скачать книгу бесплатно
Не могло быть сомнений, впервые Аид ей приснился после ее первого посещения его храма. В ту же ночь он явился ей и, превратившись в высохшую старуху Сакхун, с жутким оскалом и злобным смехом погнался за ней, крича: «Теперь ты моя!»
Тогда она проснулась с пронзительным криком, и разбуженный Ятон спросил, что случилось? Услышав в ответ: «Сон плохой приснился», – он посоветовал поменьше есть на ночь и с недовольным видом отвернулся на другой бок. Однако, когда через пару ночей она снова разбудила его пронзительным криком, на следующий вечер он сказал ей, что лучше поспит один.
После того первого сна, в каждом следующем добавлялись какие-то новые мерзкие детали, и в целом эти кошмары стали ей снится все чаще и чаще.
Тряхнув головой, чтобы отогнать нехорошие воспоминания, Астэр почувствовала жажду и сильнейшее желание избавиться от ужасного гнилостного вкуса во рту. Она встала, подошла к столу, сняла декоративный шатер, служащий для приглушения света светильника, подлила в него масла и налила себе воды.
Снаружи снова завыл койот, и на этот раз где-то под самым окном ему ответил пронзительным криком сыч, заставив царицу вздрогнуть от неожиданности. Выругавшись, она осушила залпом чашу до дна и повернулась чтобы идти к постели. Ее взгляд невольно упал на зеркало на стене, однако, взглянув туда, она увидела вместо своего отражения страшную старуху Сакхун, криво улыбающуюся ей с одним единственным длинным зубом во рту. Пронзительно вскрикнув, Астэр швырнула чашу в отражение и схватила короткий нож, лежавший на столе. Ударившись об отполированную медь, глиняная чаша разлетелась в куски, а отражение в зеркале стало нормальным.
Стиснув зубы, злая и напуганная женщина подошла к зеркалу, держа нож в руке. С отражения на нее смотрела усталая и осунувшаяся Астэр, у которой под глазами появились темные круги, а на лице обозначились ясно очерченные морщины. И, как ни странно, но она сильно напоминала сама себе старую ворожею Сакхун.
«Будь ты проклята!» – подумала она, не зная, кого именно имеет в виду, себя или колдунью.
Снаружи ее комнаты раздался шуршащий звук. Видимо, стоящий на своем посту у ее спальни страж, услышав происходящее внутри, забеспокоился и приложил ухо к двери.
– Стража?! – крикнула царица.
Дверь тут же чуть приоткрылась, и испуганный мужской голос ответил:
– Слушаю, госпожа.
По инструкции он ни в коем случае не должен был входить к ней в спальню без приглашения, но мог слегка приоткрыть дверь, чтобы она его слышала.
– Снаружи все в порядке? – спросила она.
– Да, госпожа, – уже спокойнее ответил он.
– Тогда закрой дверь! – приказала она, и дверь тут же затворилась.
Присутствие мужчины снаружи двери немного успокоило ее.
Она посмотрела на нож и, подумав, провела им по ладони. Прикосновение холодного металла слегка отрезвило ее. Она чуть надрезала кожу, чтобы почувствовать боль, и это ее почему-то еще больше успокоило.
«Чего ему от меня надо? Может быть, ему действительно не хватает человеческой жертвы, как говорила эта старая карга? – подумал царица. – Эх, зря я продала того негодного раба этой девчонке. Он бы хорошо для этого подошел. Ну, да ладно! Что сделано, то сделано. Найдем кого-нибудь другого. Может быть, взять этого безумца, чтобы он не являлся мне больше во сне?»
От этой мысли ей стало приятно, и она, подмигнув своему отражению в зеркале, накрыла светильник декоративным шатром, снова улеглась на постель и уснула.
***
Нового смотрового звали Сиплый. Голос у него был на самом деле очень сиплым, и свое прозвище он получил именно за это. Хотя он бы предпочел, чтоб его звали Зорким, так как именно поэтому он и стал смотровым. Из всего нового экипажа Касатки ему, пожалуй, больше всего хотелось, чтобы судно наконец пустили на воду. После последнего пожара, когда им пришлось в полном смысле слова удирать от преследующего их римского корабля, рискуя, либо сбавить ход и достаться римлянам в добычу, либо продолжать лететь на всех парусах, и сгореть на ходу, так как ветер, которому очень способствовала скорость судна, сильно раздувал пламя. Пираты все же предпочли второе и, делая все возможное, чтобы черпать воду и заливать пожар на полном ходу, сумели-таки оторваться от римлян и уйти от погони. Однако к тому времени, когда они все же потушили пожар на Касатке, урон от огня был просто катастрофическим.
По какой-то причине большая часть прежнего экипажа сразу потеряла интерес к судну и отказалась его ремонтировать. Они поговаривали, что пиратское дело больше не прибыльно и, при той ситуации, которая утвердилась в водах средиземноморья из-за римской власти, стало неоправданно рискованным. Судну понадобились новые люди, в которых все еще не окончательно погас энтузиазм, и которые были бы заинтересованы в его восстановлении. Одним из таких оказался Сиплый, которому, по большому счету, было все равно, чем он будет заниматься на корабле; захватом других судов и грабежом, или рыбной ловлей. Его душа просто рвалась в море, и он был готов на все, лишь бы это было связано с плаванием. Он, конечно, пробовал себя и на Бегемоте, но огромное судно, выходя из бухты Логова Дракона, не спеша отправлялось в ближайший торговый порт и оставалось там на неопределенно долгий срок, пока все что можно было продать, продавалось, и все, что можно было купить, покупалось. Это было совсем не по нутру Сиплому. Ему претило все, что относилось к суше, и нравилось все, что было связано с жизнью в открытом море.
Так или иначе, но Касатку в конце концов восстановили, и теперь, когда она снова была готова к плаванию, вдруг откуда-то появились желающие на ней выйти в море, в том числе и из старого экипажа. Конечно, для некоторых это было обидно, поскольку: «Где они были, когда так нужны были люди для ее скорого восстановления!?» Однако Сиплому было все равно. Они ли, другие ли, какая разница?! Главное, что судно было исправлено и готово к плаванию, а это означало, что сбудется его, Сиплого, мечта.
Сейчас, когда последние приготовления были почти сделаны, и до отхода Касатки из бухты оставались считанные дни, новый смотровой залез на свое любимое место, самую высокую площадку на средней мачте. Ему очень нравилось взбираться наверх с обезьяньей ловкостью, зная, что в этом ему нет равных. Еще в детстве он мог взобраться быстрее всех мальчишек на любое дерево на острове, а в те дни, когда Касатка или Бегемот стояли на причале в бухте Челюсти Акулы, были для него самым лучшим временем. Он мог целые дни проводить, вися на реях и лазая по мачтам. А если ему еще и давали какое-нибудь задание, привязать трос куда-повыше, или осмолить мачту, мальчишка не помнил себя от счастья.
Итак, привычно забравшись на смотровую площадку, Сиплый взглянул вдаль, в открытое море, туда, куда с самого детства смотрел множество раз, мечтая, что однажды он там окажется. Какой-то там Бегемот… это все не то! Молодой смотровой спал и видел, что однажды он-таки сможет стать частью полноценного экипажа самого скоростного судна в этих водах – Касатки!
Ему очень нравилось, что здесь, на смотровой площадке, он на своем месте. Никто не мог так быстро сюда взобраться, и никто не видел так далеко, как он. Сиплый замечал такие мелочи и детали, которые, даже когда он был еще совсем мальцом, неоднократно спасали судно. Несколько раз он видел опасные рифы под водой, и пару раз замечал пагубную отмель. Во всех случаях экипаж успевал отреагировать и сбавить ход, что спасало судно от неприятных последствий. И хотя именно по этой причине он и осип, так как слишком громко кричал оттуда сверху, чтоб быть услышанным, но это было не так важно. Он был чрезвычайно доволен собой, что оказывался столь полезен экипажу и судну.
Свежий ветер трепал его волосы, частично выглядывающие из-под повязки на его голове, и опьяняющее чувство высоты и предвкушения предстоящего плавания наполняло все еще существо. Внимательный взгляд Сиплого привычно скользил вдоль линии горизонта, когда вдруг его зоркое око заметило темную точку на фоне однообразной синевы.
«Что?! Что это такое?! – Подумал он, и присмотрелся повнимательней. – Не может быть!»
Сомнений не было. Это явно было чье-то судно.
Еще несколько мгновений Сиплый разглядывал увиденное.
Стоило спуститься лишь на полметра ниже, и вид линии горизонта тут же терялся за прибрежными скалами, и смотровой знал, что со стороны моря вход в бухту вообще не разглядеть. А вот место, где он находился, было достаточно высоко, чтобы увидеть с него эту часть горизонта.
Какое-то время пират еще рассматривал увиденное, а затем уверенно закричал:
– Тысяча чертей! В море какое-то судно! Оно идет сюда!
Боцман по прозвищу Кальмар, который в этот момент находился как раз под средней мачтой, поднял голову вверх и переспросил:
– Ты уверен, Сиплый? Оно точно идет сюда?
– Уверен ли я? Ты спрашиваешь, уверен ли я? Я что похож на сумасшедшего? – с обидой в голосе ответил Сиплый.
– А что за судно? – спросил другой пират по прозвищу Трос.
– Откуда я знаю, что за судно? Но плывет сюда, никаких сомнений!
Молодой капитан выбежал на палубу и тут же отдал приказ.
– Сиплый, быстро вниз, и бегом на Одноглазую гору. Вихрь и Трос, вы идете с ним. Один из вас доложит обстановку, как только станет что-то более понятно.
Пока он говорил, смотровой уже оказался внизу. Не дожидаясь двух других названных пиратов, он пробежал по трапу на берег и помчался на Одноглазую гору, где была главная наблюдательная площадка, и откуда море было как на ладони.
Глава 5
Утром Атэса разбудил настойчивый стук в дверь. Открыв глаза, он тут же вскочил с постели, накинул рубашку и быстро подошел к двери.
– Кто там?
– Сосед Шалу? – раздался знакомый женский голос, в котором Атэс узнал соседку Дору. – Вам весточку принесли.
Атэс открыл дверь. Миловидная полная Дора, радушно улыбаясь, протянула ему небольшой свиток.
– Простите, если разбудила, сосед. Вас вчера вечером не было, поэтому весточку принесли мне. А сегодня я увидела, что у вас калитка открыта, и подумала, что, может быть, вы дома.
Поблагодарив, Атэс взял свиток и, закрыв дверь, развернул его. Послание гласило:
Дорогой брат, сегодня в восьмом часу я тебя жду на площади возле статуи с младенцем. Дарий.
Он выглянул в окно и взглянул на солнечные часы на дворе справа от входной двери. Солнце уже поднялось над забором, и тень от стрелки указывала на третью ступень. До назначенного времени было еще часов пять.
«Возле статуи с младенцем… – подумал Атэс. – Он пишет так, будто уверен, что я знаю это место. Хоть бы уточнил, что за площадь. Я там ни разу не был. Та, что недалеко от гарнизона, или та, которая в центре? Хм… Нужно будет уточнить у местных, на какой из них есть статуя с младенцем».
Не успел он об этом подумать, как в дверь снова постучали.
– Кто? – спросил он.
– Господин Шалу? Это Зера.
Атэс открыл дверь. Подчиненный Нирея стоял в своем простецком деревенском наряде перед его дверью и был похож не на служащего тюрьмы, а скорее на случайного бродягу, который хочет попросить хлеба. Невольно улыбнувшись, Атэс кивнул ему в знак приветствия.
– Какие-нибудь новости? – спросил он.
– Начальник хотел вас видеть. У него к вам есть какой-то разговор. Сказал, что, если вы еще не завтракали, то он вас приглашает на трапезу вместе с ним. Как раз есть чем занять время до вашей встречи в восьмом часу.
– И… где он? – спросил Атэс, чувствуя себя неуютно от мысли, что за всеми его передвижениями здесь следят.
«Хотя, чему я удивляюсь? – Подумал он. – Здесь в общем-то так и должно быть».
– Это недалеко. Я провожу, – сказал Зера и, не дожидаясь ответа, развернулся и пошел прочь.
Пожав плечами, Атэс закрыл за собой дверь и последовал за ним.
***
Место, где его ожидал Нирей, находилось всего на расстоянии около трехсот шагов. Это был большой аккуратный дом, добротно сложенный из крупных тесанных камней. Здесь сразу чувствовался римский стиль и размах, несмотря на простоту строения.
Остановившись у входа, Зера открыл перед Атэсом дверь и, склонив голову в знак почтения, жестом пригласил его в дом, а сам удалился восвояси.
Внутри было ощутимо прохладно. Пройдя сквозь широкий коридор, Атэс оказался в просторном зале, посреди которого находился широкий стол уже накрытый к завтраку. За столом сидел Нирей и, увидев гостя, как обычно, широко заулыбался.
– О! Какие воители в мои скромные обители! – воскликнул он с характерной ему пафосной интонацией. – Добро пожаловать, ваше будущее величие. Соизволите со мной потрапезничать? Буду вам премного благодарен. У нас сегодня все очень изыскано. Слишком изыскано, я бы даже сказал, для этих мест. Морепродукты, печеное мясо, отличные фрукты, необыкновенно вкусный хлеб, и все это приготовлено в лучших гальских традициях. Вальда! Принеси вина! Надеюсь, у вас все хорошо? Насколько я знаю, пока никаких тревожных событий на ваш счет, если не считать того, что произошло сегодня рано утром. За вами, насколько я знаю, никакой слежки и даже намека на нее, во всяком случае, до сих пор. Это говорит о том, что мы все провернули без изъянов, хотя я все равно не думаю, что наши предосторожности были излишни. Вы присаживайтесь-присаживайтесь. Можете приступать к трапезе, я уверен, что вам понравится. Вы любите гальскую кухню? Вальда отлично готовит. Мне особенно нравится набор ее специй. Вкус, знаете ли, совершенно уникальный.
Все это Нирей проговорил на одном дыхании, ни разу не запнувшись. Атэс чуть поджал губы на всю эту тираду, молча кивнул и, присев к столу, стал накладывать себе в тарелку предложенную еду.
– Вот это особенно вкусно. – Комментировал его действия Нирей. – Это кальмар с восточным соусом, а это та самая знаменитая белая рыба. Она очень хороша с во-он той красной приправой. Попробуйте, Шалу, не пожалеете. Кстати, как я понимаю, вам в вашем новом обличии лучше остановиться на каком-то одном имени, как, впрочем, и внешнем виде. Думаю, что имя Шалу, под которым вы известны в этом поселке, вполне для этого подходит. Оно хоть и довольно-таки редкое для этих мест, но при этом вполне оправдывает вашу не совсем ординарную внешность.
– Вы сказали, что сегодня утром произошло что-то тревожное? – спросил Атэс, взглянув на начальника тюрьмы исподлобья.
– В вашем хмуром взоре я прочитал: «Не отягчайте меня своей излишней болтовней, Нирей. Давайте сразу перейдем к делу». Я прав? Хотя, не суть. Да, вы точно заметили. Я сказал, что до сегодняшнего дня ничего не происходило, а сегодня-таки произошло кто-что неприятное. Почему, в общем-то, я сегодня и приехал сюда, и вызвал вас. Вы ешьте-ешьте. Это не настолько неприятное событие, чтобы нам о нем сильно беспокоиться и омрачать столь прекрасный завтрак.
– Что за событие? – спросил Атэс, которого раздражала болтливость Нирея.
– Ладно-ладно, я вам, конечно же, скажу. Просто думал, что, может быть, вам сначала дать покушать нормально.
– Я ем не ушами, – ответил Атэс, красноречиво взглянув на начальника.
– В вас, Шалу, прямо-таки ощущается человек власти. Видимо, правду говорят, что в таких как вы течет особая, так сказать, «голубая» кровь. Хорошо, нет проблем. Не хотите ждать? Что ж! Я не будут вас заставлять ждать. Так уж и быть.
«Когда же он перестанет болтать и перейдет к делу?» – подумал Атэс.
Как в ответ на его мысли Нирей наконец сказал:
– Царица Астэр сегодня с самого раннего утра прислала ко мне гонца с сообщением. Я хочу, чтобы вы с ним ознакомились.
С этими словами он протянул Атэсу развернутый свиток, на котором было аккуратным почерком написано:
Начальнику тюрьмы Нирею. Приготовить заключенного Сахира, отмыть и прочее, и связанного сегодня к заходу солнца доставить к храму Аида, что в Панеморте.
Атэс поднял недоуменные глаза на Нирея.
– Что это значит?
– О, неужели! Вы великий кудесник и мастер-волшебник! Не могу поверить, что вы не догадались! – Нирей наигранно всплеснул руками. – Ваша ненавистница хочет принести вас в жертву, неужели непонятно?
– Зачем? – все еще недоумевал Атэс.
– Ага! – начальник тюрьмы сокрушенно покачала головой. – Ладно. Раз уж вы совсем не в курсе, я вас немного просвещу.
Он сделал паузу, что было для него нехарактерно, налил себе вина, сделал несколько смачных глотков, откинулся назад на своем плетенном сидении и с улыбкой стал рассказывать.
– Царица Астэр уже давненько имеет обыкновение прибегать к потусторонним силам в поисках помощи для своих не слишком благородных деяний. Она обращалась к вещуньям и ворожеям, а в последнее время зачастила в храм Аида, где она приносит жертвы. Как вы понимаете, специфика этого места довольно мрачноватая. К этому божеству просто так не обращаются, если только не хотят отправить кого-то на тот свет. Но, насколько я знаю, такое сильное средство проклятия, как человеческую жертву, она использует впервые и, что очень примечательно, она хочет принести в жертву не кого-нибудь, а именно вас.
Нирей замолчал, отхлебнул вина и, прищурившись, стал наблюдать за реакцией собеседника.
– То есть, не будь я на свободе, – задумчиво спросил Атэс, – сегодня вечером меня бы не стало?
–Да-да, вы правильно поняли. Вас бы однозначно не стало. А так вместо вас в преисподнюю отправится этот несчастный безумец и, хотя он совершенно бесполезный и никчемный человек, все равно жалко.
Неожиданно у Атэса защемило сердце, и он, поперхнувшись, прикрыл рот ладонью и прекратил есть.
– Попейте вина. Сразу полегчает, – с видом знатока посоветовал Нирей. – Я скажу вам, что вы большой везунчик, ваше будущее величие. Уж поверьте мне, как человеку, повидавшему жизнь. Вы – редкостный везунчик.
– И что, мы никак не можем помочь этому несчастному? – спросил Атэс. – Скажем, устроить нападение и… похитить его? Сколько у нее охрана? Четыре человека? Шесть? Это не о чем.
– Бросьте, Шалу! Даже, если бы вам это и удалось, вы действительно думаете, что, избавив его от этой смерти, вы ему поможете? Его жизнь, это сплошное несчастье. Он ведь совершенно невменяемый. Если другие узники могут, хотя бы, свободно передвигаться по камере, то этого приходится держать прикованным цепями, иначе он начинает биться головой о стены, грызть зубами решетку или еще что-то. И он мучится страшно. Кричит так, будто его режут. Мы перевели его в другое место, потому что он своими криками никому не давал спать. Лично я считаю, что для него эта смерть будет только счастливым избавлением. Но вопрос, даже не в этом. Я вас позвал с одной стороны, чтобы поставить в известность, а с другой, чтоб вы понимали, что после сегодняшней ночи вас, как бы, больше не существует. Я имею в виду, для царицы. Если, конечно, на что я очень надеюсь, она не заподозрит, что вы, это не вы, точнее, я хотел сказать, он, это не вы. А вот, если вы его попытаетесь спасти от этой смерти, то, увы, все будет совсем по-другому. Она наоборот усилит слежку, чтобы во что бы то ни стало вас найти, думая, что ваше безумие, это лишь ловкое притворство, и вы сбежали. Вы же не собираетесь ее убить, освобождая своего безумного двойника?
– О, нет конечно! Она же супруга моего родного отца! И к тому же, какая-никакая, но… царица.
– Я тоже так думаю. Поэтому не совершайте глупых поступков из-за непонятной жалости.
– Просто…
– Что?
– Хоть он и безумен, но… он ни в чем невиновен. Мало того, что я ему в какой-то степени обязан своей свободой, а теперь еще и… буду обязан и жизнью.
– Ну, нет, Шалу. Здесь я с вами не согласен. Во-первых, насчет невиновности. На него жалобы поступали уже давно, а здесь, он набросился на маленькую девочку пяти лет, схватил ее за ногу и куда-то поволок. В общем, напугал ребенка до полусмерти. Женщины побоялись приблизиться, потому что он им угрожал большой палкой, которой, впрочем, он потом и ударил по руке маму девочки. Благо не очень сильно, хотя он, на самом деле, очень силен. Если бы не вмешались деревенские мужчины, неизвестно, чем бы все это закончилось. И кстати, одному из них он почти откусил ухо. Во-вторых, насчет того, что вы ему обязаны. Он как сидел в тюрьме, так и сидит. Для него ровным счетом ничего не изменилось. А, хотя нет, изменилось. Если бы не вы, я бы уже давно отдал приказ от него избавиться, даже из соображений, чтобы бедолага не мучился. А так, он все еще жив, хотя бы для того, чтобы царица могла проверить, что он, точнее вы, все еще там на своем месте, и потешить себя мыслью, что вы все так же безнадежно безумны и безопасны для осуществления ее корыстных намерений. Поэтому, по-моему, происходит то, что должно, только немного позже, чем могло бы произойти в другом случае. Так что, вы должны быть обязаны жизнью не ему, а вашей невесте и совершенно удивительному стечению обстоятельств, которые лично мне лишний раз доказывают, что вы необыкновенный везунчик, вот и все.
Видимо от столь долгой тирады у Нирея слегка пересохло горло, поэтому, наконец остановившись, он схватил со стола чашу с вином и с жаждой осушил ее до дна.
