Океан Разбитых Надежд

Но у Билли на меня другие планы.

Как только я выхожу в коридор, Акерс отталкивается от стены и в два шага оказывается около меня. Над его широкими плечами вьются тёмные волосы, синяя футболка обтягивает мышцы, а широко расставленные ноги говорят об уверенности – чрезмерной уверенности. Я подаюсь назад и прислоняюсь спиной к уже захлопнувшейся двери.

– Надолго ты останешься? – спрашивает Билли, подходя всё ближе.

Я нервно поправляю платье и отвечаю:

– Ещё не в курсе, – я не узнаю собственного голоса.

– Что насчёт контракта?

– Я пока не знаю, согласятся со мной работать дальше или нет. Но, если согласятся, я буду вынуждена периодически ездить в Хантингтон.

Билли заглядывает мне в глаза, как будто пытаясь понять, не вру ли я. Мне хочется спросить, как я могу врать тому, кто взял мою жизнь в свои руки, но от страха не могу даже открыть рот. Когда за его спиной исчезает весь коридор, я понимаю, что, в худшем случае, не смогу даже отбежать. А если ему не понравится, что я скажу, может произойти всё что угодно.

Это чёртова русская рулетка.

Билли берёт меня за талию и притягивает к себе, чтобы… обнять?! Жжение в глазах становится невыносимым, и я почти плачу, не в силах расторгнуть объятия с настоящим дьяволом во плоти.

Прости, Ривер Фосс. Может, как-нибудь в другой раз?

– Ты чего плачешь?

– Устала с дороги, да и вообще, – хныкаю я, уткнувшись в его твёрдое плечо.

– Тебе просто нужно поспать, – Билли поднимает мой подбородок и смотрит прямо в глаза. – Да?

– Да.

Глава 3

За завтраком только мелькающие тут и там Луиза и Зои не дают мне уйти в свои мысли. Когда миссис Хью, наша главная повариха, исчезает на кухне, они, как ураган, проносятся через кафетерий, опустошая вазочки с домашним печеньем. Да, Хью прекрасно готовит! Кажется, впервые она испекла это печенье на Рождество две тысячи двенадцатого. Я и не замечаю, как сама тянусь к вазочке на своём столике. Пока Хью стаскивает в раковину грязную посуду, я разрешаю себе всего одно крошечное печенье. А потом ещё, и ещё. Я запиваю всё чаем и уже хочу пойти по своим делам, как мне на глаза случайно попадается… Люк.

Как ни странно, именно о нём я и думаю весь последний час. Сидя за крайним столиком, он с таким интересом читает книгу, что не слышит даже носящихся по кафетерию девочек. Рукава его рубахи закатаны до локтей, и я вижу, как его руки обмотаны нежно-голубыми венами, словно ниточками. Под лучами утреннего солнца его волосы отливают тёплым медовым оттенком. Люк так скромно сидел за столом, когда я вошла, что я умудрилась его не заметить. Зато теперь я не могу от него оторваться, как будто тайна, написанная на его лице, жаждет, чтобы я её разгадала.

Но пока он остаётся для меня незнакомцем. Тем самым неприглядным мышонком, с которым и поговорить-то не о чем.

Проходя мимо столика Люка, я как бы невзначай спрашиваю:

– Как тебе книга?

– Очень интересная, – отвечает он, перелистывая страницу. – Хочешь почитать?

– О, нет, спасибо. У меня полно дел.

– Жаль, – Люк бросает на меня быстрый взгляд и снова прячется за книгой. – Ну, тогда не буду отвлекать.

Пока я мою за собой посуду, его голос продолжает звучать в голове далёким, еле уловимым эхом. «Жаль». «Не буду отвлекать». Я слышу Люка, словно находясь на дне океана. И, пожалуй, в его голосе действительно есть что-то завораживающее. Что-то, о чём Люк никому не рассказывает. Что-то, о чём он предпочёл бы забыть.

Взвалив ящики с цветами на плечи, ребята постарше помогают мне перенести их из сарая к клумбам, пустующим с прошлой весны: аномальная для Хантингтона жара сделала своё дело. Помню, тогда я старалась даже лишний раз не выходить из комнаты. Это был хороший повод, чтобы свести встречи с Билли на нет. Жаль, что всего через полмесяца здесь снова пошли дожди. Отгоняя неприятные воспоминания, я натягиваю на руки перчатки и принимаюсь пересаживать цветы. Бутоны пионов покачиваются на ветру. Молодые астры гордо раскидывают лепестки. Ну а фиалки… Иногда мне хочется, чтобы они были повсюду. Когда я вдыхаю их аромат, мне кажется, что я могу летать.

В Хантингтоне нет проблем с тем, чтобы наслаждаться природой, но только здесь, где бескрайние зелёные луга лежат как на ладони, намного легче почувствовать себя по-настоящему свободной. Я чувствую родную землю каждой клеточкой своего тела, пока она дрожит под ногами, когда лошади, которых разводят на ферме неподалёку, описывают длинный круг. А маме наоборот больше нравится в Хантингтоне, но дело совсем не в природе. Она обожает быть в центре внимания, а наш отделанный коттедж так сильно контрастирует с соседними домами, что это становится чуть ли не главным поводом для гордости. Я не понимаю, как её может радовать, что наши деньги считают все, кроме нас. Да и как это вообще может кого-то радовать?

Иногда я втайне мечтаю остаться тут, у бабушки, навсегда.

Пока ребята дружно работают в саду, я выкапываю лунки и неторопливо пересаживаю цветы. Солнце ласково гладит меня по спине, и я закрываю глаза от удовольствия.

Голос Билли раздаётся за спиной как гром среди ясного неба.

– Как идёт работа, крошка?

Я сморщиваюсь, но заставляю себя ответить:

– Всё нормально, – резче, чем надо, говорю я. – Правда, всё хорошо. Уже закончила с астрами и пионами, остались только фиалки. Только посмотри, какая красота!

– Встань, – командует он.

Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги. Идиллия, которую я так старательно создавала весь последний час, стремительно рушится.

На Билли рабочий джинсовый комбинезон, белая футболка и панама, зачем-то натянутая на уши. С садовых перчаток сыпется грязь.

– Не хочешь передохнуть?

– Нет.

– Ты даже не обедала, – замечает он.

– Я пока не хочу.

– Уверена?

– Если бы я хотела, то обязательно пришла, – огрызаюсь я. – И вообще, разве тебе не нужно помогать остальным?

Я слишком поздно осознаю, что зря не прикусила язык. Пытаться увернуться от тяжёлой ладони Билли всё равно что пытаться уплыть от акулы. Он ударяет меня резко. Метко. Так, что из головы вышибает все мысли. Я вскрикиваю и хватаюсь за щеку двумя руками.

– Пойди умойся, ты вся грязная, – ржёт он. Я медленно тру лицо, но жгучая, как будто кожу натёрли перцем чили, боль не утихает. – И придержи язык за зубами.

О, я-то с радостью, Билли. Только тогда мы перестали бы общаться ещё позапрошлым летом.

«И чего ты добилась?», – спрашиваю я у своего отражения, стоя перед раковиной в ванной комнате. Проведя рукой по заплёванному зубной пастой зеркалу, я присматриваюсь к своему лицу и замечаю на щеке след от ладони Билли. Кровоточащая царапина тянется через всю левую щеку. В глазах застыл страх, а слёзы из последних сил держатся за ресницы, чтобы не упасть. «Ничего ты не добилась. И не добьёшься», – злорадствует голос Билли в моей голове.

Сопротивляться нужно было сразу, как только запахло жареным. А это было очень-очень давно. Когда Билли в свои одиннадцать поклялся мне в вечной любви, я увидела в нём кого-то большего обычного мальчишки. Это было необычно, романтично, почти сказочно, и продолжалось до его двенадцатилетия, когда он, как отважный рыцарь, решил добиться моего сердца. В четырнадцать с ноготком он доказал, что готов пойти по головам, чтобы получить то, что ему хочется. Его лицо покрывалось ссадинами не по дням, а по часам вплоть до пятнадцатого дня рождения. Тогда я сказала Билли, что не хочу встречаться, но к тому времени он уже научился не слышать никого, кроме себя. Четырёхлетний спектакль удался, браво! Мне оставалось только подыгрывать, чтобы не наживать себе врагов.

И я подыгрывала. Подыгрываю.

Даже сейчас, обливая лицо перекисью, я иду по сценарию, который Билли заранее для меня приготовил. Сейчас я закончу обрабатывать рану, вернусь в сад, широко улыбаясь, нежно поцелую Акерса и скажу, что случайно задела себя тяпкой, пока рылась в клумбе. Он, конечно же, по достоинству оценит бред, который я буду нести, и попросит меня быть аккуратнее. Наступит антракт, но ненадолго. Всё повторится с точностью до минуты.

Внезапно дверь широко распахивается, и от испуга я роняю на пол бутылочку с перекисью.

– Извините, здесь было открыто, – оправдывается Люк.

Только не это.

Я перекрываю воду и хватаю первое попавшееся полотенце. Как назло, под рукой нет даже крема, чтобы замазать царапину – на глаза попадается только зубная паста. Бросив полотенце в корзину с грязным бельём и достав из ведра половую тряпку, я торопливо прохожусь ею туда-сюда по луже под раковиной.

– Ничего, я почти закончила, – кричу я, и дверь вновь открывается.

Люк неуверенно входит в ванную, глядя на меня, как на привидение. Я поздно замечаю, что он без одежды. Точнее, на нём только штаны. Через плечо перекинута футболка, а вокруг шеи обвязано белое махровое полотенце.

– Всё в порядке? – осторожно спрашивает он.

– В полном.

– Что за царапина?

– Тяпка, – вру я.

Щеку продолжает щипать перекисью, но я стараюсь не жмуриться.

– Будьте аккуратнее. Зовите, если понадобится помощь.

– Хорошо, – отвечаю я, подходя к двери. – Только я почти закончила. Ты не хочешь присоединиться к остальным?

– С радостью, только схожу в душ. Помогал Хью с готовкой и не уследил, как убежало молоко, – объясняет Люк, демонстрируя мне мокрую футболку.

Я не могу скрыть нелепой улыбки, когда представляю, как он пыхтит у плиты.

– Хью не любит, когда отвлекаются, – зачем-то говорю я.

Люк почёсывает затылок.

– Да, это я уже понял.

– Что ж, тогда я пойду?

– Э-э-э, ну, наверное.

Неприлично широко улыбаясь, я проскальзываю в коридор и заставляю себя закрыть дверь. Почему-то мне кажется, что, если подождать всего пару секунд, Люк обязательно скажет мне что-то вдогонку. Я уже готова ответить, как замочек за моей спиной звонко щёлкает. За закрытой дверью начинает шуметь вода.

Заклеив царапину пластырем, я возвращаюсь к рассаде и провожу остаток дня в одиночестве. Чувство чего-то упущенного преследует меня до самого заката. Я пересчитываю посаженные цветы, садовые инструменты, даже ребят, носящихся перед глазами, но всё равно не могу понять, в чём дело. Абсолютно обычный день вдруг кажется мне каким-то неполноценным.

Может, из-за слов, вставших в горле комом?

Когда сад натягивает на себя покрывало тумана, я возвращаюсь в корпус и иду к бабушке отчитаться о проделанной работе. Скрипя половицами, я прохожу все дальше и дальше и вскоре вовсе исчезаю в темноте коридора. И как только бабушка не спотыкается об все эти маленькие коврики под комнатами? Найдя на ощупь дверь кабинета, я осторожно вхожу.

Бабушка перебирает книги, смахивая с них многолетнюю пыль. Дверцы шкафов широко распахнуты, и в комнате уже настоялся запах древесины и тысячу раз перечитанных страниц.

– Мы закончили, – радостно говорю я.

– Да, я видела, – отвечает бабушка, не поворачиваясь. – Передай всем, что они молодцы.

– Без проблем, – я улыбаюсь от уха до уха. – Сегодня мы и вправду постарались.

– Я верю, Кэтрин, – вздыхает она.

Я хочу развернуться и выйти, но что-то меня останавливает.

– Всё в порядке?

– Не совсем, – признаётся она. Я вопросительно изгибаю бровь и жду, когда она продолжит. Когда бабушка разворачивает, я замечаю на её лице следы от слёз и ужасаюсь. – Книга пропала.

– Боже…

– Кто-то шарился в моём кабинете, Кэтрин. Кто-то из ребят, представляешь?

– Может, ты сама взяла её и забыла?

– Что у тебя на щеке? – вдруг спрашивает она, и по спине пробегают мурашки.

– Ничего особенного.

Бабушка некоторое время смотрит на меня, решая, верить мне или нет.

– Будь осторожней в саду, – мягко наказывает она.

– А какая именно книга пропала?

– «Виллет» Шарлотты Бронте.

Точно!

– Это я взяла её, – говорю я, облегчённо выдохнув.

Бабушка выглядит обескураженной.

– Ты же только что сказала, что…

Я перебиваю её, вскидывая руки к груди:

– Люк приходил вчера попросить у тебя её, и я дала. Прости, что забыла сказать, – я вывожу ногой узоры на махровом ковре.

Неловко вышло. Я уже не в первый раз заставляю бабушку волноваться по пустякам, но этот случай настолько глупый, что мне хочется провалиться под землю. Бабушка заметно веселеет после моих слов и, закрыв шкаф, идёт к своему креслу.

– Всё в порядке. Люк часто берёт у меня книги, – она кладёт ключи в ящик под рабочим столом.

– Правда?

– Да. Он почти перечитал всю английскую классику, представляешь?

Ого. Никогда бы не подумала, что парень вроде него забивает свои книжные полки до отказа. Люк всегда был каким-то незаметным, как тень – поэтому мне и казалось, что всё, что он делает, это без дела слоняется по корпусу.

– Он обычно читает в оранжерее в саду. Кстати, ей не помешала бы небольшая уборка. Не хочешь немного помочь с этим Люку?

Бабушкино предложение меня удивляет – и это мягко сказано. Мы с Люком хоть и давно знакомы, но я ведь совсем его не знаю. Хотя, если так посмотреть, работа с Люком не кажется такой опасной, как с Билли. Он выглядит сдержанным и закрытым – вряд ли ему в голову придёт сделать мне каре бензопилой.

– А он не справится сам?

– Новые знакомства всегда полезны, Кэтрин, – отвечает бабушка. – Ты же не сможешь вечно общаться здесь с одним только Билли.

Если он захочет, то…

– Не пойми меня неправильно, но тебе следует завести друзей.

– Ты имеешь в виду…

– Я ничего не имею в виду. Я просто хочу, чтобы ты немного расслабилась.

– Э-э-э… ну, хорошо, – соглашаюсь я, помедлив. – Только предупреди Люка, что я буду с ним, ладно?

– Конечно. Он хороший парень, Кэтрин.

Я перевожу взгляд на бесчисленные сувениры и побрякушки на столе и стараюсь не думать о Люке слишком много: мыслей о нём куда больше, чем мне хотелось бы. К тому же румянец, проступающий на моих щеках, не сулит ничего хорошего.

– Я знаю.

Я совсем ничего о нём не знаю.

– Уверена, вы подружитесь.

– Очень надеюсь. Ладно, может, тебе помочь с чем-то в кабинете?

Бабушка складывает локти на столе. Тот сияет от чистоты, и я заранее знаю ответ.

– Нет, спасибо. Ты и так хорошо поработала.

– Угу, – я подхожу к двери. – Тогда я буду у себя.

– Не засиживайся допоздна, – бабушке не нравится, когда я ложусь позже отбоя. – Спокойной ночи.

Глава 4

Чем мне действительно нравится отдых за городом, так это тем, что я могу по-настоящему выспаться. В Хантингтоне я привыкла заводить по три-четыре будильника, чтобы не опоздать на фотосессии, но здесь я наконец-то могу забыть об этом. А забывается такое, как правило, очень быстро. Похоже, я проспала всю ночь как убитая, раз не слышала, как поднялись ребята. Обычно девочки бегут по лестнице так, что их слышно во всей округе. Вряд ли это утро было исключением – просто учебный год, обустройство клумбы и… кое-что ещё, о чём я не хочу вспоминать, действительно меня вымотали. А стрелка часов, между прочим, вот-вот перепрыгнет через одиннадцать.

Стараясь как можно дольше оставаться на позитивной ноте, я переодеваюсь из пижамы и, потирая глаза, спускаюсь в кафетерий к миссис Хью. Кажется, что я не делала этого целую вечность, хотя и провожу с ней на кухне пару часов в день каждый раз, когда приезжаю сюда. Сегодня что-то отличается, и мы с Хью обе чувствуем это. Вот только что? Стоя у неё под боком, я всё так же внимательно слушаю её урок. Время как раз подходит к полднику, так что я решаю, что было бы неплохо немного попрактиковаться в сервировке и заодно помочь с готовкой.

– И запомни, – говорит Хью, поправляя грязный колпак. – Ножи всегда лежать справа от тарелки лезвием вверх, а вилки – слева.

Она гордо виляет пальцем в воздухе, а я держу ухо востро. Тонкостей тут пруд пруди, но и я пришла не ворон считать. По крайней мере, мне очень хочется в это верить. Почему-то вместо ножей и вилок, которые я вообще-то очень люблю путать местами, я думаю о предстоящей работе в оранжерее вместе с Люком. И именно последнее заставляет меня возвращаться к мыслям об этом каждые несколько минут. «Скоро полдник. Надо сосредоточиться! А после полдника мы пойдём в оранжерею. Скоро полдник. Надо сосредоточиться! А после…», – покручиваю я в голове, стараясь выкинуть оттуда слова об оранжерее, но они как назло засели глубже всех.

– Салфетка должна лежать под углом, всё поняла? – громко продолжает Хью, когда замечает, что моё внимание приковано к совсем другим мыслям. Мыслям о Люке.

Я киваю, даже не обращая внимания на стол. Не подумайте, что мне всё равно на эти уроки – я всё ещё считаю их добрейшим жестом со стороны Хью. Но мне так сложно сконцентрироваться на каких-то салфетках, когда где-то поблизости ходит Люк.

– Вот и славно, – Хью одаривает меня скромной улыбкой, после чего довольная скрывается за многочисленными тележками.

Следуя примеру Хью, я покидаю кухню и, приняв душ, направляюсь к оранжерее. Погода шепчет: солнце явно не собирается прекращать баловать нас на этой неделе. Раньше в такое время я любила ходить на Ривер Фосс. Берега представляют из себя крутые метровые склоны, заросшие камышами. Зато какие там деревья! Ни у корпуса, ни в Хантингтоне не найти настолько больших крон. Летом там постоянно снуют птицы, а осенью начинается самый красивый листопад, который только можно увидеть. В общем, я многое теряю, когда в очередной раз прохожу мимо тропинки, ведущей к Ривер Фосс. Изо дня в день я даю себе слово, что обязательно схожу на берег, но… сами знаете, дела.

Я подхожу к оранжерее и, ни о чём не задумываясь, легко толкаю дверь. Ещё с улицы я замечаю множество спускающихся с подвешенных полочек зелёных лоз, но, когда я оказываюсь внутри, то словно попадаю в сказочный лес, скрытый под стеклянным куполом. Цветы здесь большие и гордые, паутинка украшает каждый угол, а оседающая на стенах вода стекает тонкими ручьями. Муравьи бегут из-под каждого ящика, а божьих коровок так много, что кажется, что они могут поднять оранжерею в небо. Из-за того, что садовник бывает здесь только по воскресеньям, внутри очень душно. Я оставляю дверь приоткрытой и, как околдованная, прохожу вглубь.

Люк уже ждёт меня на небольшом, обитым светлой тканью в полосочку диване в центре оранжереи. Вальяжно закинув ногу на ногу и зажевав колосок, он неторопливо листает свой «Виллет» и чем-то напоминает мне лорда Генри из «Портрета Дориана Грея».

– Даже спрашивать не буду, почему ты здесь сидишь, – я смахиваю ладонью спускающуюся по лбу капельку пота.

Он хмыкает.

– Но вы уже спросили, – мне хочется улыбаться, когда я слышу его довольный голос.

– Температура тут перевалила за сто градусов по Фаренгейту1, – я указываю на установленный при входе термометр.

Люк широко улыбается и, отложив книгу, говорит:

– Не волнуйтесь, со мной ничего бы не случилось.

Я вовсе не волнуюсь – мне просто интересно, как ему удаётся сидеть в оранжерее, когда внутри стоит такая жара. Ведь так?

– Зря ты прогуливал уроки биологии, – вздыхаю я.

– Почему это?

– Ты что, ни разу не слышал про тепловой удар?

– Может, и слышал, но не придавал особого значения, – пожимает плечами Люк.

Я ещё раз протираю лоб – вся рука уже мокрая – и подхожу к окнам, перешагивая через цветочные горшки. Я распахиваю створки настолько широко, насколько это возможно. Прохладный ветерок приятно обдувает шею. Сделав несколько глотков чистого воздуха, я вновь окунаюсь в духоту оранжереи.

– С чего начнём? – Люк встаёт с дивана и разглаживает футболку.

Я осматриваюсь и понимаю: работы много. Нужно подравнять кустики, подмести, протереть полки и полить все растения. А их тут, судя по всему, больше, чем в любом ботаническом саду.

– Польём цветы, пока они не засохли, – решительно говорю я, пробираясь назад к диванчику. – Лейки должны быть где-то здесь.

– Они стоят за стеллажами, – опережает меня Люк.

Я округляю глаза.

– Похоже, ты тут дольше, чем я думала.

– Я просто бываю здесь намного чаще вас.

Люк достаёт две небольших жёлтых пластмассовых лейки и протягивает одну мне. Мне нравится, что он начал разговаривать со мной намного живее, чем раньше. Обычно слова из него приходилось буквально вытягивать, а теперь он даже умудряется улыбаться. Я стесняюсь в этом признаться, но мне определённо нравится.

Я не успеваю принять из его рук лейку, как он уже притягивает её назад.

– Точно! Сначала схожу набрать воды.

– Ты спускаешься к Ривер Фосс?

Люк смотрит на меня с прищуром.

– Да, а что, разве нельзя? – медленно спрашивает он.

Даже не знаю, как правильно выразиться.

– Можно мне с тобой?

Что я творю? Иду с незнакомым парнем за рощу к речке, у которой даже нет набережной в этой части – вот что. Но почему-то мне совсем не страшно.

Я опускаю голову и начинаю оправдываться:

– Я давно не была на Ривер Фосс.

– Хорошо, – помедлив, соглашается Люк. – Тогда я возьму вторую лейку, а то одной нам не хватит.

У меня появляется лишняя секунда для того, чтобы передумать, но я почему-то не делаю этого. В голове что-то щёлкает, и теперь я могу думать только о приближающейся встрече с Ривер Фосс. В оранжерее как будто становится жарче, но я знаю: это всё моё волнение.

Когда мы с Люком, как бы странно это ни выглядело, вдвоём выходим на улицу, я наконец-то вдыхаю полной грудью. Воздух горячий и насыщенный, но всё равно на порядок прохладнее, чем внутри. Я даже позволяю себе немного опередить Люка, чтобы первой ловить свежий ветерок.

Так мы и выходим на берег, обогнув пару кочек и оставив позади высокие заросли. Над водой кружат чёрные мушки, где-то в цветах жужжат пчёлы, а под небом щебечут птицы. Но мы по-настоящему понимаем, что пришли, только когда журчание Ривер Фосс начинает растворять наши тихие шаги. Сладкий запах хочется вдыхать снова и снова. Солнце припекает, но поднимающаяся от Ривер Фосс прохлада приятно оседает на разгоряченной коже.

Передав мне одну лейку, Люк осторожно спускается к воде. Наверное, ещё не привыкнув к гостям, река выкатывает небольшую волну и задевает штанину Люка, как только он встаёт на один из небольших камней.

– Как водичка? – смеюсь я.

– Прохладная, – бурчит Люк.

– Летом здесь хорошо, – тоскливо продолжаю я. – Жаль, что теперь я прихожу сюда так редко.

– Ну, – смеётся Люк. – Сегодня нам предстоит ещё не раз спуститься за водой.

– Это точно, – мечтательно отвечаю я.

Мимо меня проносится пчела, дребезжа крылышками. Где-то в чаще беспорядочно квакают лягушки, прыгая с пенька на пенёк, но их несуразные мелодии прерывает пение соловья. Птицы поднимаются над деревьями и, шумно порхая, спускаются к реке, чтобы напиться. Устраиваясь на камнях около Люка, они вытягивают шеи и поочерёдно делают несколько маленьких глотков.

Я засматриваюсь на кружащих над камышами стрекоз и… наслаждаюсь. Впервые за год мне так хорошо. Время как будто замедляется, и я понимаю, что жизнь состоит не только из бесконечных фотосессий, уроков, фотосессий, уроков… Даже не верится, что все эти кувшинки постоянно цветут, что облака плывут по небу, что Люк… тоже существует в своём особенном мире . Я не могу не гадать, о чём он думает, когда замечаю в воде его отражение. Почему он свёл брови? Почему не поправляет растрёпанные волосы?

Вдруг Люк бросает на меня короткий взгляд, и я чувствую себя пойманной с поличным. Торопливо отойдя назад, я начинаю искать, за что бы зацепиться взглядом, но, как нарочно, ничего не нахожу. Люк медленно поднимается на ноги и поворачивается ко мне.

– Я набрал воды, – он протягивает мне полную лейку и забирает пустую. Всё происходит так быстро, что я даже не сразу обращаю внимание на непонятно откуда взявшуюся тяжесть в руках. – Ну что, за работу?

Я лишь растерянно киваю и разворачиваюсь к тропинке. Я снова иду впереди, но слышу, что Люк меня догоняет. Попытка ускориться оборачивается трагедией для моих джинсов, потому что вода в лейке, оказывается, тоже может быть мокрой. Облив себе все бёдра, я встаю посреди зарослей и…

– Давай сюда, – Люк осторожно берёт мою лейку в свободную руку. – Всё хорошо? Ты не перегрелась?

– Я в порядке, – отвечаю я. – Правда. Просто немного поторопилась. Тебе не тяжело нести сразу две?

– Сейчас руки отвалятся.

– Давай я тебе помогу.

Я уже берусь за одну из ручек, как Люк вдруг с хитрой улыбкой говорит:

– Да я пошутил, – я смотрю на него вытаращенными глазами. – Давай я лучше буду таскать воду, а ты открывать мне дверь, хорошо?

– Да, – соглашаюсь я, всё ещё поражённая его… добротой? – Ты прав, давай.

Оставив лейки при входе в оранжерею, мы вдвоём плюхаемся на диванчик, поднимая вверх тучи пыли. Я несколько раз громко чихаю и, краснея, извиняюсь. С улицы задувает ветерок, разгоняя застоявшийся воздух, но этого всё равно ничтожно мало. Тепло, исходящее от Люка, обжигает мою кожу, но я не тороплюсь отсаживаться. Вместо этого я продолжаю убеждать себя, что во всём виновато беспрестанно палящее солнце, даже когда догадываюсь, что дело не в этом.