Внутреннее и внешнее

– Но только не ты, верно?

– Верно, – колеблясь, без уверенности произнёс я.

– Жаль, но никто не узнает, что есть верно. Пойми меня, я многое прошёл насквозь, но так и не нашёл то истинное, стоящее, ради чего мог бы продолжить жить. Я представляю, как сложно в твоём возрасте вообразить это, но в твои лета я слишком много знал. К несчастью, знания убивали меня: они даже не предостерегали от ошибок. Представь, ошибка за ошибкой; за ними вслед изменение за изменением, и всё без конца, без осознания чего-то важного, без чёткого обособления каких-то убеждений, мнений, взглядов – называй, как хочешь.

– Наверное, нелегко жить так.

– Совсем как мчаться по дороге, а моя дорога, неровная и извилистая, не привела меня ни к чему.

– У каждого своя дорога.

– Не смеши меня! Дорогу прокладывают; люди же только следуют течению своих рек.

– Неужели ты считаешь, что абсолютно все?

– Мир разнообразен, поэтому я не считаю так, да и неважно, что я считаю; важно, что ни дорога, ни русло никуда толком не ведут, и мы растворяемся во времени.

– Что мы должны делать в таком случае?

– Я думаю, мир и жизнь очень интересны, но в них нет смысла. Мы придумываем их сами, а другого не дано вовсе.

Мы сидели в читальном зале, неподалёку от высоких роскошных книжных шкафов, друг против друга. Я ощущал усталость, которая также выражалась в движениях и во взгляде Кампая. Я вспомнил, что забыл включить диктофон, но теперь мне нисколько не хотелось делать это, к тому же, мой слух записывал речь богатого джентльмена напротив меня.

– И каков он, твой смысл? – спросил я.

– Я искал его постоянно, переступая через себя и делая страшные вещи, и всегда находился под влиянием окружающего. Правда, я избирал, что принять, а что оттолкнуть или изменить, и такое отношение формировало мой смысл. Всё в мире влияет на другое, является причиной другого и его следствием; я подчинялся условиям, сначала полагаясь на них, но затем, как я уже упоминал, начал класть свою дорогу сам. Однако счастье было создано не для меня; я не понимал это состояние и то, что могло к нему привести. Скажешь, что я больной? Возможно, но вообрази себе молодого эгоиста, чьи мысли и сила позволили ему попробовать всё, и ты увидишь меня и поймёшь, почему я такой.

На несколько секунд он прикрыл лицо ладонью, как бы скрывая волнение, затем опустил руку и продолжил строго:

– Ты даже не представляешь, что я делал, чтобы добиться всех этих грязных денег… – эту фразу Кампай закончил с большим трудом, хриплым голосом выговаривая слова.

Я был тихим. Он открыл глаза несколько широко и словно попытался прочесть мои мысли, но моё выражение лица было стеной, плотной и не рассекаемой в те секунды ничем.

Он облокотился на мягкую багровую спинку дивана.

– Я хочу дать тебе почувствовать страх этой ночи, Тоби. Мир рушится на моих глазах.

Желание оставить его здесь и уйти посетило меня, но что за слабость? Неужели я, «критическая атака», испугаюсь того, что скажет этот страшно-удивительный человек? Не понимая, для чего я здесь находился, я решил, что ни в коем случае не покину его, тем самым принимал вызов от самого себя; в тот момент внутренний голос резал меня изнутри, страх давил горло, неприятные ощущения сжимали тело, но уйти (я твёрдо решил) я себе не позволил.

– Кости покойников лежат на моих руках, – мёртвым тоном прошептал Номад, и лицо его покрылось холодным безумием, затем он твёрдо произнёс, – я убивал, друг мой.

Я не представлял, насколько исказилось после тех слов моё лицо. Я не знал, как понимать и воспринимать их.

– Если взглянуть на жизнь как на игру, то ты должен знать, что в этот момент тобой она уже проиграна. Бессмысленный бег. Я мчался каждый день, каждую ночь, каждый год. Честно, я невероятно устал. Я старался быть кем-то в обществе, но надевать маску и вливаться в танец толпы, то есть в её безнравственный порядок, скоро опротивело мне. Лишь красота оставляла желание продолжать жить в моём сердце, которое успело прочувствовать всё на свете: все горести и сладости, а также… Верно, красота спасала меня.

– Красота?

– Точно, она дарила силы. Красота в музыке, к примеру. Музыка позволила однажды изучить самого себя настоящего.

– Это же прекрасно!

– Но бессмысленно.

– Я уже слышал это раньше, – смело и раздражённо сказал я. – Помнишь, как ты играл на гитаре на пляже? – с интересом спросил я. И если первое интервью было глубоким сном, то второе стало увлекательным кошмаром.

– Я никогда не забуду то быстротечное время, бывшее пиком полёта моего чувства, по окончании которого я ощутил невыносимую боль падения! Тогда я неожиданно услышал великий звук, нападающий на мой берег, поэтому решил дать сражение. У нас получился неповторимый полёт в стремительных атаках; я ощущал в его порывах, что погибну, друг мой!

Мы помолчали, вспоминая ту ночь и то утро. Он, вероятно, представил гитару в своих руках (я увидел, как он принял такое положение рук, словно играл на гитаре), а я, отвлёкшись от него, представлял его же тем ранним утром, стоявшего на коленях в песке, а затем вспомнил тот звук.

Мы вздохнули.

– И ты даже ударил гитарой человека, – я нарушил тишину, когда стало неловко.

– Как ты узнал об этом? Я позволил чувствам руководить мной, вернее, не позволял: мой разум улетел за горы, этот чёртов рассудок, и чувство само взяло меня под контроль. И это было самое сильное чувство в моей жизни. Возможно, если бы мы отдавались чувству, мир бы стал честнее и лучше.

– Согласен, часто жизнь напоминает маскарад.

– Точно. Я сражался с ним, пытался управлять им, но всё в мире, как и моя дьявольская вечеринка, не поддаётся контролю.

Мрак вселялся в наши головы.

– Что ж, ты любишь музыку, потому что она навевает чувство… – начал я.

– В основном, так. Я пробовал всё в своей жизни, поверь мне; но музыка – единственное, о чём я никогда не забывал.

– Ты утверждаешь, что всё испробовал; так удалось ли тебе найти свою страсть?

– Что это значит вообще?

– Может быть, цель, назначение? – я сам не понимал, какую несвязную чушь произносил.

– Мы даже не понимаем, зачем живём на свете нашем белом. Какое назначение, о чём ты? Страсть… Возможно! Я любил… терял, но ощущал непреодолимое рвение к ней, но что же? Я едва дотянулся до неё, но вскоре сам же отпустил свою прекрасную возлюбленную. И не жалею!

«Бедный человек!» – подумал я.

– Когда я был совсем-совсем молод…

– Неважно, молод или нет, – перебил Кампай, – звучит как ненужное оправдание. Мы все проходим один и тот же путь, и все мы глупцы: что молодые, что старые.

– Хорошо, я только хотел сказать, – продолжал я, – что когда мир существовал до моего рождения, в нём не было меня, и это понятно. Но когда я появился и стал думать о смерти, грусть находила на меня. Я не знаю, зачем мы живём, но, представляя, что когда меня не станет, всё будет чёрным или вообще никаким, я не мог не тосковать, понимая, что ощущение, переживаемое мной, похоже на ощущение потери, причём потери крайне бессмысленной.

При последнем слове Кампай нахмурился; он стал сравнивать, но не мог сравнить.

– Потери жизни, конечно, и всего, что она дарит. Но я не совсем согласен с тобой: мир всегда существовал и продолжает свой путь и без нас, но мы можем оставить что-то вечное, память о себе для истории, людей, чья огромная машина вертится во вселенной. Но на кой чёрт? Как бы она не рухнула в один прекрасный момент! А сейчас всё крушится в моих глазах… – Последние слова он прошептал, выражая свою усталость.

– Что значит «крушится»?!

– Я вижу конец.

Ночное время скользило по холодному воздуху; сквозь стёкла окон проникали шум и смех. Вдруг Номад сказал:

– Я должен был выбрать между правильным и лёгким.

– И выбрал лёгкое?

– Я надеялся, что ошибусь при выборе, и тогда узнаю верный путь. Однако я не почувствовал ничего плохого ни в том, ни в другом. Я не знал, кто я такой; я ждал, кто выиграет жестокое сражение внутри меня: полный мрак или яркий свет. Согласись, одно другого привлекательнее, но я позволял им поочерёдно брать вверх. Впоследствии, однако же, я пытался стать другим снова и снова, поступать и хорошо, и плохо; и добродушно, и жестоко, но в конце концов так и не понял, что вернее, важнее и имеет смысл.

– Возможно, мы должны обратить внимание на то светлое, доброе, что заложено внутри нас, и поступать так, как велит нам открывшееся для других сердце.

– Никто не знает; звучит идеально и слишком безобидно.

Мы услышали неожиданный рёв трубы парохода снаружи.

– Пойдём! – крикнул Номад и быстро поднялся и пошёл к дверям.

Мы спустились вниз. На каждой ступеньке лестницы жуткая боль отдавалась в голове; пианист всё так же стучал по клавишам, звуки пианино раздражали меня. Я впадал постепенно в полусонное состояние; я едва различал, что творилось вокруг меня, но старался следовать за Кампаем, который, казалось, чувствовал себя так же, как и я.

– Эти благородные джентльмены охраняют мой дом! – прокричал взволнованный Номад, быстро пересекая гостиную и широко раскидывая руки в стороны.

Такой необычный джентльмен, он был очень честным и агрессивным. Номад подошёл к пианино, воспроизвёл красивые переливания его стуков, затем с грохотом опрокинул его крышку перед обескураженным пианистом и, злобно глядя перед собой, направился к выходу. Я шёл за ним, но глаза мои закрывались, я так хотел спать, но разум заставлял мыслить и соображать до конца, но как же я хотел заснуть тогда!

Мы вышли и оказались перед происходящим: вечеринка летела, потеряв своё ускорение. Я чуть не ослеп от света.

– Взгляни на жестоких монстров, – сказал Номад, дотронувшись до моего плеча; я никогда после не забуду этого прикосновения, – они любят лишь того, кто ощущает одно и то же вместе с ними, то есть одних себя, несчастные.

– Нужно любить других, правда? – спросил я сонным голосом.

Странно, но мой вопрос попал в точку.

– Конечно, мы ведь люди, живые люди! Уважающие друг друга, понимающие, любящие… Эх, всё пропало! Надеюсь, в один момент каждый возьмёт и пустит себе пулю в лоб, все вместе, и то было бы восхитительно!

– Страшно… Но зачем? И кто тогда изведает неизведанное? – качаясь, прошептал я, но Кампай не услышал мои вопросы, потому что пошёл направо, спустился по ступеням. Я двинулся за ним, чуть не теряя сознание.

Той ночью я чувствовал, будто общался понемногу с сотней людей, что было бы кошмаром для меня в реальности, а что было реальностью, что было сном, я тогда перестал понимать. Раздражение и усталость давили, боль в голове резала, но частица сознания требовала идти за ним и помочь ему (последнего требования я не расслышал).

Я тоже спустился, на пути споткнувшись и упав на мраморные ступени. С усилием я поднялся, поискал взглядом Номада, но не нашёл. Вскоре я услышал его голос:

– Тоби! – кричал он. – Тебе нужен свежий воздух. Уйдём отсюда!

Он стоял за углом дворца, куда я плёлся, пока он зазывал меня к себе рукой, вопросительно и волнительно оглядываясь вокруг.

Там находился другой пассаж, похожий на первый, только без единой души и с поворотом, за которым скрылся Кампай. Там был гараж. Номад открыл механические ворота; я остался ждать в стороне. Только в этот момент я заметил, что начинало светать.

Из гаража выкатился изящный тёмно-красный спортивный автомобиль, за рулём которого сидел Номад. У роскошной мощной машины не было крыши; он крикнул:

– Добро пожаловать в движение! – и дверца открылась, и мягкое кожаное белое сидение обняло меня сонного. Я погрузился в его движение.

Мы выехали на дорогу; было мрачно, серо, но достаточно светло; за кронами просыпавшихся деревьев виднелись розовые краски, пока ещё тусклые, но обещавшие прекрасную зарю. Мотор ревел, как тяжёлая гитара; Кампай повернул налево и проехал до поворота направо, повернул и туда, и перед нами открылся вид на широкое шоссе. Он начал увеличивать скорость; я испугался.

– Кажется, я хочу выйти из… – я пытался перекричать яростный стон двигателя.

– Слишком поздно! Мы в движении! Наблюдай, куда оно приведёт!

Вскоре мы мчались на огромной скорости по пустому шоссе; сонливость моя исчезла, усталость канула, и вот я уже ясно смотрел на мокрый асфальт и на светлевшее небо. Страх скорости возбуждал меня; он понравился мне, но, смотря на дорогу, я предчувствовал, что мы врежемся. Я понял, о чём мне говорил Кампай, произнося слова о том, что всё рушилось в его глазах. Мы летели, ускоряясь, и конец с каждой секундой казался неизбежнее. Я вспомнил тот обрыв в горах, и так же, как и тогда ночью, сейчас мне захотелось упасть или спрыгнуть с несущейся жизни. Но тогда я хотел оторваться от неподвижности, а сейчас желал покинуть движение. Я взглянул на горизонт, на розовевшее над океаном небо, и его мягкость немного успокоила меня, и я отбросил мысли о бесполезной и жалкой смерти, и я обратил внимание на то, что я не ощущал ни капли боли в голове!

Я взглянул также на его лицо: Номад был серьёзен; я думал, он тоже впал в страшное оцепенение, холодный пот выступал на его бронзовую кожу.

Движение наше – мимолётное! – длилось не больше трёх минут, но берег всё ещё простирался слева, куда вскоре свернул Кампай, затем остановил машину на золотом песке. Солнце поднималось, небо переливалось в малиновых и голубых цветах, его лицо было освещено пробуждавшимися лучами, но, казалось, он не замечал всего этого. Я увидел прозрачные слёзы в его наполненных страхом, напряжённых глазах, и часть ужаса, испытываемого им, передалась мне.

Мы вышли из машины; Номад подошёл к воде, но потом вернулся, достал из багажника красную электрогитару, дотронулся до неё лбом, но холод корпуса не остудил его горячую голову; он осторожно поставил её у дверцы автомобиля и вновь вернулся к самому краю океана. Я ощутил, что случится что-то ужасное, но не знал, как остановить огромное инертное движение.

Я стоял неподвижно, сердце стучало словно поршень, все мускулы были напряжены, страх пропал, но беспомощность сковала меня.

Кампай упал на колени, гордо выпрямил грудь навстречу лучам солнца, в свете которых вид его был потрясающим. Я подошёл к нему и увидел, как блестели слёзы на его щеках, в его закрытых глазах, отражая свет.

– Закончатся ли закаты и рассветы? – спросил он хриплым, рвавшимся, словно чужим голосом.

«Они бесценны…» – услышал я ответ воздуха.

Но Кампай не расслышал его. В воде я увидел отражение его руки, в которой был пистолет.

– Прощай, Тоби…

Кровь покрыла прекрасное утро.

Послесловие

На протяжении всей своей дальнейшей жизни я задавался многими вопросами, в том числе спрашивал, что же есть ход звука и почему он так влияет на человека.

Впоследствии я стоял на том берегу и много раз наблюдал розовую зарю, слушал плеск слабых волн и глядел в даль океана. Давно произошедшее всё ещё пробуждает во мне гнев и жалость. С ужасом вспоминаю, как холодный ветер дул издалека, заставляя меня ощутить слёзы на глазах. Я видел смерть, и кровь, и воду, и песок, и улетевшую жизнь, которые тогда стали одним и тем же, то есть неподвижным, внешним. Моё внутреннее, сердце, разум, душа, было неспокойно: сердце билось, в уме проносились мысли, душа кричала, отталкивала удар, совершаемый тем, что я видел перед собой, в то время как всё внешнее оставалось спокойным. Внутри всё так тряслось, что, казалось, если бы оно порвалось, как струна, то перестало бы колебаться и слилось бы с неподвижным. Уже потом я пойму, что вот она, сущность живого и неживого, и буду продолжать жить, когда последствия того, что со мной произошло тем летом, понемногу отпустят меня; произошедшее, конечно, изменило меня, и после переживаний, полный душевных ран, я вернулся в то колебание между подвижным и неподвижным, что называется жизнью.

Но тихо бились прозрачные волны о берег, солнце поднималось всё выше, и я видел, стоя рядом с убившим себя человеком, то есть с тем, что несколько секунд было человеком, как летела одинокая и живая птица высоко над водой, и понимал, что с холодным мёртвым воздухом она составляет одно целое, что с ним она есть одно и то же; и какие-то тонкие затихающие звуки проносились в мыслях или, возможно, где-то наяву.

Звук пересекает сердца и разумы. Бессмысленное звучание дарит чувство. Я вижу бег, прыжки, танец при светлых тёплых переливаниях; плач, тоску, падение при тонких холодных качаниях. Искренний смех и чистые слёзы при полёте настоящего звука. Полёт на крыльях различных чувств во времени. Плавление льда, огонь и пламя, и страсть.

Слушать и улетать, понимать, быть одному или вместе, в конце концов, чувствовать, жить.

2018

Tuareau

В оформлении обложки использована фотография «Starry Space Background», авторские права которой принадлежат Marketplace Designers, с https://www.canva.com.

Просьба автора: если вы прочитали эту повесть, то (если Вам не слишком сложно) оставьте, пожалуйста, отзыв на сайте ЛитРес, а также Вашу оценку. Автору необходимы Ваши мнение и критика.