скачать книгу бесплатно
– Как это ни странно, с моими друзьями – приходится довольно часто, – усмехнулся Грави.
Теперь, когда Морео был готов слушать, напряжение немного отпустило Врачевателя.
Кошачий Бог стоял, прислонившись к стене, и ждал. Более того, ему, казалось, было интересно, что скажет Великий Врачеватель, для чего он лично явился в эти грязные подвалы.
Это было даже больше, чем Грави мог представлять в своих самых смелых прогнозах, поэтому – лекарский опыт подсказывал ему – начинать следовало с самого горького лекарства:
– Я знал много… немало тех, кто пытался жить здесь ненавистью. Иногда они были даже сильны… сначала… иногда им удавалось зайти довольно далеко, удавалось побеждать. Но всегда это были люди болезни. Поэтому я всегда был сильнее рядом с ними – хотя вообще-то не очень люблю эти игры. И я думаю, что так нельзя получить настоящей силы – все эти люди просто пытались заглушить свою боль, вот в чём была их истинная цель.
Как и предполагалось, Морео это не понравилось. Очень не понравилось. Но он, скривившись, всё же проглотил тошнотворное снадобье, горькое, как порошок корня аира. И, как полагается, отыгрался на лекаре.
– Если бы я не знал, кто ты, подумал бы, что со мной говорит не знающий правил новичок, – прошипел Морео.
– Я знаю, – тихо отозвался Грави, – поэтому я никогда больше не скажу тебе этого.
Какое-то время два человека в грязном полумраке городской канализации просто молчали, избегая смотреть друг на друга. Их молчание было неловким и напряжённым, и все местные кошки чувствовали это высокое напряжение, опасаясь приближаться теперь к своему богу. «Кажется, у него неприятности», – могли бы подумать они. Когда у богов неприятности, впору ожидать самого худшего: возможно, и рыбьих голов больше не будет. Но одно из главных правил кошачьей мудрости гласило: может появиться и новый бог, а потерянную даже одну из жизней уже никогда не вернёшь.
– Если ты… я хотел предложить тебе кое-что – за этим, собственно, и пришёл, – произнёс наконец Грави. Он всегда становился немного косноязычным, когда приходилось долго разговаривать с пациентами, вместо того чтобы лечить их. – Здесь многие из тех, кто собирает знания, хотели бы научиться говорить с животными. И я знаю только одного человека, который действительно это умеет.
Губы Морео растянулись в широкой улыбке, которая напомнила Грави свежий разрез скальпелем на голом бледном теле утопленника, а яркие голубые глаза стали темнее мрака, клубившегося по углам, когда Кошачий Бог сказал:
– О, передай им, что это очень просто. Достаточно всего лишь превратить самого дорогого им человека в какое-нибудь животное.
1.2 Realibus[7 - «Реальное» (лат.).]
1.2.1.Auspicia sunt fausta[8 - «Предзнаменования благоприятны» (формула римских жрецов, гадавших по полёту птиц) (лат.).]
Унимо Ум-Тенебри проснулся от головной боли, острой, как иглы хорошего портного. Он поморщился, но всё же приподнялся, чтобы понять, где проснулся; то, что вчера он лишился отца и дома и чудом избежал смерти в огне, не пришлось вспоминать долго – это знание стояло теперь прямо перед его носом каменной стеной, в которой он мог разглядеть мельчайшую трещину. Но в то же время недавнее прошлое как будто отдалилось – точнее, как будто он только что прочитал об этом в книге, и эхо прочитанных слов ещё звучало в его голове. «Причиняя ужасную боль, гораздо хуже того случая, когда я на спор с Майти выпил вина», – мысленно отметил Унимо. Думать было очень сложно и – снова к нему явился этот образ – напоминало написание слов и предложений на бумаге. Как будто в его голове завёлся собственный секретарь, который сердито махал руками, давая знак мыслить медленнее, чтобы в точности записать каждую незначительную фразу, всплывающую на поверхность сознания. «Секретарь», – вспомнив Скрима, Унимо снова поморщился и подумал, что если секретарь отца так изменился, то, может, и отец тоже был вовсе не тем, кем притворялся все эти годы. Хотя это было ясно и по письму: собственный сын оказался настолько глуп, что отцу пришлось излагать всё в письменном виде. Это, конечно, сам Унимо подумал так, как и то, что всё-таки вряд ли это было справедливо. И даже чуть улыбнулся, представив, как должен был справиться секретарь с записью таких нескладных мыслей.
На нём по-прежнему была зелёная куртка, но он заметил, что несколько серебряных колец оторвались – видимо, когда он спасался от огня. «Когда меня спасали от огня», – мысленно поправил себя Унимо. Письмо всё ещё оставалось в кармане куртки, но Ум-Тенебри, нащупав его, не стал доставать и разворачивать.
Комната, в которой он проснулся, была небольшой и небогатой, вся мебель – кровать, стол и два стула – была сделана из склеенного дерева, окна были открыты и выходили на городские улицы, скорее всего, где-то в центре, поскольку то и дело раздавались крики утренних уличных торговцев, которые обычно сначала обходили окраины, терявшие волшебство утреннего сна раньше, а потом, двигаясь по спирали столичных улиц, приходили в центр, гружённые свежими витыми пирожками с ягодным кремом, солёными рогаликами, свежим молоком из окрестных деревень, жареными горными орехами и высокими кувшинами с кислым соком зеленики[9 - Зеленика – растение, широко распространённое в Горной и Лесной сторонах Шестистороннего Королевства, с ароматными белыми цветами и крупными зеленовато-жёлтыми ягодами с терпким освежающим вкусом.].
Унимо заснул в одежде, но кто-то, очевидно, принёс его сюда и снял с него ботинки, которые обнаружились тут же, под кроватью. Этот кто-то оказал ему большую услугу, поэтому следовало найти его и поблагодарить: вежливость и благодарность за любое добро была сильной стороной Ум-Тенебри, странно сочетаясь со вспыльчивым и упрямым характером некоторых предков. Унимо надел ботинки, расправил помятую одежду и, обнаружив в углу кувшин с водой, стал умываться, с наслаждением погружая лицо с по-прежнему горящими от боли висками в прохладную воду. Увлечённый этим занятием, он не заметил, как кто-то вошёл. Только услышав негромкий перестук пальцами по стене, он вздрогнул, опрокинув глиняную чашу для умывания, и резко развернулся. На пороге стояла женщина – несомненно, та, которую он видел вчера, но выглядела она гораздо спокойнее и увереннее, по-хозяйски. Унимо заметил, что на ней был передник, весь в муке, о который она небрежно вытирала руки, и вспомнил, как вчера она таким же движением вытирала о платье длинные белые пальцы, испачканные в золе.
Женщина заговорила первой, продолжая насмешливо смотреть на испуганного мальчишку:
– Извини, после того как мне пришлось тащить тебя на руках, а потом разувать, как какая-нибудь верная жена напившегося до беспамятства муженька, я позволила себе войти, не услышав ответа на стук. Проверить, всё ли с тобой в порядке. Вчера это было… неочевидно.
Её зелёные глаза, хоть и были насмешливо прищурены, но излучали колючую, грубоватую доброту, известную Унимо по взгляду, которым иногда смотрел на него отец, будто говоря: «Да, ты натворил неизвестно чего, но ты мой любимый сын, и как вот прикажешь на тебя сердиться».
– Лири[10 - «Лири» – женский род обращения «лори», аналогичное «госпожа».], я… меня… моё имя Унимо Ум-Тенебри, и я очень благодарен вам за то, что вы спасли меня, и сожалею о причинённых неудобствах, – наконец совладал с собой Унимо. Сначала он хотел умолчать о своём настоящем имени, но потом подумал, что это будет несправедливо по отношению к той, которая спасла его от смерти.
Женщина удивлённо приподняла брови, потом нахмурилась и, наконец, усмехнулась:
– «Лири», надо же… Меня зовут Тэлифо Хирунди, можно просто Тэлли, но уж точно не «лири». В приюте, в котором я воспитывалась, такое обращение считалось верхом издевательства. И кстати, давай уж на «ты», иначе мне придётся величать тебя «лори», что, согласись, в наших обстоятельствах несколько неуместно. Я – владелица этой маленькой булочной с двумя комнатами – убежищами для нежданных постояльцев вроде тебя. И ещё я делаю самые вкусные на этой стороне старого города пирожки с зеленикой. Это всё, что тебе нужно знать обо мне, а теперь пойдём – поможешь мне по хозяйству. Хоть ты и шейлир, но у меня такое чувство, что заплатить за комнату тебе нечем, – проницательно добавила она.
– У меня есть серебряные кольца, – смущённо сказал Унимо, показывая на свою куртку, – они из настоящего серебра.
В ответ Тэлли фыркнула, развернулась и бросила уже через плечо:
– Советую тебе никому не говорить об этом. И не разбазаривать всё, что у тебя осталось, при первом удобном случае. Всё равно их не хватит, если ты действительно задумаешь расплатиться со мной. И – да, лучше надень куртку наизнанку.
– Я вовсе не… я просто… я буду рад вам помочь… тебе помочь, – запинаясь, Унимо убрал чашу для умывания и поспешил вслед за насмешливой хозяйкой.
Внизу было прохладно и сумрачно: ставни на окнах, выходящих на солнечную сторону, были предусмотрительно прикрыты от по-весеннему яркого утреннего солнца. Булочная была небольшой, немалую часть её занимала печь, украшенная разноцветной каменной плиткой, посередине стоял массивный низкий стол из тёмного дерева, ближе ко входу – несколько столов поменьше с мягкими плетёными креслами, отделённые от кухни высокой деревянной стойкой с баночками и бутылками всевозможных форм и размеров.
– Как тебе? – спросила Тэлли, когда они спустились вниз по крутой, как трап на корабле, деревянной лестнице: очевидно, при её устройстве удобство постояльцев уступало соображениям экономии места.
– Очень… уютно, – вежливо ответил Унимо. Он напряжённо думал, как лучше задать вопрос о произошедшем вчера – так, чтобы получить ответ.
– Не роскошно, конечно, но зато я здесь сама себе хозяйка, – бормотала она, принявшись месить брошенное тесто.
– Чем вам… тебе помочь? – спросил Унимо.
Тэлли коротко взглянула на него и улыбнулась:
– Можешь подмести здесь, метла вон там, – кивнула она в сторону небольшой низенькой двери, ведущей, видимо, в чулан. – А потом поможешь мне перебрать зеленику.
Унимо с готовностью кивнул. Разумеется, дома он никогда не занимался ничем подобным, хотя несколько раз отец заставлял его самого убираться в комнате, когда после очередной его шалости оставалось слишком много перьев, обрывков бумаги, рассыпанных по ковру конфет. Но, конечно, не было ничего сложного в том, чтобы подмести такое небольшое помещение, тем более Унимо, видимо, следовало теперь привыкать к физической работе. Закончив подметать, он, по просьбе Тэлли, расставил на столах свежие цветы на высоких ломких стеблях из одной большой вазы на стойке и принёс из чулана корзину свежей зеленики. Эта ягода появлялась из-под снега с первыми лучами солнца в горах, и её терпкий кислый вкус был знаком всем жителям Тар-Кахола как вкус весны.
Когда они с Тэлли принялись перебирать зеленику от черешков, Унимо наконец решился:
– Тэлли, ты… могла бы рассказать мне о том, что произошло вчера?
Женщина усмехнулась:
– Долго же ты решался. И правильнее будет сказать: «Я хочу, чтобы ты рассказала мне о том, что произошло вчера», особенно… особенно в местах вроде того, где мы были вчера. Просто запомни.
– А где мы были вчера? – мгновенно уцепился Нимо. – И кто был тот человек с флейтой? И как нам удалось спастись? Это магия, да?
Тэлли засмеялась и замахала руками, но Унимо заметил, что её глаза были печальны.
– Эй, не так быстро. Тебе ведь нужна правда? – загадочно уточнила она.
– Ну конечно! – наивно воскликнул Унимо.
– Так вот, правда состоит в том, что я не могу об этом говорить, – хмуро закончила Тэлли, хотя её немного позабавило то, как легко Ум-Тенебри попался на приманку.
Унимо, как и полагалось, разочарованно и удивлённо посмотрел на неё:
– Почему не можешь?
– Потому что мне нельзя, – ещё более угрюмо отозвалась Тэлли, давая понять, что это не шутка.
– Никто не может запретить человеку говорить, ты просто не хочешь мне рассказывать, – нахмурился Унимо. Всё-таки ещё совсем недавно он получал ответы на все свои вопросы. Ну, или почти на все.
Тэлифо вдохнула и положила перепачканные в зеленике руки на колени:
– Я понимаю, что это звучит не очень. Меня саму в детстве ужасно раздражало, когда мне говорили: «Вырастешь – узнаешь», но это не тот случай. Я действительно не могу рассказать тебе ничего, иначе меня ждут серьёзные неприятности, – тут она снова нахмурилась. – Просто поверь мне.
Унимо заметил, что в последнее время его часто просят «поверить», не давая ни объяснений, ни других вариантов. Как в игре «верю-не-верю», когда ты понимаешь, что любой твой ответ приведёт к поражению, и всё равно должен выбрать.
– Но зато, – продолжала Тэлли, – зато я знаю человека, который лучше всех мог бы тебе это объяснить. Который может объяснить всё на свете.
«Но никогда не станет этого делать. Если не захочет», – закончила про себя Тэлли. Её совсем чуть-чуть мучила совесть, оттого что она так легко обводит вокруг пальца почти ребёнка, но упустить этот шанс она не могла.
– Кто он? – спросил Унимо без особой надежды, хорошо помня вопрос про «правду».
– Он? Ну, он великий человек. Он знает всё, или почти всё. Он мог бы управлять миром, но ему это не нужно.
«Странно тогда, что про него не пишут в газетах», – мрачно подумал Унимо, но вслух спросил:
– Он маг?
– Магии не существует. Ты разве не знаешь? – лукаво поинтересовалась Тэлли.
– Тогда как мы вырвались из того огня вчера? Может быть, сам Защитник прилетел за нами, бросив все дела, чтобы вытащить нас? – огрызнулся Нимо.
– Да ты ещё и безбожник, оказывается, – укоризненно заметила Тэлли.
– Нет, я… я только… я знаю, что вчера это была магия, – упрямо сказал Унимо.
– И так мы вернулись снова в первый акт, действующие лица те же, – вздохнула Тэлли и занялась тестом для пирожков, которое к тому времени уже поднялось. Ловкими движениями она раскатала тесто и разделила его на ровные прямоугольники, приготовила начинку, добавив к зеленике сахара, немного соли и пряностей, вылепила красивые завитые с двух сторон пирожки и отправила их в печь.
– Сегодня получатся не самыми вкусными, – вздохнув, сказала она. И добавила вдруг совершенно серьёзно: – А магии действительно не существует, можешь мне поверить.
По крайней мере насчёт пирожков Тэлли ошиблась: они были превосходны. Самые вкусные пирожки, которые пробовал Нимо – а он перепробовал немало, когда гулял по городу, забывая об обеде, а в кармане всегда звенели отцовские монеты.
Закончив работу, оба пристроились за одним из столов для посетителей и пили кофе с горячими, только из печи, ароматными пирожками, щедро наполненными ягодами и чуть кисловатым пряным сиропом. Несмотря на лёгкое взаимное недовольство от недавнего разговора, они пили кофе и болтали вполне по-дружески. Унимо вкратце рассказал свою историю, умолчав об ужасе, который сковал его на дороге. Тэлли слушала внимательно и заинтересованно, задавала вопросы. Особенно её интересовало, как именно он оказался на дороге, которая привела его к костру.
– Тэлли, не могла бы ты… то есть я хотел спросить, можно ли мне остаться у тебя на несколько дней, пока… пока я не найду что-нибудь? – дожевав третий пирожок, спросил Унимо.
– Конечно, можно, – великодушно согласилась Тэлли. – Мне даже нравится твоя компания, хотя обычно я предпочитаю быть одна. Если будешь себя хорошо вести, я, возможно, даже буду угощать тебя кофе с пирожками по утрам.
Ровно в полдесятого, когда даже аристократы центра Тар-Кахола начинали ворочаться в своих постелях и неспешно просыпаться, Тэлифо открыла двери своей булочной для первых посетителей, а Унимо, помахав ей и пожелав удачи, отправился в город по совершенно непривычным для себя делам: искать работу и ночлег. Он вывернул свою куртку наизнанку, перед этим срезав пару серебряных колец, чтобы продать их и получить деньги на первое время.
Вся пружинистая уверенность в своих силах, предоставленная в долг молодостью и невероятным везением, испарялась по мере того, как Унимо уходил дальше от приветливой булочной Тэлли. Вчера он был слишком напуган и сбит с толку, чтобы до конца осознать своё новое положение в неформальной, но довольно строгой иерархии гильдии горожан (разобраться в ней тому, кто не прожил всю жизнь в Тар-Кахоле, было довольно сложно, потому что учитывалось очень много различных факторов, так что в итоге сын фонарщика, например, мог занимать положение выше капитана королевского гарнизона, но ниже трубочиста). Теперь настало время признать, что оно было незавидным. Если бы Унимо родился в семье лавочника, или пекаря, или рыбака, он бы точно знал, что рано или поздно придётся зарабатывать на хлеб самому, да и выбор достойного занятия не был бы для него так сложен. Отец или мать передали бы ему секреты своего мастерства или отправили в ученики к более успешному соседу – но в любом случае он бы занимался тем, что успел принять как свою судьбу. А если бы и выбрал что-то другое, – например, уйти бродить по городам Королевства с уличными музыкантами, – то это был бы его собственный выбор. Унимо же не дали ни выбора, ни знакомой дороги, просто вытолкнув его на полном ходу из кареты.
Неудивительно, что такие мысли незаметно привели Унимо прямо к своему дому. То есть к фамильному дому Ум-Тенебри в центре Тар-Кахола. «Отличное всё-таки место», – подумал Унимо, как будто первый раз смотря на возникший в конце улицы трёхэтажный дом с башенками. Дом стоял через два переулка от Кахольского озера, на холме, так что даже со второго этажа открывался замечательный вид на разноцветные черепичные крыши, ступеньками скользящие к тёмно-синей глади озера, окружённого изумрудным кольцом деревьев, а с башенок можно было разглядеть даже покрытые туманом вершины Невысоких гор. Унимо всегда нравилось, что Тар-Кахол вырос на холмах: так даже высокие и скучные здания окраин не скрывали его красоты, достаточно было только забраться чуть повыше и покрутить головой, а вечерами, когда туман от озера постепенно поднимался выше, казалось, что огоньки фонарей и окон висят в воздухе, и город смотрелся волшебным и невесомым. Хотя многие ругали первого короля Шестистороннего Королевства за такой выбор места для столицы, особенно когда наступало снежное время и некоторые мостовые превращались в ледяные горки, на радость Тар-Кахольских детей.
Да и сам дом был бы прекрасен, даже если бы он стоял в пустыне: прадед Унимо заказал проект этого дома у знаменитого мастера Орбина, который был известен тем, что отказался работать над новым королевским дворцом, когда король заявил ему, что предложенный мастером проект «немного простоват». Зато у мастера появилось время, чтобы создать несколько десятков домов для понимающей тонкое монументальное искусство градостроения столичной знати – теперь эти дома были разбросаны по всему центру и были легко узнаваемы, несмотря на то, что были похожи друг на друга не больше, чем ноты одной гаммы.
Дом Ум-Тенебри напоминал маленький замок, в нём сочетались строгость Горной стороны и свежий, терпкий воздух далёких путешествий, принесённый с морского побережья. Стены дома были из светло-серого камня, шершавая, нарочно не обработанная поверхность которого создавала видимость настоящей дикой скалы, что потрясающе смотрелось посередине шумного города, а отделка ворот, высоких окон и крыш разной высоты, которые, как волны, плавно набегали одна на другую, из разноцветной мозаики самых удивительных оттенков жёлтого, зелёного и синего и тщательно вырезанных фигурок морских обитателей не давала ни малейшей возможности усомниться: эту скалу создавал настоящий мастер своего дела.
В общем, Унимо стоял и совершенно по-детски любовался домом, который когда-то был его домом – со всеми башенками, в которых было так удобно прятаться и смотреть на звёзды по ночам, фигурками морских коньков и глубоководных рыб, которые казались маленькому Унимо сказочными чудовищами, с небольшим заросшим садом, по тропинкам которого он делал свои первые шаги…
– Доброе утро, могу я вам чем-то помочь, тар[11 - «Тар» (женский род – «тари») – нейтральное вежливое обращение к незнакомому человеку в Шестистороннем Королевстве. Изначально – просто «горожанин/горожанка». Употребляется, если социальное положение человека неизвестно, но предполагается неаристократичным. В определённых случаях может быть проявлением неуважения (если известно, что собеседник занимает высокое положение либо по рождению – тогда употребляется «лори/лири», либо по должности – тогда употребляется «Мэй», означающее формальное подчинение между собеседниками, чаще всего применяется в армии, либо по своему мастерству или заслугам – в этом случае употребляется уважительное «Айл/Айли»). Иногда тар/тари употребляется вместо других обращений, чтобы подчеркнуть равенство подданных Королевства.]?
Из-за невысокой ограды сада (старший Ум-Тенебри всегда говорил, что не дело отгораживаться от города, являясь его частью, когда ему предлагали сделать забор повыше, как у соседей) показалась женщина в белом переднике с вышитым птенцом иволги – символом служителей детского приюта в Тар-Кахоле, знаменитого во всём Шестистороннем Королевстве. Нередко несчастные матери проделывали значительный путь из других сторон Королевства, чтобы оставить своего ребёнка именно в Тар-Кахоле, поскольку знали, что тогда он обязательно попадёт в лучший в Королевстве городской приют. Женщина обратилась к Унимо вежливо, но в её словах слышались лёгкое раздражение и тревога от визита странного мальчишки: служительницы приюта, как наседки, оберегали сирот, проявляя даже больше беспокойства, чем многие родные матери.
– Здравствуйте, простите за беспокойство, тари, – начал Унимо, пытаясь сообразить, что следует отвечать. «Я пришёл посмотреть на дом, который ваши сиротки отняли у меня?» – нет, это явно не годилось.
– Я ищу работу, – неожиданно сообразил Ум-Тенебри.
– Работу? – удивилась женщина, но в её голосе явственно слышалось облегчение: работу искать нормально, сиротам ничего не угрожает, но, конечно, этому странному типу не светит работа здесь, что он сам должен понимать. Поэтому она строго ответила, обведя рукой пустой сад: – Простите, тар, ничем не могу вам помочь, у нас хватает людей.
Унимо успел разглядеть, что в окнах его детской комнаты на втором этаже уже возникли любопытные головы, заинтересованные ранним посетителем. Над центральным входом он заметил табличку со свежей краской: «Приют для сирот имени Айлори[12 - «Айлори» (жен. «Айлири») – уважительное обращение к знатному человеку, которое составлено из уважительного «Айл» и титульного «лори», – так обращались к тем представителям знати, которые заслужили уважение чем-то ещё, помимо титула. Такое обращение без достаточных оснований может означать заискивание или насмешку, поэтому его следует применять осторожно.] Астиана Ум-Тенебри» – и подумал, что отцу это не очень-то понравилось бы.
В глубине сада показался человек – видимо, садовник приюта, – и Унимо узнал в нём старого слугу дома Ум-Тенебри Прэта. Как будто почувствовав его взгляд, старик поднял голову от кустов, которые постригал, посмотрел на Унимо, кивнул ему и тут же вернулся к работе, больше уже не отвлекаясь.
Унимо ещё раз обвёл взглядом весь дом, в котором прошло его счастливое детство, словно хотел унести с собой как сувенир, а потом резко развернулся и быстро пошёл прочь по круто уходящей вверх улице.
Смотрительница приюта почувствовала некоторое сожаление, заметив, как расстроился ранний посетитель – ей даже показалось, что в глазах его блеснули слёзы. Но не могла ведь она, в самом деле, брать на работу первого встречного.
Унимо шёл так быстро, как только мог, не срываясь на бег. Лишь на площади Горной Стороны он остановился перевести дух и напиться воды из каменной колонки, выточенной в форме горного источника. Ледяная вода немного освежила и успокоила его. Он вспомнил слова о ледяной воде в письме своего отца – и горько подумал, что его выкинули в воду Тар-Кахола совершенно в согласии со старинным способом обучения плавать, который, несмотря на эффективность, иногда приводил к утоплению.
Пора было, действительно, искать работу, и Унимо решил отправиться в Ратушу: каждый день туда приходили люди, желающие найти место, и королевские служители заявляли, что всем горожанам могут найти подходящее занятие.
Путь в главное здание городской Ратуши проходил мимо Стены Правды, и Унимо не смог удержаться, чтобы не подойти и не почитать новости.
Стена Правды представляла собой действительно стену из гладких ровных камней: говорили, что раньше это была стена дома, но постепенно дом разрушился, а одна стена почему-то осталась. Особенность её заключалась в том, что если на стене писали ложь, то написанное тут же исчезало, а если правду – то оставалось, чем бы ни были написаны те и другие слова. Никто не мог этого объяснить, но многие поколения горожан уже убедились в том, что это действительно так, и это принималась как факт. Как только открылась такая особенность стены, она стала каждый день покрываться надписями: некоторые из них сразу исчезали, а те, что оставались, исчезали только спустя пару дней под новыми надписями. Раз в три дигета со Стены смывали все надписи, но вскоре она снова покрывалась посланиями «столице и миру». Постепенно Стена превратилась в основной источник новостей и сплетен Тар-Кахола: её главное и уникальное отличие от всех остальных источников состояло, конечно, в том, что эти новости были правдой – по крайней мере в пределах Тар-Кахола и Центральной стороны точно. В какой-то момент горожане стали злоупотреблять Стеной Правды и засорять её малозначительными сообщениями, пытаясь вывести на чистую воду своих родственников и соседей, спровоцировать ссоры или отомстить кому-нибудь, поэтому был принят «Указ о Стене» (он же – «Указ о ста»), по которому на Стене можно было писать только то, что может быть интересно хотя бы ста горожанам, не связанным между собой родственными отношениями.
Впрочем, совсем искоренить злоупотребление Стеной с тех пор так и не удалось: подойдя ближе, Унимо смог узнать, что «Катерлен Мия – наглая врунья и предательница», «Соним Туар с площади Морской Стороны разбавляет вино водой», и даже что «судья Ловий Ли несправедлив». Но были на Стене и другие новости, читать которые было интересно: «В порт Мор-Кахола прибыл фрегат «Люксия», чтобы набрать команду для нового годового плавания без захода в какой-либо порт. Капитан ждёт желающих первые три дигета первого месяца весны»; «В Горной стороне уже расцвели серебристые тюльпаны – я сам их видел!»; «Королевская армия и количество птичников в городе увеличилось в полтора раза с прошлого года. Скоро, сдаётся мне, в Тар-Кахоле введут налог на дома».
Унимо увлечённо рассматривал надписи, а люди вокруг него подходили и, прочитав то, что им было интересно, шли дальше по своим делам: было время начала работы у писарей и служащих. Ум-Тенебри вспомнил, что и ему пора бы уже приняться за дело, и продолжил свой путь к Ратуше.
На площади Всех Дорог, на которой, напротив центрального городского Собора Защитника, стояло высокое здание Ратуши, украшенное позолоченными фигурками всевозможных птиц, которые только обитают в Королевстве (за это, а ещё за то, что вокруг ратуши всегда было шумно и многолюдно, тар-кахольцы называли площадь вокруг неё «птичий рынок»). Самые разные люди сновали вокруг: курьеры с бумажными пакетами, запечатанными толстыми сургучными печатями, королевские служащие, солдаты и офицеры городского гарнизона, всевозможные просители-горожане.
Унимо пристроился в одну из очередей для входа в ратушу и довольно быстро оказался внутри. Раньше он уже бывал в этом здании с отцом, но обычно кто-то из служащих тут же подходил и спрашивал, что им угодно, а затем провожал в нужном направлении. Теперь Унимо пришлось ловить и расспрашивать служителей самому. Только на третий раз ему повезло: девушка, бежавшая с большим пакетом, сказала, что ей тоже нужно в Зал Поиска Занятий, поэтому, если успеет, молодой посетитель может бежать за ней. Унимо не успел даже предложить ей понести пакет, как они взбежали на третий этаж и оказались в огромном Зале Поиска Занятий, вдоль стен которого сидели ищущие работу горожане. «Спасибо!» – сказал Унимо, но служительница не услышала его: она уже мчалась со своим пакетом куда-то дальше. Он вздохнул и пристроился в конец очереди, сразу после одноглазого бородатого матроса (о его занятии – или, скорее, бывшем занятии – красноречиво свидетельствовали старая матросская куртка и до невозможности затёртая, потерявшая форму чёрная шляпа излюбленного только моряками фасона), который сердито и нетерпеливо постукивал по полу своей тёмной узловатой тростью. Унимо вспомнил объявление про набор на фрегат «Люксия» и подумал, что это могло бы быть интересным моряку, который в Тар-Кахоле вряд ли найдёт нормальную работу, но заговорить первым не решился.
Наблюдая, как люди вокруг вздыхают, нервничают и злятся, Унимо принялся размышлять о том, что очередь чем-то похожа на жизнь: сидишь, ждёшь чего-то, как тебе кажется, важного, пренебрегая тысячей прекрасных занятий, растрачивая минуты и часы, да и мысли твои уже далеко – там, на пороге заветной двери, а потом оказывается, что ждал ты только очередного «мест нет». Но – поздно. И вроде бы винить некого: ты ведь сам ждал, да и не просто так – а потому что вокруг люди, которые ждут того же, всё по правилам, всё справедливо. Хотя, конечно, ни одного шейлира в такой очереди не встретишь…
Наконец, после нескольких мучительно медленно тянувшихся часов ожидания, после матроса, который вышел, злобно поминая Окло-Ко[13 - Окло-Ко – существо из преданий Горной и Лесной сторон Шестистороннего Королевства, злобная колдунья, которая может принимать любую форму и обладает способностью заморозить человека. Как правило, живёт в пещерах, колодцах и глухих лесах, а на лето перебирается в Ледяные горы, где, по легендам, хранит скульптуры из тех, кого удалось заморозить. Постепенно упоминание Окло-Ко стало главным (и почти единственным) ругательством Шестистороннего Королевства.], стуча палкой и возвещая всем, что Тар-Кахол – это жалкий городишко, в котором даже нет моря, Унимо получил долгожданное право войти в маленькую комнату, отгороженную тёмно-зелёным бархатным занавесом, и сесть на стул перед служительницей Ратуши. Это была молодая женщина в служебном платье цветов королевского дома, которая даже не посмотрела на Унимо, когда он вошёл, и только привычно произнесла:
– Здравствуйте, тар. Родовое имя, собственное имя? – перо со свежими чернилами в её руке замерло, она приготовилась записывать новое личное дело.
– Ум-Тенебри, Унимо, – тут же отозвался посетитель.
– Ум-Тенебри… Ум-Тенебри, – служительница отложила перо, взяла с края стола какую-то довольно толстую книгу в серебристом переплёте и стала деловито её листать. Унимо заметил, что в книге было что-то вроде таблиц с именами.
– Ум-Тенебри… рождённый в браке сын шейлира Астиана Ум-Тенебри? – уточнила служительница.
Унимо кивнул, чувствуя, что наткнулся на какое-то невидимое препятствие.
– Сожалею, но в этом случае не могу вам ничем помочь, лори, – с вежливой улыбкой ответила женщина, и за непроницаемой внешней почтительностью Унимо ясно услышал насмешку.
– Доброго дня, лори, – ещё более вежливо сказала она, давая понять, что юный Ум-Тенебри уже может убираться по своим делам, когда заметила, что посетитель не двинулся с места,
