Поэзия. Все в одной книге

Полная версия:
Поэзия. Все в одной книге
Молитва
Христос и Бог! Я жажду чудаТеперь, сейчас, в начале дня!О, дай мне умереть, покудаВся жизнь как книга для меня.Ты мудрый, Ты не скажешь строго:– «Терпи, еще не кончен срок».Ты сам мне подал – слишком много!Я жажду сразу – всех дорог!Всего хочу: с душой цыганаИдти под песни на разбой,За всех страдать под звук органаи амазонкой мчаться в бой;Гадать по звездам в черной башне,Вести детей вперед, сквозь тень…Чтоб был легендой – день вчерашний,Чтоб был безумьем – каждый день!Люблю и крест, и шелк, и каски,Моя душа мгновений след…Ты дал мне детство – лучше сказкиИ дай мне смерть – в семнадцать лет!Таруса, 26 сентября 1909Колдунья
Я – Эва, и страсти мои велики:Вся жизнь моя страстная дрожь!Глаза у меня огоньки-угольки,А волосы спелая рожь,И тянутся к ним из хлебов васильки.Загадочный век мой – хорош.Видал ли ты эльфов в полночную тьмуСквозь дым лиловатый костра?Звенящих монет от тебя не возьму, —Я призрачных эльфов сестра…А если забросишь колдунью в тюрьму,То гибель в неволе быстра!Ты рыцарь, ты смелый, твой голос ручей,С утеса стремящийся вниз.От глаз моих темных, от дерзких речейК невесте любимой вернись!Я, Эва, как ветер, а ветер – ничей…Я сон твой. О рыцарь, проснись!Аббаты, свершая полночный дозор,Сказали: «Закрой свою дверьБезумной колдунье, чьи речи позор.Колдунья лукава, как зверь!»– Быть может и правда, но темен мой взор,Я тайна, а тайному верь!В чем грех мой? Что в церкви слезам не учусь,Смеясь наяву и во сне?Поверь мне: я смехом от боли лечусь,Но в смехе не радостно мне!Прощай же, мой рыцарь, я в небо умчусьСегодня на лунном коне!Анжелика
Темной капеллы, где плачет орган,Близости кроткого лика!..Счастья земного мне чужд ураган:Я – Анжелика.Тихое пенье звучит в унисон,Окон неясны разводы,Жизнью моей овладели, как сон,Стройные своды.Взор мой и в детстве туда ускользал,Он городами измучен.Скучен мне говор и блещущий зал,Мир мне – так скучен!Кто-то пред Девой затеплил свечу,(Ждет исцеленья ль больная?)Вот отчего я меж вами молчу:Вся я – иная.Сладостна слабость опущенных рук,Всякая скорбь здесь легка мне.Плющ темнолиственный обнял как другСтарые камни;Бело и розово, словно миндаль,Здесь расцвела повилика…Счастья не надо. Мне мира не жаль:Я – Анжелика.Добрый колдун
Всё видит, всё знает твой мудрый зрачок,Сердца тебе ясны, как травы.Зачем ты меж нами, лесной старичок,Колдун безобидно-лукавый?Душою до гроба застенчиво-юн,Живешь, упоен небосводом.Зачем ты меж нами, лукавый колдун,Весь пахнущий лесом и медом?Как ранние зори покинуть ты мог,Заросшие маком полянки,И старенький улей, и серый дымок,Встающий над крышей землянки?Как мог променять ты любимых зверей,Свой лес, где цветет Небылица,На мир экипажей, трамваев, дверей,На дружески-скучные лица?Вернись: без тебя не горят светляки,Не шепчутся темные елки,Без ласково-твердой хозяйской рукиСкучают мохнатые пчелки.Поверь мне: меж нами никто не поймет,Как сладок черемухи запах.Не медли, а то не остался бы медВ невежливых мишкиных лапах!Кто снадобье знает, колдун, как не ты,Чтоб вылечить зверя иль беса?Уйди, старичок, от людской суетыПод своды родимого леса!Потомок шведских королей
О, вы, кому всего милейПобедоносные аккорды, —Падите ниц! Пред вами гордыйПотомок шведских королей.Мой славный род – моя отрава!Я от тоски сгораю – весь!Падите ниц: пред вами здесьПотомок славного Густава.С надменной думой на лицеВ своем мирке невинно-детскомЯ о престоле грезил шведском,О войнах, казнях и венце.В моих глазах тоской о чудеТакая ненависть зажглась,Что этих слишком гневных глаз,Не вынося, боялись люди.Теперь я бледен стал и слаб,Я пленник самой горькой боли,Я призрак утренний – не боле…Но каждый враг мне, кто не раб!Вспоен легендой дорогою,Умру, легенды паладин,И мой привет для всех один:«Ты мог бы быть моим слугою!»Обреченная
Бледные ручки коснулись рояляМедленно, словно без сил.Звуки запели, томленьем печаля.Кто твои думы смутил,Бледная девушка, там, у рояля?Тот, кто следит за тобой,– Словно акула за маленькой рыбкой —Он твоей будет судьбой!И не о добром он мыслит с улыбкой,Тот, кто стоит за тобой.С радостным видом хлопочут родные:Дочка – невеста! Их дочь!Если и снились ей грезы иные, —Грезы развеются в ночь!С радостным видом хлопочут родные.Светлая церковь, кольцо,Шум, поздравления, с образом мальчик.Девушка скрыла лицо,Смотрит с тоскою на узенький пальчик,Где загорится кольцо.«На солнце, на ветер, на вольный простор…»
На солнце, на ветер, на вольный просторЛюбовь уносите свою!Чтоб только не видел ваш радостный взорВо всяком прохожем судью.Бегите на волю, в долины, в поля,На травке танцуйте легкоИ пейте, как резвые дети шаля,Из кружек больших молоко.О, ты, что впервые смущенно влюблен,Доверься превратностям грез!Беги с ней на волю, под ветлы, под клен,Под юную зелень берез;Пасите на розовых склонах стада,Внимайте журчанию струй;И друга, шалунья, ты здесь без стыдаВ красивые губы целуй!Кто юному счастью прошепчет укор?Кто скажет: «Пора!» забытью?– На солнце, на ветер, на вольный просторЛюбовь уносите свою!Шолохово, февраль 1910От четырех до семи
В сердце, как в зеркале, тень,Скучно одной – и с людьми…Медленно тянется деньОт четырех до семи!К людям не надо – солгут,В сумерках каждый жесток.Хочется плакать мне. В жгутПальцы скрутили платок.Если обидишь – прощу,Только меня не томи!– Я бесконечно грущуОт четырех до семи.Волей луны
Мы выходим из столовойТем же шагом, как вчера:В зале облачно-лиловойБезутешны вечера!Здесь на всем оттенок давний,Горе всюду прилегло,Но пока открыты ставни,Будет облачно-светло.Всюду ласка легкой пыли.(Что послушней? Что нежней?)Те, ушедшие, любилиРисовать ручонкой в ней.Этих маленьких ручонокЖдут рояль и зеркала.Был рояль когда-то звонок!Зала радостна была!Люстра, клавиш – всё звенело,Увлекаясь их игрой…Хлопнул ставень – потемнело,Закрывается второй…Кто там шепчет еле-еле?Или в доме не мертво?Это струйкой льется в щелиЛунной ночи колдовство.В зеркалах при лунном светеСнова жив огонь зрачков,И недвижен на паркетеСлед остывших башмачков.Rouge et Bleue[10]
Девочка в красном и девочка в синемВместе гуляли в саду.– «Знаешь, Алина, мы платьица скинем,Будем купаться в пруду?».Пальчиком тонким грозя,Строго ответила девочка в синем:– «Мама сказала – нельзя».Девушка в красном и девушка в синемВечером шли вдоль межи.– «Хочешь, Алина, все бросим, все кинем,Хочешь, уедем? Скажи!»Вздохом сквозь вешний туманГрустно ответила девушка в синем:– «Полно! ведь жизнь – не роман»…Женщина в красном и женщина в синемШли по аллее вдвоем.– «Видишь, Алина, мы блекнем, мы стынем, —Пленницы в счастье своем»…С полуулыбкой из тьмыГорько ответила женщина в синем:– «Что же? Ведь женщины мы!»Столовая
Столовая, четыре раза в деньМиришь на миг во всем друг друга чуждых.Здесь разговор о самых скучных нуждах,Безмолвен тот, кому ответить лень.Все неустойчиво, недружелюбно, ломко,Тарелок стук… Беседа коротка:– «Хотела в семь она придти с катка?»– «Нет, к девяти», – ответит экономка.Звонок. – «Нас нет: уехали, скажи!»– «Сегодня мы обедаем без света»…Вновь тишина, не ждущая ответа;Ведут беседу с вилками ножи.– «Все кончили? Анюта, на тарелки!»Враждебный тон в негромких голосах,И все глядят, как на стенных часахОдна другую догоняют стрелки.Роняют стул… Торопятся шаги…Прощай, о мир из-за тарелки супа!Благодарят за пропитанье скупоИ вновь расходятся – до ужина враги.Пасха в апреле
Звон колокольный и яйца на блюдеРадостью душу согрели.Что лучезарней, скажите мне, люди,Пасхи в апреле?Травку ласкают лучи, дорогая,С улицы фраз отголоски…Тихо брожу от крыльца до сарая,Меряю доски.В небе, как зарево, внешняя зорька,Волны пасхального звона…Вот у соседей заплакал так горькоЗвук граммофона,Вторят ему бесконечно-унылоВзвизги гармоники с кухни…Многое было, ах, многое было…Прошлое, рухни!Нет, не помогут и яйца на блюде!Поздно… Лучи догорели…Что безнадежней, скажите мне, люди,Пасхи в апреле?Москва. Пасха, 1910Картинка с конфеты
На губках смех, в сердечке благодать,Которую ни светских правил стужа,Ни мненья лед не властны заковать.Как сладко жить! Как сладко танцеватьВ семнадцать лет под добрым взглядом мужа!То кавалеру даст, смеясь, цветок,То, не смутясь, подсядет к злым старухам,Твердит о долге, теребя платок.И страшно мил упрямый завитокГустых волос над этим детским ухом.Как сладко жить: удачен туалет,Прическа сделана рукой искусной,Любимый муж, успех, семнадцать лет…Как сладко жить! Вдруг блестки эполетИ чей-то взор неумолимо-грустный.О, ей знаком бессильно-нежный рот,Знакомы ей нахмуренные бровиИ этот взгляд… Пред ней тот прежний, тот,Сказавший ей в слезах под Новый Год:– «Умру без слов при вашем первом слове!»Куда исчез когда-то яркий гнев?Ведь это он, ее любимый, первый!Уж шепчет муж сквозь медленный напев:– «Да ты больна?» Немного побледнев,Она в ответ роняет: «Это нервы».«Ваши белые могилки рядом…»
Ваши белые могилки рядом,Ту же песнь поют колоколаДвум сердцам, которых жизнь былаВ зимний день светло расцветшим садом.Обо всем сказав другому взглядом,Каждый ждал. Но вот из-за углаПронеслась смертельная стрела,Роковым напитанная ядом.Спите ж вы, чья жизнь богатым садомВ зимний день, средь снега, расцвела…Ту же песнь вам шлют колокола,Ваши белые могилки – рядом.Weisser Hirsch, лето 1910«Прости» Нине
Прощай! Не думаю, чтоб сноваНас в жизни Бог соединил!Поверь, не хватит наших силДля примирительного слова.Твой нежный образ вечно мил,Им сердце вечно жить готово, —Но всё ж не думаю, чтоб сноваНас в жизни Бог соединил!Ее слова
– «Слова твои льются, участьем согреты,Но темные взгляды в былом».– «Не правда ли, милый, так смотрят портреты,Задетые белым крылом?»– «Слова твои – струи, вскипают и льются,Но нежные губы в тоске».– «Не правда ли, милый, так дети смеютсяПред львами на красном песке?»– «Слова твои – песни, в них вызов и силы,Ты снова, как прежде, бодра»…– «Так дети бодрятся, не правда ли, милый,Которым в кроватку пора?»Инцидент за супом
– «За дядю, за тетю, за маму, за папу»…– «Чтоб Кутику Боженька вылечил лапу»…– «Нельзя баловаться, нельзя, мой пригожий!»…(Уж хочется плакать от злости Сереже.)– «He плачь, и на трех он на лапах поскачет».Но поздно: Сереженька-первенец – плачет!Разохалась тетя, племянника радиУсидчивый дядя бросает тетради,Отец опечален: семейная драма!Волнуется там, перед зеркалом, мама…– «Hy, нянюшка, дальше! Чего же вы ждете?»– «За папу, за маму, за дядю, за тетю»…Мама за книгой
…Сдавленный шепот… Сверканье кинжала…– «Мама, построй мне из кубиков домик!»Мама взволнованно к сердцу прижалаМаленький томик.… Гневом глаза загорелись у графа:«Здесь я, княгиня, по благости рока!»– «Мама, а в море не тонет жирафа?»Мама душою – далеко!– «Мама, смотри: паутинка в котлете!»В голосе детском упрек и угроза.Мама очнулась от вымыслов: дети —Горькая проза!Утомленье
Жди вопроса, придумывай числа…Если думать – то где же игра?Даже кукла нахмурилась кисло…Спать пора!В зале страшно: там ведьмы и чертиПоявляются все вечера.Папа болен, мама в концерте…Спать пора!Братец шубу надел наизнанку,Рукавицы надела сестра,– Но устанешь пугать гувернантку…Спать пора!Ах, без мамы ни в чем нету смысла!Приуныла в углах детвора,Даже кукла нахмурилась кисло…Спать пора!Пробужденье
Холодно в мире! ПостельОсенью кажется раем.Ветром колеблется хмель,Треплется хмель над сараем;Дождь повторяет: кап-кап,Льется и льется на дворик…Свет из окошка – так слаб!Детскому сердцу – так горек!Братец в раздумии третСонные глазки ручонкой:Бедный разбужен! ЧередЗа баловницей сестренкой.Мыльная губка и тазВ темном углу – наготове.Холодно! Кукла без глазМрачно нахмурила брови:Куколке солнышка жаль!В зале – дрожащие звуки…Это тихонько рояльТронули мамины руки.Баловство
В темной гостиной одиннадцать бьет.Что-то сегодня приснится?Мама-шалунья уснуть не дает!Эта мама совсем баловница!Сдернет, смеясь, одеяло с плеча,(Плакать смешно и стараться!)Дразнит, пугает, смешит, щекочаПолусонных сестрицу и братца.Косу опять распустила плащом,Прыгает, точно не дама…Детям она не уступит ни в чем,Эта странная девочка-мама!Скрыла сестренка в подушке лицо,Глубже ушла в одеяльце,Мальчик без счета целует кольцоЗолотое у мамы на пальце…Лучший союз
Ты с детства полюбила тень,Он рыцарь грезы с колыбели.Вам голубые птицы пелиО встрече каждый вешний день.Вам мудрый сон сказал украдкой:– «С ним лишь на небе!» – «Здесь – не с ней!»Уж с колыбельных нежных днейВы лучшей связаны загадкой.Меж вами пропасть глубока,Но нарушаются запретыВ тот час, когда не спят портреты,И плачет каждая строка.Он рвется весь к тебе, а тыК нему протягиваешь руки,Но ваши встречи – только муки,И речью служат вам цветы.Ни страстных вздохов, ни смятенийПустым, доверенных, словам!Вас обручила тень, и вамСвященны в жизни – только тени.Стук в дверь
Сердце дремлет, но сердце так чутко,Помнит все: и блаженство, и боль.Те лучи догорели давно ль?Как забыть тебя, грустный малютка,Синеглазый малютка король?Ты, как прежде, бредешь чрез аллею,Неуступчив, надменен и дик;На кудрях – золотящийся блик…Я молчу, я смущенно не смеюЗаглянуть тебе в гаснущий лик.Я из тех, о мой горестный мальчик,Что с рожденья не здесь и не там.О, внемли запоздалым мольбам!Почему ты с улыбкою пальчикПриложил осторожно к губам?В бесконечность ступень поманила,Но, увы, обманула ступень:Бесконечность окончилась в день!Я для тени тебе изменила,Изменила для тени мне тень.Счастье
– «Ты прежде лишь розы ценила,В кудрях твоих венчик другой.Ты страстным цветам изменила?»– «Во имя твое, дорогой!»– «Мне ландышей надо в апреле,Я в мае топчу их ногой.Что шепчешь в ответ еле-еле?»– «Во имя твое, дорогой!»– «Мне мил колокольчик-бубенчик,Его я пребуду слугой.Ты молча срываешь свой венчик?»– «Во имя твое, дорогой!»Маме
Как много забвением темнымИз сердца навек унеслось!Печальные губы мы помнимИ пышные пряди волос,Замедленный вздох над тетрадкойИ в ярких рубинах кольцо,Когда над уютной кроваткойТвое улыбалось лицо.Мы помним о раненых птицахТвою молодую печальИ капельки слез на ресницах,Когда умолкала рояль.Невестам мудрецов
Над ними древность простирает длани,Им светит рок сияньем вещих глаз,Их каждый миг – мучительный экстаз.Вы перед ними – щепки в океане!Для них любовь – минутный луч в тумане,Единый свет немеркнущий – для вас.Вы лишь в любви таинственно-богаты,В ней всё: пожар и голубые льды,Последний луч и первый луч звезды,Все ручейки, все травы, все закаты!..– Над ними лик склоняется Гекаты,Им лунной Греции цветут сады…Они покой находят в Гераклите,Орфея тень им зажигает взор…А что у вас? Один венчальный флёр!Вяжите крепче золотые нитиИ каждый миг молитвенно стелитеСвою любовь, как маленький ковер!Еще молитва
И опять пред Тобой я склоняю колени,В отдаленье завидев Твой звездный венец.Дай понять мне, Христос, что не все только тени,Дай не тень мне обнять, наконец!Я измучена этими длинными днямиБез заботы, без цели, всегда в полумгле…Можно тени любить, но живут ли тенямиВосемнадцати лет на земле?И поют ведь, и пишут, что счастье вначале!Расцвести всей душой бы ликующей, всей!Но не правда ль: ведь счастия нет, вне печали?Кроме мертвых, ведь нету друзей?Ведь от века зажженные верой иноюУкрывались от мира в безлюдье пустынь?Нет, не надо улыбок, добытых ценоюОсквернения высших святынь.Мне не надо блаженства ценой унижений.Мне не надо любви! Я грущу – не о ней.Дай мне душу, Спаситель, отдать – только тениВ тихом царстве любимых теней.Москва, осень, 1910«Курлык»
Детство: молчание дома большого,Страшной колдуньи оскаленный клык;Детство: одно непонятное слово,Милое слово «курлык».Вдруг беспричинно в парадной столовойЧопорной гостье покажешь языкИ задрожишь и заплачешь под слово,Глупое слово «курлык».Бедная Frдulein[11]в накидке лиловой,Шею до боли стянувший башлык, —Всё воскресает под милое слово,Детское слово «курлык».1910После праздника
У мамы сегодня печальные глазки,Которых и дети и няня боятся.Не смотрят они на солдатика в каскеИ даже не видят паяца.У мамы сегодня прозрачные жилкиОсобенно сини на маленьких ручках.Она не сердита на грязные вилкиИ детские губы в тянучках.У мамы сегодня ни песен, ни сказки,Бледнее, чем прежде, холодные щечки,И даже не хочет в правдивые глазкиВзглянуть она маленькой дочке.В субботу
Темнеет… Готовятся к чаю…Дремлет Ася под маминой шубой.Я страшную сказку читаюО старой колдунье беззубой.О старой колдунье, о гномах,О принцессе, ушедшей закатом.Как жутко в лесах незнакомыхБродить ей с невидящим братом!Одна у колдуньи забота:Подвести его к пропасти прямо!Темнеет… Сегодня Суббота,И будет печальная мама.Темнеет… Не помнишь о часе.Из столовой позвали нас к чаю.Клубочком свернувшейся АсеЯ страшную сказку читаю.В классе
Скомкали фартук холодные ручки,Вся побледнела, дрожит баловница.Бабушка будет печальна: у внучкиВдруг – единица!Смотрит учитель, как будто не веряЭтим слезам в опустившемся взоре.Ах, единица большая потеря!Первое горе!Слезка за слезкой упали, сверкая,В белых кругах уплывает страница…Разве учитель узнает, какаяБоль – единица?На бульваре
В небе – вечер, в небе – тучки,В зимнем сумраке бульвар.Наша девочка устала,Улыбаться перестала.Держат маленькие ручкиСиний шар.Бедным пальчикам неловко:Синий шар стремится вдаль.Не дается счастье даром!Сколько муки с этим шаром!Миг – и выскользнет веревка.Что останется? Печаль.Утомились наши ручки,– В зимнем сумраке бульвар. —Наша детка побежала,Ручки сонные разжала…Мчится в розовые тучкиСиний шар.Совет
«Если хочешь ты папе советом помочь»,Шепчет папа любимице-дочке,«Будут целую ночь, будут целую ночьНад тобою летать ангелочки.Блещут крылышки их, а на самых концахШелестят серебристые блестки.Что мне делать, дитя, чтоб у мамы в глазахНе дрожали печальные слезки?Плещут крылышки их и шумят у дверей.Все цвета ты увидишь, все краски!Чем мне маме помочь? Отвечай же скорей!»– «Я скажу: расцелуй ее в глазки!А теперь ты беги (только свечку задуйИ сложи аккуратно чулочки).И сильнее беги, и сильнее целуй!Будут, папа, летать ангелочки?»Мальчик с розой
Хорошо невзрослой быть и сладкоО невзрослом грезить вечерами!Вот в тени уютная кроваткаИ портрет над нею в темной раме.На портрете белокурый мальчикУронил увянувшую розу,И к губам его прижатый пальчикЗатаил упрямую угрозу.Этот мальчик был любимец графа,С колыбели грезивший о шпаге,Но открыл он, бедный, дверцу шкафа,Где лежали тайные бумаги.Был он спрошен и солгал в ответе,Затаив упрямую угрозу.Только розу он любил на светеИ погиб изменником за розу.Меж бровей его застыла складка,Он печален в потемневшей раме…Хорошо невзрослой быть и сладкоО невзрослом плакать вечерами!Девочка-смерть
Луна омывала холодный паркетМолочной и ровной волной.К горячей щеке прижимая букет,Я сладко дремал под луной.Сияньем и сном растревожен вдвойне,Я сонные глазки открыл,И девочка-смерть наклонилась ко мне,Как розовый ангел без крыл.На тоненькой шее дрожит медальон,Румянец струится вдоль щек,И видно бежала: чуть-чуть запыленЕе голубой башмачок.Затейлив узор золотой бахромы,В кудрях бирюзовая нить.«Ты – маленький мальчик, я – девочка: мыДорогою будем шалить.Надень же (ты – рыцарь) мой шарф кружевной!»Я молча ей подал букет…Молочной и ровной, холодной волнойЛуна омывала паркет.Принц и лебеди
В тихий час, когда лучи неяркиИ душа устала от людей,В золотом и величавом паркеЯ кормлю спокойных лебедей.Догорел вечерний праздник неба.(Ах, и небо устает пылать!)Я стою, роняя крошки хлебаВ золотую, розовую гладь.Уплывают беленькие крошки,Покружась меж листьев золотых.Тихий луч мои целует ножкиИ дрожит на прядях завитых.Затенен задумчивой колонной,Я стою и наблюдаю я,Как мой дар с печалью благосклоннойПринимают белые друзья.В темный час, когда мы всё лелеем,И душа томится без людей,Во дворец по меркнущим аллеямЯ иду от белых лебедей.За книгами
«Мама, милая, не мучь же!Мы поедем или нет?»Я большая, – мне семь лет,Я упряма, – это лучше.Удивительно упряма:Скажут нет, а будет да.Не поддамся никогда,Это ясно знает мама.«Поиграй, возьмись за дело,Домик строй». – «А где картон?»«Что за тон?» – «Совсем не тон!Просто жить мне надоело!Надоело… жить… на свете,Все большие – палачи,Давид Копперфильд»… – «Молчи!Няня, шубу! Что за дети!»Прямо в рот летят снежинки…Огонечки фонарей…«Ну, извозчик, поскорей!Будут, мамочка, картинки?»Сколько книг! Какая давка!Сколько книг! Я все прочту!В сердце радость, а во ртуВкус соленого прилавка.1909Неравные братья
«Я колдун, а ты мой брат».«Ты меня посадишь в яму!»«Ты мой брат и ты не рад?»«Спросим маму!»«Хорошо, так ты солдат».«Я всегда играл за даму!»«Ты солдат и ты не рад?»«Спросим маму!»«Я придумал: акробат».«Не хочу такого сраму!»«Акробат – и ты не рад?»«Спросим маму!»Скучные игры
Глупую куклу со стулаЯ подняла и одела.Куклу я на пол швырнула:В маму играть – надоело!Не поднимаясь со стулаДолго я в книгу глядела.Книгу я на пол швырнула:В папу играть – надоело!Мятежники
Что за мука и нелепостьЭтот вечный страх тюрьмы!Нас домой зовут, а мыСтроим крепость.Как помочь такому горю?Остается лишь одно:Изловчиться – и в окно,Прямо к морю!Мы – свободные пираты,Смелым быть – наш первый долг.Ненавистный голос смолк.За лопаты!Слов не слышно в этом вое,Ветер, море, – все за нас.Наша крепость поднялась,Мы – герои!Будет славное сраженье.Ну, товарищи, вперед!Враг не ждет, а подождетУмноженье.Живая цепочка
Эти ручки кто расцепит,Чья тяжелая рука?Их цепочка так легкаПод умильный детский лепет.Кто сплетенные разнимет?Перед ними каждый – трус!Эту тяжесть, этот грузКто у мамы с шеи снимет?А удастся, – в миг у дочкиБудут капельки в глазах.Будет девочка в слезах,Будет мама без цепочки.И умолкнет милый лепет,Кто-то всхлипнет; скрипнет дверь…Кто разнимет их теперьЭти ручки, кто расцепит?Баярд
За умноженьем – черепаха,Зато чертенок за игрой,Мой первый рыцарь был без страха,Не без упрека, но герой!Его в мечтах носили кони,Он был разбойником в лесу,Но приносил мне на ладониС магнолий снятую росу.Ему на шее загорелойЯ поправляла талисман,И мне, как он чужой и смелой,Он покорялся, атаман!Улыбкой принц и школьник платьем,С кудрями точно из огня,Учителям он был проклятьемИ совершенством для меня!За принужденье мстил жестоко, —Великий враг чернил и парт!И был, хотя не без упрека,Не без упрека, но Баярд!Мама на даче
Мы на даче: за лугом Ока серебрится,Серебрится, как новый клинок.Наша мама сегодня царица,На головке у мамы венок.Наша мама не любит тяжелой прически, —Только время и шпильки терять!Тихий лучик упал сквозь березкиНа одну шелковистую прядь.В небе облачко плыло и плакало, тая.Назвала его мама судьбой.Наша мама теперь золотая,А венок у нее голубой.Два веночка на ней, два венка, в самом деле:Из цветов, а другой из лучей.Это мы васильковый надели,А другой, золотистый – ничей.Скоро вечер: за лесом луна загорится,На плотах заблестят огоньки…Наша мама сегодня царица,На головке у мамы венки.Жар-Птица
Максу Волошину
Нет возможности, хоть брось!Что ни буква – клякса,Строчка вкривь и строчка вкось,Строчки веером, – все врозь!Нету сил у Макса!– «Барин, кушать!» Что еда!Блюдо вечно блюдоИ вода всегда вода.Что еда ему, когдаОжидает чудо?У больших об этом речь,А большие правы.Не спешит в постельку лечь,Должен птицу он стеречь,Богатырь кудрявый.Уж часы двенадцать бьют,(Бой промчался резкий),Над подушкой сны встаютВ складках занавески.Промелькнет – не Рыба-Кит,Трудно ухватиться!Точно радуга блестит!Почему же не летитЧудная Жар-Птица?Плакать – глупо. Он не глуп,Он совсем не плакса,Не надует гордых губ, —Ведь Жар-Птица, а не супОжидает Макса!Как зарница! На хвостеЗолотые блестки!Много птиц, да все не те…На ресницах в темнотеЗасияли слезки.Он тесней к окну приник:Серые фигуры…Вдалеке унылый крик…– В эту ночь он всё постиг,Мальчик белокурый!«Так»
«Почему ты плачешь?» – «Так».Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.