Шепоты дикого леса

Сделав такое маленькое, но столь личное открытие, я почувствовала, что все меньше злюсь на его высокомерное поведение. Нас разделяло такое ничтожное пространство, и при этом не ощущалось напряжения. Это было похоже на своего рода… возможность. Густой кустарник укрывал нас от остального мира. Уокер привел меня сюда, чтобы позволить прийти в себя в спокойной обстановке, или хотел побыть со мной наедине?

– Я не собиралась падать в обморок. Это все от ярости. В этом человеке есть что-то такое… – начала объяснять я.

– Секта – религиозная группа, которая откололась от движения меннонитов [5] лет пятьдесят назад. Сейчас Мун – их духовный лидер. Их община находится за пределами города, – перебил меня Уокер.

– «На другой стороне леса», – шепотом повторила я мысли из своего сна, в котором Сара столкнулась со сбежавшей сектанткой.

Итак, он решил сменить тему и провести для меня исторический экскурс, вместо того чтобы дальше обсуждать мою бледность. Он заметил, как я была подавлена. И его это обеспокоило. Обеспокоило достаточно, чтобы попытаться на это повлиять. А теперь он пошел на попятный. Из встревоженного друга снова превратился в умницу-биолога. Ну и хорошо. Я никогда не знала, как правильно реагировать на чужое беспокойство обо мне, и очень редко заводила друзей. Может быть, кусты мальвы и заслоняли нас от остального мира, но мой внутренний барьер ограждал меня еще надежнее. Как правило.

– Дайте угадаю. Образцовый гражданин. Уважаемый духовный наставник, – продолжила я. От воспоминаний о пронзительном взгляде Муна желудок снова скрутило.

– Для кого-то – да, – отозвался Уокер.

– Но не для вас, – снова предположила я. Было заметно, что он презирает преподобного Муна. Гримаса неприязни заставила его стиснуть челюсти, а от губ осталась едва заметная полоска. Это успокаивало сильнее, чем стремительная прогулка. Меня обрадовало, что он разделяет мои впечатления по поводу странного проповедника. Тут собеседник отступил от меня, будто близкая дистанция показалась ему неуместной. Это я тоже одобрила. Когда мы вдруг в чем-то согласились друг с другом, я еще сильнее ощутила потребность держаться подальше от солнечных бликов в его глазах.

– Для паствы его воля – закон. У сектантов он считается мессией, и его слова почитают как святые истины.

– И вы считаете, что нужно держаться от него подальше, – заключила я.

– Расспросите Бабулю, что она про него думает, – посоветовал он.

– Значит, ее впечатлениям я доверять могу, а ее отварам – нет? – спросила я, просунув руки в карманы джинсов, чтобы деть их куда-то, раз уж Уокер меня отпустил. Ну ладно, еще мне хотелось спрятать шрамы. Почувствовал ли он жесткие борозды от них, когда держал мою руку? Нет, во мне говорила не заносчивость, а осознание своей слабости. И это меня бесило.

– Я просил вас уехать. Вместо этого вы пошли в подмастерья к ведьме. Вы сама по себе такая безрассудная или она вас заколдовала? – спросил он в ответ.

– Думаю, лучше употреблять слово «знахарка», и в колдовство я не верю, – ответила я, вздернув подбородок и процеживая слова сквозь зубы – когда Сара видела меня такой, то готовилась к неприятностям.

Либо Уокер не замечал мой крутой нрав, либо тот его не смущал. Он шел мне навстречу, и не сделать ответный шаг я могла только с помощью подобного, как его ни назови – хоть крутого нрава, хоть иначе. Может, он и был ученым, но искру гнева, сверкнувшую в его зеленых глазах, как будто породило столкновение кремня и стали.

Этот человек меня не пугал. Напротив, притягивал. И это как раз пугало.

– Существуют вполне понятные причины, по которым не рекомендуется заниматься самолечением при помощи натуральных ингредиентов неизвестного происхождения и свойств.

Я медленно вынула руки из карманов, пораженная его внезапной серьезностью.

– Бабуля живет на этой горе по меньшей мере шестьдесят лет. Она вовсе не какая-то малопонятная личность из интернет-магазина с «ведьминскими штучками». У нее есть традиции. Рецепты. Собственный огород. Нас с ней все устраивает, мистер Уокер. Так из-за чего же вы волнуетесь на самом деле?

Может быть, ему не давал покоя его драгоценный женьшень или что-то еще, что ускользало от моего понимания? То, как он был настойчив, не вполне соответствовало степени нашего знакомства. Я еще даже не решила, хочу ли распутывать этот клубок, а пара метров перепутанных ниток уже прибавилась.

– Помогайте Бабуле, раз уж вам так хочется. Она избавит вас от любой хвори. Но держитесь подальше от Муна и не бродите по лесу. Вы даже не подозреваете, сколько опасностей таит местная флора и фауна. Не говоря уже об оторванности от мира. Тех, кто там заблудился, часто находили в весьма неприглядном состоянии: отравления, падения со скалы, черные медведи, рыси. Вы прошли через что-то подобное. – Тут он кивнул на мои израненные руки: – Я заметил, что…

Мое терпение кончилось. Пусть держит при себе свои предостерегающие намеки и зоркие наблюдения.

– Нет, не прошла. Прохожу непрерывно, – возразила я. – Обычно из-за привычки вставать между человеком и тем, что ему угрожает. А теперь извините, у меня есть работа.

И ушла, оставив его посреди залитых утренним светом мальв. Песня Лу заставила меня принять решение более серьезно относиться к занятиям с Бабулей. Беспокойство Уокера на это не повлияло. На самом деле его предупреждения заронили желание лучше узнать диколесье, по отношению к которому он вел себя так, словно разбирался в нем лучше всех. Да, оно было огромно и полно опасностей. Легко поверить, что некоторые из них смертельны. Тем не менее лесной сад тоже был его частью, а сад был неразрывно связан с Сарой.

Вернувшись за корзинкой к машине, я направилась в дом. Это было стратегическое отступление, а не бегство. Однако порадовало, что единственным свидетелем того, как я прислонилась спиной к входной двери, закрыв ее за собой, оказался толстый полосатый кот.

Глава седьмая

Горный октябрь поспешил окутать Сару, едва она вышла за порог. Солнце еще не рассеяло сумерки, нельзя было разглядеть меняющие цвет листья, но в воздухе чувствовался сыроватый запах, который они источали, умирая. И утренний холод был иным, чем в августе. К полудню солнце прогоняло морозец, но он упрямо возвращался, от раза к разу становясь все сильнее и давая понять, что вскоре задержится надолго. Сегодня она вышла на улицу в бледно-голубой толстовке, но через пару недель будет уже не обойтись без лилового клетчатого полупальто, которое ждало на крючке у лестницы.

Пришло время яблочного повидла.

По всему Морган-Гэпу люди вставали пораньше и собирали утварь: любимые ножи для чистки фруктов, фартуки, ящики со стеклянными банками, которые отмыли от прошлогоднего угощения, и совершенно новые упаковки крышек.

Мама Сары уже загрузила все необходимое в кузов старенького пикапа «шевроле», который она называла «Сью». Они собирались поехать в город, чтобы встретиться со всеми остальными на маленькой консервной фабрике на реке Тинкер-Крик.

Прихожанки баптистской церкви уже доставили туда самую главную утварь – старинный железный котел, отделанный кованой медью, – такой большой, что в нем можно было бы приготовить жаркое из целого слона, но предназначался он только для переспелых яблок, которые на прошлой неделе свозились со всех окрестных хозяйств. Кроме этого ежегодного вклада, баптисты пекли пирожки с ветчиной и выкладывали их горками на двух столиках для пикника: Сара вспомнила прошлогоднее маслянистое угощение, и у нее аж слюнки потекли.

Тяжелую дубовую лопатку для непрестанного помешивания, которое должно было продолжаться не менее суток, предоставили пресвитерианцы – мешалка была их гордостью. Каждый год они по очереди следили, чтобы обильно сдобренная специями яблочная масса не прикипала к стенкам, до тех пор пока она не обретет густую, шелковистую текстуру, которой славилось повидло из Морган-Гэпа. К моменту готовности оно становилось темно-коричневым, почти черным – говорили, что такого же цвета глаза у женщин Росс. И все знали, что эти глаза темнее полуночи, когда они смеются… или насылают проклятие.

Сара забралась в пикап. Мелоди Росс, садясь на водительское кресло и поворачивая ключ в замке зажигания, всегда приговаривала: «Сью знавала деньки и получше». Будто бы эта фраза была молитвой или заклинанием, которое позволило бы пыхтящему полувековому двигателю не заглохнуть после начала поездки.

Поскольку такой гарантии не было, девочка еще радостнее вслушивалась в дребезжание своего поеденного молью сиденья и вдыхала пропитанный пылью аромат сухой сирени: мама закрепила несколько веточек на зеркале заднего вида. Том всегда носил цветы Сариной маме, и, пусть даже она и сама выращивала достаточно разного, это все равно было приятно. Маленькие букетики тут и там непременно вызывали улыбку на мамином лице.

В разговорах Мелоди никак не касалась женщин из секты, которые все чаще приходили к их хижине летом. Или того, от кого убегала через чащу та, первая. Вечерами мама становилась все молчаливее, и это не походило на сосредоточенное молчание за работой на кухне или в кладовой с травами. То деятельное безмолвие Сара легко могла прервать, задав вопрос или предложив свою помощь.

А это, новое, – нет. Прошлой ночью мама свернулась калачиком на пузатом диванчике в их маленькой гостиной, спрятав ноги под любимым лоскутным одеялом, и попросила Сару принести оберег, вязаную мышку. Потом поднесла его близко ко рту, почти прижав к губам, так что наговариваемых слов было не разобрать.

Но воздух трепетал так же, как когда Мелоди Росс произносила могущественные и таинственные заклинания.

После этого она долго пила маленькими глотками валериановый чай, но даже вторая чашка, которую принесла дочь, не смогла разгладить морщины на ее лбу. Хмурая, предвещающая недоброе складка между бровями матери заставила Сару всю ночь крепко сжимать в ладони обновленный оберег, а утром положить Шарми в карман толстовки – на всякий случай.

Конечно, сейчас мысли у всех были заняты яблочным повидлом, но на горе явно назревало нечто куда менее приятное. Сара не могла понять что. Она могла только ощущать признаки этого на себе – перед каждым вдохом ее легкие словно стискивало. Кровь рода Росс, унаследованная от матери, заставляла волноваться, если назревало нечто плохое. Даже если нельзя было точно сказать, что именно.

Небо уже порозовело, когда Мелоди припарковала машину, уверенным рывком передвинув рычаг старой коробки передач. Приезжать в город на яблочный фестиваль было здорово. В этот день можно было не опасаться косых взглядов или перешептываний за спиной. Ведь множество самых разных людей собрались, чтобы исполнить почетную праздничную обязанность – перечистить и пустить на повидло сотни бушелей [6] яблок. Баптисты, пресвитериане, методисты, приверженцы епископальной церкви, даже люди из секты – все были заняты делом.

И почти в каждой из этих групп присутствовали знахарки.

Сара с матерью не ходили в церковь.

Почти каждое воскресенье Мелоди Росс повторяла: «Потолок нашего храма – небо».

И все же на время яблочного фестиваля все прегрешения прощались, так что, кроме травниц, среди собравшихся горожан можно было отыскать и других «вероотступников». Например, местного пьяницу Джека Уитакера, еще не успевшего принять на грудь, но с воспаленными, как обычно, глазами. К баптистской вере он явно не принадлежал, зато его матушка уже доставала из пластикового контейнера пирожки. При мыслях о соленой деревенской ветчине, зажатой между слоями хрустящего теста, в животе у Сары заурчало. Или вот Тиффани Бэнкс – таких высоких каблуков и ярко-красных губ девочка больше ни у кого не видела. Определенно не пресвитерианка, хотя отец Тиффани помогал мешать повидло.

Мама Сары повязала фартук на своей стройной талии, и Сара улыбнулась – ведь у фартука семьи Росс было куда больше карманов, чем у других. Из одного как раз торчала большущая деревянная ложка, а в остальных лежали кульки, мешочки и свертки, которые Мелоди будет раздавать другим женщинам в течение всего дня: снадобья унимали головную боль и судороги, отгоняли хандру и усталость, убирали сыпь, очищали кожу, помогали справиться с горем и спать крепко по ночам.

Фартук Сары уже становился ей мал, да и кармана в нем было всего два, зато в одном лежал ее собственный небольшой фруктовый ножик – чтобы помогать с чисткой яблок. Ножик принадлежал еще прабабушке Росс, и его маленькая костяная рукоять идеально ложилась в ладонь девочке.

Мама притянула ее к себе и крепко обняла – в кольце ее рук было тепло. Сара почувствовала, как мамина ладонь похлопывает по карману голубой толстовки, где была спрятана вязаная мышь, – будто для того, чтобы передать ей дополнительную силу.

– Съешь пирожок, пока не принялась за работу, – сказала мама, уткнувшись носом ей в волосы.

Дважды уговаривать не пришлось. Тем более девочка заметила свою подругу-баптистку Лу: та помогала своей больной матери сесть на стул у столика с пирожками – на место, которое окажется в тени высокого клена, когда взойдет яркое дневное солнце.

Сара направилась к толпе, завтракавшей за столами для пикника, но лучшая подруга увидела – а скорее всего, услышала, – как Сара приехала, и уже бежала навстречу с угощением, обернутым бумажной салфеткой.

– Сегодня придется поухаживать за мамой, так что чистить я не буду, – сказала Лу.

– А моя мама захватила к чаю печенье с черной патокой. Я тебе принесу, – ответила Сара, впившись зубами в масляный пирожок.

Потом Лу побежала обратно к матери, а Сара, дожевывая по пути завтрак, отправилась к павильону для пикника, в котором должны были собраться чистильщики.

Она никогда не слышала, чтобы кто-то указывал людям, где работать и что делать, но итогом фестиваля неизменно становилось повидло: его хватало, чтобы и церкви могли продать достаточно для сбора средств, и все семьи, причастные к его приготовлению, могли забрать домой по паре баночек в благодарность за труды.

Под навесом на длинных столах были расстелены клетчатые пластиковые скатерти, а скамьи уже заполнялись людьми. Свой путь к повидлу яблоки начинали в больших плетеных кадках. Оттуда они попадали в металлические тазы с ключевой водой, где отмокали, пока их не брали чистильщики. Кадки и тазы таскали подростки посильнее и постарше. А дети и пожилые люди орудовали ножами с блестящими лезвиями, специально заточенными накануне.

Сара доела последний кусочек, вытерла салфеткой пальцы от масла и спрятала ее в карман с ножом. Рядом стояли большие металлические урны, но они предназначались исключительно для очисток. Позже их отдавали фермерам – на корм свиньям. Сытая, она шла вдоль ближайшей скамьи, пока не нашла достаточно просторный промежуток, чтобы сесть. Пара смешков ей вслед все же раздалась, но в целом подростки были слишком заняты, чтобы подшучивать. К тому же большинство детей из ее школы уже отчаялись добиться от нее хоть какой-то реакции на подколки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Мульча – уличное покрытие для детской площадки. В качестве мульчи могут использовать как натуральные материалы (опилки, щепа, кора, галька), так и синтетические (каучук). – Здесь и далее прим. пер.

2

Нэнни (от англ. nanny) – ласковое обращение к бабушке в США и некоторых странах Европы.

3

Восстание из-за виски – восстание, поднятое в 1791 году американскими фермерами, не желавшими платить налог на алкоголь.

4

Дульциме́р – струнный щипковый инструмент, напоминающий гусли или цимбалы, но имеющий гриф. Известен примерно с 1900 года, появился в районе Аппалачских гор в Северной Америке.

5

Меннонитство – одна из ветвей протестантства, возникло в Нидерландах в 1530-е годы. Для учения характерна вера в восстановление царства Божия на Земле через создание чистой и святой церкви, а также идеи непротивления и пацифизма. Названа по имени основателя, Менно Симонса (1496–1561).

6

Бушель – небольшой деревяный ящик для хранения и транспортировки яблок.