скачать книгу бесплатно
– А кому-то жить надоело! – подхватила толпа сорванцов. – А кому-то жить надоело!
«Кто вы? – печально думал, глядя вслед удаляющимся мальчишкам, Антон. – Откуда? Куда идёте? Кому вы нужны? Кто ответит? Господи, может, ты? А!» – он крепко сжал зубы и резко повернувшись, увидел перед собой лоснящееся от удовольствия лицо грека. «Утешитель хренов!» – в сердцах подумал Антон и резко дёрнул товарища за рукав.
– Тебе чего? – нехорошо сверкнул глазами Христофор.
– Так, ничего, – с безразличным лицом произнёс Антон, – тут Наташка тобой любуется.
– Где? – не смея глянуть по сторонам, прошипел мгновенно изменившийся в лице грек.
– У колонны, не видишь? Поздоровайся хоть, изменщик.
– Тоха, спасай!
– Дуй отсюда, – процедил сквозь зубы Антон, – прометёшь – для меня старался.
– Не поверит!..
– Вали уже – не поверит!.. А ты?.. – повернулся он к оставшейся в одиночестве девушке, – чего ждёшь? Ещё хочется?
– Нет! – кротко ответила она и, печально вздохнув, нерешительно направилась к выходу на проспект, однако, не сделав и трёх шагов, вдруг остановилась и, повернувшись лицом к Антону и глянув на него
своими большими лучистыми глазами, тихо произнесла:
– Понимаете, мне совсем некуда идти.
Если бы человека скрестили с котом,этоулучшилобычеловека,
ноухудшилокота.
МаркТвен.
Всё,чтотакщедродаётбратьямнашимменьшимматьприрода,какизвестно,идётимтольковдело.Такчтоничегодурного,несчитаялегкомысленного любопытства и излишнего азарта,в нём не было. Он был здоров, насколько может бытьздоровым молодой уличный кот, и удачлив, немалоблагодарясвоей,частьюврождённой,нобольшейчастьюприобретённой,логике.Хотя,нельзясбрасывать со счетов и благосклонного отношенияк нему его величества Господина Случая (кошачьего,конечно).Векуличногокота,какизвестно,короток.
В его крови гуляли все, кому не лень: и сибиряки,ибританцы,и палевые, и серо-буро-малиновые, и Богвесть кто ещё, но рождён он был простой русскойкошкой,простымрусскимкотом.Отсюдадажевозможно допустить, что прадедушку его, такогоже дымчато-серого кота, мордастого и вальяжного,гладилпоголовкесамдедушкаКрылов,сидевший,бывало,вжаркийполденьураспахнутогоокнавторогоэтажабудущейЩедринки,вежливораскланивающийся с проходившей мимо публикой иколовшиймаленьким,красногодеревамолоточком,
искусноподжаренныеначугуннойсковороде,кедровыеорешки.Всёможетбыть!
Мягкойсеребристойшкуркойрастянувшисьнатёплоймагистральнойтрубеисвесивснеёнатруженныезаночьлапки,онсладкоспал.
Вподвалебылотемноитихо.
…Кто-то,неизвестныйвнём,крутилдлянегосны. Кадры кувыркались, меняли друг дружку. Сейчасемуснилисьтяжёлые,шаркающиеступнипрохожих.
Но вот у самого носа Дивуара (официально это имяон получиту насв конце романа, но применим мыего сейчас, из соображения удобства повествования),так вот, у самогоноса Дивуара вспорхнул воробей,еголапырефлекторнодёрнулись,и онпроснулся.
Создатель! КакиестранныехарактерывстречаютсянаНевскомпроспекте!
Н. В.Гоголь, «Невскийпроспект».
Антон молча указал девушке на кресло, покопавшись в сумке, достал свитер, накинул ей на колени:
– Грейся.
– Спасибо!
– Коньяк?..
– Нет! – чуть дрожа, прошептала незнакомка, – спасибо.
– Как знаешь, – пробормотал он, – а вот я выпью.
Чёрт! – воскликнул, тряхнув фляжкой, – выдули!
Девушка неуверенно взглянула на него:
– Я у вас ненадолго, я ещё чуть-чуть побуду и уйду, хорошо? – говорила она тихо, как говорит хотя и выздоравливающий, но ещё слабый, недавно перенёсший тяжёлый кризис, человек.
– Как хочешь… – равнодушно пожал плечами Антон.
– Вы понимаете, я… – её глаза, ещё хранившие следы недавно перенесённой бури, смотрели на Антона мягко и в то же время требовательно, – мне надо позвонить.
– Уж чего проще! – усмехнулся Тошка, – автомат за углом.
– Мне в Москву, – совсем по-девичьи, склонив набок голову, тихо произнесла она.
«Вот, только бантиков тебе не хватает!» – сосредоточенно копаясь в сумке, думал Антон.
– Так, это на Грибоедова, – сказал, подняв на девушку удивлённый взгляд. – Хотя… можешь слетать на Дворцовую, или на Московский.
– Только не вокзал! – чуть побледнев, дрогнувшим голосом воскликнула она, – а что, здесь совсем близко?
– На канале межгород, в железнодорожных кассах. Это рядом. Правда, там всегда очередь.
– Всё равно лучше на Грибоедова, – сказала девушка.
– Вы… Вы… проводите меня? – она так невинно посмотрела на него из-под смоляных своих бровей, что только и осталось ответить:
– Не вопрос.
– Только… – она смущённо улыбнулась, – у меня нет денег. Совсем.
«Скоро же ты нагружаешь!» – подумал он и уж хотел было съязвить по этому поводу, но, заметив в её глазах неожиданно больно кольнувшую его тревогу, вдруг тихо произнёс: – Ничего, найдём!
– Хорошо бы! – ободрилась она. – Я отдам! Я обязательно отдам. Как только…
– Конечно, отдашь! – прервал её заверения Антон. – Ты лучше скажи: чего это они в тебя так вцепились, эти пехотинцы? Здесь, в серебряных рядах, всякое бывает: иные чуть верхом на иностранцах не ездят. Бывает, клея нюхнут, орут во всё горло, бузят, но, чтобы издеваться, так откровенно!..
– Не знаю, – недоумённо пожала плечами она, – наверное, сумку хотели отнять. А что?
– Сумку? – насмешливо прищурился Тошка, – а ты, вообще, в курсе, что недурна собой? Я бы сказал, до неприличия.
– Спасибо, конечно! – вымученно улыбнулась незнакомка. – Хотя, Ваше «до неприличия», признаюсь, жутковато звучит!
– Ну, да, жутковато, – согласился Антон. – А для щеглов это, может, единственная возможность выпендриться. Да ещё перед такой!
– Перед какой «такой»?
– Я уже говорил… да к тому же одна! Тебе бы с янычаром каким ходить, чтобы два метра ростом и с саблей наголо.
– А я вот, с Вами! – неожиданно задорно улыбнувшись, сказала девушка, – уже не одна!..
– Господи, – покачал головой Тошка, – какие же вы все!..
– Дуры? – поспешила закончить его фразу незнакомка.
Вместо ответа, протянув ей руку, он вежливо представился:
– Антон.
– А я, всё-таки, Марселина, – она мило улыбнулась и вложила в его ладонь свои тонкие, обжигающие холодом, пальчики, – можно просто Марси.
– Красиво! – усмехнулся Тошка, – но отчего же не Диана?
– Она собака на сене, – явно повеселев, отвечала она.
– Зато ей достался Отавио, – улыбался он.
– Она эксплуататор.
– Ух ты! Выходит, ваш папочка ортодоксальный коммунист? – Антон вдруг почувствовал, как стремительно глупеет: «Господи… какой «папочка»? Что я несу?..»
– И мамочка тоже, – тряхнула кудрями девушка. – А вы ещё и прозорливы, – по-детски ехидно добавила она.
– Нисколько!
«А она быстро восстанавливается, – отметил про себя Антон, – уже неплохо!»
– Скажите, а вы талантливый художник? – в глубине черничных глаз Марселины вдруг заплясали озорные девичьи смешинки.
– А вам знакомы не талантливые? – улыбнулся в ответ Тошка.
– А вы всегда отвечаете вопросом на вопрос? – с интересом глянула на него она.
– Нет, – отвечал он, – только когда меня провоцируют.
– Так выходит, я вас провоцировала?
– Выходит.
– И на что же я вас, по-вашему, пыталась спровоцировать?
– Глупо объяснять провокатору цели и методы его же провокации, – весело ответил Антон. – И, давай на «ты», – сам я редкий нахал – всё делаю без спросу.
– Ты ничего так, приятный нахал, – улыбнулась в ответ Марси.
– Польстила, ничего не скажешь! – рассмеялся Антон.
– Это за «недурна собой»!
– Ты ещё и мстительна?!
– Это кроме того, что я дура?
– Твои слова, – язвительно заметил художник. – И отчего ты всё время дрожишь? – он давно заметил странный, изредка, будто волнами, накатывающий на девушку озноб. – Ты не больна? Может, у тебя жар?
– Нет-нет! – она испуганно замахала рукой, – никакого жара! Всё нормально! Со мной бывает! Не обращай внимания!
Неожиданно, громкие восклицания девушки были прерваны высоким, блеющим дискантом дяди Казимира:
– Что? Тяжко денежка даётся?..
Марселина недоуменно уставилась на величественную фигуру Казимира Ивановича, чёрной тучей нависшую над молодыми людьми.
– Боже правый! – прошептала она, чуть подавшись к Антону, – кто это?..
– Это? – злорадно усмехнулся Антон. – Это всего лишь господин Желтковский! В общем, не опасен, но!.. – художник многозначительно взметнул вверх испачканный сангиной указательный палец, – пока дело не касается красивых женщин и золотых дублонов! Уж тогда это сущий дьявол! Брр… вот, в прошлом месяце…
– Кончай хамить, Паладьев, – капризно забрюзжал дядя Казимир, – я же шутя.
– И я, шутя! – нехорошо усмехнулся Антон.
– Ладно! – примирительно произнёс дядя Казимир, – признаю: пробелы, так сказать! Приношу, как говорится, свои глубокие, искренние…
– Вы прощены, рыцарь! – прервав готового разразиться длиннющей тирадой старого мэтра, торжественно произнесла Марселина, и протянула ему словно для поцелуя свою узкую, смуглую руку. Не ожидавший такого поворота, дядя Казимир, густо покраснев и по – стариковски крякнув, с наигранным трепетом приложился испанской своей бородкой к длинным, ухоженным пальчикам Марселины. – Так что, мир, Паладьев? – глянул он на Антона лукавым глазом.
– Вот уж дудки! – рассмеялся Тошка, – капитуляция, Иваныч, только капитуляция! Притом, безоговорочная!
– Ну, что ж, раз надо для дела, тогда капитуляция! – так же весело воскликнул дядя Казимир, – но без контрибуций! – добавил он и, обволакивая Марселину липким взглядом, сладко пропел: – Так, о работе ни слова?..
– Кстати о контрибуциях… – перехватив инициативу, не без сарказма произнёс Антон, – Вы бы, дядюшка, чем людей бодать, лучше коньячку бы раздобыли. У вас явно булькает в закромах. И слюнки, слюнки!..
– Да-да, я всё понял, Паладушка, а булькает во мне вчерашняя отрыжка! – старый художник затрясся в беззвучном смехе. – Хотя могу предложить господам горячий кофе – у меня термос. – Дядя Казимир ловко шаркнул ножкой.
– Тащи!..
Казимир Иванович, неопределённо хмыкнув в густые усы, присел у своей сумки.
– А это ещё кто? – появившаяся под колоннадой Ленка в упор глядела на недавнюю жертву, – это не тебя сейчас малолетки под аркой тромбили?
