Альпы, их пути разойдутся в Мулене, на расстоянии всего лишь одного дневного переезда к югу. Она же хотела, чтобы он изменил маршрут и оставался при ней до самого Марселя. В следующую секунду она открыто высказала свою мысль:

– Даже когда хирург разрешит вам ехать дальше, вам еще несколько дней нужно будет тщательно перевязывать раны. Один, по дороге в Италию вы будете зависеть от неумелых и неаккуратных гостиничных слуг; а если поедете в моей карете, мы сможем как следует ухаживать за вами.

Роджер мгновенно взвесил ситуацию. С его увечьем, пожалуй, разница во времени будет небольшая, поедет ли он во Флоренцию сушей или морем. Что же касалось второго варианта… Роджер теперь почти не сомневался, что Изабелла д’Аранда полюбила его с их первой встречи в лесу Фонтенбло. Он не был влюблен, но хорошо знал, что могут сделать располагающие обстоятельства с таким мужчиной, как он, – легко увлекающимся хорошенькими женщинами. Его сердце было не из того материала, чтобы долго сопротивляться соблазну совместного пребывания с нею целыми днями в тесном пространстве кареты. Он знал, что ее тонкое очарование будет все больше интриговать его, пока в один прекрасный день он не поддастся искушению начать ухаживать за нею. А отсюда всего один шаг до того, чтобы самому в нее влюбиться.

Такой оборот дела может привести только к горестному прощанию в Марселе, за которым последуют, может быть, многие месяцы безнадежного томления. Будет более великодушно по отношению к ней, если они расстанутся сейчас, пока ее чувства к нему, не имея достаточной пищи, заглохнут сами по себе. К тому же осторожность, унаследованная от матери-шотландки, подсказывала ему, что таким образом он и себя спасет от ситуации, о которой позднее может горько пожалеть.

– Благодарю вас от всего сердца за заботу, сеньорита, – сказал он после мгновенного колебания. – Но боюсь, я вынужден отклонить ваше приглашение. Действительно, когда я снова отправлюсь в путь, первые несколько дней придется продвигаться с осторожностью, но потом я смогу постепенно увеличить перегоны.

Она сдвинула темные брови.

– Но вы говорили сами, что важнее всего сохранность письма ее величества, а скорость имеет второстепенное значение.

– Да, действительно. Что же из этого?

– Вы, кажется, забыли, что более не можете защищать себя, и, вероятно, это состояние продлится некоторое время.

– Это так, но теперь, вдали от Парижа, чего мне опасаться?

Карие глаза Изабеллы широко раскрылись.

– Сударь, вы, конечно, понимаете, что де Рубек, видевший, как вы пришли ко мне на помощь, вероятно, думает…

– Де Рубек! – воскликнул Роджер, приподнявшись на постели, но тут же снова откинувшись на подушки из-за внезапной острой боли в руке и ноге. – Вы хотите сказать, он был среди людей, напавших на вашу карету?

– Ну конечно. Он был одним из тех двоих, что тащили из кареты сеньору Пуэблар. Я узнала его, несмотря на маску. Больше того, он скрылся невредимым, это в круп его лошади попал Педро.

– Я-то считал их простыми разбойниками, грабителями. Но зачем, во имя неба, де Рубеку нападать на вас?

Она пожала плечами:

– Враги королевы знали о письме. Они знали также, что я ее друг и отправляюсь в Неаполь, откуда письмо было бы легко отправить с надежным человеком во Флоренцию. Что могло быть более естественного, чем если бы она доверила его мне?

– Удивительно, что она на самом деле не прибегла к такой возможности.

– Мы говорили об этом, но решили, что это слишком очевидно и потому опасно. Собственно говоря, по моему предложению мы решили использовать мой отъезд как прикрытие вашего. Ее величество дала мне в сопровождение половину гусарского полка господина Эстергази, открыто показывая, что я везу нечто особо важное. Они не могли проводить меня дальше Пуйи, но их присутствие оберегало меня от нападения первые четыря дня пути. Мы надеялись, что к этому времени враг оставит надежду завладеть письмом, а пока его внимание сосредоточено на мне, вы окажетесь вне опасности, на расстоянии ста или больше миль к югу.

– Великолепная военная хитрость, – согласился Роджер. – Но меня очень беспокоит…

– Да, но из нее ничего не вышло, потому что де Рубек последовал за мной дальше, чем мы ожидали, а потом и вы появились на сцене, – перебила она. – Хотя вы и не узнали его, он наверняка узнал вас.

– Пусть так; насколько мне известно, у него нет никаких причин подозревать, что я везу письмо. Он, видимо, убежден в обратном, иначе напал бы на меня, а не на вашу карету.

Изабелла возразила с нетерпеливым жестом:

– Но неужели вы не видите, что вчерашняя стычка все изменила? Де Рубек невредим и наверняка шпионит за нами. Если он увидит, что вы расстались со мной и после Мулена повернули на восток, прямой дорогой в Италию, он обязательно подумает, что я, боясь с его стороны нового нападения, передала послание вам и что вы согласились ради меня отвезти письмо во Флоренцию.

– Конечно, это возможно, – согласился Роджер, уже понимая, несмотря на свое полусогласие, что эту возможность нельзя не принимать в расчет. Весьма вероятно, что ход мыслей де Рубека будет именно таков, а если он служит герцогу Орлеанскому, то денег у него должно быть предостаточно, так что, хотя нанятые им бандиты ранены и рассеялись кто куда, он сможет нанять новых головорезов в любой захудалой таверне в Невере.

Склонившись к Роджеру, Изабелла продолжала настаивать на своем:

– После Невера я найму двух вооруженных охранников, которые будут сопровождать нас на каждом перегоне, так что вместе с троими моими людьми они составят достаточный отряд, чтобы отпугнуть возможных противников. А если вы отправитесь один в почтовой карете и на вас нападут, вы сделаете два выстрела из своих пистолетов, и что дальше? Сударь, умоляю вас, прислушайтесь к голосу разума. Важнее всего – благополучно доставить письмо ее величества, и вы не можете отрицать, что риска будет меньше, если вы примете мою защиту.

Роджер сделал все, что мог, пытаясь избежать ситуации, исхода которой страшился. Но теперь его загнали в угол, так что ему оставалось только сдаться. Он любезно ответил:

– Ваш последний довод, сеньорита, безусловно, перевешивает все прочие соображения. Поэтому я с радостью воспользуюсь вашим гостеприимством и отдаю себя под вашу защиту до самого Марселя.

Изабелла чуть ли не вслух вздохнула с облегчением, но, спохватившись, попыталась скрыть удовлетворение от того, что настояла на своем, и принялась рассуждать, когда они смогут продолжить свое путешествие.

Теперь, чувствуя, что жребий брошен и он, по-видимому, обречен провести по крайней мере две недели в ее обществе, Роджер полагал, что не имеет большого значения, отправятся ли они на два-три дня раньше или позже; но, раз уж они вынуждены будут продвигаться медленно, долг перед королевой повелевал двинуться в путь как можно скорее, поэтому он сказал:

– Если бы я все еще намеревался ехать один на почтовых, несомненно, врач заставил бы меня задержаться здесь еще на несколько дней; но, так как моя лихорадка утихла и я смогу ехать с удобством в карете на рессорах и в обществе двух отличных сиделок, не вижу оснований, почему бы ему не разрешить нам выехать завтра же.

Она кивнула:

– А почему бы и нет? Таким образом вы выиграете несколько дней, и это, я уверена, успокоит угрызения совести. Но мы уже довольно долго беседуем, как бы не вернулась ваша лихорадка. Когда сеньора Пуэблар и слуги вернутся из церкви, я пошлю кого-нибудь пригласить врача навестить вас сегодня вечером и договорюсь об увеличении нашего эскорта. А вы пока постарайтесь заснуть – сон всегда полезен.

Роджер хорошо выспался ночью, и теперь ему совсем не хотелось спать, но он притворился, будто последовал ее совету, а сам потихоньку наблюдал за ней сквозь опущенные ресницы.

Поднявшись с места, она достала из чемодана книгу и, снова устроившись на подушках рядом с ним, принялась читать. Он отметил, что книга была на греческом, и это его удивило по двум причинам: во-первых, в те времена дамам редко давали классическое образование, а во-вторых, было воскресенье и можно было скорее ожидать, что она станет читать книги религиозного содержания. Тут ему пришло в голову, что это, возможно, Священное Писание на греческом, но, сам прекрасно зная древние языки, он убедился, бросив еще несколько взглядов исподтишка, что у нее сборник стихотворений Сафо.

Эта новая подробность заставила Роджера пересмотреть свое прежнее мнение о сеньорите д’Аранда. Он уже знал, что она умна, откровенна и умеет сильно чувствовать, но ее интерес к Сафо показывал, что она отнюдь не ханжа. У него закралась мысль, что, как бы больно ни мог он обжечься, играя с этим незнакомым огнем, игра может оказаться гораздо более увлекательной, чем он предполагал вначале; и с этими в высшей степени утешительными соображениями он незаметно уснул.

Вероятно, юношеская способность спать практически неограниченное время за отсутствием других занятий помогала ему быстро восстанавливать силы после любого ранения или значительного напряжения. Врач, придя вечером, объявил, что больной на пути к выздоровлению и что, если подложить ему под ногу подушку, он вполне может проделать на следующий день двадцать миль в комфортабельной карете.