Сиреневая драма, или Комната смеха

Маково-красный – желание,

Чёрный – печаль,

Тёмно-зелёный – верность,

Голубой – постоянство,

19

ветрениц – они без всяких особых приспособлений, лишь только подведя

сурьмой глаза, а усьмой брови…

Усьмой брови подведу,

Подведу глаза сурьмой,

За тобой я не пойду,

Сам пойдёшь за мной!

…и покачивая бело-жёлтыми кринолинами, сводили с ума молодых людей,

которые не сводили с них восхищённых глаз и предлагали им свои

всевозможные услуги.

Пасторальные мотивчики вместе с Allegro ma non troppo1(«Пробуждение

бодрых чувств по прибытии в село»2) подошли к концу, поздравив, таким

образом, прибывших с прибытием и окончательно пробудив и взбодрив чувства,

и приуготовив их к последующим актам. На кончике последней тоники (ах,

если бы это была си бемоль!3) дамы и кавалеры, разбившись парами, замерли

друг перед другом (кавалеры, откинув гордые головки чуть назад, одну руку,

согнутую в локте, поместив, при этом, за спину, а второй прикасаясь к кончикам

прозрачных пальчиков присевшей в грациозном книксенхене, опустившей глаза

долу барышни), замерли друг перед другом, образовав уходящую анфиладой

вдаль пестрейшую и ароматнейшую клумбу, и готовы были по первому же

сигналу начать танец.

… и танец начался.

… из репродуктора затомил и зашёлся такой гобой с валторнами,

кларнетами и флейтами, что тут же, сейчас же, хотелось растаять, раствориться,

превратиться самой в мелодию, чтоб окутывать, чтоб обхватывать,

обволакивать, оцеплять, опьянять, покрывать, зазывать, завлекать, развращать,

растлевать, раз… (расставьте сами, как говорит В.В. Набоков).

Клумба всколыхнулась…

Лиза почувствовала вдруг, сама увидела себя вдруг цветком.

Каким цветком?

А какие цветки растут в соблазнительных картинах маэстро Сандро

Боттичелли? Какие цветки источает из груди земная его Флорида, когда её

обнимает и целует зелёный от вожделения небесный Зефир? Самые красивые,

свежие и самые нежные… ни пионы, ни георгины, ни васильки, ни лютики, а

цветки!

«Во мне, – говорила себе очарованная Лиза, – во мне есть всё от всех цветков

мира! Я пылкая, как гвоздика, я смелая, как пион, я, как мак – вдохнув моих

ароматов, забудешь всё на свете – все, что до меня было; я звонкая, как лилия,

Светло-зелёный – надежда,

Коричнево-жёлтый – свидание и целование,

Жёлтый – сомнение,

Осиновый с песочным – «всего хватает».

1Первая часть «Пасторальной симфонии»(быстро, но не очень (итал.)).

2Так называется первая часть «Пасторальной симфонии».

3Любимая тональность автора.

20

коварная, как лотос, душистая, как дикая мята, я обворожительная и легкая, как

омела, зато и любопытная, как она, и болтливая, как колокольчик, я горькая, как

полынь, терпкая, как тёрн, застенчивая, как красавка… как магнолия я – первая

из первых. Ты похитил меня, фиолетовый герой, скромную и сказал: «Навсегда

будь ты богиней цветов! »1 Как же богиня всех цветков может быть похожа на

один какой-то цветок?»

Ах! Оле-ой! Оле-ай! Оле-э!

Клумба всколыхнулась… неистовый, ещё заточённый аромат, ещё только

подёрнутые желанием веки, ещё только спелёнатая, но уже губчатая жажда

(коварная очковая лента, разомлевшая от жары солнца, но уже снова охваченная

тоской жалить и убивать) зардела; заалела – ещё волооко; запламенела – чуть

ещё только; ещё не наступил час её откровенных откровений и страстных

страстей, ещё просыпалась она наружу намёками, непрозрачными ещё

смыслами, ещё созрели лишь недосказанности: вокруг да около, сходились

жеманно, томно и сладко расходились, приседали, кланялись, глядя из под

ресниц: шассе, жете, ассамбле, па-де-баск, па-де-бурре, па-де-зефир…

– …бедный Коко…

– … праздный Мур…

– … совсем ещё он юн…

– … а этот – так, забавник…

– … а этот так…

– … всего лишь маленький грешок…

– … простушка Ло…

– … жаль только, что…

– … влаголюбивая…

– … прелестна…

– … ах, вертопрах!..

– … ах, вертихвостка!..

… ах, анорак, ах, аргамак, ах, арабески и ареал, и арахис, и антрацит, и

антраша… и… потянулась, посунулась стеблями и колосьями: прямостоячими,

разветвлёнными, бороздчатыми, ребристыми, голыми и паутинистыми и

заходилась листками, густо опушенными; всё наружу: венчики, рыльца,

пестики, сама завязь, сквозь которую проступает сама семяпочка на

цветоножке; всё! – только, выбери меня…

– нет! меня…

– нет меня!..

…и разорвались покровы – с треском, будто сам Господь Саваоф разодрал

завесу в храме, и открылись вежды, и вконец распеленалась жажда, и вырвался

на волю неистовый аромат. В оркестре резко вступили басы, виолончели, альты,

скрипки, литавры… да что там говорить – не удержался весь оркестр. Внучка

ошалела от умопомрачительного тутти и от (повторюсь ещё раз) неистовых

ароматов. Это был – настоящий бал. Зала наполнилась испарениями (читай

1

Овидий, «Фасты», кн.V, ст. 212.

21

ароматами) рвущихся к опылению… изломы рук, линии плеч – изменяющиеся и

упархивающие, противодвижения корпуса… paschasse, balance, pas de basque,

entrechat quatre…

С молодой морской Селёдкой

Пляшет весело Омар.

Как угнаться за молодкой,

Если ты и слаб, и стар?1

…ароматы наслаивались друг на друга, смешивались друг с другом и

умножали свои силы, превращаясь в то, что называется афродизиаками…

Возлюбленный!

…вот так кадриль…и что же? дальше надо писать только стихи?.. но

удержусь…

Возлюбленный!

Вдруг всё замерло (мотылёк, прихлопнутый неожиданной ладошкой;

смертоносный меч и последний вскрик). Парок поднимался над

взбудораженной клумбой. Стало так тихо, что слышно было, как в Австралии

австралийский цветок орхидеи Chiloglottis распускается, чтоб совратить самца

осы, вида Thynnine wasp. Ещё тикали часики, будто это были не часики, а

часовой механизм…

Внучка – розовая невеста. Господин с зонтиком в ржавом фраке с

фиолетовой манишкой и фиолетовыми же манжетами… внучка закрыла

глаза… ах, бабушка!

– Простите?..

С ц е н а п я т а я

О любви, ланитах, убежищах, нежных играх и ласковых тёплых

дождичках. О красоте, которая у каждого своя и о богине Коре.

Испаряясь, соки поили воздух. Воздухом дышали ветер, бабочки, стрекозы,

пчёлы, ромашки… шизонепетки многонадрезные… и Лепушок вдыхал полной

грудью ароматы любви…

Нарциссы и фиалки среди мхов

Стреляют в мозг, и

кто бы ни сомлел

От этих метких

ароматных стрел?2

1Снова из «Алисы»

2Перси Биши Шелли, «Эпипсихидион» (то, что в душе) пер. К.Бальмонта.

22

…и сначала возникало общее чувство, и от него замирала, прислушиваясь, и

немела в неизведанности та или другая часть тела. А потом он увидел её:

манящую, лакомую, нежную, призрачную, жаркую, грустную, светлую,

стихийную, звёздную, солнечную, лунную – да что там говорить, мысли

покатились шарами. Шары, с головным грохотом, ударялись друг в друга – то

глухо и ритмично, то стучали, будто по барабану в духовом оркестре, то без

порядка и очереди, то синкопами (ямб) и хореями, амфибрахиями и дактилями,

и анапестами, и бакхиями, и антибакхиями, с амфимакром и пеонами – первым,

вторым, третьим и четвёртым, и спондеем стучали, и пиррихием, и молоссом,

(пусть простят меня трибрахий и пятисложные – дохмий и ряд других) казалось,

что это стучит и вот-вот выскочит сердце.

«Прекрасны ланиты твои под подвесками… шея твоя в ожерельях… глаза

твои голубиные… лилия между тёрнами… сотовый мёд каплет из уст твоих,

невеста…

Мирровый пучок – возлюбленный мой… яблонь между лесными

деревьями… нарцисс Саронский…»1

Но как, же это возможно? в мириадах ланит и ожерелий не пропустить,

увидеть, узнать её, её единственную?

Лепушок пробивался сквозь уймы излучений, потоки струй, лавины кликов

и фонтаны выкликов: к ней, туда, на опушку, где жила она со своим бирюзовым

семейством…

…луга расстилаются под ногами, тёрн и всякое терние отступают и

удивляются, а источники шипят от прикосновений… туда, в прохладу роз, в

тень тамарисков, в ямочку, в ложбинку…

Началось с дождя. Надо было спрятаться. Этого им хотелось. Спрятаться. И

дождь помог.

Убежище: стог сена, куст сирени, кладовка; с голубым сквозь щели свода

светом пещера, парадный подъезд, тёмная лестница, лампочка, заброшенный

ларёк, запах карамельных конфет, подвал-котельная, герань в горшке; чердак в

белых цветах и вспорхах голубей; ночные бабочки, поводящие крыльями в

сияниях луны…

Нежная игра: прижать к губам, прильнуть к затылку, привлечь на грудь,

закутаться в волосах, нюхать запах тела, руки на плечи, обвивать шею, впиться

в губы, когти, пальцы, исступленья, мять, лизать, покусывать, ласки, лакомые

лакомки, ласкать, голубить, миловать, сластёны сладостные сладкоежки,

ласкаться, ластиться.

Ласковый будто тёплый летний дождик; прозрачными сделал одежды её;

растаяли платья от оплетающих прикосновений; её грудь – кувшинка полей -

подалась вперёд навстречу шепчущим изгибам губ, изгибами к изгибам

прилипающих, приникающих к влажным набирающим силы потокам…

Невыносимое «скорей», «дальше», но кто может оторваться от того, что уже

есть? Оставила мéту и водопадами покатилась и заискрилась нежность.

1Книга Песни Песней Соломона.

23

Шептались шизонепепетки многонадрезные, шептал хвощ полевой…

пустырник шептал: «Шу-шу-шу, ши-ши-ши»…спорыш что-то шептал тоже.

Были недовольны.

– Чем ты недоволен, выживший из ума сутяжник? Тем, что не досталось

тебе! Что ты дрожишь слезливым веком? Что тебя не устраивает в этом

отчаянном трении? Или это некрасиво?

– Ах! красота у каждого своя.

«Особую трогательность картине придаёт главный персонаж –

бездыханный, но чертовски умный… лицезреть который, можно лишь в

качестве голограммы в виде милой девочки с ангельским голосочком…

Отвязного драйва в кровавое действо добавляет музыка в стиле кислотных

дискотек, под которую так и тянет поколбаситься»1.

Мне кажется, что надо писать пок албаситься. Тогда слово происходит не от

колбасы, а непонятно от чего и, таким образом, обретает невероятное

количество значений, вселенскую полноту, и выглядит уже не какой-то бледной

аллегорией, а настоящим символом.

Да.

Время постояло-постояло и пошло. Старину Время не проведёшь ведь!

Здесь должно следовать большое авторское отступление: размышление о

том, как быстротечна любовь, как скоропостижно отцветают лепестки счастья,

опадая, низвергаясь и увлекая за собой все нежные чувства; о том, как любовь,

будто фиалковая Кора, богиня живых, становится богиней мёртвых, безутешной

Персефоной, которая всегда тоскует по живым. Отступление можно было бы

сделать отдельной сценой и назвать: «О мёртвой любви» или «О

быстропроходящей живой и мёртвой любви»– есть же сказка «О живой и

мёртвой воде».

Чья-то властная рука перевернула песочную воронку, и снова потёк песок

жизни… один и тот же песок: туда, сюда.

The odour from the Flower is gone

Which like thy kisses breathed on me;

The colour from the flower is flown

Which glowed of thee and only thee!

Аромат цветка отзвенел,

Как твои поцелуи растаял.

Цвет иссяк, облетел, отшумел

И следа от себя…от тебя не оставил!2

1Беликова Елена, «Виртуальный ужас в ритме рейва», заметка по поводу фильма «Обитель зла», режиссёр и

сценарист: Пол Андерсон.

2Перси Биши Шелли, «на увядшую фиалку», (пер. автора).

24

Цвет иссяк, облетел, отшумел

И следа от себя… тебя не оставил!

Песочные часы перевернула властная рука, и время потекло снова (и вот

тут-то я чуть расслаблюсь, если, конечно, расслаблением можно назвать

философские мысли, высказываемые автором на страницах его же собственного

произведения… как сказано: «…позвольте мне пофилософствовать немного.

Это – право, повсеместно признанное за рассказчиками историй, и я должен

воспользоваться им, хотя бы для того, чтобы не нарушать заведённый

порядок»1).

В бесконечном времени и пространстве Солнечного Бога мелькают краткие,

как миги: утро, день, вечер, ночь жизни.

Божество, разящее звонкими стрелами героев и оборотней, своевольно

распоряжающееся днями человеческой жизни, само поглядывает вверх,

прикрываясь щитом от палящих лучей Феба…

…а Феба подвесила к небу за нитку неотвратимая Ананке.

Есть время без берегов, без начала, вечное время, и есть «время долгого

господства»; есть время краткого бытия; есть Бог ныне существующий, который

всегда существовал и всегда будет существовать, и Ариман – истощающий себя

в небытии.

А вот построение самое злое: В умственном выверте, парадигме, является

образ человека, над которым нет ни Ормузда, ни Ананке, ни Солнечного Бога

Ра, ни Спасителя, ни Разрушителя храмов, ни Милостивого и Милосердного, ни

какого-либо другого бога: японского, китайского, яванского или славянского -

человек сам протягивает руку и, своей же рукой, приводит в движение песок

песочных часов. Один и тот же песок – туда-сюда, который уже было, о благо!

перестал течь, уже перестал, а ты его снова… своей же рукой. Или часы,

механические, которые уже перестали, было, оттикивать, а ты их своей же

рукой снова… заводишь. Бедняга человек; он вынужден это делать, бедняга

исполняет самого себя, как сирены, которые исполняли своё назначение и пели,

пока их не провёл Одиссей (где найти такого Одиссея?), как эриннии, которые

оставались эринниями лишь до тех пор, пока Орест (где отыскать Ореста?) не

избежал их безумия и мстительной злобы. Человек не может остановиться. Не

может остановить миг. Остановить мгновение. Прекрасного мгновения

остановить не может… да и непрекрасного тоже, не может остановить. Он

может только безнадёжно захотеть его остановить. И дело как раз в этом, всё

дело как раз и заключается в неисполнимости желании… не всем же в этом

песочном струении попадается под руку Мефистофель, хотя в нашей

предпосылке любой чёрт, также исключён, как любой бог.

1Жоржи Амаду.

25

Когда отшумел в насыщенных членах праздник первой любви, пришла

вторая – пришла вторая, совсем не похожая на первую.

Некое неравенство – она была из благородного рода Нарцисса и над

зеркальной водой любовалась только собой и не видела Лепушка, совсем как

наш кассир Эраст не замечал нашу внучку Лизу. Лепушок долгими глазами,

будто он был нимфа Эхо, глядел на неё, ходил у неё под окошками… некое

неравенство только разогревало и сделало увлекательными любовные игры.

Лепушок смотрел долгими глазами; она – долгие глаза долго не поднимала на

него; Лепушок пытался попасться на глаза; она не замечала его пытающихся

глаз; Лепушок отводил глаза, опускал глаза, вперял глаза и наконец замечал, что

её глаза, всё чаще облекаясь голубиной1 поволокой, падали ниц в знак некоего

признания настойчивого притязания. Так некое неравенство переходило в некое

равенство. Лепушок делал всё, чтоб добиться её любви, и не потому, что это

была его злая воля – это был рок, злой рок сиреневых ароматов. Лепушок

сочинял стихи, играл на флейте, пел арии, ариетки…

Если б милые девицы,

Так могли летать, как птицы,

И садились на сучках, -

Я желал бы быть сучочком…2

…и arioso3 исполнял; читал драматические монологи, проделывал

акробатические номера, цирковые фокусы. Ходил по канату, вольтижировал на

лошадях, исполнял упражнения на брусьях, кольцах и канате, занимался

скалолазанием и воздухоплаваньем… да что там говорить… лепушок был готов

на всё, и готовность была вознаграждена.

Убежище, нежная игра, ласковый, будто тёплый летний дождик; ласкает он

её, струится по чешуйчатым ажурным извивам, влечёт в пропасть желания. И

сама уже припадает листьями, прижимается стеблями, и в лилово-красных

лепестках отворяются сокровища, эпитетов которым ещё не подобрал ни один

в мире поэт, ни один бог, потому что и у богов при этом замирало на устах

амврозийное дыхание, и они не могли выдавить из себя и слова.

«Вот мои листья – мни их! Мои побеги – гни их! Моё сокровище – разнеси

его в щепки, умыкни его!»

Когда отшумел в насыщенных членах праздник второй любви, пришла

третья…

…и снова, и снова билось сердце, и снова ударяло в ноздри и окутывало

сиреневое марево.

Та, которую наказал когда-то, за непочитание, старинный бог4, резвая и

соблазнительная, полевой цветочек, вечная красавица (bellis perennis (лат.)),

1Голубь – птица Венеры-Любви.

2Ариэтка на стихи Державина «Шуточное желание» в опере Чайковского «Пиковая дама».

3Ариозо (итал.), небольшая ария, чередующаяся с речитативом

4«Та, которую наказал…» – лесная дриада Белидес, которая не покорилась любовным домоганиям Вертумна.

26

жемчужинка (margarites (греч.)) – словом, белоснежная и трепетная стала той,

следующей, которой стал Лепушок петь свои признания.

Убежище, Нежная игра… белоснежные лепестки порозовели, будто

окрасились в бледную кровь…

…и снова отшумел праздник…

Пугайтесь, если вдруг заметите, что вместе со струением жизни песка

меняются ваши вкусы и предпочтения; юность вашу привлекали яркие,

кружевные краски, а в летах – стали вдруг милы плавные переходы и шепчущие

волны.

В молодости всё стремишься быть первым, потом – стараешься прийти

вместе с первым, а потом пропускаешь всех вперёд… и смотришь им вслед,

якобы мудрыми очами… молодость настырна – пробивается сквозь что угодно,

ломая, разрушая, захватывая – нет для неё закона, обычая, порядка…

единственный закон – клокочущая кровь-жизнь, а тихая речка вызывает только

гримаску губ и прищуренных глаз…

Пугайтесь и не врите1 вы сами себе! Старости просто некуда деваться.

Старость выдумала себе мудрость и прячется за неё. На самом деле красиво и

только и достойно жизни безрассудство молодости, а старость – жирными или

высохшими (что одно и то же) телесами не способна на это… хоть ей и кажется,

что где-то в душе она стройная, молодая и красивая, и безрассудная.

И на Лепушка налипали одна за другой метки, чешуйки – будто рыцарь,

облекался он в панцирь, который ржаво отражал солнце, щетинился сухими

шипами и прятал в колючую свою скорлупку фиолетовые ноздреватые цветы.

Но от синильной кислоты2 спасения не было. Время от времени (снова

время, везде время), время от времени в закромах скапливалось столько

нерастраченного желания нежничать и любить, что хватало и небольшой дозы

сиреневого морока, чтоб трещал панцирь и разлетались скорлупки, и Лепушок,

которого теперь уже больше называли репейником, плутáл по лугам и рощам, то

вслед за голубой пригожницей незабудкой, то за волшебницей, духмяной рутой,

то к очаровательной, анемовидной и лучистой календуле приставал и цеплялся,

а то, уже совсем не обращая внимания на стелющийся голубой лён, уводил

прямо из под носа в голубую даль неопытную ромашку…

Привет, ромашки.

Кидайте деньги.

Читайте книжки.

Дурной мальчишка.3

1Чудесное сочетание двух согласных в начале слова. Позволяет произносить эмоциональную «Р», как требует

того момент: раскатисто р-р-р-р, или, наоборот, будто пропуская его, не обращая на него внимания, чтоб не

оскорбить… попробуйте! Этим «Р» может быть сказано всё что вы хотите сказать своему собеседнику.

2Посмею себе напомнить, что Сирень содержит в себе страшную синильную кислоту, от чего и пахнет так

дурманно. Достаточно 5/100 грамма синильной кислоты, чтоб отравить человека. Присутствие 1/10 гр.

синильной кислоты в воздухе достаточно, чтоб в этом воздухе вымерли не только насекомые, но и животные.

3Автор текста (слова) – Земфира Рамазанова, композитор (музыка) – Земфира Рамазанова

27

С ц е н а ш е с т а я

О чёртовом колесе, о зовущем призраке мечты и о разбойниках с кривыми

ножами.

«Ах, бабушка!» –открыла глаза Ли (так называли внучку в её детстве,

которое было не так далеко отсюда), открыла глаза и приложила ручку свою к

чудесному, своему же подбородку, похожему на розу, сомкнувшую в своей

невинности бледно-восковую свою же чашечку.

– Простите? – осведомился нерасслышавший или непонявший почему

«бабушка» кассир. Но девушка только улыбнулась (как бледная, в сновидении,

лилия): «Как же всё у меня в голове перемешалось!» – повернулась и мед-лен-

но пошла туда, где в одиночестве поскрипывало туда-же-сюда «Чёртово

колесо».

Теперь поднимаясь ввысь, откуда можно было рассмотреть дом с

анютиными глазками и опускаясь вниз, где был Возлюбленный, в зелёной

будке, с надписью «Касса», бабушкина прелесть, которая внучка Ли, приводила

в порядок впечатления-чувства. Сначала она ругала себя: «…почему не

заговорила, не сказала ни слова?.. Ах, бабушка!.. может можно было, как-

нибудь… здравствуй… те… нет, лучше сразу здравствуй… а что это у вас

здесь? аттракционы?.. Нет! совсем как дура! Кто же не видит, что здесь

аттракционы?.. смешно!»

…горизонт убегал; стволы акаций и лип на полу́мрачном заднике уплывали

вниз; за ними – зелёные щебетанья в кулисных кружевных тайнах верхушек;

падуги ещё различимых по отдельности деревьев, и неожиданно, сразу, враз, ах!

дорога, с дымкой и клубком пыли от мотоциклиста; домики – островками;

домики, домики в зелёной переливающейся плавности, снова домик с сатирами

и волшебными часами…«ах нет!..» – будто от желаемого, но несвоевременного

сейчас, отмахнулась Лиза. А река острыми изумрудинами разных калибров тут

же выстрелила прямо в солнце и в глаза, а потом поле, лес, пространство в

сизом тумане без конца и края, небо, небо, небо со стрижами (высший пилотаж)

… и дальше, как вы уже догадались – неохватный простор плодоносящих и

разящих душистостью цветов и трав. Ах, зовущий призрак мечты! Оле-ой! Ах,

лижущий плеск приближения! Оле-ай! и, конечно же, все уже снова догадались:

золотой колосс (потому что, что больше колосса? что?) золотой колосс, язвящий

дрожащим наслаждением! Оле-ой! Оле-ай! Оле-э!

« – Как это всё обаятельно…» 1

1Вл. Вл. Набоков.

28

Нет-нет! «Чёртово Колесо» не предполагало видений и умопомрачений. Всё

мелькало, наваливалось несосчитанностью и разбрызганностью и, на самом

деле, продувало, развевало и освежало горячую головку.

…всё то же просмотрелось ещё раз, в обратном порядке, будто кто-то стал

крутить кино назад, только теперь без домика с анютиными глазками и без

речки, но зато с парниками, где выращивают горы анютиных глазок для

продажи! для продажи, для продажи, для продажи… горизонт перестал убегать

– стал надвигаться; надвигался, надвигался, монтировщики подняли падуги,

закрепили липы и акации на полу́мрачном заднике, внучка вышла из зала,

сошла с крылечка, а колесо одиноко побежало снова, за его снова убегающим

горизонтом.

– Один билет в «Лабиринты», – сказала Лиза, потому что ничего другого

сказать – так и не придумала.

И снова произошла задержка с купюрой (уже дебют, на репетиции

получилось складно), потому что внучка не хотела ни в какие лабиринты, она

хотела остаться здесь вечно и придерживала купюру, но молодой человек

кассир потихоньку её (купюру) из пальчиков выкручивал (всё было уже

отрепетировано). Когда купюра была выкручена, Лиза, не найдя сказать ничего

другого, сказала, что она, между прочим – Лиза – и тут же повернулась и пошла