скачать книгу бесплатно
Ей стало дурно от такой перспективы, и она вдруг испугалась при мысли о том, что ее ждет, когда она лишится утешительного присутствия матери.
– Нет. Матушка Лёве устроит, чтобы в Шлоссбурге к вам пришел священник, который вас не знает, – ответила герцогиня.
Несмотря на возмущение, Анна понимала, что ей крупно повезло.
– Мадам, я не знаю, как благодарить вас за доброту ко мне, которой я не заслуживаю и знаю это, – проговорила она сквозь слезы. – Простите меня, что я так опечалила вас. И я буду скучать. – Анна встала на колени и уткнула лицо в ладони, вздрагивая от рыданий всем телом.
На плечо ей легла чья-то мягкая рука. Девушка подняла мокрое лицо и увидела склонившуюся над собой мать.
– Я тоже буду скучать по вам, моя Анна, – сказала герцогиня более мягким голосом.
Анне стало ясно, что сдержанность матери была вызвана скорее печалью, чем неодобрением. Она, как обычно, скрывала эмоции. Сама Анна пока еще не овладела этим искусством. Раскинув руки, она обхватила мать за талию и воскликнула:
– Не бросайте меня! Пожалуйста, не прогоняйте. Лучше я умру, чем потеряю вашу любовь.
Мать отцепила от себя ее руки и держала их в своих:
– Никто не гонит вас, Анна. Я делаю то, что в ваших интересах, из любви к вам. А теперь идите в свою комнату, лягте в постель и притворитесь больной. А когда вы уедете, мы станем писать друг другу, и вы будете сообщать мне, как идут дела. Даю вам свое благословение, и да хранит вас Господь.
Шлоссбург Анна всегда любила. Она провела здесь бо?льшую часть детства. Изолированный на скалистом плато высоко над рекой Вуппер и окруженный густыми лесами прекрасный замок, в былые времена главная твердыня предков герцогини Марии, графов Берга, был также и любимой резиденцией герцога. Окрестности его славились богатыми дичью охотничьими угодьями, к тому же это было прекрасное место для проведения придворных праздников, которые так любил отец Анны. В прежние времена Шлоссбург, занимавший выгодное положение на местности и способный выдержать осаду, был крепостью. Теперь он представлял собой скопление похожих на мельницы для перца башенок и прелестных черно-белых деревянных домов, окружавших донжон. Отец ценил Шлоссбург за красоту и безопасность, которую замок давал семье, и еще за то, что это было гораздо более здоровое место для детей, чем Дюссельдорф с его городским воздухом.
Опираясь на руку матушки Лёве, – горничная, которую выбрала няня, ждала их, чтобы поприветствовать, внутри мощных арочных ворот Цвингертор, – Анна медленно шла по двору, понимая, что за ней сочувственно наблюдают двое рыцарей из ее эскорта. Очевидно, она весьма убедительно разыгрывала болезнь, и мужчины, без сомнения, думали, что их юная госпожа приехала сюда в отчаянной надежде продлить свою жизнь. К счастью, была зима, и тяжелая меховая накидка скрывала выступавший живот «страдалицы».
По великолепной парадной лестнице Анна поднималась с трудом, перешагивая со ступеньки на ступеньку. Наконец они достигли общих комнат на первом этаже и вступили в просторный Рыцарский зал с боковыми галереями. Издавна его использовали для торжественных государственных церемоний, которые устраивали герцоги Клеве, а до них – графы Берга. Двадцать лет назад здесь состоялась свадьба отца с матерью, а потом была помолвка Сибиллы с курфюрстом. Сегодня к приезду гостей в двух элегантных каминах во французском стиле разожгли огонь, но зал все равно не прогрелся, словно ему было необходимо присутствие толпы людей, чтобы напитаться их теплом. Свечи не горели, что придавало залу мрачности, и, проходя мимо каменных колонн, на которых покоился высокий потолок с деревянными балками, Анна дрожала от холода и ощущения покинутости.
За Рыцарским залом располагались просторные личные покои членов семьи герцога. Много дней провела Анна в комнате фрейлин матери, Kemenate, где жили женщины семьи, когда отец отсутствовал. Из всех окон открывались прекрасные виды на живописные окрестные пейзажи. Позади Kemenate находилась часовня, где герцогиня, проживая в резиденции, каждый день участвовала в литургии Часов[10 - Литургия Часов – в Римско-католической церкви общее наименование богослужений, которые совершаются ежедневно в течение дня.], сама произносила слова службы, а дети стояли рядом с ней на коленях.
Слуги приготовили спальню для Анны. Стоявшая в углу печь, отделанная зеленой плиткой, была затоплена, перина взбита, гобелены с изображением цветов повешены на стены. Матушка Лёве приказала молоденькой горничной Герде распаковать сундуки Анны, и вскоре комнаты приобрели жилой вид, за исключением того, что люди, которые делали Шлоссбург настоящим домом, отсутствовали.
Когда наступила зима, ребенок подрос и стал толкаться в утробе у Анны. Сама она превратилась в затворницу и почти не выходила из своей комнаты. За ней присматривали матушка Лёве и горничная Герда, которой сказали, что ее госпожа страдает тяжелой формой водянки. Догадывалась ли служанка, чем страдала Анна на самом деле, кто знает. Герда была неграмотной дочерью фермера, обладала живым воображением, была расторопна и очень добра к Анне. Оставалось надеяться, что она не вникает в подробности жизни своих господ и не задается лишними вопросами.
Когда ребенок впервые зашевелился, Анна с новой силой ощутила реальность того, что в ней растет новая жизнь. Она заплакала от мысли, что ее ребенку не суждено узнать ни материнской любви, ни отцовской. Об Отто она старалась не думать, чувствуя, что если погрузится в мысли о нем, то сойдет с ума от тоски и горя. Он должен был находиться здесь, рядом с ней. Как можно держать его в неведении? Какая жестокость – оставлять младенца сиротой.
Матушка Лёве осторожно расспросила местных жителей и нашла опытную повитуху, которой сплела историю об одной замужней фрейлине герцогини, оказавшейся в сложных обстоятельствах; сказала, что эта несчастная, получив разрешение укрыться в замке, нуждалась в помощи и сохранении ее истории в строгой тайне, и пообещала щедро заплатить и за то, и за другое. Обрадованная такой удачей, повитуха взялась, когда придет время, найти хорошую кормилицу для ребенка. Ее сестра была на сносях и могла оказаться полезной: молока у нее было много, когда она выкармливала своего последнего младенца. Матушка Лёве посетила дом повитухи и дом ее сестры и сообщила, что в обоих царила безупречная чистота. Еще лучше было то, что акушерка знала одну семью, где один за другим умерли шестеро новорожденных детей, и эти люди отчаянно хотели иметь ребенка. Муж, мастер Шмидт, был успешным и уважаемым кузнецом, изготавливал мечи, имел добротный дом из дерева и камня, а его жена отличалась набожностью. Монахини из расположенного в городе монастыря Грефрат возьмут на себя заботы о выхаживании малыша. Все было устроено.
Анна понимала, что у нее нет выбора. Мать говорила, мол, все делается ради ее же блага, но сама Анна не могла в это поверить.
Время тянулось медленно. Дни проходили за шитьем приданого для младенца, которое отправят вместе с ним в дом приемных родителей, в легких прогулках и молитвах. Каждую неделю Анна писала матери, но сообщать было особенно не о чем, кроме того, что она здорова и ест хорошо. Свежий воздух Шлоссбурга делал свое дело. Каждый день она гуляла вокруг замка – выходила через боковые ворота в разбитый на крутом холме сад, который заканчивался обрывом; далеко внизу блестели воды Вуппера.
В этой холмистой местности, окруженной лесами, легко было поверить в сказки о ведьмах, феях и призраках, которые Анна слышала в детстве. Герда верила, что в замке обитают привидения, но матушка Лёве сразу велела горничной замолчать и забыть эти глупости. «Беременным женщинам, – шепнула она на ухо Анне, – не нужно испытывать страх».
Но Анна, отчаянно нуждавшаяся в каком-нибудь отвлечении, обнаружила, что ей хочется узнать больше. Слышала ли Герда сама что-нибудь? Видела ли собственными глазами?
– Нет, мадам, – призналась девушка. – Но мой кузен здесь конюхом, и однажды он видел высокую фигуру в черном капюшоне, она стояла у окна в Rittersaal[11 - Рыцарский зал (нем.).].
«Это могла быть я, – подумала Анна, – в своей темной накидке. Разве я не достаточно печальна, чтобы блуждать по замку призраком из настоящего?»
– Я здесь ничего странного не замечала, – сказала она, – но люблю истории о привидениях.
Герда знала их множество и могла заполнить рассказами томительные часы ожидания. Сведенные вместе судьбой, несмотря на разницу в ранге и положении, девушки крепко подружились. Матушка Лёве, строгая поборница соблюдения этикета, не препятствовала этому. Она понимала, как одинока Анна, как скучает по родным и как сильно нуждается в компании. А тут была Герда, примерно того же возраста, с льняными волосами, веселая и словоохотливая. Справившись со своими делами, она тут же появлялась в комнате Анны и развлекала ее болтовней. Последние недели беременности были скрашены бесконечными мрачными легендами и волшебными сказками.
Ребенок становился тяжелее, вечерние посиделки становились продолжительнее, начали раскрываться первые весенние бутоны. И однажды утром в середине марта Анна ощутила первые схватки.
Повитуха, обосновавшаяся в замке две недели назад со своим родильным креслом, объяснила Анне, чего ожидать. Потом она сказала, что роды были легкие. Но ничто не могло подготовить Анну к тому, с какой силой навалились на нее схватки и какую боль она испытала. Это продолжалось много часов. Однако она была молода, сильна и переносила родовые муки хорошо. Только в самом конце почувствовала, что больше терпеть не в силах, но тут, побужденная совершить последнее невероятное усилие, она ощутила, как ребенок выскользнул из нее в мир, и ее страдания закончились.
Матушка Лёве положила крошечного малыша ей на руки всего на несколько мгновений, чтобы он получил материнское благословение, прежде чем будет навечно разлучен с ней. Сердце Анны захолонуло, когда она его увидела. Он был совершенен, восхитителен, и она увидела в нем Отто. Никогда еще ей ничего не хотелось так сильно, как оставить его при себе, но она знала, что об этом не может быть и речи. Самый ужасный в ее жизни момент наступил, когда вернулась матушка Лёве, чтобы забрать у нее младенца. Анна храбро проглотила слезы, поцеловала крошечную головку и отдала ребенка.
– Его зовут Иоганн, – прошептала она, – в честь моего отца.
Оставшись одна, Анна лежала и заливалась слезами, чувствуя себя так, будто у нее вырвали сердце.
Матушка Лёве застала ее в таком состоянии.
– Перестаньте, овечка моя! Ну, ну. Все к лучшему, поверьте. Я договорилась, чтобы мне время от времени сообщали о нем, и вы будете знать, что он здоров и счастлив. А теперь вам нужно думать о будущем. Вы принцесса. У вас есть предназначение, которое нужно выполнить, и я уверена, вы сделаете это с гордостью. Роды у вас прошли легко, проблемы позади. Вам повезло.
– Повезло? – Анна горько заплакала. – Когда у меня ноют руки от желания подержать моего малыша, моего Liebling! Когда я так ужасно по нему тоскую. Если это удача, как тогда ощущается горе?
Телесные раны затянулись, молоко иссякло, но пустые руки продолжали болеть оттого, что на них не лежал потерянный ребенок. Анна вернулась в Дюссельдорф совершенно здоровой, но сердце ее обливалось кровью от сожалений: ах, что было бы, если б только… Возвращение к привычной жизни казалось невозможным, ей никогда не стать прежней. Но шли месяцы, ее тайная печаль превратилась в глухое оцепенение души, и Анна начала понимать мудрость, заключенную в словах матушки Лёве. Скандала избежать удалось, и в этом ей действительно повезло. Но тем не менее Анне хотелось плакать всякий раз, как она задумывалась, какой могла бы быть жизнь, если бы ей позволили разделить ее с любимым мужчиной и их ребенком.
Глава 3
1538–1539 годы
Отец умирал. Надежды не было. Последние четыре года у него медленно, но неуклонно угасал разум. Раньше люди называли его Миролюбивым, а теперь дали ему прозвище Простак.
Анна не знала, какой недуг его гнетет, и доктора, казалось, тоже. Началось это через три года после ее возвращения из Шлоссбурга. Отец стал забывать незначительные вещи, делал замечания невпопад или обращался к людям, называя их чужими именами. Иногда мать сомневалась, действительно ли у ее супруга какие-то проблемы, но потом он говорил или делал что-нибудь странное, и все его близкие снова впадали в беспокойство.
В октябре герцога Иоганна сразила новая болезнь – обычная простуда, что дало его личному врачу, доктору Сеферу, возможность внимательно осмотреть своего господина.
– У него все смешалось в голове, – сказал он матери, которая в нетерпении ждала за дверями спальни вместе с детьми, – но телесные рефлексы тоже нарушены. Это нечто новое, и я ничего не понимаю. Никогда такого не видел.
– Это может быть серьезно? – тревожно спросила мать.
– Увы, я не знаю, мадам. Нужно посмотреть, как пойдут дела дальше.
– Я буду молиться за него, – сказала герцогиня и повела дочерей в часовню, где они провели следующие несколько часов, умоляя Господа вернуть отцу здоровье.
В ноябре они с предельной ясностью осознали, что дела действительно идут плохо, когда отец вдруг ни с того ни с сего упал на пол вниз лицом. Он не поскользнулся и не споткнулся – просто потерял контроль над своими ногами. Врачи беспомощно стояли вокруг, хмурились и имели очень мрачный вид.
Болезнь неуклонно прогрессировала, пока не достигла стадии, когда отец начал временами не узнавать свою супругу. Иногда он называл ее Матильдой, именем собственной матери. К Рождеству герцог уже не вставал с постели и говорил с трудом. В один из редких дней, когда отец узнал мать, Анна видела, как он попытался взять ее за руку и посмотрел на жену полными любви глазами.
– Вы должно… быть… мучаетесь… как проклятые, – пробормотал он, с трудом подбирая нужные слова после долгих мучительных пауз.
Больше связных фраз Анна от отца не слышала.
Наступил январь, и состояние герцога еще ухудшилось. Доктора продолжали качать головами и говорить, что ничего не могут сделать. Мать ходила по дому тенью и пыталась убедить себя, что это Божья воля.
– Он ушел от меня, мой любимый мужчина. Осталась одна пустая оболочка. Как это больно, – как-то раз сказала она.
Сердце Анны обливалось кровью от жалости, когда она стояла у постели отца и смотрела на него. Герцог Иоганн то и дело погружался в забытье, нитка слюны сползала вниз по обросшему седой щетиной подбородку. Неужели эта пустая скорлупа – тот жизнерадостный рыцарь, который ослеплял своих подданных ярким атласом, бархатом и пышными перьями на шляпах?
– Осталось недолго, – тихо сказал доктор Сефер матери.
Та перекрестилась и послала за сыном.
Уже несколько месяцев Вильгельм был герцогом во всем, кроме собственно самого титула. Молодой человек двадцати двух лет от роду, среднего роста, приятной наружности, с крепким телом и густой каштановой бородой, по цвету такой же, как обстриженные до верха ушей волосы, Вильгельм оставался таким же серьезным и лишенным чувства юмора, как в детстве, но заслуживал похвал за добродетель и умение соблюдать этикет. Никто и никогда не встречал сына герцога Иоганна в таверне, не заставал в объятиях шлюхи, но иногда Анну раздражали ханжество брата и его непоколебимая уверенность в собственной правоте.
И все же, наблюдая за ним сейчас, – вот он, сидит у постели отца, угловатое лицо застыло, ясные глаза затуманены слезами, – она была вынуждена согласиться, что в нем есть задатки великого правителя. Вильгельм был прекрасно образован, говорил по-французски лучше всех германских принцев, так же блестяще овладел итальянскими манерами и был решительно намерен сделать Клеве уважаемым в христианском мире герцогством.
Скоро это будет его Клеве, со всеми графствами и подвластными землями. Анна уже давно относилась к брату настороженно. Если он раскроет ее секрет, ей несдобровать. Однажды – ей никогда этого не забыть, – услышав, что сестра одного из советников герцога Иоганна бросила мужа, Вильгельм буквально взорвался от ярости и сказал, что, будь это его сестра, он убил бы ее. Анна молилась, чтобы брат никогда не узнал о существовании у него безвестного племянника, который – по словам матушки Лёве, извещавшей ее о мальчике далеко не так часто, как хотелось бы, – прекрасно жил в Золингене и хотел ковать мечи, как его приемный отец. Внук герцога Клеве – кузнец! Тоска по сыну тупой болью сопровождала каждый прожитый Анной день.
Вильгельм с мучительной грустью смотрел на умирающего отца:
– Какая трагедия! Он был самым миролюбивым правителем своего времени.
Когда они покинули душную спальню и открыли окна в галерее, впуская в дом холодный чистый воздух, Анна, понизив голос, сказала брату:
– Мать считает, болезнь отца – это Божья кара за то, что он отказался признавать власть папы и Римской церкви. Она говорит, Господу не угодно, чтобы Церковь в Клеве становилась под контроль государства.
Погруженная в печаль, герцогиня была непривычно молчаливой.
– Матушка, конечно, так и думает, – ответил Вильгельм. – Она верная дочь Римской церкви. Но отец полагал, что поступает правильно. И в отличие от короля Англии, который порвал с папой просто потому, что ему вздумалось завести себе новую жену, отец действовал из принципа и позаботился о том, чтобы сохранить, насколько это возможно, дружеские отношения с Ватиканом. Я не стану ничего менять, что бы ни говорила мать. – И он надменно взглянул на Анну.
Она приподняла брови. Не было секретом, что Вильгельм – реформист, как отец, а также друг и покровитель своих подданных лютеран (он даже пригласил одного из них священником ко двору), но в сердце он оставался католиком и ортодоксом. Многие ожидали, что сын герцога прислушается к настояниям матери и вернется к покорности Риму. Вильгельм сам часто говорил, что не примет никакого решения без материнского совета, и Анна предчувствовала, что в отношении религии ее брат поступит так же. Но это будет чистая формальность. Какое бы решение он ни принял, мать не станет бросать ему вызов; так она вела себя с мужем, такую же линию поведения избрала и с сыном.
С тех пор как Вильгельм взял в свои руки власть, Анна ощутила, что отношения в семье стали более напряженными. Брат ревниво оберегал своих женщин и отличался гораздо более строгими взглядами на женскую благопристойность, чем отец. Мать была строга, но Вильгельм оказался еще более строгим. Он ясно дал понять, что Анна и Эмили, пока не выйдут замуж, останутся в уединении вместе с матерью в личных покоях, за исключением тех случаев, когда их появления на людях потребует государственная необходимость. При этом помолвку Анны расторгли четыре года назад, и близких перспектив замужества не предвиделось. Ей было двадцать три, и ни один другой принц не просил ее руки. Даже если бы такие нашлись, Вильгельм, вероятно, отказал бы им. Его казна была истощена. Как мог он раскошелиться на выплату приданого?
Сидя в покоях матери и перебирая вместе с Эмили шелковые нитки для вышивания, Анна размышляла, какой была бы ее жизнь, выйди она замуж за Франциска Лоррейнского. Она не расстроилась, когда отец сообщил, что предварительное соглашение о помолвке аннулировано. Сделать это было несложно, так как ни она, ни Франциск на момент его заключения еще не доросли до того возраста, когда требовалось их согласие на брак. Нет, Анна испытала одно лишь облегчение. Случись это пару лет назад, она снова воспылала бы надеждой, что ей позволят выйти замуж за Отто, но теперь – нет. Анна хранила его кольцо в маленькой шкатулке вместе с немногочисленными личными сокровищами. Даже узнав, что ее возлюбленный женился, она не нашла в себе сил избавиться от его подарка. После того злосчастного визита Анна больше не виделась с Отто; иногда она задумывалась, каков он сейчас из себя и вспоминает ли иногда о ней. Сама же, думая о нем, ощущала горечь обиды, смешанную с благодарностью за то, что Отто, по крайней мере, дал ей познать радость телесной любви, которой она, вполне вероятно, никогда больше не испытает.
Может быть, расторжение помолвки было частью Божественного плана, в соответствии с которым Анна должна находиться здесь, в Клеве, когда понадобится матери. Или таким образом Господь уберег ее от опасности быть вовлеченной в войну, так как, к бессильной ярости герцога Лоррейнского, бездетного герцога Гелдерна убедили, что его страна с бо?льшим успехом сохранит независимость, находясь в руках Вильгельма, чем Франциска, и тот объявил брата Анны своим наследником, вот почему причин выдавать Анну замуж за Франциска не осталось. И когда в прошлом году герцог Карл умер, Вильгельм унаследовал Гелдерн, увеличив территории, контролируемые Клеве.
Однако император пришел из-за этого в ярость и заявил, что Гелдерн по праву принадлежит ему. Все сходились во мнении, что он его получит, чего бы это ни стоило.
– Конечно, император зол, – говорил Вильгельм, сверкая глазами. – Он понимает, что обладание Гелдерном дает мне огромные стратегические преимущества. Теперь ему нужно пересекать мои владения, чтобы попасть в свою Бургундию. До сих пор Клеве было окружено со всех сторон чужими землями, но теперь у нас есть выход к Зёйдерзе и Северному морю, что повышает наш военный потенциал.
А значит, могла разгореться война. Даже если бы Анна вышла за Франциска и они вступили во владение Гелдерном в прошлом году, император все равно мог выразить недовольство этим и она оказалась бы втянутой в конфликт.
Анне хотелось, чтобы намечался какой-нибудь брак. Она невольно предавалась мечтам о том, как разделяет радости плоти с любимым мужем. Много раз у нее возникало искушение совершить то, что, согласно учению Церкви, считалось моральным грехом, который мог навлечь на нее вечное проклятие, если она не покается. Но Анна удерживалась от того, чтобы признаваться в таких помыслах отцу Герехту или любому другому священнику. Разве могли понять ее они, давшие обет безбрачия? Святые отцы, конечно, были бы шокированы тем, что женщина сознается в столь низких желаниях. Более того, покаяние потребует от нее обещания никогда больше не совершать подобного греха, а Анна опасалась, что такого испытания ей не вынести. Святой Павел утверждал, что лучше вступить в брак, чем гореть в аду, и она отчетливо понимала, о чем он говорил, но перспектив замужества не было, – и что ей оставалось? Только сгореть.
Анна была одна, когда на последней неделе января Вильгельм пришел в женские покои в Дюссельдорфе. Мать находилась в часовне, а Эмили сидела с отцом: была ее очередь.
Анна налила брату вина. Вильгельм кивнул, взял кубок и сел:
– У меня есть новости, которые касаются вас. Сибилла написала мне, что к саксонскому двору прибыли послы от короля Англии и осторожно завели разговоры с вице-канцлером курфюрста о возможности союза с Клеве. Известно, что здоровье отца ухудшилось, а курфюрст – мой верный союзник. В этом деле ему можно доверять, он меня не предаст, потому как желает моего вступления в Шмалькальденскую лигу. Вы должны помнить его вице-канцлера, он приезжал сюда с визитом два года назад, а кроме того, бывал в Англии и знает там кое-кого. Человек он хороший, трезво мыслящий и надежный. Мы можем рассчитывать на него, он уладит это дело как надо и без лишней огласки.
– А какое отношение это имеет ко мне? – поинтересовалась Анна и сделала глоток вина.
Вильгельм сел прямее. Было заметно, что он борется с волнением, а такое случалось с ним нечасто.
– Похоже, главный секретарь короля Генриха, лорд Кромвель, порекомендовал вас в качестве невесты для своего суверена, и король неявно проявил к этому интерес, отправив своих людей вести переговоры о союзе. Анна, вы можете стать королевой Англии!
На мгновение Анна онемела, потом обнаружила, что дрожит. Нет. Нет! Матримониальные проблемы Генриха Английского много лет давали пищу для сплетен всему христианскому миру. У него было три жены, и все умерли ужасной смертью. Первая, по слухам, была отравлена, вторая попала под меч, а третья умерла при родах в позапрошлом году. По отзывам, он был тиран как в спальне, так и вне ее.
– Вы, кажется, не слишком обрадованы, – заметил Вильгельм, слегка приуныв.
– Вас это удивляет? Какова цена короны, если этот человек – чудовище?
– Некоторые говорят, ему не повезло. Первые две жены не смогли родить ему наследника, а третья умерла, делая это.
– Но второй он отрубил голову! Вы хотите подвергнуть меня риску испытать такую же участь?
– Она была потаскухой, изменила ему с другим мужчиной. Вы, Анна, скроены иначе. Вас не коснулось дыхание ни одного скандала.
Анна почувствовала, как щеки у нее запылали от стыда.
– Надеюсь, что нет, – сказала она, внутренне содрогнувшись от мысли: вдруг ужасный Генрих Английский обнаружит, что она не девственница? А потом решительно заявила: – Я не хочу выходить замуж за этого короля.
– Но, сестра, союз с Англией принесет неизмеримую выгоду Клеве, – строго возразил Вильгельм. – Ваш долг – помочь герцогству, заключив удачный брак.
Было ясно, что он уже все решил. С упавшим сердцем Анна поняла, что от нее в этом деле мало что зависит.
– Но зачем Англии союз с Клеве?
– Давайте прогуляемся, и я вам все объясню.
Они надели накидки и перчатки, после чего Вильгельм повел Анну на галерею с лоджией, откуда была видна пристань. Там они остановились и некоторое время наблюдали за проходившими по Рейну лодками и за тем, как с судов выгружают на причалы разные товары.
– Недавно папа отлучил короля Генриха от Церкви, – сообщил сестре Вильгельм. – Вследствие этого два верных сына Церкви – император и король Франции – объединились, оставив Генриха в изоляции. Англия не так сильна, как Империя или Франция, но до недавних пор, вступая в альянсы то с одной, то с другой, ей удавалось сохранять баланс сил в христианском мире. Генрих уже давно ведет переговоры о браке с герцогиней Миланской, племянницей императора, но недавний пакт между Карлом и королем Франциском положил им конец. Король вне себя. Он готовится к войне и ищет себе новых друзей и другую невесту. Ему нужен союзник, который поддержит его борьбу с врагами; союзник, связанный с ним узами родства.
Анна неохотно приходила к пониманию того, зачем понадобился королю Генриху альянс с Клеве, одним из самых сильных герцогств Германии, способным собрать огромную армию.
– Союз между Англией, Клеве и нашими друзьями, владыками немецких протестантских герцогств, снова сместит баланс сил в Европе в пользу Англии, – сказал Вильгельм, показывая, что им нужно двигаться, так как ветер был холодный. Анна прошла за ним через дверь, которая вела в его личный сад. – Как вам известно, протестантские государства Германии – как занозы в боку у императора, они восстают против его попыток установить католическую веру по всей Империи; союз между ними и Англией отвратит Карла от любых намерений объединиться с Францией, чтобы пойти войной на Генриха. Теперь вы понимаете, почему король склонен к альянсу с нами и женитьбе на вас. Лорд Кромвель, главный советник его величества, настаивает на этом браке. Он реформист, как отец и я сам.
Анна остановилась у солнечных часов, водя пальцем по орнаменту на них. Казалось, король для себя уже тоже все решил. Какой смысл ей, женщине, протестовать?
– Вы задумались, Schwester[12 - Сестра (нем.).], – сказал Вильгельм, подходя к ней. – Это прекрасный брак. Вы станете королевой.
– Я попаду в опасное положение.
Он вздохнул:
– Нет, пока есть я, чтобы защитить вас.
– Император, несмотря на всю свою мощь, мало что сделал для защиты своей тетки, королевы Екатерины, когда король Генрих оставил ее!
– Я не император. И сказать по правде, страх короля Генриха перед вторжением Карла в Англию удержал его от расправы над Екатериной. Анна, я всегда знал, что ваша добродетель и миловидность обеспечат вам хорошего мужа. Король полюбит вас, не сомневайтесь. Кроме того, ему нужна моя дружба; поэтому вы можете быть уверены, он не станет плохо обращаться с вами. Но важнее всего, что этот союз нужен нам. Для нас тоже представляет опасность недавний пакт между Францией и Империей. Если Франциск поддержит претензии Карла на Гелдерн, нам придется вести войну. С помощью Англии мы имеем шанс ее выиграть.
Что могла противопоставить Анна пылу Вильгельма, воле короля Генриха и упоминанию об опасности, грозившей ее родной стране? Ничего. Она была бессильна и понимала это, но все же предприняла последнюю попытку спастись от неминуемой участи:
