скачать книгу бесплатно
Ум-Тенебри взглянул на Тэлли, ища поддержки: в его планы не входило рассказывать почти не знакомому и, действительно, неприятному человеку про свои планы.
– Ммм… мне надо навестить кое-кого на Исчезающем острове, – решился он.
Но моряку, видимо, нужно было видеть все карты:
– Кого навестить? Там никто не живёт, насколько я знаю. Не хочешь – не говори, но тогда я с тобой не пойду.
Унимо не знал, что делать. Ему очень не хотелось доверять незнакомцу свою заветную мечту, но тот явно дал понять, что иначе им не договориться. Удовлетворение любопытства странного матроса было непременным условием этого договора, и нужно было либо платить, либо уходить. Почему-то Унимо был уверен, что соврать сейчас у него не получится. Он не готовился к этому.
– Я хочу попасть к человеку, который знает всё на свете, и научиться чему-нибудь необыкновенному. Это моя мечта, и это правда, – произнёс он.
Силур смотрел удивлённо, но в его взгляде уже не было насмешливости и высокомерия. Как будто он услышал то, что хотел услышать. Помолчав немного, он серьёзно кивнул:
– Хорошо, я согласен. До Мор-Кахола день пути – я как раз успею растолковать тебе морские премудрости. Но на самом деле, – усмехнулся он, – от матроса требуется только два умения: делать то, что говорят, и делать вид, что тебе всё нипочём, кроме дефицита выпивки.
Не ожидая такого ответа, Унимо удивлённо замолчал. Он не верил своей удаче. Но Тэлли и тут пришла на помощь:
– Отлично, вот и договорились, – радостно утвердила она.
Силур ещё раз сосредоточенно кивнул.
– Встречаемся завтра в шесть утра у Восточных ворот, – как будто опасаясь передумать, он добавил: – Всё, а сейчас идите-идите, мне нужно собираться и… собираться.
С этими словами он поднялся и оглядел грязную пустую комнату, как будто впервые её увидел. Унимо и Тэлли решили не злоупотреблять гостеприимством матроса и поспешили к двери.
– Спасибо за вино, прекрасная тари, – на прощание сказал он и добавил насмешливо: – До встречи, ученик матроса Унимо.
Когда Тэлли и Унимо покинули двор трактира – при этом взгляд коз был такой же удивлённый, а хозяин уже не казался таким сердитым и лично проводил их до ворот, задумчиво почёсывая бороду, – Унимо сдавленно зашептал:
– Тэлли, Тэлли, что это было?
Тэлифо ободряюще сжала его руку.
– Всё хорошо, Унимо, кажется, мир играет на твоей стороне, – сказала она.
«Но это вовсе не значит, что по твоим правилам», – обеспокоенно мысленно прибавила Тэлли, стараясь, чтобы её лицо не выражало ничего, кроме радости от победы своего юного друга.
2.1.2 Credendo vides[23 - «Уверовав, увидишь» (лат.).]
«Я говорю с вами, Айл-Защитник, и тут же замираю от мыслей о том, как это эгоистично и самоуверенно с моей стороны – отвлекать вас за границами слов Обряда. Поверьте, никогда бы не посмел я звать вас своими собственными словами, но что я могу ещё, Айл-Защитник? Только уповать на ваше великодушие. Больше всего на свете я хотел бы хранить в своём сердце надежду хоть раз вас увидеть… Они говорят, что это грех сомнения, но это не так! Я твёрдо знаю, что вы существуете. Но также я знаю, что вы человек, или были когда-то человеком – а скажи я им такое, они бы с презрением отвернулись от меня. Но это было бы не важно, если бы я только мог увидеть вас. Нет, не подумайте, они тоже верят в вас всем сердцем и всем разумом, они уважают вас и верно служат вам, но они не видят того дара, который вы нам дали. И я слишком слаб, чтобы изменить это. Но я буду пытаться», – увлёкшись своими мыслями, кто-то бормотал вслух, стоя один в морозной темноте огромного Зала Обряда. За ночь все помещения Ледяного Замка, кроме спален, промерзали насквозь, а стены в Зале Обряда и вовсе покрывались тонким слоем инея. Причудливые узоры из мелких белых ледяных пластинок таяли, как в легенде о Сошествии Света, только в пять часов утра, когда служители зажигали яркие светильники из горного хрусталя и все обитатели Школы просветителей, как один, являлись на Утренний Обряд. Но до этого момента оставалось ещё несколько часов, и только неприкаянные беспокойные души бродили по замку, безвозвратно теряя драгоценные минуты сна.
Потрескивающую от холода тишину Зала Обряда дерзко нарушал Тео Гранций, в прошлом – сын богатого купца Морской стороны, а ныне – один из слушателей третьей ступени Школы просветителей Горной стороны Шестистороннего Королевства. Точнее будет сказать – лучший слушатель за многие годы, как считали почти все просветители. Хотя для многочисленных родственников Тео его выбор стать служителем Защитника был необъясним и на шкале опасных безумств располагался где-то между самоубийством и переездом в Синтийскую Республику.
Подданные Шестистороннего не были религиозны, но с уважением относились к вере и к её служителям. Немногие из них стали бы отрицать существование Защитника, но они как бы делегировали почётную обязанность богослужения тем немногим, кто может делать это со страстью и полной отдачей. Поэтому духовенство официальной религии в Шестистороннем напоминало скорее небольшой монашеский орден, лишённый очевидных привилегий, но обладающий огромным моральным авторитетом.
Обряды служения Защитнику являлись такими сложными и запутанными, требовали знания нескольких языков и множества древних законов и правил, кроме того, часто предполагали лишения и испытания воли служителей, а взамен предоставляли весьма призрачные преимущества, что желающих обучаться искусству хранения знаний о Защитнике всегда было мало. Поэтому во всём Шестистороннем Королевстве существовала только одна школа для будущих служителей Защитника – затерянная в холодных и безлюдных Ледяных горах Горной стороны Школа просветителей.
По иерархии служителей Защитника желающий идти по этому пути сначала становился слушателем и должен был несколько лет слушать все обряды, не пропуская ни одного (к слову, на каждый дигет года приходился отдельный обряд, поэтому неудивительно, что год уходил только на то, чтобы запомнить их все, да и то при должном старании), впитывая знания, необходимые для поддержания славы Защитника. Затем, если слушатель сдавал все экзамены, то где-то через четыре года он становился хранителем и получал право самостоятельно проводить обряды в любом соборе Королевства. В случае, если хранитель проявлял выдающиеся способности, мог увидеть что-то новое, соединить разрозненные сведения о Защитнике в единое гармоничное полотно, он становился просветителем и мог преподавать слушателям и хранителям, а также навсегда остаться в Школе просветителей, с её самой богатой в Шестистороннем библиотекой, что для многих само по себе было наградой.
Не имея влияния на дела Королевства, формальной власти в отношении его подданных и какой-либо поддержки со стороны короля, кроме уважительного отношения и невмешательства в дела служения Защитнику, просветители обладали значительной автономией в установлении своих собственных правил. Так, Совет просветителей Школы обладал верховной властью в отношении всех слушателей и хранителей – до тех пор, пока они не покинут навсегда путь служения Защитнику. Законы Королевства также распространялись на Ледяной Замок только в части, которая не противоречит внутреннему Уставу, принятому четыреста лет назад и с тех пор хранимому в неизменном виде.
Несмотря на суровые ограничения, которые сопровождали жизнь в Ледяном Замке (помимо бесконечной учёбы и мучительного холода, царившего в Ледяных горах большую часть года, отступая ненадолго только на летние месяцы, среди некоторых просветителей была популярна идея о недостаточности этих испытаний для проверки силы духа будущих хранителей, поэтому они то и дело придумывали дополнительные сложности, которые слушатели должны были преодолевать во славу Защитника, вроде ночных чтений Порядка Прославления или многократного подъёма на самую высокую башню замка), за два года Тео ни разу не пожалел о выбранном пути. Учёба давалась ему не только легко, но и приносила радость: казалось, что каждое новое знание приближает его к цели, к тому, чего он желает всем сердцем – по-настоящему служить Защитнику. Он уже воспринимал Ледяной Замок как свой настоящий дом и любил его, со всеми служителями, многие из которых были очень странными для мира за стенами Школы, но здесь находили своё место и свою семью, объединённую верой и пройденными вместе испытаниями.
Но этой весной, в начале третьего года обучения, что-то случилось: Тео впервые было неуютно в огромном Зале Обряда, впервые он чувствовал себя одиноким и впервые страдал бессонницей: мысли, как волны ночного прилива, к вечеру становились больше, настойчивее и шумно накрывали Тео с головой, не давая уснуть, заставляя барахтаться в вязком, мутном иле непонимания. Не в силах лежать неподвижно и слушать мерное дыхание спящих, он выбирался из кровати, закутывался в одеяло и бродил по ночному Ледяному Замку, как призрак Замёрзшего Хранителя, стуча зубами от холода. Тео не мог больше оставаться с этими мыслями один на один – ему, призванному слушать, нужен был свой слушатель. И подходящим слушателем мог быть далеко не каждый – Тео мысленно усмехнулся своей притязательности. По правилам, он должен был рассказывать о любых сомнениях своему хранителю-наставнику, но это было невозможно потому, во-первых, что его хранитель-наставник уже месяц назад отправился в главный собор Дальней стороны с поручением от Айл-просветителя, а во-вторых и главных, что это было бы нечестно – взваливать на того, кто не может отказать в помощи, свою ношу. По здравому смыслу, в таких случаях принято разговаривать с друзьями, но Тео приходилось признать, что он вряд ли встретил бы понимание у своих друзей-слушателей: в отличие от него, они тратили всё время на изучение основного, и у них не оставалось времени для чтения дополнительных книг из библиотеки, а выводы Тео были пока ещё очень далеки от того, что можно легко представить тем, кто не знал всего, что он вычитывал долгими зимними вечерами. Его мысли пока напоминали озарение, которое происходит иногда, если постоянно сосредоточенно читать и напряжённо думать о чём-то, как случайный проблеск в конце тёмной пещеры, по которому ещё нельзя выйти на свет, но который ясно указывает на то, что выход есть. Даже Мариона, знавшая больше других, не смогла бы понять. Но Марионе он тем более не мог рассказать ещё и потому, что она была склонна ему восторженно верить, а это опасно. Очень опасно.
Итого, у Тео оставался только один человек, с которым можно было поделиться своими тяжёлыми мыслями, не опасаясь при этом требовать слишком многого – просветитель Инанис Сервил. Этот человек был дорог Тео, его мнение имело для слушателя слишком большое значение, поэтому говорить с ним прямо – означало идти на риск. Следовало хорошо подумать, прежде чем говорить что-либо Инанису Сервилу, потому что если Тео ошибается, то он очень об этом пожалеет. Но другого варианта не было. Бродя по холодным коридорам своего сознания, Тео так и не отыскал другого пути и только уверился в том, что нужно рассказать кому-то из просветителей. Точнее, не кому-то – а именно просветителю Инанису Сервилу, которого, если бы он не был просветителем, Тео мог бы назвать своим другом. В том значении этого слова, которое означает глубокое понимание, ненавязчивую заботу и уважительное взаимопризнание. Но Инанис Сервил был просветителем, а значит – дружба в Ледяном Замке для него была делом почти запретным.
Окончательно замёрзнув от своих мыслей, Тео вернулся в спальню, стараясь не шуметь. Трое слушателей, с которыми он делил комнату, спали, натянув одеяла до носов и сжавшись в клубок – поза, к которой быстро привыкают все, заброшенные в Ледяные горы. Тео, выросший под южным морским ветром, который даже ночью не успевал остывать, долго не мог привыкнуть к тому, что спать нужно, укутавшись с головой и надев тёплые вещи, но теперь ему было странно представить, как может быть по-другому. Укрывшись колючим шерстяным одеялом, Тео пообещал себе, что завтра же расскажет обо всём просветителю Инанису, и с этой мыслью, впервые за дигет, быстро заснул.
Тем не менее ночные прогулки не могли оставаться безнаказанными: утром Тео чувствовал себя так, как будто его засунули в бочку с колотым льдом и хорошенько потрясли.
– Выглядишь, как что-то замороженное и потом размороженное, – поприветствовал его сосед по комнате Ройф, когда Тео выбрался в маленькую кухню-столовую, где они по очереди готовили еду.
– И тебе доброго утра, – кивнул Тео, наливая крепкого чая из горных трав и запихивая в себя ложку за ложкой горячую кашу. Есть совсем не хотелось, но стоило помнить о трёх часах предстоящего Утреннего Обряда.
– Вчера заходила Мариона, искала тебя, но ты уже отбыл на своё вечернее паломничество по пустым залам.
Тео рассеянно кивнул, занятый своими мыслями.
– Отчего судьба так несправедлива ко мне? – бормотал Валион, присоединившийся к невесёлому утреннему чаепитию. – Даже сны мне сняться только про Ледяной Замок, лишая меня тем самым единственной возможности путешествовать.
Тео сочувственно протянул товарищу кружку с горячим чаем.
После Обряда началась учёба, и только ближе к вечеру появилось немного свободного времени. Обычно Тео проводил его в библиотеке или пил чай с друзьями, замученными дневными занятиями, но на этот раз он отправился в ту часть замка, в которую редко заходил кто-нибудь посторонний – ту, где жили просветители. Холодные каменные коридоры, освещённые редкими настенными лампами, были пусты, навстречу уже не попадались шумные слушатели и задумчивые хранители. Звук шагов отражался от стен и звучал чуть впереди, словно забегая вперёд.
Тео снова почувствовал себя неуютно: наглым выскочкой, который направляется отвлекать просветителя, пока его товарищи зубрят очередное Правило Обряда. Хотя вообще-то он не первый раз заходил в эту часть замка, к просветителю Инанису, на кофе и разговоры. Поэтому он легко нашёл нужную дверь на верхнем этаже, куда никто не мог зайти случайно – и куда мало кто из слушателей согласился бы прийти по собственной воле.
Перед дверью из гладкого тёмного дерева с резными металлическими петлями Тео остановился на долю мгновения, которую он выделил себе для последних сомнений, а затем осторожно постучал и, услышав знакомое «Войдите», прикоснулся к ледяной ручке и решительно открыл дверь.
Просветитель Инанис сидел за своим огромным письменным столом, как всегда, занятый важными делами. Тео казалось, что у просветителя не было ни одной свободной минуты – и тем ценнее для него было то, что он всегда мог прийти к Инанису и рассказать о чём-то важном, поговорить о поэзии или просто помолчать за чашкой горячего кофе.
Просветитель был красив той строгой и утончённой красотой, которая во многих вызывает неприятные чувства, придавая образу человека невольное высокомерие. Его тёмные волосы и резко очерченные скулы делали Инаниса похожим на синтийца. Движения его, немного резкие, всегда как будто обозначали каждую точку пространства вокруг и определяли ей своё место, в том числе и тем точкам, которые составляли людей. Но самыми примечательными были глаза: цвета жжёной бумаги, способные пронизывать собеседника до самого дна и затем презрительно сужаться, если это дно было недостаточно глубоко или скрыто в мутной воде.
В ответ на приветствие Инанис привычно кивнул в сторону кресел у низкого столика, показывая, что ему нужно десять минут, чтобы закончить важное дело, которое невозможно было прервать. И Тео, как обычно, взял из огромного книжного шкафа в кабинете просветителя книгу на свой вкус – на этот раз это была «Тёмная материя» Эли Онира – и уютно устроился в кресле. Хотя в комнате горел камин и было довольно тепло, Тео почувствовал, что у него дрожат руки, и никак не мог сосредоточиться на словах в книге. Он боялся того, что хотел сделать. И хотя это никак не могло повлиять на его решение, страх рос в нём перед последней чертой, заставляя выдумывать всё новые аргументы, которые, на самом деле, Тео и так знал. Например, всем было известно, что просветитель Инанис Сервил – ревностный приверженец строгого следования всем, даже устаревшим, правилам Устава Школы. Шёпотом это объясняли легендой о том, что Инанис был младенцем подкинут в Школу и выращен просветителем Люмаром, поэтому он не знал иного дома, кроме Ледяного Замка. Возможно, так и было, но Тео, разумеется, никогда об этом не спрашивал. Так или иначе, но просветитель Инанис был хранителем дисциплины в Школе, чем вызывал страх и трепет у слушателей первого года, являясь для них как бы воплощением нового порядка, в который они так опрометчиво ввязались, променяв домашний уют на ледяные стены.
Как это ни странно, именно с вопиющего нарушения дисциплины началась их с Тео дружба. Со знаменитого «Библиотечного бунта», который устроил слушатель Гранций в первый же год своего обучения.
А началось всё, как всегда, с поэзии. Точнее, с того, что Тео не нашёл в библиотеке Школы – самой большой библиотеке Шестистороннего Королевства! – стихов своего любимого поэта Котрила Лийора. Да и вообще вся литература «описательного и приблизительного свойства» была в Школе помещена в особый раздел библиотеки, свободный вход в который был разрешён только хранителям и просветителям. Это объяснялось человеколюбивым желанием избавить слушателей от искушения отвлекаться от освоения огромного объёма знаний, необходимых будущим хранителям, на книги выдуманных историй и красивых слов. «Они не понимают, – возмущался тогда Тео, – что выдуманные истории нужны не меньше, чем итория принятия Конкордата! И вообще, любые знания – это свобода, которую никто не вправе ограничивать!» Тео было мучительно находиться рядом с самой большой библиотекой и не пройти её всю, благоговейно оглядывая огромные, уходящие к высокому потолку шкафы, каменные полки и хитросплетения лестниц и резных перил, составляющие несколько этажей. Многие слушатели разделяли возмущение Тео, но когда он предложил пойти к просветителю Инанису Сервилу, который ко всему был ещё бессменным смотрителем Школьной библиотеки, и попросить открыть все разделы библиотеки для слушателей, на него уставились с откровенным ужасом. Никто не поддержал идею делегации слушателей первого года, но Тео это не остановило – он пошёл один. Тогда он первый раз побывал в кабинете просветителя Инаниса, впервые поразился количеству великолепных книг в книжном шкафу и скромности остальной обстановки. Когда юный Тео, стоя перед просветителем, от одного взгляда которого дрожали даже хранители, с жаром доказывал необходимость доступа ко всем книгам библиотеки для всех, увидел прижизненное издание Лийора, прекрасно сохранившееся, в прочном переплёте, стоящее на полке личной библиотеки просветителя, он запнулся, изумлённый. «Вот вы ведь можете в любой момент взять и почитать гениального Котрила Лийора. Потому что он великолепен. А поэты библиотеки спрятаны в секретном разделе. Это несправедливо!» – сказал Тео. «Значит, ты считаешь, что у просветителей не должно быть никаких привилегий?» – с улыбкой спросил тогда Инанис. Кажется, вся эта история с возмущённым слушателем его забавляла, но он видел и что-то ещё, что не позволило ему просто выставить вон наглого ученика. «Должны быть, наверное, – пробормотал Тео, – но не в поэзии. В поэзии все равны!» Потом они незаметно перешли к обсуждению ранних стихов Лийора, который оказался любимым поэтом и просветителя Инаниса тоже. Тем не менее, несмотря на сходство поэтических вкусов, на прощание просветитель строго сказал, что порядок доступа в библиотеку установлен давным-давно и менять его нет никаких объективных причин.
Тео не оставалось ничего, кроме обращения к радикальным мерам: он стянул запасные ключи от хранилища запретных книг и объявил «тайные вечера свободной поэзии», состоящие в том, что с наступлением ночи он на два часа открывал дверь в секретный раздел, и все слушатели могли прийти, выбрать книгу и почитать при заговорщицком свете ручных ламп.
Секретный раздел оказался огромным, как будто всё, что было когда-то написано в Шестистороннем и за его пределами, было тут – стоило только хорошо поискать. А собрание старинной и современной поэзии Шестистороннего не поддавалось вообще никакому описанию: Тео тогда застыл на месте и несколько минут просто смотрел на бесконечные ряды книг, не веря своим глазам. В родительском доме у него была богатая библиотека, особенно для удалённого от Тар-Кахола городка Морской стороны: отец Тео, кроме того, что занимался морской торговлей, собрал самую большую в их городе библиотеку, выстроил для неё отдельный флигель и пускал всех желающих в любое время дня и ночи. Все удивлялись, как чудака Гранция до сих пор не ограбили, а он только отшучивался – и за всё время не пропало ни одной книги. Но даже для сына Гранция библиотека Школы казалась невероятной – невозможно было поверить, что все эти сокровища собраны здесь, они превышали предел допустимого под этим небом волшебства.
Сначала желающих посетить «тайные вечера» было совсем мало – несколько храбрецов, – но на третий день пришло уже довольно много слушателей, которые со страхом и восторгом брали в руки запрещённые днём книги, читали вслух любимые стихи, спорили шёпотом, и Тео чувствовал себя почти королём ночной библиотеки. А на четвёртый день кто-то рассказал о библиотечном подполье просветителям…
Этот кто-то знал, что во всём виноват Тео Гранций, что именно он вероломно украл ключи и дерзко и сознательно нарушал Устав Школы, так что на следующий день Тео вызвали к самому Айл-просветителю Люмару.
В кабинете старейшего просветителя – фактически, главы Школы, хотя формально все просветители считались равными, – кроме самого Люмара был просветитель Инанис Сервил, который буквально дрожал от бешенства. Просветитель Инанис допросил Тео с применением запрещённых в Королевстве пыток – ибо именно так следовало расценивать его неотрывный взгляд, который, казалось, прожигал Тео насквозь. К счастью, Тео удалось убедительно признаться в том, что он действовал один, без сообщников, и запрещённые книги читал в гордом одиночестве. Просветитель Инанис нахмурился, но такая правда его, видимо, устроила. Он обвинил Тео в нарушении десяти пунктов Устава Школы, среди которых: кража общего имущества Школы, тайное проникновение в библиотеку, неуважение к хранителям библиотеки и просветителям, создание угрозы уничтожения книг из раздела «приблизительного и описательного свойства». В своё оправдание Тео сказал только, что никогда не допустил бы, чтобы с книгами что-то случилось, признал, что методы его, возможно, были не самыми лучшими, но… – и вовремя замолчал, встретив пылающий гневом взгляд Инаниса. За все эти немыслимые преступления по Уставу полагалось что-то вроде нескольких смертных казней или исключения из Школы, так что девять ударов плетью, которые назначил ему просветитель Инанис, должны были показаться ему очень мягким наказанием. Хотя вообще в Школе довольно редко применяли телесные наказания, особенно со времён старшинства просветителя Люмара, который был известен своим снисходительным отношением к нарушениям Устава слушателями-первогодками. Но даже просветитель Люмар не стал возражать, услышав приговор. Он всё время молчал, с интересом разглядывая Тео, и по его лицу, как всегда, нельзя было понять, насколько он разделяет негодование просветителя Инаниса.
Так или иначе, в тот же день Тео, лучшего слушателя первого года, безжалостно выпороли в подвалах замка, и потом он ещё пару дней валялся в школьной больнице, не в силах пошевелиться из-за боли в спине, но, как ни странно, настроение у него было хорошее. К тому же школьный врач – доктор Квид, один из немногих светских людей, живущих в замке, – сразу проникся сочувствием к своему пациенту – жертве варварства обитателей Ледяных гор. Оказалось, что доктор Квид, как и Тео, родился в Морской стороне, и к тому моменту, как слушатель смог покинуть больницу, они стали друзьями, беседуя о море, кораблях, тёплом лете и шумных портовых городах их родного края.
На второй день заточения навестить Тео пришёл сам просветитель Инанис. Он молча положил на тумбочку перед удивлённым слушателем книгу, пожелал не скучать и выздоравливать и ушёл. Это была та самая книга стихов Котрила Лийора, из личной библиотеки просветителя Инаниса, и, бережно открыв её, Тео прочитал:
«То, за что ты готов сражаться изо всех сил, уже принадлежит тебе, даже если ты не можешь этого увидеть».
«Изречения Защитника, записанные неизвестными», том 2, параграф 6.
Тео улыбался, осторожно держа в руках книгу. Это был, пожалуй, лучший подарок в его жизни.
А через месяц после этого случая особым распоряжением Люмара слушателям был разрешён доступ во все разделы библиотеки в каждый последний день дигета. Причём это распоряжение имело длинное обоснование со ссылками на Устав Школы, которое мог написать только настоящий знаток школьных правил…
Как раз с тех времён как-то само собой сложилось так, что Тео заходил к просветителю раз или два в дигет, и они пили кофе и говорили, в основном о поэзии и о книгах. Для обоих это были важные встречи, потому что оба они, на самом деле, проживали своё одиночество, осознанное и принятое каждым из них как благо, но всё-таки – одиночество.
– Кофе? – спросил просветитель, закончив дела.
Тео радостно кивнул. Горячие напитки, особенно кофе и шоколад, ценились в Ледяном Замке на вес золота. Долгими холодными вечерами или мучительным морозным утром невозможно было выжить без чашки чего-нибудь горячего и вкусного, поэтому даже чай из собранных недолгим летом горных трав быстро заканчивался. А кофе, привозимый в Шестистороннее из Синтийской Республики, был только у тех немногих слушателей, кому родственники присылали посылки.
Инанис, как радушный хозяин, поставил на огонь кофейник, достал из шкафа две тонкие глиняные чашки, коробку тар-кахольского шоколадного печенья с лесными орехами и, разместив всё это на столике перед Тео, сел в кресло напротив, сплетя длинные тонкие пальцы перед собой.
– Как твоя учёба? – спросил просветитель, отмечая начало разговора. Он видел, что Тео что-то сильно тревожит – так, что он вряд ли дождётся, пока приготовится кофе.
– Всё хорошо, Айл-Инанис, – ответил Тео. С учёбой проблем у него не было никогда – возможно даже, если бы обучение давалось ему большим трудом, было бы лучше: он не отвлекался бы на всякие старые книги и не задавал бы себе вопросов не по программе. То есть не был бы Тео Гранцием.
– Просветитель Тирэм восхищён твоими эссе. Он уверен, что уже осенью ты сможешь сдать экзамен на хранителя – раньше всех остальных, – продолжал Инанис, вынуждая Тео перейти к разговору по существу: тревога слушателя передалась и ему, нужно было скорее узнать, в чём дело, и успокоиться или впасть в отчаяние.
– Просветитель Тирэм слишком добр ко мне, – с притворной скромностью сказал Тео. – Но, на самом деле, я боюсь, что скоро не смогу написать даже самого простого эссе. Поэтому и пришёл сегодня к вам.
Просветитель снял кофейник с огня точно в тот самый трудноуловимый и единственно подходящий момент, когда кофе уже вот-вот готов закипеть, но не закипел, и налил Тео целую чашку идеального для раннего вечера тяжёлого холодного дня напитка.
– Так что может помещать тебе написать ещё много гениальных эссе? – мягко напомнил Инанис, когда Тео маленькими жадными глотками выпил почти весь кофе.
Тео неглубоко вздохнул, покрутил в руках чашку, поставил её не стол, посмотрел в огонь и сказал:
– Если рассказывать с начала, то как раз при написании одного эссе я отправился в библиотеку искать рукописное издание Жизнеописания, поскольку у меня появились некоторые… ммм… сомнения в точности изложения.
– Ну конечно, как у тебя могли не возникнуть сомнения в правильности Жизнеописания, веками создаваемого лучшими просветителями Школы и вот уже шестьдесят пять лет как признаваемого окончательным и наиболее полным вариантом доступных нам знаний о воплощении Защитника, – ворчливо прокомментировал Инанис. Если бы перед ним был не Тео, просветитель серьёзно разозлился бы от такой наглости.
Тео только улыбнулся, прекрасно зная, что у него есть чем удивить самого просветителя, так что оправдания можно было оставить на потом. Сначала – о главном.
– Да, и поэтому я стал изучать первоисточники…
– Жизнеописание – это и есть первоисточник, – упрямо заметил Инанис.
Тео знал, что лучше не спорить. Инанис был сумасшедшим по части терминов.
– Да, то есть я хотел сказать, что начал читать те старые рукописные книги из раздела свидетельств, которые использовались при создании Жизнеописания, ещё на том забавном старокахольском, который похож на язык детей, когда они только начинают понимать, что всё на свете как-то называется, и дают то слишком буквальные, то слишком метафоричные имена.
Инанис поморщился от такого вольного сравнения, но перебивать не стал.
– Кстати, это имеет большое значение – составители Жизнеописания, очевидно, при сборе материалов мыслили на современном им языке, что было ошибкой, – Тео начал увлекаться и забегать вперёд. – Так вот, я прочитал около ста рукописей, сравнивая их с окончательным текстом, и понял, что в результате… ммм… излишне правильного перевода исчезла очень важная деталь. То есть я бы даже сказал – основная деталь, которая, как искра, зажигает лампаду, другую, третью, пока не становится светло. А саму искру в темноте никто бы не заметил. И потом, когда свет уже разгорелся – её тоже не видно.
Просветитель Инанис усмехнулся: он всегда считал манеру Тео говорить излишне словозатратной, но, когда понял, что Тео, в отличие от большинства людей, всегда говорит осознанно, думая о каждом слове, переписал её из недостатков в особенности.
– В общем, у меня появилось предположение, что Защитник был человеком, – вдруг быстро и скомкано проговорил Тео, доставая из кармана лист бумаги. – Вот, тут я выписал цитаты рукописей, с указанием авторов и страниц. Например, вот это: «И взял он себе тело человека, но никаким именем называться не пожелал» – везде переводят так, как будто Защитник создал себе человеческое тело, чтобы не пугать людей своим истинным обличием. Но ведь старокахольское выражение «взять себе человеческое тело» означало сначала просто «родиться», а «никаким именем называться не пожелал» – это старая канцелярская формулировка записи сирот. То есть получается, что Защитник родился, и что он был сиротой.
Тео замолчал и со страхом посмотрел на просветителя. Лицо Инаниса было непроницаемо, словно каменная маска замковых барельефов.
– Дай мне твои записи, я их изучу. Так сложно аргументированно тебе возразить, – мрачно сказал тот, протягивая руку за бумагой, которую Тео держал перед собой. – Но сейчас объясни мне, зачем ты это делаешь? Ты хочешь прославиться, во что бы то ни стало, или любой ценой уличить просветителей в ошибке? Чего ты хочешь?
Внутри Тео тоскливо поник тот слушатель, который восхищался гениальным просветителем Инанисом, ловил каждое его слово и радовался даже нечастому насмешливому одобрению. Но теперь Тео был уже другим – он так же чувствовал боль от слов Инаниса, но шёл с этой болью дальше, не останавливаясь.
– Нет, просветитель, я просто хочу знать правду, – сказал Тео.
– Не используй слова «просто» и «правда» в одном предложении, это во-первых! – зло оборвал его Инанис. – А во-вторых, правду не знает даже Защитник. А ты хочешь знать. Ну, давай, вперёд! Может, гениальный Тео Гранций докажет нам, наконец, что Защитника не существует, и мы, сирые и убогие, разойдёмся наконец по домам, заниматься полезными делами, когда великий слушатель явит нам всю правду.
Тео очень редко плакал – точнее, никогда. Даже в детстве, когда он падал и до крови раздирал коленку, мама приучила его не плакать. Даже когда он прощался с родителями, прощался навсегда, потому что Тео – любимый сын переставал существовать, он не проронил ни слезинки. Даже во время унизительного, жестокого и несправедливого наказания за «Библиотечный бунт», даже после, когда остался один в палате – он не плакал. Но теперь ему хотелось свернуться под одеялом и завыть, как воют маленькие горные волки в особо суровые зимы, когда пища заканчивается и они своим звериным чутьём остро, как запах, понимают, что до весны им не дожить.
Но сейчас ему нельзя было плакать, как никогда. Сейчас ему надо было собраться и говорить, попадая в каждое слово.
– Вера в Защитника никогда не была основана на отрицании поиска правды, – сказал Тео.
– Ты хочешь поучить меня, на чём основана наша вера? – холодно осведомился просветитель.
– Я хочу только сказать, что не делал ничего, что позволило бы усомниться в моей вере в Защитника, – парировал Тео.
Инанис молчал, отведя взгляд в огонь. Тео тоже смотрел в пламя камина, надеясь, что глаза щиплет именно от его яркого света. Где-то в раскалённых углях их взгляды встречались, перегорали и становились золой.
– Я не посмел бы сомневаться в твоей вере, Тео, – мягко сказал просветитель, – но прошу тебя честно спросить себя, зачем ты делаешь то, что делаешь. Действительно ли твоя цель чиста и достойна Защитника? Не увлекаешься ли ты самим процессом поиска, что так естественно для острого ума вроде твоего? Не держишься ли ты, наконец, высокомерно по отношению к своим товарищам, не так щедро одарённым? Я ничего не утверждаю, но лишь прошу тебя подумать.
– Я подумаю, просветитель, – пробормотал Тео и вдруг вскинул голову и посмотрел прямо в глаза Инаниса. – Но только и вы скажите мне, почему те, кто приходят сюда за ответами, так легко их получают? Почему они приходят и говорят: «Моя жизнь бессмысленна, давайте я буду славить Защитника» – и остаются? Приходят и говорят: «Меня никто не понимает, но уж вы-то должны, потому что мы с вами верим в одного Защитника, а я, так уж и быть, выучу все эти сложные обряды»? Или даже: «У меня всё так хорошо, что я не знаю, чего желать. Наверное, мне нужно благодарить за это Защитника. Научите меня, как». Неужели вы сами не считаете себя выше их? Неужели вы правда думаете, что здесь везде стоят знаки равно, что тот каменщик, который таскает камни, и тот, который строит самый прекрасный собор, делают одно и то же?..
– Всё во славу Защитника, – сказал Инанис, таким тоном, каким произносят формулы Обряда, и Тео понял, что разговор окончен.
Он поклонился просветителю и вышел, впервые не допив кофе.
Инанис ещё долго сидел и смотрел в огонь, хотя у него было много дел и просветитель Люмар просил его зайти, «если будет время» (старейший просветитель Люмар по возможности всегда формулировал свои приказы подчёркнуто необязательно, что придавало им ещё большую значимость).
Просветитель Инанис был всерьёз обеспокоен признанием Тео. У него было такое ощущение, как будто в старом рассохшемся деревянном доме дети зажигают спички, одну за одной, и рано или поздно дом обязательно загорится, хотя никто не делает это специально и все будут очень удивлены.
Просветитель Люмар искренне обрадовался Инанису, когда тот пришёл в его кабинет на самом верху Башни Просветителей, усадил гостя поближе к огню и налил чашку горячего шоколада. Люмар прекрасно помнил, как он, ещё при прежнем старейшем просветителе Нетвере, нашёл у ворот Ледяного Замка корзину с маленьким пищащим свёртком и испуганно отнёс его просветителям. В свёртке оказался недавно рождённый мальчик, которому от родителей или от тех, кто о нём заботился, досталось только тёплое шерстяное одеяло. «Что делать, придётся нам вырастить его, во славу Защитника, – сказал тогда старейший просветитель и, лукаво улыбнувшись, добавил: – поручаю это тебе, просветитель Люмар. Думаю, это будет для тебя испытанием, достойным имени Защитника. И я уверен, что ты справишься». Люмар тогда почти впал в искушение отчаяния – хорошо, что среди просветителей были две женщины, которые помогали Люмару, пока ребёнок был мал. А потом оказалось, что у ребёнка, названного Инанисом Сервилом, внимательные глаза, пытливый, проницательный ум и прекрасная память, так что, слушая обряды, он уже к шести годам сам по себе научился старокахольскому, и больше всего на свете он любил книги и горячий шоколад…
– Что-то случилось, Айл-просветитель? – спросил Инанис, наблюдая, как Люмар пристально смотрит на него, чуть улыбаясь.
Волосы просветителя Люмара уже побелели, глубокие морщины, словно горные тропы, пролегли по его лицу, но ничто в нём не было признаком слабости, каждая деталь его облика была наполнена величием.
– Извини, Инанис, я просто вспомнил, как в детстве, лет в семь или восемь, ты сидел в этом же кресле, пил шоколад и с восторгом рассказывал, что уже можешь легко читать на старокахольском.
Инанис не мог не улыбнуться, хотя даже приятные воспоминания почему-то вызывали в нём беспокойство. Как будто его детство принадлежало кому-то другому, как будто всё это ему когда-то рассказали, как сказку на ночь. Впрочем, Инанис никогда не сожалел о том, что не знал своих родителей. Лучшего дома, чем Ледяной Замок, он не мог бы и пожелать, а его способности идеально подходили к обучению в Школе просветителей, так что тот, кто принёс его к стенам Замка, сыграл не самую плохую роль в судьбе будущего просветители Инаниса.
