скачать книгу бесплатно
Некоторое время не было слышно ничего, кроме громких, торопливых глотков. Что касается Талькава, то он пил спокойно, не спеша, глотками маленькими, но «длинными, как лассо», – по патагонскому выражению. Он никак не мог напиться, и было основание опасаться, как бы он не выпил всю реку целиком.
– Ну, видно, нашим друзьям не придется разочароваться в своих ожиданиях, – сказал Гленарван. – Добравшись до Гуамини, они будут обеспечены чистой и обильной водой, если только, конечно, Талькав оставит что-нибудь на их долю.
– А не могли бы мы отправиться им навстречу? – спросил Роберт. – Этим мы избавили бы их от нескольки часов тревоги и страданий.
– Понятно, это можно было бы сделать, мой мальчик, но в чем отвезти им воду? Ведь бурдюки остались у Вильсона. Нет, уж лучше нам ждать здесь, как было условлено. Принимая во внимание расстояние, которое им надо проехать, притом проехать шагом, они прибудут сюда только ночью. Итак, приготовим для них добрый ночлег и добрый ужин.
Талькав, не дожидаясь предложения Гленарвана, уже отправился искать место для привала. Ему посчастливилось найти на берегу реки рамаду – трехсторонний загон для скота. Рамада эта являлась превосходным убежищем для людей, не боящихся спать под открытым небом, как это и было в данном случае. Поэтому наши путники не стали искать ничего лучшего, и все трое растянулись на земле, чтобы просушить на солнце промокшее платье.
– Место для ночлега у нас есть, – сказал Гленарван. – Подумаем теперь об ужине. Надо, чтобы наши друзья остались довольны своими посланными вперед гонцами, и если я не ошибаюсь, им не придется жаловаться на них. Мне кажется, что, поохотившись с часок, мы не потеряем времени даром… Ты готов, Роберт?
– Да, сэр, – ответил мальчик, поднимаясь на ноги с ружьем в руке.
Мысль об охоте пришла в голову Гленарвану потому, что берега Гуамини, казалось, были местом встречи всей дичи окрестных равнин. Целыми стаями поднимались тинаму – род красных куропаток, водящихся в пампасах, – черные рябчики из породы ржанок, желтые коростели и водяные курочки с великолепным зеленым оперением.
Что же касается четвероногих, их что-то не было видно. Но Талькав, указав спутникам на высокие травы и густые лесные поросли, дал им понять, где скрываются эти животные. Нашим охотникам достаточно было сделать несколько шагов, чтобы очутиться в месте, равного которому по обилию дичи нельзя было найти на целом свете.
Для начала они предпочли четвероногую дичь пернатой: их первые выстрелы были направлены на крупную дичь пампасов. Перед их глазами предстали сотни вспугнутых косуль и гуанако, подобных тем, которые так неистово обрушились на них на вершинах Кордильер. Но эти чрезвычайно пугливые животные умчались с такой быстротой, что оказалось невозможным приблизиться к ним на расстояние ружейного выстрела. Тогда охотники обратили свое внимание на менее стремительную дичь, которая к тому же как пища не оставляла желать ничего лучшего. Было подстрелено штук двенадцать красных куропаток и коростелей, а кроме того, Гленарван убил метким выстрелом пекари – таи-тетр. Мясо этого толстокожего животного с рыжеватой шерстью очень вкусно, и на него не жаль было потратить порох.
Менее чем в полчаса наши охотники без труда настреляли столько дичи, сколько им было нужно. Роберт также не остался без трофеев: он застрелил любопытное животное из семейства неполнозубых – армадил, нечто вроде броненосца, длиной в полтора фута, покрытое панцырем из подвижных костистых пластинок. Это было очень жирное животное, и, по словам патагонца, из него должно было получиться превкусное блюдо. Роберт очень гордился своей добычей.
Что же касается Талькава, то он показал своим спутникам, как охотятся на нанду – род водящегося в пампасах страуса, отличающегося удивительной быстротой. Имея дело с таким быстроногим животным, индеец не стал прибегать к хитрости. Он пустил Тауку галопом прямо на нанду, стремясь сразу настичь его, ибо не сделай он этого, страус только замучил бы и лошадь и охотника запутанными извилинами своего быстрого бега.
Приблизившись к нанду на нужное расстояние, Талькав метнул своей могучей рукой болас, и так ловко, что он сейчас же обвился вокруг ног страуса и остановил его бег. Еще несколько секунд – и нанду уже лежал распростертый на земле.
Индеец постарался добыть нанду не из охотничьего тщеславия, а потому, что мясо этого страуса очень ценится, и Талькаву хотелось предложить от себя блюдо для общего стола.
Связка красных куропаток, страус Талькава, пекари Гленарвана и броненосец Роберта были принесены в рамаду. Со страуса и пекари тотчас же содрали жесткую кожу и разрезали мясо на тонкие ломтики. Что же касается броненосца, то это животное обладает одним ценным свойством: оно носит на себе противень, на котором его можно изжарить. Поэтому его без дальнейших церемоний положили на раскаленные уголья в собственном панцире.
Охотники удовольствовались за ужином одними куропатками, а то, что было более питательным, они оставили своим друзьям. К этому ужину была подана чистейшая, прозрачная вода, показавшаяся им вкуснее всех вин мира.
Не забыли и о лошадях. В рамаде нашлось такое количество сена, что его хватило не только для еды лошадям, но и для подстилки.
Когда все приготовления были закончены, Гленарван, Роберт и индеец, завернувшись в пончо, улеглись на перины из альфафары – обычное ложе охотников в пампасах.
Глава XIX
Красные волки
Настала ночь, ночь перед новолунием, когда ночное светило невидимо для обитателей Земли. Одни звезды озаряли своим слабым светом равнину. У горизонта едва мерцали в тумане созвездия Зодиака. Гуамини бесшумно катила свои воды. Птицы, четвероногие и пресмыкающиеся, устав за день, отдыхали. Безмолвие пустыни распростерлось над необъятными пампасами.
Гленарван, Роберт и Талькав последовали общему примеру: растянувшись на мягком ложе из люцерны, они спали крепчайшим сном. Обессиленные усталостью лошади также улеглись на землю. Лишь Таука, как настоящий чистокровный конь, спала, стоя на ногах. У нее и у спящей был такой же гордый вид, как и у бодрствующей. Чувствовалось, что она готова броситься вперед по первому зову хозяина. В загоне царило ничем не нарушаемое спокойствие; лишь угли догоравшего костра бросали среди безмолвного мрака последние отблески.
Однако около десяти часов вечера индеец, проспав очень недолго, проснулся. Его полуоткрытые глаза насторожились: он стал к чему-то прислушиваться. Видимо, Талькав стремился уловить какой-то еле слышный звук. Вскоре на его лице, обычно невозмутимом, отразилось смутное беспокойство. Заслышал ли он подкрадывающихся бродяг-индейцев или приближение ягуаров, рычание тигров или других опасных зверей, нередко встречающихся вблизи рек? Это последнее предположение, по-видимому, показалось ему вероятным, так как он бросил быстрый взгляд на сваленный в загоне горючий материал, после чего беспокойство его еще более усилилось. В самом деле, имевшаяся в запасе сухая альфафара должна была скоро сгореть и не могла служить длительной защитой от дерзких хищников.
При данных условиях Талькаву оставалось только одно: ждать событий, и он стал ожидать их полулежа, в позе человека, внезапно разбуженного какой-то надвигающейся опасностью.
Прошел час. Всякий другой на месте Талькава, успокоенный царившей кругом тишиной, снова улегся бы и заснул. Но там, где чужестранец ничего не заподозрил бы, индеец благодаря обостренным чувствам и природному инстинкту почуял близкую опасность. В то время как Талькав прислушивался и приглядывался, Таука вдруг глухо заржала и, повернув голову ко входу в рамаду, потянула ноздрями воздух. Патагонец быстро приподнялся.
– Таука почуяла врага, – пробормотал он и, выйдя из рамады, стал внимательно осматривать равнину.
Было тихо, но неспокойно. Талькав заметил какие-то тени, бесшумно скользившие среди поросли курра-мамель. Там и сям сверкали светящиеся точки. Они двигались, пересекаясь во всех направлениях, потухали, снова загорались. Можно было подумать, что это плясали по зеркалу огромной лагуны отблески каких-то фантастических фонарей. Чужестранец мог бы, конечно, принять эти летающие искры за светляков, чье мерцание можно увидеть ночью во многих местах пампасов, но Талькав не впал в эту ошибку: патагонец понял, с каким врагом придется иметь дело. Зарядив ружье, он стал на страже у входа в загон.
Долго ждать ему не пришлось. В пампасах раздался странный крик – не то лай, не то вой. Ответом на него был выстрел из карабина, а затем послышались ужасающие завывания, казалось несшиеся из сотни глоток.
Гленарван и Роберт, внезапно разбуженные, вскочили на ноги.
– Что случилось? – крикнул Роберт.
– Уж не индейцы ли? – спросил Гленарван.
– Нет, – ответил Талькав, – агуары.
– Агуары? – вопросительно глядя на Гленарвана, повторил Роберт.
– Да, – ответил Гленарван, – красные волки пампасов.
Схватив ружья, они присоединились к индейцу. Талькав молча указал им на равнину, откуда несся оглушающий вой. Роберт инстинктивно сделал шаг назад.
– Ты не боишься волков, мой мальчик? – спросил Гленарван.
– Не боюсь, сэр, – ответил твердым тоном мальчик. – Когда я с вами, я вообще ничего не боюсь.
– Тем лучше. Эти агуары – не очень-то страшные звери, и не будь они в таком количестве, я бы совсем не обратил на них внимания.
– Что за важность, если их много! – отозвался Роберт. – Мы хорошо вооружены. Пусть только сунутся к нам!..
– И мы их примем как следует!
Говоря это, Гленарван хотел успокоить мальчика, но сам он в глубине души не без страха думал об этом ночном нашествии бесчисленного множества разъяренных хищников. Быть может, там их целые сотни, и трем человекам, хотя бы и хорошо вооруженным, нельзя было надеяться на успех в борьбе с таким количеством зверей.
Когда патагонец произнес слово «агуар», Гленарван тотчас узнал название, данное пампасскими индейцами красному волку. Этот хищник известен у натуралистов под именем canis jubatus. Ростом он с большую собаку, голова его похожа на лисью, шерсть у него красно-бурая, а по спине вдоль всего хребта идет черная грива. Зверь этот очень проворен и силен. Живет он обыкновенно в болотистых местах и часто преследует свою добычу даже вплавь. Ночь выгоняет красного волка из его берлоги – он спит в ней днем. Особенно боятся его в эстанциях.[50 - Эстанции – большие скотоводческие фермы.] Голодный агуар нападает даже на крупный скот и производит немалые опустошения. В одиночку красный волк не страшен, но голодная стая их представляет большую опасность. Лучше даже встретиться с кугуаром или ягуаром: с теми можно, по крайней мере, сразиться один на один.
Слыша разносящийся по пампасам вой и видя множество скачущих по равнине теней, Гленарван не мог сомневаться в том, что на берегах Гуамини собралась огромная стая красных волков. Хищники эти почуяли верную добычу – лошадиное и человечье мясо, и каждый из них жаждал вернуться в свою берлогу с частью этой добычи. Положение было более чем тревожное.
Тем временем круг волков мало-помалу суживался. Проснувшиеся лошади были охвачены ужасом. Лишь Таука нетерпеливо била копытом землю, порываясь оборвать повод и умчаться. Хозяину удавалось успокоить ее только непрерывным свистом. Гленарван и Роберт стали у входа в рамаду, готовясь к обороне. Зарядив карабины, они собирались уже выстрелить по первому ряду агуаров, как вдруг Талькав молча поднял рукой вверх дула их ружей.
– Чего хочет Талькав? – спросил Роберт.
– Он запрещает нам стрелять.
– Почему?
– Быть может, потому, что находит это несвоевременным.
Но не это, а причина более важная побудила индейца так поступить. Гленарван понял его, когда Талькав, открыв и перевернув свою пороховницу, показал, что она почти совсем пуста.
– Ну? – спросил Роберт.
– Ну, нам придется беречь заряды. Сегодняшняя охота дорого обошлась нам: у нас мало свинца и пороха. Мы не дадим и двадцати выстрелов.
Мальчик ничего не ответил.
– Ты не боишься, Роберт?
– Нет, сэр.
– Хорошо, мой мальчик.
В эту минуту раздался новый выстрел: Талькав уложил на месте одного слишком дерзкого врага. Волчья стая, надвигавшаяся тесными рядами, отступила и сбилась в кучу в ста шагах от частокола. Гленарван, по знаку индейца, стал на его место. А Талькав, собрав подстилки, сухую траву – словом, все, что способно гореть, навалил это у входа в рамаду и бросил в середину кучи пылающий уголь. Вскоре на черном фоне неба протянулась огненная завеса. В промежутках между языками пламени проглянула ярко освещенная колеблющимся заревом равнина. Тут Гленарван увидел, против какого неисчислимого количества хищников им придется обороняться. Вряд ли кому-нибудь приходилось видеть такое скопище голодных волков. Огненная завеса, созданная Талькавом, сразу остановила хищников и этим еще больше разъярила их. Но все же некоторые из них под натиском задних рядов приблизились к самому костру и обожгли себе лапы. Время от времени приходилось стрелять, чтобы удержать эту завывающую стаю, и через час на равнине уже валялось штук пятнадцать убитых волков.
Теперь осажденные находились в сравнительно менее опасном положении. Пока не истощились боевые припасы, пока огненная завеса пылала у входа в рамаду, нечего было опасаться вторжения волков. Но что делать тогда, когда все эти способы защиты будут исчерпаны? Гленарван посмотрел на Роберта, и сердце его сжалось. Он уже не думал о себе, а только о бедном мальчике, мужественном не по годам. Роберт был бледен, но не выпускал из рук ружья и, полный решимости, ожидал нападения разъяренных волков.
Хладнокровно обдумав положение, Гленарван решил тем или иным способом искать выхода из него.
– Через какой-нибудь час у нас не будет ни пороха, ни пуль, ни огня, – сказал он, – и, конечно, нам нужно не ждать этого момента, а принять какое-нибудь решение до него.
Он подошел к Талькаву и, припоминая все испанские слова, сохранившиеся в его памяти, начал с ним разговор, часто прерываемый выстрелами.
Не без труда удалось этим двум людям понять друг друга. К счастью, Гленарвану были известны свойства и повадки красных волков. Без этого он не понял бы слов и жестов патагонца. Все же прошло с четверть часа, прежде чем он начал рассказывать Роберту о содержании своего разговора с Талькавом.
– И что же он ответил? – спросил Роберт Грант.
– Он сказал, что нам во что бы то ни стало надо продержаться до рассвета. Агуар выходит на добычу только ночью, а с зарей возвращается в свою берлогу. Это ночной хищник: он труслив и боится дневного света – своего рода сова, только четвероногая.
– Что ж, будем защищаться до рассвета!
– Да, мой мальчик, и защищаться ножами, когда не сможем больше защищаться ружьями.
Талькав уже начал подавать этому пример: и когда какой-нибудь волк слишком приближался к пылавшему костру, патагонец просовывал сквозь пламя длинную руку, вооруженную ножом, и каждый раз он обагрялся кровью волка.
Между тем средства защиты приходили к концу. Около двух часов ночи Талькав бросил в костер последнюю охапку сухой травы; зарядов же оставалось всего на пять выстрелов.
Гленарван с грустью оглянулся вокруг. Он думал о мальчике, стоявшем подле него, о своих товарищах, думал обо всех, кого любил. Роберт молчал. Быть может, в его детском, доверчивом воображении опасность не казалась неминуемой. Но Гленарван думал о ней за него. Ему рисовалась ужасная, неизбежная перспектива: быть растерзанными заживо. Не владея больше собой, он притянул к себе Роберта, прижал его к груди и со слезами, которых не в силах был удержать, поцеловал его в лоб.
Роберт, улыбаясь, посмотрел на него.
– Я не боюсь, – промолвил он.
– И не надо бояться, мой мальчик, ты прав, – ответил Гленарван. – Через два часа рассветет, и мы будем спасены… Молодец, Талькав! Молодец, мой храбрый патагонец! – крикнул он, увидев, что индеец убил ударами приклада двух огромных волков, порывавшихся перепрыгнуть через огненную преграду.
Но в эту минуту при угасающем свете костра Гленарван увидел стаю волков, идущую сплоченными рядами на приступ рамады.
Развязка этой кровавой драмы приближалась. Костер мало-помалу угасал. Равнина, до сих пор освещенная, погружалась во мрак, и в этом мраке снова замелькали фосфоресцирующие глаза красных волков. Еще несколько минут – и вся эта огромная стая устремится в загон.
Талькав выпустил последний заряд из своего карабина, прикончив еще одного врага. Истощив свои боевые припасы, патагонец скрестил руки на груди. Голова его склонилась. Казалось, он молча что-то обдумывал. Изыскивал ли он какой-нибудь смелый, невозможный, безрассудный способ отразить эту разъяренную стаю? Гленарван не решался задать ему вопрос.
Тут волки вдруг изменили свой план нападения: они стали удаляться, и их оглушительный вой сразу прекратился. На равнине воцарилась мрачная тишина.
– Они уходят, – промолвил Роберт.
– Быть может, и так, – отозвался, прислушиваясь, Гленарван.
Но Талькав, догадавшись, о чем идет речь, отрицательно покачал головой. Патагонец знал, что хищники не уйдут от верной добычи до тех пор, пока заря не загонит их в темные берлоги.
Однако тактика врагов явно изменилась: они уже не пытались ворваться через вход в рамаду, а избрали новый, еще более страшный способ действий. Агуары, отказавшись от намерения проникнуть через вход, который так упорно отстаивался огнем и оружием, обошли рамаду и напали на нее с противоположной стороны. Вскоре осажденные услышали, как когти хищников врезаются в полусгнившее дерево. Между расшатанными кольями частокола уже просовывались сильные лапы, окровавленные морды. Перепуганные лошади, сорвавшись с привязи, метались, обезумев от ужаса, по загону.
Гленарван схватил мальчика и прижал к себе, собираясь защищать его до последней возможности. Быть может, у него мелькнула безумая мысль попытаться спастись с Робертом бегством, но в этот миг взгляд его упал на индейца. Талькав, только что быстро ходивший по загону, как дикий зверь в клетке, вдруг подошел к своей дрожавшей от нетерпения лошади и принялся тщательно седлать ее, не забывая ни одного ремешка, ни одной пряжки. Казалось, возобновившийся с удвоенной силой вой хищников совершенно перестал его беспокоить. Гленарван смотрел на патагонца с ужасом.
– Он бросает нас на произвол судьбы! – воскликнул он, видя, что Талькав собирает поводья, как человек, готовящийся вспрыгнуть в седло.
– Талькав? Никогда! – сказал Роберт.
И действительно, индеец собирался не бросить друзей, а спасти их ценой своей жизни.
Таука была оседлана: она грызла удила и нетерпеливо прыгала на месте; глаза ее, полные огня, метали молнии. Лошадь поняла хозяина. В тот момент, когда индеец, уцепившись за гриву, собирался вскочить на коня, Гленарван судорожным движением схватил его за руку.
– Ты уезжаешь? – спросил он, указывая на покинутую волками часть равнины.
– Да, – ответил индеец, понявший жест Гленарвана. Затем он добавил по-испански: – Таука– хорошая лошадь! Быстроногая! Увлечет за собой волков.
– Ах, Талькав! – воскликнул Гленарван.
– Скорей, скорей! – торопил индеец.
– Роберт! Мальчик мой! Ты слышишь? – сказал Гленарван Роберту дрожащим от волнения голосом – Он хочет пожертвовать собой ради нас! Хочет умчаться в пампасы, чтобы, навлекши на себя ярость волков, отвлечь их от нас!
– Друг Талькав! – крикнул Роберт, бросаясь к ногам патагонца. – Друг Талькав, не покидай нас!
– Нет, он нас не покинет, – уверял Гленарван и, обернувшись к индейцу, прибавил: – Едем вместе!
Он указал на обезумевших от страха лошадей, жавшихся к столбам частокола.
– Нет, – возразил индеец, понявший его намерение. – Плохие лошади. Перепуганные… Таука – хороший конь!
– Ну что же, пусть будет так, – сказал Гленарван. – Талькав не покинет тебя, Роберт. Он показал мне, что я должен сделать. Мне надо ехать, ему – остаться с тобой!
И, схватив за уздечку Тауку, он объявил:
– Поеду я!
– Нет, – спокойно ответил патагонец.
– Говорю тебе, что я поеду! – крикнул Гленарван, вырывая из рук Талькава повод. – А ты спасай мальчика! Доверяю тебе его, Талькав!
Гленарван в своем возбуждении перемешивал испанские слова с английскими. Но что значит язык! В такие грозные мгновения все выражается жестами, и люди сразу понимают друг друга.
Но Талькав настаивал на своем, спор затягивался, а опасность с секунды на секунду все возрастала. Изгрызенные колья частокола уже начинали уступать натиску волков.
