скачать книгу бесплатно
– Стой! Ты чего сейчас сказал? Как скоммуниздили?
– А так, – освобождаясь от жёсткой хватки Антона, нервно взвизгнул Яша. – Прямо с панели. Взяли и скоммуниздили!
– Лучше бы вас всех скоммуниздили! – сквозь зубы Антон. – Всех! Разом!
– Не! Нас не скоммуниздишь! Мы в жопу никому не нужны, – моментально вернувшись в хорошее расположение духа, напевно произнёс Яков. – Это вас всё куда-то увозят, привозят. А нас – нет! Мы на месте.
– А чего не отбили?
– Как же! Ленок пробовала! Её так лягнули, она десять минут как в гробу лежала. Вытянулась. Нос заострился, думали – всё! Хана! Нет, очухалась. Ещё сумку девкину отбила. Правда, лямки у неё оторвались.
– У кого?
– У сумки.
На Антона вдруг нахлынуло благороднейшее желание въехать в самодовольный Яшин фас двумя кулаками сразу, даже лязгнул зубами, сдерживая себя.
Под Думой всё было как всегда. Художники махали карандашами: по трое, а то по четверо работали одну модель. Десятки любопытствующих стояли вокруг, испытывая приятную удовлетворённость, какую испытывает всякий человек, безнаказанно наблюдающий за чьим-то кропотливым, созидательным трудом.
Охая и ахая, притащилась Ленка. Антону молча была вручена отбитая в рукопашном бою сумка Марселины. И всё… Поджав губы, Ленусик чинно удалилась в свой холодный, безрадостный угол.
Кроме существования ещё одного пострадавшего в деле лица, а именно – дяди Казимира, ничего нового Антон так и не узнал: оказалось, все всё видели, но никто ничего не видел. Так бывает…
Глядя на сокрушённого несчастьем Казимира Ивановича, Антон невольно вспомнил рисунок убитого горем Кола Брюньона, работы блистательного Кибрика. Всклоченные волосы, остановившийся, устремлённый внутрь себя взгляд, безвольно опущенные плечи…. Дело в том, что в пылу скоротечного боя один из похитителей Марселины зацепился широченными штанами за новенький, не успевший ещё потерять своей первозданной свежести, мольберт мэтра. В результате весь рисовальный материал художника, разноцветным фонтаном взмыл над серой, слякотной мостовой. Одна лишь пастель английской фирмы «Рембрант», смачно хрустевшая под ногами многочисленных прохожих, имела статус высочайшей степени неприкосновенности. Говорили: рёв оскорблённого дяди Казимира был слышан даже на Дворцовой набережной.
Таким образом, Антон стал обладателем потрёпанной в бою сумочки несчастной жертвы, косметики, находившейся в ней, и паспорта на имя Горшковой Марселины Викторовны. Адрес прописки оказался Антону знакомым.
Рядом с ним бивуаком расположилась компания оказавшихся не у дел художников. По кругу ходила фляжка с коньяком. Вениамин, молодой рисовальщик с серыми навыкат глазами, в длинном кожаном плаще и широкополой шляпе, пытался сеять «разумное»,
«вечное», в сотрясающиеся от хруста вафель мозги Якова. Антон сидел в сторонке, листая паспорт Марселины и рассеянно слушая их диалог.
– А ты представь, что ничего нет. Представил? – спрашивал Якова Веня.
– Нет! – честно отвечал сосредоточенно жующий Яша. – Не представил.
– И не представишь! – победно хохотнул Вениамин. – Как можно представить НИ-ЧЕ-ГО?! Ничего быть не может. В принципе! Вот скажи, ты слышал, чтобы хоть кто-то когда-то увидел «ничего»?
– Нет! – так же честно отвечал Яков (разговор ему был явно по душе). – Хотя, нет! – поражённый неожиданно посетившей его мыслью, воскликнул счастливец. – Я сам, своими глазами видел! Как-то меня батя в сарае запер, по пьяни, так я там точно ничего не видел. Ночь была, хоть глаз выколи.
– Не то, не то!.. – скривился Веня. – Ты мог стены там пощупать, соломой шуршать, дышал, не знаю… мог свистнуть, и не о том я!
– А я не умею свистеть, – жизнерадостно изрёк Яша.
– Учили, учили, все свистят, а я никак…
Вениамин беспомощно посмотрел по сторонам:
– Может, ты ему объяснишь? – обратился он к Христафору.
Тот вяло махнул рукой:
– Иди ты к чёрту, Веня! – сердито пробасил художник.
– Чего парню голову морочишь?
– А тебе не интересно, ты не слушай, – неожиданно вступился за Вениамина Яша. – Продолжай, я весь внимание.
Веня, услышав несвойственный Якову оборот речи, с недоверием глянул на него:
– Настоящее НИЧТО, – это вообще ничто! – продолжал он. – Его никто не видел! Никто, понимаешь? Отсюда вывод: его попросту нет!
– Чушь собачья! Радиоволны тоже никто не видел, однако телевизор ты смотришь, радио слушаешь, – хмуро возразил ему Христофор. – И гравитацию не видно. Но ты же не сомневаешься, что она есть?
– Да как же вы не поймёте?! – страстно воскликнул Вениамин. – Я к тому, что сознание, как таковое, вообще неистребимо. Мира без сознания не бывает. Вот ты, к примеру, Яша! – Венечка даже зажмурился от удовольствия, – вдруг взял, да и помер. Преставился. Почил, так сказать, в бозе.
– В чём почил?
– Издох, попросту!
– А-а!
– А через миллиард лет, бац – и ты снова открываешь глаза, – точно такой же, как сейчас, только в новой упаковке.
– А я не хочу быть точно такой же, хоть и в новой упаковке, – недовольно пробубнил Яков. – Я хочу быть чернявым, вон, как Антон.
– Детский сад, ей-богу! – воскликнул Христофор. – Придурки! Оба!
Сидевший до этого момента в раздумье Антон вдруг разразился гомерическим хохотом:
– Господи! – воскликнул он сквозь слёзы, – спасибо, что ты есть, и нет-нет, да создаёшь таких идиотов, хотя бы раз в миллиард лет!
– Сам идиот! – поджав губы, обиженно произнёс Вениамин.
– Не слушай их, Веня, – жизнерадостно хрустя вафлей, прошепелявил Яков, – продолжай, не видишь, им завидно.
Венечка тихо завыл.
Потеплело. Шпиль Адмиралтейства безнадёжно завяз в низко вставших балтийских тучах. В кофейнях и магазинчиках уютно зажглись тусклые жёлтые огоньки. Оттуда, мешаясь с бензиновым выхлопом многочисленных авто, потянуло горьковатым запахом турецкого кофе, к нему накрепко прилепился повеявший родным домом, духмяный запах горячих сдобных булок.
Антон повернул законченный портрет фасадом к оригиналу:
– Всё! Готово! Плыиз!
Его модель, высокая, сухопарая ирландка, внимательно всматриваясь в свой строгий горбоносый профиль, нервно мяла длинными узловатыми пальцами клетчатый, тонкого батиста платок. Желваки по её узкому аскетическому лицу шагали дисциплинированным строем, как у старого генерала: левой-правой, левой-правой.
– Но! – коротко, на выдохе, произнесла женщина, и резко поднявшись из кресла, решительно двинулась к выходу на проспект. Вслед за нею устремился стоявший всё это время за её спиной здоровенный молчаливый детина. Его мясистое, непроницаемое, словно у дворецкого, лицо скомкала гримаса неподдельного, почти детского ужаса.
– Ну, ни хрена себе! – воскликнул подоспевший к месту событий Веня, тонкая полоска его усов немножечко подрагивала.
– А чё она не взяла? – высунула голову из толпы какая-то тётенька в цветастом платке, – как похожа! Вылитая копия!
Антон растерянно улыбался.
– Ничего не понимаю, – не унимался Вениамин, – чего она подскочила? Она что, белены объелась?
– Кто там чего объелся? – повернулся сидевший спиной к Антону дядя Казимир.
– Да вот, одна гюрза от портрета отказалась, – пояснил ему Веня.
– Эта иностранка, что ли? Покажи.
Вениамин с молчаливого согласия Антона повернул взору мэтра портрет ирландки.
– Ну, и чего ей не понравилось? – густо пробасил Казимир Иванович.
– Кажется, я слишком её угадал, – заговорил молчавший всё это время Антон, – не каждому понравится, особенно женщине.
– Это верно! – согласился старый художник, – ещё те штучки! Сами не знают, чего хотят!
– Подумаешь! – взвился Венечка, – нравится – не нравится, заплати за портрет и делай с ним, что хочешь: хоть за углом порви.
– Моя не из тех, – хмуро отозвался Антон, – эта всё сделает на глазах.
– Да ну!.. – озорно уставился на него Казимир Иванович. – Чего же не сделала?
– А! – махнул рукой Антон.
– Чудак-человек, – хрипло хохотнул мэтр.
– Чёрт подери! – вдруг, вскинулся Веня, – Тоха, я покупаю у тебя этот портрет!
Антон недоверчиво глянул на Вениамина:
– Ты серьёзно?
– Слушай его!.. – вновь повернулся к Антону Казимир Иванович, – оставь-ка лучше рисунок себе, Паладьев, такими работами, не кидаются.
Неожиданно в разговор вмешался тихо подкравшийся к месту «разбора полётов» Христофор:
– А, глазки ей шире? – сладенько пропел он, с прищуром глядя на портрет ирландки, – реснички гуще, горбинку сгладить.
Антон бодливо, словно от зубной боли, замотал головой:
– Сгинь, Христо! Горбинку сгладить… Уйди от греха!
– Не знаю, – не обращая внимания на возмущения оппонента, возразил Христофор, – товар должен сразить клиента. Наповал. Вот тогда он уйдёт. Ты должен поразить её в самую, так сказать, мякоть. Нырнуть под пах…
– Уберите его, – запричитал Антон, – убери его, Веня! За что мне это наказание?
– …И тогда она никогда не забудет и с удовольствием расстанется… – как будто не слыша тошкиных завываний, вкрадчиво продолжил грек, однако, тут же удивлённый, осёкся: к Антону на полных парах подскочил давешний бугай с детским румянцем на щеках. Сунув в руку художника мятую пятидолларовую бумажку, он что-то жалобно мяукнул и бесследно исчез в густой толчее прохожих.
– Эй! Чувак… мистер! А портрет?! – крикнул ему вслед Антон.
– Портрет забери, дурак! – завопил в затылок ирландцу Вениамин, но того и след простыл.
– Надо же! Проснулись… – с натянутой улыбкой, промямлил Венечка.
– Совесть у них проснулась, – хмуро отозвался Христофор, – хотя, какая там совесть… у нас с англами в этом понятия разные!
– Ну что, Венчик, теперь твоя очередь, – устало проговорил Антон, пропустив мимо ушей странный комментарий грека.
– Какая ещё очередь? – сдавленно произнёс Вениамин.
– Покупай. Ты хотел!
– Чего покупать?
– Портрет.
– Ты же его продал! – Вениамин смотрел на Антона тем кукольным личиком, какое делал всегда, когда его ловили с поличным.
– Нет же. Вот он стоит – на тебя смотрит, – прищурившись, сладко проворковал Тошка.
Вениамин осторожно снял с головы широкополую, чёрного фетра, шляпу, ребром ладони рубанул по верху, и, водворив её обратно, вновь глянул на Антона своим круглыми и, как говаривала Ленка,
«бесстыжьими» глазами:
– Не сегодня, – произнёс, солидно кашлянув, – извини. Только из Европы. Потратился в прах. Из Пулково на рейсовом автобусе добирался, представляешь?
– Представляю, – недоверчиво усмехнулся Антон. – Как там, кстати?
– Где?
– В Европах твоих!
– А, у, – сдвинув шляпу на затылок, счастливо запел Венечка, – фейерверк! Амстердам! Париж! Елисейские поля! Работал. Недолго, правда.
– Как там художники? – поинтересовался Антон.
– Мы лучшие.
– Да? А парижанки?
Вениамин закатил к небу глаза.
– Но не ухожены, – сокрушённо вздохнул он, – нечёсаные. А тебя-то самого где носило?
– Да, где меня только не носило, – улыбнулся Антон,
