Читать книгу Поэзия. Все в одной книге (Марина Ивановна Цветаева) онлайн бесплатно на Bookz (2-ая страница книги)
bannerbanner
Поэзия. Все в одной книге
Поэзия. Все в одной книге
Оценить:

3

Полная версия:

Поэзия. Все в одной книге

Три поцелуя

– «Какие маленькие зубки!И заводная! В парике!»Она смеясь прижала губкиК ее руке.– «Как хорошо уйти от гула!Ты слышишь скрипку вдалеке?»Она задумчиво прильнулаК его руке.– «Отдать всю душу, но кому бы?Мы счастье строим – на песке!»Она в слезах прижала губыК своей руке.

Новолунье

Новый месяц встал над лугом,Над росистою межой.Милый, дальний и чужой,Приходи, ты будешь другом.Днем – скрываю, днем – молчу.Месяц в небе, – нету мочи!В эти месячные ночиРвусь к любимому плечу.Не спрошу себя: «Кто ж он?»Все расскажут – твои губы!Только днем объятья грубы,Только днем порыв смешон.Днем, томима гордым бесом,Лгу с улыбкой на устах.Ночью ж… Милый, дальний… Ах!Лунный серп уже над лесом!Таруса, октябрь 1909

Эпитафия

Тому, кто здесь лежит под травкой вешней,Прости, Господь, злой помысел и грех!Он был больной, измученный, нездешний,Он ангелов любил и детский смех.Не смял звезды сирени белоснежной,Хоть и желал Владыку побороть…Во всех грехах он был – ребенок нежный,И потому – прости ему, Господь!

Бывшему Чародею

Вам сердце рвет тоска, сомненье в лучшем сея.– «Брось камнем, не щади! Я жду, больней ужаль!»Нет, ненавистна мне надменность фарисея,Я грешников люблю, и мне вас только жаль.Стенами темных слов, растущими во мраке,Нас, нет, – не разлучить! К замкам найдем ключиИ смело подадим таинственные знакиДруг другу мы, когда задремлет всё в ночи.Свободный и один, вдали от тесных рамок,Вы вновь вернетесь к нам с богатою ладьей,И из воздушных строк возникнет стройный замок,И ахнет тот, кто смел поэту быть судьей!– «Погрешности прощать прекрасно, да, но эту —Нельзя: культура, честь, порядочность… О нет».– Пусть это скажут все. Я не судья поэту,И можно все простить за плачущий сонет!

Чародею

Рот как кровь, а глаза зелены,И улыбка измученно-злая…О, не скроешь, теперь поняла я:Ты возлюбленный бледной Луны.Над тобою и днем не слабелиВ дальнем детстве сказанья ночей,Оттого ты с рожденья – ничей,Оттого ты любил – с колыбели.О, как многих любил ты, поэт:Темнооких, светло-белокурых,И надменных, и нежных, и хмурых,В них вселяя свой собственный бред.Но забвение, ах, на груди ли?Есть ли чары в земных голосах?Исчезая, как дым в небесах,Уходили они, уходили.Вечный гость на чужом берегу,Ты замучен серебряным рогом…О, я знаю о многом, о многом,Но откуда-сказать не могу.Оттого тебе искры бокалаИ дурман наслаждений бледны:Ты возлюбленный Девы-Луны,Ты из тех, что Луна приласкала.

В чужой лагерь

«Да, для вас наша жизнь

действительно в тумане».

Разговор 20-гo декабря 1909 г.Ах, вы не братья, нет, не братья!Пришли из тьмы, ушли в туман…Для нас безумные объятьяЕще неведомый дурман.Пока вы рядом – смех и шутки,Но чуть умолкнули шаги,Уж ваши речи странно-жутки,И чует сердце: вы враги.Сильны во всем, надменны даже,Меняясь вечно, те, не те —При ярком свете мы на страже,Но мы бессильны – в темноте!Нас вальс и вечер – всё тревожит,В нас вечно рвется счастья нить…Неотвратимого не может,Ничто не сможет отклонить!Тоска по книге, вешний запах.Оркестра пение вдали —И мы со вздохом в темных лапах,Сожжем, тоскуя, корабли.Но знайте: в миг, когда без силыИ нас застанет страсти ад,Мы потому прошепчем: «Милый!»Что будет розовым закат.

На прощанье

Mein Herz trдgt schwere Ketten,Die Du mir angelegt.Ich mцcht' mein Leben wetten,DaЯ Keine schwerer trдgt[7].Франкфуртская песенкаМы оба любили, как дети,Дразня, испытуя, играя,Но кто-то недобрые сетиРасставил, улыбку тая —И вот мы у пристани оба,Не ведав желанного рая,Но знай, что без слов и до гробаЯ сердцем пребуду – твоя.Ты всё мне поведал – так рано!Я всё разгадала – так поздно!В сердцах наших вечная рана,В глазах молчаливый вопрос,Земная пустыня бескрайна,Высокое небо беззвездно,Подслушана нежная тайна,И властен навеки мороз.Я буду беседовать с тенью!Мой милый, забыть нету мочи!Твой образ недвижен под сеньюМоих опустившихся век…Темнеет… Захлопнули ставни,На всём приближение ночи…Люблю тебя, призрачно-давний,Тебя одного – и навек!4–9 января 1910

Следующей

Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, —О, лишь люби, люби его нежнее!Как мальчика, баюкай на груди,Не забывай, что ласки сон нужнее,И вдруг от сна объятьем не буди.Будь вечно с ним: пусть верности научатТебя печаль его и нежный взор.Будь вечно с ним: его сомненья мучат,Коснись его движением сестер.Но, если сны безгрешностью наскучат,Сумей зажечь чудовищный костер!Ни с кем кивком не обменяйся смело,В себе тоску о прошлом усыпи.Будь той ему, кем быть я не посмела:Его мечты боязнью не сгуби!Будь той ему, кем быть я не сумела:Люби без мер и до конца люби!

Perpetuum Mobile[8]

Как звезды меркнут понемногуВ сияньи солнца золотом,К нам другу друг давал дорогу,Осенним делаясь листом,– И каждый нес свою тревогуВ наш без того тревожный дом.Мы всех приветствием встречали,Шли без забот на каждый пир,Одной улыбкой отвечалиНа бубна звон и рокот лир,– И каждый нес свои печалиВ наш без того печальный мир.Поэты, рыцари, аскеты,Мудрец-филолог с грудой книг…Вдруг за лампадой – блеск ракеты!За проповедником – шутник!– И каждый нес свои букетыВ наш без того большой цветник.

Следующему

Quasi unа fantasia.

Нежные ласки тебе уготованыДобрых сестричек.Ждем тебя, ждем тебя, принц заколдованныйПеснями птичек.Взрос ты, вспоенная солнышком веточка,Рая явленье,Нежный как девушка, тихий как деточка,Весь – удивленье.Скажут не раз: «Эти сестры изменчивыВ каждом ответе!»– С дерзким надменны мы, с робким застенчивы,С мальчиком – дети.Любим, как ты, мы берёзки, проталинки,Таянье тучек.Любим и сказки, о, глупенький, маленькийБабушкин внучек!Жалобен ветер, весну вспоминающий…В небе алмазы…Ждем тебя, ждём тебя, жизни не знающий,Голубоглазый!

Луч серебристый

Эхо стонало, шумела река,Ливень стучал тяжело,Луч серебристый пронзил облака.Им любовались мы долго, покаСолнышко, солнце взошло!

Втроем

– «Мы никого так»…

– «Мы никогда так»…

– «Ну, что же? Кончайте»…

27-го декабря 1909 г.Горькой расплаты, забвенья ль вино, —Чашу мы выпьем до дна!Эта ли? та ли? Не все ли равно!Нить навсегда создана.Сладко усталой прильнуть головеСправа и слева – к плечу.Знаю одно лишь: сегодня их две!Большего знать не хочу.Обе изменчивы, обе нежны,Тот же задор в голосах,Той же тоскою огни зажженыВ слишком похожих глазах…Тише, сестрички! Мы будем молчать,Души без слова сольем.Как неизведано утро встречатьВ детской, прижавшись, втроем…Розовый отсвет на зимнем окне,Утренний тает туман,Девочки крепко прижались ко мне…О, какой сладкий обман!

Ошибка

Когда снежинку, что легко летает,Как звездочка упавшая скользя,Берешь рукой – она слезинкой тает,И возвратить воздушность ей нельзя.Когда пленясь прозрачностью медузы,Ее коснемся мы капризом рук,Она, как пленник, заключенный в узы,Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.Когда хотим мы в мотыльках-скитальцахВидать не грезу, а земную быль —Где их наряд? От них на наших пальцахОдна зарей раскрашенная пыль!Оставь полет снежинкам с мотылькамиИ не губи медузу на песках!Нельзя мечту свою хватать руками,Нельзя мечту свою держать в руках!Нельзя тому, что было грустью зыбкой,Сказать: «Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!»Твоя любовь была такой ошибкой, —Но без любви мы гибнем. Чародей!

Мука́ и му́ка

– «Всё перемелется, будет мукой!»Люди утешены этой наукой.Станет мукою, что было тоской?Нет, лучше му́кой!Люди, поверьте: мы живы тоской!Только в тоске мы победны над скукой.Всё перемелется? Будет мукой?Нет, лучше му́кой!

Каток растаял

…«но ведь есть каток»…

Письмо 17 января 1910 г.Каток растаял… Не усладаЗа зимней тишью стук колес.Душе весеннего не надоИ жалко зимнего до слез.Зимою грусть была едина…Вдруг новый образ встанет… Чей?Душа людская – та же льдинаИ так же тает от лучей.Пусть в желтых лютиках пригорок!Пусть смёл снежинку лепесток!– Душе капризной странно дорогКак сон растаявший каток…

Встреча

…«есть встречи случайные»…

Из дорогого письма.Гаснул вечер, как мы умиленныйЭтим первым весенним теплом.Был тревожен Арбат оживленный;Добрый ветер с участливой ласкойНас касался усталым крылом.В наших душах, воспитанных сказкой,Тихо плакала грусть о былом.Он прошел – так нежданно! так спешно! —Тот, кто прежде помог бы всему.А вдали чередой безутешноФонарей лучезарные точкиЗагорались сквозь легкую тьму…Все кругом покупали цветочки;Мы купили букетик… К чему?В небесах фиолетово-алыхТихо вянул неведомый сад.Как спастись от тревог запоздалых?Все вернулось. На миг ли? На много ль?Мы глядели без слов на закат,И кивал нам задумчивый ГогольС пьедестала, как горестный брат.

Два в квадрате

Не знали долго ваши взоры,Кто из сестер для них «она»?Здесь умолкают все укоры, —Ведь две мы. Ваша ль то вина?– «Прошел он!» – «Кто из них? Который?»К обоим каждая нежна.Здесь умолкают все укоры. —Вас двое. Наша ль то вина?

Связь через сны

Всё лишь на миг, что людьми создается,Блекнет восторг новизны,Но неизменной, как грусть, остаетсяСвязь через сны.Успокоенье… Забыть бы… Уснуть бы…Сладость опущенных век…Сны открывают грядущего судьбы,Вяжут навек.Всё мне, что бы ни думал украдкой,Ясно, как чистый кристалл.Нас неразрывной и вечной загадкойСон сочетал.Я не молю: «О, Господь, уничтожиМуку грядущего дня!»Нет, я молю: «О пошли ему, Боже,Сон про меня!»Пусть я при встрече с тобою бледнею, —Как эти встречи грустны!Тайна одна. Мы бессильны пред нею:Связь через сны.

«Не гони мою память! Лазурны края…»

Не гони мою память! Лазурны края,Где встречалось мечтание наше.Будь правдивым: не скоро с такою, как я,Вновь прильнешь ты к серебряной чаше.Все не нашею волей разрушено. Пусть! —Сладок вздох об утраченном рае!Весь ты – майский! Тебе моя майская грусть.Все твое, что пригрезится в мае.Здесь не надо свиданья. Мы встретимся там,Где на правду я правдой отвечу;Каждый вечер по лёгким и зыбким мостамМы выходим друг другу навстречу.Чуть завижу знакомый вдали силуэт, —Бьется сердце то чаще, то реже…Ты как прежде: не гневный, не мстительный, нет!И глаза твои, грустные, те же.Это грезы. Обоим нам ночь дорога,Все преграды рушащая смело.Но, проснувшись, мой друг, не гони, как врага,Образ той, что солгать не сумела.И когда он возникнет в вечерней тениПод призывы былого напева,Ты минувшему счастью с улыбкой кивниИ ушедшую вспомни без гнева.

Привет из вагона

Сильнее гул, как будто выше – зданья,В последний раз колеблется вагон,В последний раз… Мы едем… До свиданья,Мой зимний сон!Мой зимний сон, мой сон до слез хороший,Я от тебя судьбой унесена.Так суждено! Не надо мне ни ношиВ пути, ни сна.Под шум вагона сладко верить чудуИ к дальним дням, ещё туманным, плыть.Мир так широк! Тебя в нем позабудуЯ может быть?Вагонный мрак как будто давит плечи,В окно струей вливается туман…Мой дальний друг, пойми – все эти речиСамообман!Что новый край? Везде борьба со скукой,Всё тот же смех и блестки тех же звезд,И там, как здесь, мне будет сладкой мукойТвой тихий жест.9 июня 1910

Кроме любви

Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все жеЛишь тебе указала в тени обожаемый лик.Было все в нашем сне на любовь не похоже:Ни причин, ни улик.Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,Только мы – ты и я – принесли ему жалобный стих.Обожания нить нас сильнее связала,Чем влюбленность – других.Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спешиТы мне памятен будешь, как самая нежная нотаВ пробужденьи души.В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме…(В нашем доме, весною…) Забывшей меня не зови!Все минуты свои я тобою наполнила, кромеСамой грустной – любви.

Плохое оправданье

Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново:Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.О мучительный стыд за вечернее лишнее слово!О тоска по утрам!Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема…Как влюбленность – старо!Только ночью душе посылаются знаки оттуда,Оттого все ночное, как книгу, от всех береги!Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:Свет и чудо – враги!Твой восторженный бред, светом розовых люстрзолоченный,Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет!Будет утром – мудрец. Будет утром- холодный ученыйТот, кто ночью – поэт.Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла яЛучший вечер отдать на терзанье январскому дню?Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,Только утро виню!

Предсказанье

– «У вас в душе приливы и отливы!»Ты сам сказал, ты это понял сам!О, как же ты, не верящий часам,Мог осудить меня за миг счастливый?Что принесет грядущая минута?Чей давний образ вынырнет из сна?Веселый день, а завтра ночь грустна…Как осуждать за что-то, почему-то?О, как ты мог! О, мудрый, как могли выСказать «враги» двум белым парусам?Ведь знали вы… Ты это понял сам:В моей душе приливы и отливы!

Оба луча

Солнечный? Лунный? О мудрые Парки,Что мне ответить? Ни воли, ни сил!Луч серебристый молился, а яркийНежно любил.Солнечный? Лунный? Напрасная битва!Каждую искорку, сердце, лови!В каждой молитве – любовь, и молитва —В каждой любви!Знаю одно лишь: погашенных в плачеЖалкая мне не заменит свеча.Буду любить, не умея иначе —Оба луча!Weisser Hirsch, лето 1910

Детская

Наша встреча была – в полумраке беседаПолувзрослого с полудетьми.Хлопья снега за окнами, песни метели…Мы из детской уйти не хотели,Вместо сказки не жаждали бреда…Если можешь – пойми!Мы любили тебя – как могли, как умели;Целый сад в наших душах бы мог расцвести,Мы бы рай увидали воочью!..Но, испуганы зимнею ночью,Мы из детской уйти не посмели…Если можешь – прости!

Разные дети

Есть тихие дети. Дремать на плечеУ ласковой мамы им сладко и днем.Их слабые ручки не рвутся к свече, —Они не играют с огнем.Есть дети – как искры: им пламя сродни.Напрасно их учат: «Ведь жжется, не тронь!»Они своенравны (ведь искры они!)И смело хватают огонь.Есть странные дети: в них дерзость и страх.Крестом потихоньку себя осеня,Подходят, не смеют, бледнеют в слезахИ плача бегут от огня.Мой милый! Был слишком небрежен твой суд:«Огня побоялась – так гибни во мгле!»Твои обвиненья мне сердце грызутИ душу пригнули к земле.Есть странные дети: от страхов своихОни погибают в туманные дни.Им нету спасенья. Подумай о нихИ слишком меня не вини!Ты душу надолго пригнул мне к земле…– Мой милый, был так беспощаден твой суд! —Но все же я сердцем твоя – и во мгле«За несколько светлых минут!»

Зимой

Снова поют за стенамиЖалобы колоколов…Несколько улиц меж нами,Несколько слов!Город во мгле засыпает,Серп серебристый возник,Звездами снег осыпаетТвой воротник.Ранят ли прошлого зовы?Долго ли раны болят?Дразнит заманчиво-новый,Блещущий взгляд.Сердцу он (карий иль синий?)Мудрых важнее страниц!Белыми делает инейСтрелы ресниц…Смолкли без сил за стенамиЖалобы колоколов.Несколько улиц меж нами,Несколько слов!Месяц склоняется чистыйВ души поэтов и книг,Сыплется снег на пушистыйТвой воротник.

Наша зала

Мне тихонько шепнула вечерняя залаУкоряющим тоном, как няня любовно:– «Почему ты по дому скитаешься, словноТолько утром приехав с вокзала?Беспорядочной грудой разбросаны вещи,Погляди, как растрепаны пыльные ноты!Хоть как прежде с покорностью смотришь в окно ты,Но шаги твои мерные резче.В этом дремлющем доме ты словно чужая,Словно грустная гостья, без силы к утехам.Никого не встречаешь взволнованным смехом,Ни о ком не грустишь, провожая.Много женщин видала на долгом веку я,– В этом доме их муки, увы, не случайны! —Мне в октябрьский вечер тяжелые тайныНе одна поверяла, тоскуя.О, не бойся меня, не противься упрямо:Как столетняя зала внимает не каждый!Все скажи мне, как всё рассказала однаждыМне твоя одинокая мама.Я слежу за тобою внимательным взглядом,Облегчи свою душу рассказом нескорым!Почему не с тобой он, тот милый, с которымТы когда-то здесь грезила рядом?»– «K смелым душам, творящим лишь страсти веленье,Он умчался, в моей не дождавшись прилива.Я в решительный вечер была боязлива,Эти муки – мое искупленье.Этим поздним укором я душу связала,Как предателя бросив ее на солому,И теперь я бездушно скитаюсь по дому,Словно утром приехав с вокзала».

«По тебе тоскует наша зала…»

По тебе тоскует наша зала,– Ты в тени ее видал едва —По тебе тоскуют те слова,Что в тени тебе я не сказала.Каждый вечер я скитаюсь в ней,Повторяя в мыслях жесты, взоры…На обоях прежние узоры,Сумрак льется из окна синей;Те же люстры, полукруг дивана,(Только жаль, что люстры не горят!)Филодендронов унылый ряд,По углам расставленных без плана.Спичек нет, – уж кто-то их унес!Серый кот крадется из передней…Это час моих любимых бредней,Лучших дум и самых горьких слез.Кто за делом, кто стремится в гости…По роялю бродит сонный луч.Поиграть? Давно потерян ключ!О часы, свой бой унылый бросьте!По тебе тоскуют те слова,Что в тени услышит только зала.Я тебе так мало рассказала, —Ты в тени меня видал едва!

Сердца и души

Души в нас – залы для редких гостей,Знающих прелесть тепличных растений.В них отдыхают от скорбных путейРазные милые тени.Тесные келейки – наши сердца.В них заключенный один до могилы.В келью мою заточен до концаТы без товарища, милый!

Так будет

Словно тихий ребенок, обласканный тьмой,С бесконечным томленьем в блуждающем взоре,Ты застыл у окна. В коридореЧей-то шаг торопливый – не мой!Дверь открылась… Морозного ветра струя…Запах свежести, счастья… Забыты тревоги…Миг молчанья, и вот на порогеКто-то слабо смеется – не я!Тень трамваев, как прежде, бежит по стене,Шум оркестра внизу осторожней и глуше…– «Пусть сольются без слов наши души!»Ты взволнованно шепчешь – не мне!– «Сколько книг!.. Мне казалось… Не надо огня:Так уютней… Забыла сейчас все слова я»…Видят беглые тени трамваяНа диване с тобой – не меня!

Правда

Vitam impendere vero[9].

Мир утомленный вздохнул от смятений,Розовый вечер струит забытье…Нас разлучили не люди, а тени,Мальчик мой, сердце мое!Высятся стены, туманом одеты,Солнце без сил уронило копье…В мире вечернем мне холодно. Где ты,Мальчик мой, сердце мое?Ты не услышишь. Надвинулись стены,Все потухает, сливается все…Не было, нет и не будет замены,Мальчик мой, сердце мое!Москва, 27 августа 1910

У гробика

Екатерине Павловне Пешковой

Мама светло разукрасила гробик.Дремлет малютка в воскресном наряде.Больше не рвутся на лобикРусые пряди;Детской головки, видавшей так мало,Круглая больше не давит гребенка…Только о радостном зналоСердце ребенка.Век пятилетний так весело прожит:Много проворные ручки шалили!Грези, никто не тревожит,Грези меж лилий…Ищут цветы к ней поближе местечко,(Тесно ей кажется в новой кровати).Знают цветы: золотое сердечкоБыло у Кати!

Последнее слово

Л. А. Т.

О, будь печальна, будь прекрасна,Храни в душе осенний сад!Пусть будет светел твой закат,Ты над зарей была не властна.Такой как ты нельзя обидеть:Суровый звук – порвется нить!Не нам судить, не нам винить…Нельзя за тайну ненавидеть.В стране несбывшихся гаданийЖивешь одна, от всех вдали.За счастье жалкое землиТы не отдашь своих страданий.Ведь нашей жизни вся отрадаК бокалу прошлого прильнуть.Не знаем мы, где верный путь,И не судить, а плакать надо.1906

Эпитафия

Л. А. Т.

НА ЗЕМЛЕ

– «Забилась в угол, глядишь упрямо…Скажи, согласна? Мы ждем давно».– «Ах, я не знаю. Оставьте, мама!Оставьте, мама. Мне все равно!»

В ЗЕМЛЕ

– «Не тяжки ль вздохи усталой груди?В могиле тесной всегда ль темно?»– «Ах, я не знаю. Оставьте, люди!Оставьте, люди! Мне все равно!»

НАД ЗЕМЛЕЙ

– «Добро любила ль, всем сердцем, страстно?Зло – возмущало ль тебя оно?»– «О Боже правый, со всем согласна!Я так устала. Мне все равно!»

Даме с камелиями

Все твой путь блестящей залой зла,Маргарита, осуждают смело.В чем вина твоя? Грешило тело!Душу ты – невинной сберегла.Одному, другому, всем равно,Всем кивала ты с усмешкой зыбкой.Этой горестной полуулыбкойТы оплакала себя давно.Кто поймет? Рука поможет чья?Всех одно пленяет без изъятья!Вечно ждут раскрытые объятья,Вечно ждут: «Я жажду! Будь моя!»День и ночь признаний лживых яд…День и ночь, и завтра вновь, и снова!Говорил красноречивей словаТемный взгляд твой, мученицы взгляд.Все тесней проклятое кольцо,Мстит судьба богине полусветской…Нежный мальчик вдруг с улыбкой детскойЗаглянул тебе, грустя, в лицо…О любовь! Спасает мир – она!В ней одной спасенье и защита.Всё в любви. Спи с миром, Маргарита…Всё в любви… Любила – спасена!

Вокзальный силуэт

Не знаю вас и не хочуТерять, узнав, иллюзий звездных.С таким лицом и в худших безднахБывают преданны лучу.У всех, отмеченных судьбой,Такие замкнутые лица.Вы непрочтенная страницаИ, нет, не станете рабой!С таким лицом рабой? О, нет!И здесь ошибки нет случайной.Я знаю: многим будут тайнойВаш взгляд и тонкий силуэт,Волос тяжелое кольцоИз-под наброшенного шарфа(Вам шла б гитара или арфа)И ваше бледное лицо.Я вас не знаю. Может бытьИ вы как все любезно-средни…Пусть так! Пусть это будут бредни!Ведь только бредней можно жить!Быть может, день недалеко,Я всё пойму, что неприглядно…Но ошибаться – так отрадно!Но ошибиться – так легко!Слегка за шарф держась рукой,Там, где свистки гудят с тревогой,Стояли вы загадкой строгой.Я буду помнить вас – такой.Севастополь. Пасха, 1909

«Как простор наших горестных нив…»

Как простор наших горестных нив,Вы окутаны грустною дымкой;Вы живете для всех невидимкой,Слишком много в груди схоронив.В вас певучий и мерный отлив,Не сродни вам с людьми поединки,Вы живете, с кристальностью льдинкиБесконечную ласковость слив.Я люблю в вас большие глаза,Тонкий профиль задумчиво-четкий,Ожерелье на шее, как четки,Ваши речи – ни против, ни за…Из страны утомленной луныВы спустились на тоненькой нитке.Вы, как все самородные слитки,Так невольно, так гордо скромны.За отливом приходит прилив,Тая, льдинки светлее, чем слезки,Потухают и лунные блестки,Замирает и лучший мотив…Вы ж останетесь той, что теперь,На огне затаенном сгорая…Вы чисты, и далекого раяВам откроется светлая дверь!

Нине

К утешениям друга-рояляТы ушла от излюбленных книг.Чей-то шепот в напевах возник,Беспокоя тебя и печаля.Те же синие летние дни,Те же в небе и звезды и тучки…Ты сомкнула усталые ручки,И лицо твое, Нина, в тени.Словно просьбы застенчивой ради,Повторился последний аккорд.Чей-то образ из сердца не стерт!..Всё как прежде: портреты, тетради,Грустных ландышей в вазе цветы,Там мирок на диване кошачий…В тихих комнатках маленькой дачиВсё как прежде. Как прежде и ты.Детский взор твой, что грустно тревожит,Я из сердца, о нет, не сотру.Я любила тебя как сеструИ нежнее, и глубже, быть может!Как сестру, а теперь вдалеке,Как царевну из грез Андерсена…Здесь, в Париже, где катится Сена,Я с тобою, как там, на Оке.Пусть меж нами молчанья равнинаИ запутанность сложных узлов.Есть напевы, напевы без слов,О любимая, дальняя Нина!

В Париже

Дома до звезд, а небо ниже,Земля в чаду ему близка.В большом и радостном ПарижеВсе та же тайная тоска.Шумны вечерние бульвары,Последний луч зари угас.Везде, везде всё пары, пары,Дрожанье губ и дерзость глаз.Я здесь одна. К стволу каштанаПрильнуть так сладко голове!И в сердце плачет стих РостанаКак там, в покинутой Москве.Париж в ночи мне чужд и жалок,Дороже сердцу прежний бред!Иду домой, там грусть фиалокИ чей-то ласковый портрет.Там чей-то взор печально-братский.Там нежный профиль на стене.Rostand и мученик РейхштадтскийИ Сара – все придут во сне!В большом и радостном ПарижеМне снятся травы, облака,И дальше смех, и тени ближе,И боль как прежде глубока.Париж, июнь 1909

В Шенбрунне

Нежен первый вздох весны,Ночь тепла, тиха и лунна.Снова слезы, снова сныВ замке сумрачном Шенбрунна.Чей-то белый силуэтНад столом поникнул ниже.Снова вздохи, снова бред:«Марсельеза! Трон!.. В Париже…»Буквы ринулись с страниц,Строчка – полк. Запели трубы…Капли падают с ресниц,«Вновь с тобой я!» шепчут губы.Лампы тусклый полусветМеркнет, ночь зато светлее.Чей там грозный силуэтВырос в глубине аллеи?…Принц австрийский? Это роль!Герцог? Сон! В Шенбрунне зимы?Нет, он маленький король!– «Император, сын любимый!Мчимся! Цепи далеки,Мы свободны. Нету плена.Видишь, милый, огоньки?Слышишь всплески? Это Сена!»Как широк отцовский плащ!Конь летит, огнем объятый.«Что рокочет там, меж чащ?Море, что ли?» – «Сын, – солдаты!»– «О, отец! Как ты горишь!Погляди, а там направо, —Это рай?» – «Мой сын – Париж!»– «А над ним склонилась?» – «Слава».В ярком блеске Тюилери,Развеваются знамена.– «Ты страдал! Теперь цари!Здравствуй, сын Наполеона!»Барабаны, звуки струн,Все в цветах… Ликуют дети…Всё спокойно. Спит Шенбрунн.Кто-то плачет в лунном свете.
bannerbanner