Последнее слово шамана

«Жена? Да, была жена, была», – смахнув с лица слезинку, Михаил тут же подчинился просьбе Виктора перевернуть на сковороде рыбу.

– А что мы забыли сделать, Миша? – спросил у него Муравьев.

По привычке Михаил пожал плечами.

– А-а, – вспомнил он и начал тереть большой палец с указательным и средним.

– Правильно, – улыбнулся Виктор, – нужно посолить. Но у меня есть другое предложение. – И из глубокой миски на рыбу, жарящуюся в сковороде, стал ложкой выкладывать пюре из раздавленных ягод. – Это клюква с рябиной. Витамины вместо соли.

– Сол?

– Ль, – улыбаясь, посмотрел на Михаила Муравьев. – Скажи «ль». Со-ль.

– Л-лы, – выдавил из себя Виктор.

Что-то сильно треснуло сзади. Обломанная ветка упала с сухой сосны, и огромная птица, сорвавшись с дерева, раскрыв крылья, спланировала вниз и, громко захлопав крыльями, улетела в сторону реки.

– Уарь! – вскрикнул Михаил.

– Стари-ик, лет семь с ним вижусь, – прошептал Муравьев.

– О-о-о.

– Ты прав. Я за ним скучаю.

– А-а-а, том? – указав подбородком на избу, спросил Михаил.

– Это временное мое гнездышко. С Кузьмой, с Сашей Сараной, знаешь же их?

– Тэ, – кивнул Михаил. – На войны был.

– С Сараной.

– Да-а. С-са-ашэ.

– А-а-а. Так вот, мы с ними зимой на вездеходе привезли сюда бревна, листы ДСП, фанеры и собрали избу здесь. Место не ягодное, не рыбное. Дичи, правда, много, рыбы чуть-чуть, новый год здесь четыре раза встречали.

– А-а-а, уар?

– Не-ет, рука, Мишенька, на него не поднимается. У дома никогда не охотимся, здесь мир со всеми. Там, на вырубах, да, а здесь – нет, глухарь – это покой. Мудрая птица, Мишенька. Еще три избы у нас есть. Я-то уже все, детей вырастил, пенсионер, внукам не нужен, у них хобби не рыбалка с охотой, не сбор ягоды с грибами, а компьютер с разными энергетическими напитками да автомобили. А когда мою жинку убили, ушел сюда, в лес. В город боюсь возвращаться, пристрелю того, кто убил мою жену. И не просто, а сначала колени ему перебью, потом – локти, пусть помучается. А я точно знаю, кто в смерти ее виновен. – У Виктора на глазах появилась слеза. – А если ошибаюсь, то на толику. Пусть он не своими руками это сделал, но он. Да ладно, Мишенька, вот таки вот дела у меня.

Михаил опустил глаза в землю. Слышал он об этом. Весь город об этом говорил, но доказать этого невозможно. Деньги, связи, и те не помогут, так как у Алексея Алексеевича Свалова есть сила и во власти, и среди бандитов. А это его работа, это я тебе говорю. – Виктор застучал кулаком себе в грудь.

– Та, та, – глубоко вздохнул Михаил.

– Дай бог, чтобы восстановился быстрее. Тебе ведь еще лет десять до пенсии?

Михаил показал два пальца.

– Двенадцать или восемь? – Виктор не сводит глаз с Михаила.

– Та, сам.

– Семь, значит. – Виктор поморщился. – Так, молод ты еще, завидую даже. Мне уже семьдесят два.

– Тва? – удивился Михаил.

– Что, еще старше выгляжу?

– Нет, ш-ш-шщесшат.

– Просто худой и почему-то без морщин, – улыбнулся Муравьев. – Спасибо. – И похлопал Степнова по плечу.

Щучье мясо хорошо пропиталось горьковатым клюквенно-рябиновым соусом. Михаил, посасывая косточку, начал разжевывать ее и, скривившись от непонятной боли на рубце щеки, ухватился за нее.

– Не порвалась, будь спокоен, а разминать нужно, – осматривая рубец, прошептал Виктор. – Думал, порвалась?

Михаил, морщась, посмотрел на Муравьева.

– Смотри, – показал тот на правую сторону своего подбородка. – Сейчас уже не так видно. Медведь. Мне было лет около тридцати, когтем порвал мне здесь. – И провел по щеке.

– К-как?

– А тут все и было. Щуку на старице ловили, по два-три килограмма каждая. Два мешка ею набили. Сашка мне кричит, что на другой старице язя на спиннинг зацепил. Пошел к нему из любопытства посмотреть. А назад возвращаюсь, смотрю, кто-то в кустарнике нашу щуку ворует. Прямо слышно, как мешковина рвется. Ну и со спиннингом туда. А там косолапый, меня и махнул лапой. Я кубарем в реку.

– Ш-што?

– Я в реку, а он в лес. Испугался меня.

– Уммр?

– Не знаю. Мы с Саней как рванули отсюда.

– Хм.

– Так рана-то у меня, кровь хлыстала знаешь как?

– А-а-а, – махнул рукой Михаил.

Налив в кружку горячего чая, Михаил начал вылавливать в нем своей ложкой брусничные листики.

– Это морс, ты листики съедай, это все – витамины, – не сводя глаз со Степного, прошептал Муравьев. – Давай, давай.

Когда ужин закончился, пошли в избу. Печь нагрела воздух.

– С-спасиба, – прошептал Михаил и невольно глянул наверх, на подвешенную на стене огромную щучью голову.

– Ну что, узнал? – спросил Виктор. – Это щучья голова.

– А шу-шу-ка. – И, обернувшись к Виктору, Михаил, собрав пальцы в кулак, тут же их разнял.

– А-а, точно, точно, – посмотрев на полку, засмеялся Виктор, – блестит. Это щучий глаз блестит. Но он не с твоей рыбы, года три как висит здесь, а вместо глаз там стеклянные шары. Не помню, кто уже и подарил мне, кажется Кузя.

Глава 3

Новый хозяин

1

Виктор нервничал. Котелок с чаем уронил прямо в костер, потом его чуть в реке не потерял. Когда ягоду в кастрюльке давил, все это темно-красное пюре рассыпал на траве.

Но, когда все это происходило, Михаила рядом не было, хотя это как сказать. Он был то за кустом, то за огромным муравейником, построенным насекомыми прямо на краю бугра, под большой плакучей березой. И повторять то, что не доделал хозяин, Михаил не собирался, чувствуя, что это не понравится Муравьеву, поэтому и занимался своими делами, собирал гнилушки и складывал их недалеко от избы, куда показал Виктор.

Зачем они нужны, Муравьев не сказал, а догадаться сложно, потому что Степнов и придумать не мог, для чего они могут пригодиться. Натаскал валежника много, его куча напоминала стог, только не из сена, а из веток. Ладони от гниющего дерева пожелтели, да и запах от рук шел кисловатый.

Когда нашел еще несколько березовых веток, которые буквально рассыпались в руках, когда сильно сдавил их в ладонях, бросил. Но Виктор был рядом и, заметив это, подбежал к нему и, показав на них, выставил вперед большой палец, мол, не бросай добро, это именно то, что нужно.

Для чего ему они были нужны, узнал скоро. Под кучу веток засунул много сена, сухих сосновых веток и поджег. Костер быстро угас в этой груде гнилья и задымил, как мокрая листва. Вторую кучу гнилых веток они расположили с другой стороны избы, и Виктор ее также поджег, и она, как вулкан, закурилась бело-желтым дымом.

Ветер, растерявшийся от этого, так и не знал, куда задуть, гулял вокруг избы, как вода в омуте, затянув все вокруг белым дымом, который толком и не поднимался, а полеживал на траве, пряча избу в свой кислый туман.

– Все, теперь он сюда не придет, – улыбнулся Муравьев.

– То? – спросил из любопытства Михаил.

– А кто знает, – посмотрел на Виктора Муравьев. – Может, медведь, а может, леший.

– Ши? – удивился Степнов.

– Ле-ший, – разложил на два слога это слово Виктор.

– Га-ши, – попробовал повторить это слово Михаил.

– Вот сейчас еще скажешь неправильно, он обидится, и нам тогда с тобой несдобровать.

Михаил поморщился, хотел сплюнуть, но не получилось, слюна повисла на подбородке и скатилась ему на куртку.

– А он злопамятный. Это я тебе говорю. С ним надо любя разговаривать, с Лешим.

Снова Михаил поморщился, а потом, набравшись силы воли, сказал:

– Казка?

– Не-е-а, – помотал головой Муравьев. – Это в городе сказка, а здесь все взаправду происходит. Помнишь шкуру с язя?

– А-а-а, – закивал головой Михаил.

– Не человечья это работа и не медвежья. А его, Лешего. Он какого роста был?

– Во-о, – вытянул свою правую руку вверх Михаил.

– Это он прикинулся таким маленьким, а на самом деле он еще выше.

– Та-да? – прошептал Михаил и сел на скамью у избы.

– Я его сам не видел, а вот чувствовал не раз, что он рядом. А ты вот увидел его. Редкость.

– Та-та, – закивал головой Степнов.

– А чтобы он на тебя не злился, нужно его угостить.

– Та-а?

– А вот нельзя забывать об этом, – сел рядом с Михаилом Муравьев. – Ты вот щуку поймал, а мы взяли ее с голоду всю и съели, не оставили ему ни кусочка. А он разгневался, и все теперь из рук моих падает. Боюсь, ночью он придет сюда и развалит нашу избу, а ее бревна нас раздавят. Вот поэтому и зажег гнильцу, пусть воняет, может, и ему будет от этого неприятно, не подойдет.

– А-а-а.

– Вот тебе и «да», Мишенька. Сам я раньше в это никогда не верил. Правда, Хромая Белка мне об этом не раз говорил. Только называл он его как-то по-своему, то ли утчи, то ли унху – лесной дух в переводе. Хромая Белка, говорил, что еще здесь есть Йипыг-ойка – это «Старик-филин» и Мис-нэ – «Лесная дева». Вот встретишь ее, влюбишься, в лес уйдешь, пропадешь.

Холодные мурашки пошли по телу Михаила, стал поеживаться то ли от холода, то ли от веры, что они сейчас с Виктором здесь беззащитны, и вот-вот с ними что-то может страшное произойти.

– Да, да, – заметив беспокойство Михаила, продолжил свой рассказ Муравьев. – Ты видел Йипыг-ойка?

Михаил покачал головой.

– А когда я увидел его, сразу и не понял, кого увидел. Вроде филин на дереве сидит, а вроде и не филин. Росту-то он, как невысокий человек. Посмотришь на него боковым взглядом – чистый старик. Посмотришь на него прямо – филин. А он так тихо летит, и не слышно. Залетит вперед и садится не на тонкую ветку, на вершину дерева, а на ту, что потолще. И снова смотрит на тебя так пристально.

Ну, нервы у меня не выдержали, вскинул ружье и прицелился в него. А у него такая сила во взгляде, что и близко к нему мушку даже вывести не могу, сил не хватает.

– Та-а, – открыв рот, не спускает своих глаз с Виктора Михаил.

– Вот тебе и «да». Испугался я, честное слово, разомкнул ружье, а патроны, как приклеенные, в стволах остались. Я стволы поднял, трясу-трясу ружье, а они не выпадают. Шомполом пробовал их выбить, не получилось. Вот так, Миша. Растерялся, не знаю, что и делать, а этот Йипыг-ойка, действительно, не филин, а самый настоящий Йипыг-ойка. Смотрит на меня стариковским лицом, человеческим и улыбается, и головой так водит, мол, не балуйся, не у себя дома. А я совсем тогда растерялся. Уселся под деревом и тут же почувствовал, что сил нет у меня, на сон клонит.

Уснул я или нет, так до сих пор и не пойму. Вроде сплю, а вижу, как он спрятал крылья и спрыгнул на землю с дерева. А когда спрыгнул, земля подо мною вздрогнула, видно, был он очень тяжелый.

– Та-а? – с удивлением не сводил глаз с Муравьева Михаил.

– Вот так-то. Подошел он ко мне, и немаленький старик-то, большой. На ногах у него вроде лапти, а присмотришься внимательнее к нему, ноги птичьи, как у глухаря. Представляешь?

– Та-а.

– И нос у него интересный. Когда издалека на него смотришь, нос, как у человека, а когда он к тебе своим лицом приближается, клюв загнутый такой, как у филина. И говорит он мне что-то, цокает, ухает, не пойму, что говорит. Ну я и говорю ему про себя, что не понимаю его слов. А он, как в сказке, представляешь, на чисто русском языке и говорит: «Береги лес, лишнего не бери».

А я ему говорю, что дед Архип мне тоже об этом говорил и приучал меня к этому. И он прямо на глазах моих стал превращаться в моего деда Архипа, который и умер уж давно. Мы-то его тогда сколько ни искали в лесу, так и не нашли. Старик был болен, взял корзинку и пошел в лес, чи по грибы, чи по ягоду, не помню.

Я уже большой был тогда, в пятый класс уже ходил или в четвертый. Ну, с дедом и пошел в лес, по указу мамки, мол, чтобы помочь ему грибы или ягоды собирать. А он меня на опушке остановил и сказал, чтобы я домой шел и ему не мешал. А если он назад не вернется, то пусть не ищут его, он к Мис-нэ в гости пойдет, мол, звала она его к себе. И говорит, она на его умершую жену похожа, как в молодости.

До сих пор, Миша, помню эти его слова и улыбку дедовскую тоже помню. Такая хитрая была. А когда познакомился я с Хромой Белкой, шаманом, то он мне сказал, что вызовет деда и я сам у него обо всем расспрошу.

– И-и-и?

– Нет, Миша, до сих пор этого боюсь. Нет, нет, дед в лесу всю жизнь прожил, был охотником, белку, соболя, лису добывал. Нет, не здесь, на Урале, жил. А потом, когда здесь начали строить железную дорогу, сюда с бабкой и своим сыном – моим отцом, приехал, добывал здесь живицу. Тогда за нее хорошо платили, а жил прямо на Агранга-туре вместе с егерями. А батька мой с бабкой – в поселке. Бабка болела сильно, умерла, так и не дождавшись деда. Потом ругал батьку, что не позвал его на похороны. А мы ведь передавали людям, кто с дедом работал, чтобы ему передали. Мы-то и толком не знали, куда он на новое место перебрался. Вот так-то было.

А когда дед Архип совсем старым стал, к нам в поселок переехал. А потом ушел к своей Мис-нэ. Это к Лесной деве, значит. А моя мамка, когда я говорил ей, что дед ушел к Мис-нэ, охала и у виска пальцем крутила, и говорила, что дед на старости совсем с ума сошел, вот и пошел свою смерть в лесу искать. И нашел не Мис-нэ, а голодного медведя или росомаху, или волчью стаю. Ушел и не вернулся, – вздохнул Муравьев.

– Таа-а, – опустил глаза Михаил. – Та-а.

– Не нашли мы его. До сих пор иногда кажется, что он со мной в трудную минуту встречается. Вон вчера Кузьму провожал, назад возвращаюсь, что-то хрустнуло слева у ручья Большого Воя, когда спустился с Верблюжки. Знаешь то место?

– Та, та, – закивал головой Степнов.

– А потом что-то произошло, так и не понял, что, медведь на дорогу выскочил и деру от меня дал. Что его могло напугать?

Михаил пожал плечами.

– Вот и я не знаю. А то, Миша, я бы сейчас здесь с тобой не сидел. После того как тебя Кузьма привел, не пойму, что стало, страх меня прямо за горло берет. Ну, ну, не смотри на меня так, неправильно сказал я.

Михаил пожал плечами.

– Ладно, ложись спать, подежурю первым. Потом – ты, хорошо?

Михаил кивнул головой.

2

Слушая глубокий кашель спящего в избе Виктора, Михаил не сводил глаз с костра, с котелка воды, висящего над ним, с искрящихся оранжевых углей и волн, темными линиями пробегавших по золе. Видя их, Степнов удивлялся данному явлению, пытаясь найти хоть какой-то ответ появлению этих темных полос.

То, что они не тень от какого-то предмета, крутящегося над костром, это точно, как и то, что под горящей золой не было какого-то вращающегося жернова. Приблизил к костру свои ладони и, ощущая ими все более горячий воздух, когда стало невмоготу, отпрянул руками назад. Повторил это движение еще раз, потом еще. Рассмотрел кожу на ладонях, усыпанную мелкими черными точками от золы, и только сейчас ощутил остужающий кожу сквознячок.

«Неужели это ветер так рисует эти бегущие яркие и темные полоски на золе? – подумал Михаил. – Точно ветерок. Хм»

Вода, забурлив в котелке, закипела. Сняв его и поставив на землю, бросил в воду жменю листьев смородины, ягод – голубики с брусникой, и через какое-то время, подождав, пока настоится, отлил морса в кружку.

Вспомнилось, как дед, однажды именно так его лечил. Приехали они тогда с отцом к деду в лесную избу. Услышав кашель внука, пошел с ним к реке, набрал листьев смородины с голубикой и брусникой, заварил их в чайнике, а потом напоил этим морсом внука. А утром Михаил проснулся здоровым.

Отпив чая, Михаил улыбнулся своим воспоминаниям. Морс был несколько кисловат Добавил в него две жмени голубики и, раздавливая ее в кипятке ложкой, пошел в избу. Муравьев пил принесенный Михаилом морс сначала мелкими глотками, потом большими и после, пожав руку Степнову, снова улегся спать. Больше не кашлял, и Михаил с облегчением вышел из избы и сел на скамейку. Глубоко вдохнув грудью, только сейчас почувствовал, что в воздухе уже нет той кислоты от дыма кострищ с гнилых дров, которые они с Виктором собрали вечером и подожгли вокруг избы.

Круглая луна, застилаемая бегущими по небу облаками, появлялась теперь в своей красе не так часто, как вчера, что, в принципе, не раздражало Михаила. Опасный зверь Муравьева, гоня которого, он жег гнилушки, похоже, был не больше, чем его выдумкой. Доказать себе обратное Степнов никак не мог, потому что знал, что Муравьев, по рассказам Кузьмы, охотник – одиночка. С выходом на пенсию, он стал больше времени проводить в лесу, обживая несколько своих избушек, сложенных им в разных местах.

И, что самое интересное, за это время, которое он прожил в лесу, ничего с ним не случилось. Ни медведь, ни росомаха с волками не задрали его. Выходит, рассказ его об опасном соседе, который появился здесь совсем недавно, всего лишь Муравьевская выдумка. Говорят, в этом плане, он – хороший сочинитель. Ну и ладно.

Поежившись от холода, Михаил потянулся, вытягивая ступни до хруста вперед, и стал снова прислушиваться к лесу. Иногда где-то неожиданно ломалась ветка, или раздавался крик испуганной птицы. Причина этому понятна: то ли хорек, то ли соболь нападал на птицу, спящую на дереве. Они – ночные охотники. А может, все и не так, а все из-за сна. Приснится что-то страшное птице, вот и вскрикнет с испуга.

Подложив в костер несколько дровин, Михаил вернулся на свое место и стал пить еще неостывший ягодный чай. Его сладкая, ароматная жидкость разбудила что-то в его памяти. Да, да, именно «разбудила» воспоминания о детстве.

А-а-а, как они в детстве с мальчишками варили ягодное варенье в лесу, на костре. Точно, точно, Кузьма приносил сахар, он – литровую жестяную банку из-под огурцов. Они наливали в банку капельку воды, заполняли четверть банки давленой ягодой, посыпали ее сахаром и подвешивали над золой. Через некоторое время эта каша начинала кипеть, выделяя вверх, как вулкан, много розовато-чернильных пузырьков, и лава закрывала всю ягоду.

Потом сверху насыпали еще ягоды с сахаром и, глотая слюну, ждали, когда сладкая «лава» закроет своим сиропом эту горку. Терпеливо следя за всем этим процессом и, давая еще минутку-другую покипеть варенью, ломая краюху хлеба, снимали банку, и начинался пир.

Да, вкуснее того лесного варенья Михаил больше нигде ничего и не пробовал.

А потом они забирались в шалаш и начинали рассказывать что-нибудь страшное. Кузьма – о горке, на которую, не прокричав по-петушиному, лучше не забираться, а то скинет. И не просто, а кубарем, бока так наломаешь, что и встать не сможешь. Где эта гора находится, только Кузьма знал, обещал сводить на нее.

А Сашка Сарана такие страшилки рассказывал, что весь шалаш дрожал. То о колдовских голубях, что со старого кладбища вылетали при большой луне и нападали на рыбаков да охотников, оставшихся в лесу ночью. То о черной рыси, задравшей егеря, и теперь охотившейся на его детей и внуков. У Кузьмы дед был егерем, так он Сашке сразу начинал рот затыкать…

«Ку-у-у-аа, куа-а-ууа-а».

От неожиданно раздавшегося громкого крика Михаил вздрогнул и перекрестился. Разломив ружье, продул стволы и вставил в них патроны. Крепко сжимая одной рукой приклад, другой – цевье ружья, подвинул вперед рычажок предохранителя.

«Ку-у-у-аа, куа-а-ууа-а».

Руки задрожали.

«…А голуби были огромными, как глухари, – шептал Сарана. – Они вылетали прямо из могил и, найдя человека, летали кругами над ним. Человек, увидев их синие отблески на крыльях…»

Михаил, глянув на луну, вышедшую в этот момент из облака, начал искать их, колдовских голубей.

«Вот они!» – вздрогнул Степнов, уставившись на огромную крону кедра и пробивавшийся через сеть его веток белый свет луны.

«Ку-у-у-аа, куа-а-ууа-а».

Наведя стволы под кедр, стал всматриваться в тень ночи, укрывшую своим черным одеялом лес.

«А может, это хохот того лесника, который пошел искать в лес свою жену, пропавшую там? Говорили, что он больше не вернулся, его укусил волк и он после этого стал вурдалаком. Сашка Сарана раз пять его видел и говорил, что если бы не икона, которую он всегда с собою носил, то дух лесника-вурдалака его бы увидел и убил».

«Ку-у-у-аа, куа-а-ууа-а».

Этот сильный, оглушивший Михаила крик раздался как раз, в том месте, куда направил стволы ружья Михаил. Привстав, он стал всматриваться в темноту, ожидая, что вот-вот, сейчас раздастся или громкое хлопанье крыльев колдовских голубей, или засветятся красные глаза духа лесника-вурдалака.

Справа что-то легонько хрустнуло. Облизав губу, Михаил прицелился и, положив палец на курок, приготовился в любое мгновение нажать на него.

А это точно те самые колдовские голуби. Михаил хорошо слышал, как они собрались недалеко от него, у самой поляны, и готовятся на него напасть.

«Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро, – переговариваются мистические птицы между собою. – Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро», – и, как бы тихо они ни переговаривались, он их отчетливо слышит.

Слева от поляны хрустнула ветка.

«Может, мне первым стрельнуть туда? – подумал Михаил. – А вдруг они этого только и ждут? Они знают, что у меня два патрона и поэтому хотят, чтобы я стрельнул. Так?»

Михаил полез левой рукой в карман штанов и, нащупав две гильзы, вытащил их наружу.

«Нет, колдовские птицы, вам меня не взять».

«Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро», – перешептывались они, наблюдая за ним.

Ему показалось, что с их стороны кто-то человеческим голосом говорит.

«Неужели с ними дух лесника-вурдалака?», – разворачиваясь то вправо, то влево, думал Михаил.

– Сейчас его схватим. Пусть, пусть стрельнет, – расслышал Степнов и резко навел стволы ружья в то место, откуда раздался этот тихий старческий голос.

– Выходи, лесник! – сказал про себя Михаил.

Но дух не ответил на его вызов, молчал.

– Куда, куда, куда? – спросил голубь.

«Сюда выходи», – подумал про себя Михаил и, понимая, что этого мало, попытался прошептать эти плохо поддающиеся ему слова. – С-смотры, жены твоей нат. Я ия не бил, неа, не убл, неа, не бивал-лия, – с дрожью в губах стал шептать Михаил.

Чик, что-то сильно стрельнуло в ярко-оранжевой золе костра.

Отскочив от него к избе, Михаил присел на правое колено, продолжая водить стволами ружья то вправо, то влево.

– Ну, т-ты, тарик? – вслушиваясь в тишину, прошептал Степнов.

«Ку-а-а-а!» – вскрикнул дух и захлопал крыльями.

Михаил направил в это место стволы и, приложив приклад ружья к своему подбородку, прицелился.

Тишина.

«Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро, – защебетал колдовской голубь справа, громко шаркая своими коготками по сухой сосновой листве. – Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро».

– Нат, нат, вы меся отвлекаете, я-то думал, – шептал про себя Михаил, продолжая смотреть то в ту сторону, то перед собой. – Нат, нат, я знаю, что та тат, – закашлявшись, перестал говорить Михаил.

«Да, да, передо мной ты стоишь, дух лесничий, – продолжил про себя говорить Степнов».

– Нат дес твоя жана. Иди болото иси! – стал советовать Михаил. – На ас-ску иди. – И снова, путаясь в словах, продолжил думать Степнов, надеясь, что дух лесной хорошо понимает его мысли.

«Нет, не туда ты пришел. Она, скорее всего, на речке Эсске потерялась, рядом с городом. Отец мне говорил, что там, у Вонючки, гиблые места, болота глубокие. Вот она, скорее всего, там и хотела собрать клюквы, да и провалилась в трясину. Ты меня слышишь, дух лесника?» – всматривался в темень Михаил.

«Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро», – ответил ему колдовской голубь.

«Да, ты, дух, не с ними говори, а со мною. Я ведь тогда, когда ты потерял свою жену, только родился, как я мог ее увести у тебя? Что вы, голуби демоновские, не можете ее под землей найти? Летите на Эсску, на Вонючку, на их болота и отыщите. Что ж вы народ-то пугаете? Или вы от Кольки пришли мне что-то сказать? Так не виноват я в его гибели в Афганистане, я в другом месте тогда был. Или вы, птицы колдовские, от его матери пришли, которая всю оставшуюся свою жизнь меня понукала, ругала, стыдила прямо при людях, что я виноват в смерти ее сына?! Так я был в десантных войсках, а он в мотострелковых. И операции у нас были в разных местах. Идите вы к ней, голуби ведьмины…»

«Ку-у-а-а-а!» – раздался громкий крик птицы.

И что есть силы сдавив ружье, Михаил придавил чуть-чуть курок, готовясь нажать его до конца.

Луна снова осветила серебряным светом полянку у избы, и в этот момент вышли на нее несколько птиц. Остановились, осматриваются, переговариваясь между собой: «Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро, сак, сак, саккрр».

И первая пошла прямо к Михаилу.

Выстрел, за ним второй, смели ведьминых голубей с поляны, раскидывая их тела в разные стороны. Несколько птиц сорвались и поднялись на крыло, улетая в ночь.

– Что, что случилось? – закричал, выскочивший из избы, Муравьев.

Всматриваясь в лес, он спросил:

– Что там, Миша? В кого стрелял?

– Голаб ведман, голаб, ведман, – показывая в лес, продолжал повторять еле выговариваемые слова Степнов.