Последнее слово шамана

Вспомнилось, как в Афганистане, когда они в горы уходили на несколько дней, чего только с собой ни несли кроме сухого пайка и патронов, да еще и бронежилет на себе, мины или ленты с патронами для пулемета… А еще ему, молодому, «дед» подсунул на всякий случай десять коробок с автоматными патронами да три гранаты. А Мишка тогда, запуганный старшими товарищами, что может в бою ему и этих боеприпасов не хватить, брал что давали. И если бы сержант, его командир, это вовремя не увидел, то тащил бы на себе всю эту тонну.

Но, спасибо командиру отделения, увидел и наехал, как полагается на «бойцов», оставшихся в казарме в ожидании борта, на котором они вот-вот улетят в Союз на дембель.

«Хорошо не убил глухаря…» – громко хрустнул сухой веткой Михаил.

– Слепой, что ли? – выругался Муравьев.

– Та, да, – срываясь на громкое дыхание, выдавил из себя Степнов.

Виктор, внимательно смотря в глаза Михаилу, сощурился и, присев, сказал:

– Поздравляю с новой буквой.

Михаил, еще не поняв, о чем говорит сейчас его старший товарищ, остановившись, сделал шаг назад, и снова под его ногой громко хрустнула ветка.

– Спасибо, тебе, дорогой. Ты че, Мишенька? – И повернул указательным пальцем у виска. – Ты что, Мишенька, не видишь, что из болота вышли и нужно тихо идти, чтобы не наступать на ветки и вообще не шуметь? А?

– Да, да, те, т-те мна, – снова с испугу шагнул назад Михаил и, проваливаясь в мох с водой, оступившись, упал на спину.

– Ёклмнэ, Мишенька, ёкаранный бабай.

– Те, те, – ухватившись за руку Виктора, Михаил с трудом встал на ноги.

– Разведчик называется, – сплюнул Муравьев.

– Та, д-та.

– Мы же только что вышли из болота – и на тебе, наследил как. – Виктор указал на белый мох, замоченный черной водой. – Прямо на берегу все им рассказал. Дурачина ты, Мишенька.

– Та, та.

– Ладно, ёкаранный бабай! Назад идем. Жди меня здесь. – Таким злым за три дня Михаил еще ни разу не видел Виктора.

Муравьев скрылся на бугре, а потом через несколько минут, задом вернулся к Михаилу.

– Что стоишь, пошли. И попробуй мне только сейчас устать! – Резко отвернувшись от Михаила, пошел вглубь болота.

Теперь у Михаила не было возможности вспоминать былое. Виктор прибавил шагу, и теперь за ним успеть было почти невозможно. От напряжения начала болеть правая скула со шрамом, да так, что начала трястись нижняя челюсть. Желание ее поддержать рукой только и оставалось желанием, так как обе руки были заняты: одна держала лямку рюкзака, другая – оттягивала вперед от груди, насколько возможно, ремень от висевшего на плече ружья.

А рюкзак тут же напомнил о себе, давя своей тяжестью на грудную часть позвонка, тем самым сбивая не только дыхание, но и притягивая к себе мысли Степнова. Да еще и ноги все глубже и глубже утопали в болоте, их становилось все сложнее и сложнее вытягивать наружу.

До боли, сдавливая зубами нижнюю губу, Михаил начал громко сопеть. Но если Виктор и слышал это, то все равно ходу не сбавлял.

Начали чесаться глаза. Михаил этого очень не любил, потому что он хорошо знал – это было связано не только с глазным давлением, а и внутричерепным, что дополнялось болью в висках, а потом и болью в лобной части головы.

– Сюда! – Резкий окрик Виктора сбил с плохих мыслей Михаила.

Оглядевшись, Степнов увидел Муравьева, стоявшего чуть сзади, слева.

– Отдышись! Нам еще долго идти. – И, подняв вверх ладонь, Виктор стал прислушиваться к звукам.

А время продолжало медленно течь, что невольно, с болью в мышцах, ногах ощущал Михаил. Его плечи от тяжести уже сложились на спине, как крылья, и создавалось такое впечатление, что они вот-вот вместе с лямками рюкзака, с руками обвалятся, оголяя позвонок, в болото.

Натянув на себя лямку, Михаил, освободив правую руку, дрожащей ладонью начал растирать глаза.

– Стой! Ты что, дурак? – В глазах Виктора блеснула искра. – Я что, тебя еще на себе должен тащить? Кто виноват, что сюда пошли, а, Мишенька? Ты пойми, сейчас ты снова на войне! За нами кто-то идет и, скорее всего, охотится на тебя. Ты это понимаешь?

– Да, да, – закивал головой Степнов.

– Я тебя поздравляю, Мишенька, ты стал новую букву «д» выговаривать. Не ошибаюсь?

Михаил, услышав эти слова, напряг лоб и вопросительно посмотрел на своего старшего товарища и, наконец, поняв смысл его слов, широко улыбнувшись, повторил:

– Да, да, да, да.

Похвала за поступок – это самая настоящая обезболивающая таблетка. Теперь у Михаила появилось второе дыхание и, забыв о тяжести рюкзака, о болях в висках, об окаменевших ногах, он не то что шел, а несся за Виктором, дыша ему чуть ли не в затылок. А испуга за то, что за ними кто-то гонится, он не ощущал.

3

Ручей Большой Вой был таким же узким, как и его брат, Малый Вой. Огибая болото по самому краю, его бурная вода, стекающая сюда между невысокими сопками, здесь отдыхала. Первые желтые и красно-бурые листочки, упавшие на воду с деревьев, напоминали рыбацкие лодки на озере. Слабенький ветерок то придавал им скорость, то, наоборот, останавливал, отражаясь от торчащего из трясины почерневшего от влаги корня-паука, или от кочки, снизу доверху покрытой ковром темно-зеленых веточек брусники.

Несмотря на усталость, Михаил не отрывал своих глаз от стайки мальков, плавающих на поверхности воды. Они что-то ловили, может, пыльцу с деревьев, может, личинок комаров, может, еще что-то микроскопическое, как цветочная пыльца, видимая только им.

«Как интересен мир, который нас окружает, – размышлял про себя Степнов. – У них он не такой, как у нас. Им не нужно ходить в школу, получать образование. Их мир очень прост и в то же время очень сложен и опасен. Они борются за свое выживание, прячась от хищников, поедая кого-то. И мы с Виктором сейчас, наверное, не отличаемся от них. Он думает, что за нами кто-то гонится. Если это не человек, то кто? Медведь, волк, росомаха? – освободив от лямки рюкзака плечо, Михаил вздохнул и посмотрел на Муравьева.

А тот, сжав губы, не снимая с себя рюкзака, замер, вслушивался в звуки леса.

«И зачем он меня взялся лечить? – продолжал думать Михаил. – Ну, заработает на этом. А сколько? Двадцать тысяч, о которых говорил Кузьма, и от кого-то еще получит столько же. Не понимаю. Кто-то, видно, за меня так же беспокоится, как Кузьма. Ну ладно, тот товарищ – он пытается отблагодарить меня за то, что я сделал в Афганистане, таща его, раненого, с высотки к бронетранспортерам, стоявшим на перевале. А кто второй? Кто? Редактор газеты? Нет, нет, тот человек из другого мира. Он постоянно находится среди городской и районной элиты, коммерсантов и может нечаянно что-то лишнее сболтнуть, чего Филиппов очень боится. А чего?» – эта мысль в последнее время все больше и больше волновала Михаила.

Да, он помнит, что попробовал во время выборной кампании поддержать мэра города и подготовил пару статей о нем как о законнике. Один из вопросов, входящих в его кандидатскую Программу был о преступной деятельности, связанной с незаконными вырубами, заготовкой и продажей леса. Она стала более организованной и охватила практически все стадии производственного цикла – от приобретения права лесопользования, выделения участков лесного фонда, заготовки леса до реализации, уплаты платежей и налогов.

Кое-кто из старых знакомых предупредил Михаила, чтобы тот не лез в такие дела. Да, да, это был егерь-пенсионер. Максим Федорович его предупредил по-простецки, по-доброму, рассказав несколько случаев о пропаже двух егерей, пытавшихся бороться с этими преступниками.

Но больше Михаила об опасности раскрывания этой темы никто не предупреждал. Да, да, все понимали, что мэру нужно что-то говорить, как-то привлечь к своей кандидатуре больше голосов. Хотя, с другой стороны, был прав редактор, сказав Степнову, что борьба с преступным вырубом леса в районе не входит в компетенцию мэра города.

А когда егерь Скобский Федор Иванович предложил Михаилу сделать в районной газете фоторепортаж о преступлениях, Степнова тоже никто не отговаривал. Только одна из корреспонденток в чайной спросила у него: «Тебе что, больше всех нужно? Жить, что ли, надоело?»

Стоп, стоп, а ведь это и было предупреждением, которое Михаил тогда сразу же осудил. А кстати, и обидел этим тогда Милявскую. Она после этого больше с ним и не разговаривала на закрытые в редакции темы, считая его безбашенным дураком. А он еще тогда отослал эту статью в окружную газету, но она почему-то так и не увидела свет. И, более того, была отправлена мэру района, который, не приглашая к себе Михаила, дал какой-то ответ в прокуратуру округа. А может, и не давал, так как в той статье не было фамилий, точных данных по незаконным вырубам лесов, о задержанных правоохранительными органами тех, кто этим занимался. Просто так, прозвучал холостой выстрел.

– Нам еще километра три отсюда идти. Только прислушивайся, ни о чем со мной сейчас не говори, – перебив размышления Михаила, тихо прошептал Виктор.

– Та, да, – согласился с ним Степнов.

Он пристально следил за действиями Муравьева, взявшего слегу, по бревну, лежавшему поперек ручья, перешел на ту сторону и, забравшись на кочку, тыкая слегой в болото, начал топтаться, потихонечку удаляясь вперед.

Это болото по размерам нельзя было сравнить с предыдущим. В ширину метров триста. И оно не такое топкое, как то, поросло небольшими сосенками, и буквально в метрах пятидесяти идущего по нему человека или крупного животного уже не увидать. Они скроются за деревцами.

Виктор вернулся назад минут через двадцать.

– Ну что-то слышал? – спросил Виктор у Михаила.

В ответ тот помахал головой.

– Ну и хорошо, Мишенька. – И помог ему надеть на себя рюкзак, подал Степнову ружье и быстро пошел по краю ручья, заросшего высокой зеленой травой в сторону сопок.

4

Третий день бега сломя голову. Правда, он проходит уже не так напряженно, как предыдущие два. Чувствуется, что Виктор успокоился. Идет медленно по ручью, наверное, по Большому Вою. Но, что удивительно, его протоки здесь шире, местами до десяти метров доходят и больше.

Муравьев теперь в болота не лезет, идет по верхам невысоких сопок, иногда спускается в низины, но только для того, чтобы взобраться на новую сопку. Судя по коловороту солнца, направляется на восток, значит, они скоро пересекут автомобильную дорогу на поселок Нагириш, потом – на поселок Зеленоборск и выйдут в девственную тайгу, раскинувшуюся на сотни километров до самой Оби и Иртыша.

Озерце, разлившееся в низине на сотни метров, мелкое. По всей его глади, куда ни глянь, торчат пни от деревьев. Нет, их не рубили, они погибли от болезней, и в первую очередь от воды, в которой росли.