скачать книгу бесплатно
Паганель не был удивлен. Будучи посвящен в местную статистику, он знал, что здесь среднее количество детей в семье больше девяти, но чрезвычайно изумило его то обстоятельство, что юные воины обучались ружейным приемам, принятым во французской армии, и что капрал отдавал порой команду на родном языке географа.
– Вот это оригинально! – промолвил он.
Но Гленарван явился в форт Независимый не для того чтобы смотреть, как какие-то мальчуганы упражняются в военном искусстве; еще менее интересовали его их национальность и происхождение. Поэтому он не дал Паганелю долго удивляться, а попросил его вызвать коменданта. Паганель передал эту просьбу капралу, и один из аргентинских солдат направился к домику, служившему казармой.
Спустя несколько минут появился и сам комендант. Это был человек лет пятидесяти, крепкий, с военной выправкой. У него были жесткие усы, выдающиеся скулы, волосы с проседью, повелительный взгляд. Таков был комендант, поскольку можно было судить о нем сквозь густые клубы дыма, вырывавшиеся из его короткой трубки. Походка его и своеобразная манера держаться напомнили Паганелю старых унтер-офицеров его родины.
Талькав, подойдя к коменданту, представил ему Гленарвана и его спутников. Пока Талькав говорил, комендант рассматривал Паганеля с настойчивостью, способной смутить любого посетителя. Ученый, не понимая, в чем дело, собирался уже попросить у него объяснений, но тот, бесцеремонно взяв географа за руку, радостным голосом спросил на его родном языке:
– Француз?
– Да, француз, – ответил Паганель.
– Ах, хорошо! Добро пожаловать! Милости просим! Сам француз! – выпалил комендант, с угрожающей энергией тряся руку ученого.
– Это один из ваших друзей? – спросил географа майор.
– Ясно! – ответил тот не без гордости. – Таких друзей находишь во всех пяти частях света.
Не без труда освободив свою руку из живых тисков, чуть не раздавивших ее, он вступил в разговор с богатырем-комендантом. Гленарван охотно бы вставил слово по поводу интересующего его дела, но вояка начал рассказывать свою историю и отнюдь не был склонен останавливаться на полпути. Видно было, что этот бравый малый так давно покинул Францию, что стал уже забывать свой родной язык – если не самые слова, то построение фраз. Он говорил примерно так, как говорят негры во французских колониях.
Комендант форта Независимый действительно оказался сержантом французской армии, бывшим товарищем Паршаппа. С самого основания форта, с 1828 года, он не покидал его, а в настоящее время состоял комендантом форта, причем занимал этот пост с согласия аргентинского правительства. Это был баск пятидесяти лет, по имени Мануэль Ифарагер, – как видим, почти испанец. Спустя год после прибытия в Тандиль сержант Мануэль натурализовался, поступил на службу в аргентинскую армию и женился на достойнейшей индианке. Скоро жена подарила ему двух близнецов – разумеется, мальчиков, ибо достойная спутница жизни сержанта никогда не позволила бы себе подарить ему дочерей. Для Мануэля не существовало на свете другой деятельности, кроме военной, и он надеялся со временем преподнести республике целую роту юных солдат.
– Вы видели? – воскликнул он. – Молодцы! Хорошие солдаты! Хозе! Хуан! Микель! Пепе!.. Пепе семь лет, а он уже откусывает патрон!
Пепе, услыхав, что его хвалят, сдвинул свои крошечные ножки и очень ловко отдал честь ружьем.
– Пойдет далеко, – прибавил комендант. – Когда-нибудь будет полковником или старшим бригадиром!
Рассказ Мануэля Ифарагера, к великому удивлению Талькава, длился добрых четверть часа. Индейцу было непонятно, как может столько слов выходить из одного горла. Никто не прерывал коменданта. Но так как даже и французский сержант должен когда-нибудь замолчать, замолчал наконец и Мануэль, заставив предварительно гостей зайти к нему в дом. Те безропотно покорились необходимости быть представленными госпоже Ифарагер, а познакомившись с ней, нашли ее «милой особой».
Когда все желания сержанта были выполнены, он спросил гостей, что доставило ему честь видеть их у себя.
Наступил самый благоприятный момент для расспросов. Эту задачу взял на себя Паганель. Начал он с того, что рассказал коменданту на французском языке обо всем их путешествии по пампасам, а кончил тем, что спросил, по какой причине индейцы покинули этот край.
– Э, никого! – воскликнул сержант, пожимая плечами. – Верно!.. Никого… Мы все сложа руки… делать нечего…
– Но почему?
– Война.
– Война?
– Да, гражданская война…
– Гражданская война? – переспросил Паганель.
– Да, война между Парагваем и Буэнос-Айресом, – ответил сержант.
– Ну и что же?
– Ну, индейцы все на севере… по пятам генерала Флорес…
– Где же кацики?
– Кацики с ними.
– Как, и Катриель?
– Нет Катриеля.
– А Кальфукура?
– Нет Кальфукура.
– А Янчетруца?
– Нет Янчетруца.
Этот разговор был передан Талькаву, и тот утвердительно кивнул головой. Патагонец, видимо, не знал или забыл о гражданской войне, которая в это время уничтожала население аргентинских провинций Парагвай и Буэнос-Айрес и должна была в будущем повлечь вмешательство Бразилии. Таким образом, сержант не ошибался, объясняя обезлюдение пампасов междоусобной войной, свирепствовавшей в северных провинциях Аргентины.
Но это событие расстраивало все планы Гленарвана. В самом деле, если только Гарри Грант в плену у кациков, то они, значит, увели его к северным границам республики. А если так, то где и как его разыскивать? Следовало ли предпринять новые опасные и почти бесполезные поиски на севере пампасов? Прежде чем принять такое серьезное решение, надо было тщательно его обсудить.
Оставался, однако, еще один важный вопрос, который можно было задать сержанту, и сделать это пришло в голову майору. В то время как его друзья молча переглядывались между собой, Мак-Наббс спросил сержанта, не слышал ли он о том, что у кациков пампасов находятся в плену европейцы.
Мануэль подумал несколько минут с видом человека, что-то припоминающего, а затем сказал:
– Да, слышал.
– А! – вырвалось у Гленарвана; у него блеснула новая надежда.
Он, Паганель, Мак-Наббс и Роберт окружили сержанта.
– Говорите, говорите же! – впиваясь в него глазами, повторяли они.
– Несколько лет назад… – начал сержант, – да, верно… европейские пленники… но никогда не видел.
– Несколько лет! – прервал его Гленарван. – Вы ошибаетесь. «Британия» погибла в июне 1862 года. Значит, это было меньше чем два года назад.
– О! Больше этого, сэр!
– Не может быть! – крикнул Паганель.
– Нет, так. Это было, когда родился Пепе… Дело шло о двух пленных.
– Нет, о трех, – вмешался Гленарван.
– О двух, – настаивал сержант.
– О двух? – переспросил очень удивленный Гленарван. – О двух англичанах?
– Совсем нет, – ответил сержант. – Какие там англичане! Нет… один – француз, другой – итальянец.
– Итальянец, который был убит индейцами племени поюхов? – воскликнул Паганель.
– Да… потом узнал… француз спасся.
– Спасся! – воскликнул Роберт, жизнь которого, казалось, зависела от того, что скажет сержант.
– Да, спасся – убежал из плена, – подтвердил сержант.
Все оглянулись на Паганеля: он в отчаянии ударял себя по лбу.
– Теперь понимаю, – промолвил он наконец. – Все объясняется, все ясно!
– Но в чем же дело? – нетерпеливо спросил встревоженный Гленарван.
– Друзья мои, – сказал Паганель, беря в свои руки руки Роберта, – нам придется примириться с крупной неудачей: мы шли по ложному пути. Тут речь идет вовсе не о капитане Гранте, а об одном моем соотечественнике, товарищ которого, Марко Вазелло, был действительно убит индейцами племени поюхов. Француза же индейцы несколько раз уводили с собой к берегам реки Колорадо. Потом ему удалось бежать, и он снова увидел Францию. Думая, что мы идем по следам Гарри Гранта, мы шли по следам молодого Гинара.
Слова Паганеля были встречены глубоким молчанием. Ошибка была очевидна. Подробности, сообщенные сержантом, национальность пленника, убийство его товарища, его бегство из плена – все подтверждало ее.
Гленарван с удрученным видом смотрел на Талькава.
– Вы никогда не слыхали о трех пленных англичанах? – спросил Талькав сержанта.
– Никогда, – ответил Мануэль. – В Тандиле было бы известно… я знал бы… Нет, этого не было.
После такого категорического заявления Гленарвану больше нечего было делать в форте Независимый. Он и его друзья, поблагодарив сержанта и, пожав ему руку, удалились.
Гленарван был в отчаянии, видя, что все его надежды рушились. Роберт молча шел подле него с влажными от слез глазами. Гленарван не мог найти для мальчика ни одного слова утешения. Паганель, жестикулируя, разговаривал сам с собой. Майор не открывал рта. Что касается Талькава, то, видимо, его индейское самолюбие было задето тем, что он повел иностранцев по неверному следу.
Однако никому из них не пришло в голову поставить ему в вину столь извинительную ошибку.
Ужин прошел грустно. Конечно, ни один из этих мужественных и самоотверженных людей не жалел о том, что напрасно потратил столько сил и напрасно подвергал себя стольким опасностям, но каждого из них угнетала мысль, что в одно мгновение рухнула всякая надежда на успех. В самом деле, можно ли было надеяться напасть на след капитана Гранта между горами Тандиль и океаном? Разумеется, нет. Если бы какой-нибудь европеец попал в руки индейцев у берегов Атлантического океана, то, конечно, это было бы известно сержанту Мануэлю. Такое происшествие не могло ускользнуть от внимания туземцев, которые вели постоянную торговлю и с Тандилем и с Карменом, расположенным у устья Рио-Негро. А торговцы Аргентинской равнины всё знают и обо всем рассказывают, что там делается. Итак, нашим путешественникам оставалось лишь одно: без промедления добираться до «Дункана», ожидавшего их, как было условлено, у мыса Медано.
Все же Паганель попросил у Гленарвана документ, на основании которого были предприняты их неудачные поиски. Географ перечитывал его с нескрываемым раздражением. Он словно стремился вырвать у него новое толкование.
– Но ведь документ так ясен! – повторял Гленарван. – В нем самым определенным образом говорится и о кораблекрушении «Британии» и о том, где находится в плену капитан Грант.
– А я заверяю, что нет! – ответил, ударив кулаком по столу, Паганель. – Нет и нет! Раз Гарри Гранта нет в пампасах – значит, его вообще нет в Америке. А где он, об этом нам должен сказать этот документ. И он скажет это, друзья мои, или я не Жак Паганель!
Глава XXII
Наводнение
Форт Независимый находится в ста пятидесяти милях от берегов Атлантического океана. Гленарван считал, что если не случится в пути каких-либо неожиданных задержек – а этого вряд ли можно было ожидать, – то они должны быть на «Дункане» через четыре дня. Но вернуться на корабль без капитана Гранта, потерпев полную неудачу в своих розысках, – с этим он никак не мог примириться. Поэтому на следующий день он медлил с подготовкой к отъезду. Майор сам приказал запасти провизию, оседлать лошадей и расспросить, где можно будет остановиться в пути. Благодаря проявленной им энергии маленький отряд уже спускался в восемь часов утра по поросшим травой склонам Сьерра-Тандиль.
Гленарван молча скакал рядом с Робертом. Его смелый, решительный характер не позволял ему отнестись спокойно к постигшей его неудаче. Сердце его бешено билось, голова пылала. Паганель, раздосадованный неудачей, перебирал в голове слова документа, пытаясь найти в них какой-нибудь новый смысл. Талькав ехал молча, опустив поводья на шею Тауке. Никогда не терявший надежды майор держался бодро, как человек, не знающий, что такое упадок духа. Том Остин и оба матроса разделяли огорчение своего начальника. Пугливый кролик перебежал дорогу. Суеверные шотландцы переглянулись.
– Плохое предзнаменование, – промолвил Вильсон.
– Да, в Шотландии, – отозвался Мюльреди.
– То, что плохо в Шотландии, не лучше и здесь, – поучительно заметил Вильсон.
Около полудня наши путешественники перевалили через горную цепь Тандиль и очутились на обширных равнинах, волнообразно спускающихся к океану. На каждом шагу встречались реки. Орошая своей прозрачной водой этот плодородный край, они терялись среди тучных пастбищ. Земля, как океан после бури, делалась все более гладкой. Последние отроги гор остались позади, и теперь лошади ступали по ровной, однообразной прерии, словно по большому зеленому ковру.
До сих пор погода стояла прекрасная, но в этот день небо омрачилось. Огромное количество паров, образовавшихся вследствие высокой температуры последних дней, скопилось в виде густых туч, грозивших проливным дождем. К тому же близость Атлантического океана и постоянный западный ветер делали климат этой местности особенно влажным. Об этом можно было судить по ее плодородию, по тучности пастбищ, по темно-зеленой окраске трав. В тот день, однако, тяжелые тучи не разразились ливнем, и к вечеру лошади, сделав конец в сорок миль, добрались до берегов глубоких, огромных естественных углублений, наполненных водой. Здесь сделали привал. Укрыться было негде. Пончо послужили нашим путешественникам и палатками и одеялами. Все заснули под открытым небом, угрожавшим ливнем. К счастью, угрозой все и ограничилось. На другой день, по мере того как равнина понижалась к океану, сделалось еще заметнее присутствие подпочвенных вод – влага просачивалась как бы через все поры земли. Вскоре дорогу на восток стали пересекать большие пруды: одни из них были уже полноводные, другие только начинали наполняться. Пока по пути попадались эти ясно очерченные, свободные от водяных растений лагуны, лошади легко пробирались мимо них, но когда появились так называемые пентаны – трясины, заросшие высокими травами, – подвигаться стало гораздо труднее. Заметить их и своевременно избежать опасности было невозможно.
Эти пентаны, очевидно, были роковыми для многих живых существ. Действительно, Роберт, обогнавший отряд чуть не на полмили, прискакал назад, крича:
– Господин Паганель! Господин Паганель! Там целый лес рогов!
– Что? – удивился Паганель. – Ты нашел лес рогов?
– Да, да! Если не лес, то, по крайней мере, лесную поросль!
– Лесную поросль? Ты бредишь, мальчик! – промолвил Паганель, пожимая плечами.
– Нет, это не бред, – уверял Роберт, – вы сами увидите. Вот так диковинный край! Здесь сеют рога, и они растут, как хлеба. Хотелось бы мне иметь такие семена!
– Да ведь он говорит серьезно, – сказал майор.
– Да, господин майор, вы сейчас убедитесь в этом.
Роберт не ошибался: вскоре отряд подъехал к огромному полю, утыканному рогами. Рога эти торчали правильными рядами, и им не было видно конца. Действительно, это место производило впечатление какой-то низкорослой, густой, но странной лесной поросли.
– Ну что? – спросил Роберт.
– Вот это оригинально! – промолвил Паганель и тотчас обратился за разъяснениями к Талькаву.
– Рога торчат из земли, но под нею быки, – заявил Талкав.
– Как, – воскликнул Паганель, – здесь, в этой трясине, увязло целое стадо?
– Да, – подтвердил патагонец.
И в самом деле: здесь нашло свою смерть огромное стадо – почва не выдержала его тяжести. Сотни голов быков недавно погибли здесь, задохнувшись в громадной трясине. Такого рода катастрофы порой случаются в аргентинских равнинах, и этого не мог не знать Талькав. Конечно, подобное предостережение надо было принять во внимание.
Наш отряд объехал эту колоссальную гекатомбу,[54 - Гекатомба – в Древней Греции жертвоприношение из ста быков. В переносном смысле – одновременная массовая гибель живых существ.] способную удовлетворить самых требовательных богов древнего мира, и час спустя это поле рогов осталось в двух милях позади.
Талькава, видимо, стало тревожить какое-то необычное явление. Он часто останавливал лошадь и поднимался на стременах. Большой рост давал ему возможность окинуть взором обширное пространство, но, должно быть, не замечая ничего, что могло бы объяснить ему происходящее, он снова пускал свою лошадь вперед. Проехав с милю, он останавливался, а затем, отделившись от своих спутников, отъезжал на несколько миль то к северу, то к югу, после чего опять становился во главе отряда, ни одним словом не выдавая ни своих надежд, ни своих опасений. Такое поведение Талькава заинтересовало Паганеля и обеспокоило Гленарвана. Он попросил ученого узнать у индейца, в чем дело.
Паганель тотчас же обратился к Талькаву за разъяснениями. Индеец ответил, что он не может понять, почему почва так пропитана влагой. Никогда еще, с тех пор как он служит проводником, не случалось ему видеть, чтобы почва была до того размыта. Даже в период сильных дождей по Аргентинской равнине всегда можно было пробраться.
– Но чему же приписать эту все возрастающую влажность? – интересовался Паганель.
– Не знаю, – ответил индеец, – да если бы и знал…
