Ганина падь

– Леший? – неуверенно предположила девушка.

– Он самый, – улыбнулась Настасья Павловна. – Марьяна, которая нас в бане парила, это обдериха, жена местного банника. Ты только не серди ее, не то кожу живо сдерет и на печи растянет.

Ольга передернулась, вспоминая маленькую лохматую женщину, которая впустила их в свою баню. Вот так жуть!

– А еще кто здесь живет? Кстати, я какого-то ребенка в прошлый раз видела в окне, кажется…

– Ребенка? – удивилась старушка. – Нет здесь детей, только игоша – дух младенца, которого мать сразу после рождения задушила и даже имени не дала. Знаю такого, в доме Угловых он живет, где дочка Михаила Васильевича до замужества еще грех сотворила. Но ты с ним не заговаривай, не то не отстанет, будет просить именем наречь, и сохрани тебя, если не угадаешь.

– Это как?

– А так: был мальчишка, а ты его девичьим именем назовешь, – пояснила старушка. – Или наоборот.

– Тогда понятно, почему он яблоками кидался, – вздохнула Ольга.

– Нет, не он это. У игоши нет ни рук, ни ног для такого баловства. Это, скорее, анчутки пакостили, бесята мелкие да беспятые.

Кроме бесят в деревне жили домовые, овинники, рохли, баечники. Над заросшими полями властвовал полевик, а иногда среди сонного разнотравья показывался образ Полудницы – светлокосой женщине в вышитой рубахе. В болоте, как водится, обитал вредный болотник, криксы да страхолюдные мавки, лишенные кожи на спине. По берегам реки плясали русалки, а у развалившейся мельницы обустроил подводные хоромы старый водяной, что изредка показывался среди камышей и кувшинок. Все они жили мирно, промеж собой особо не враждовали, иногда даже помогали друг другу, а в праздники устраивали гуляния с плясками и разухабистыми песнями.

– Весело у вас, – протянула девушка, наливая еще чаю. – Я бы посмотреть хотела…

– Так оставайся, – предложила Настасья Павловна. – Совсем скоро русалки плясать выйдут.

– А можно? – оживилась та.

Старушка хитро улыбнулась. Тут в дверь постучали, и на пороге показалась Лизавета со своим вязанием, низкорослый старичок с окладистой бородой и дед Максим с целым мешком орехов.

– Встречай гостей, Настасья, – пробасил старик, потом поклонился замершей Ольге. – Здравия желаем, девица.

– Здравствуйте, – неуверенно улыбнулась девушка, не зная, как себя вести. – Присаживайтесь, пожалуйста, сейчас за стульями схожу…

Однако старик сурово сдвинул брови.

– Неужто домового нет?

– Нет, – развела руками Настасья Павловна. – Как живых в доме не осталось, так и он сгинул. А без хозяина враз запустение наступит.

– Так я пришлю, – ухмыльнулся тот в бороду. – Есть у меня один толковый на примете. Семья его в город уехала, а он без дела мается.

– А он почему остался? – осторожно спросила Ольга.

Лизавета хихикнула, а старик, назвавшийся Никанором, вздохнул:

– Так кто из вас, молодых, знает заговор на то, чтобы домового с собою позвать? Все вы позабыли, ничего не надо!

Девушка задумалась, вспоминая все читаные книги, и произнесла:

– Ничего подобного, я знаю. Нужно приготовить веник или обувь старшего члена семьи и пригласить домового с собой в новую квартиру. Тот предмет нужно обязательно взять с собой, поскольку на нем домовой поедет…

Хозяйка дома улыбнулась, дед Максим незаметно подмигнул, зато Никанор степенно закивал, довольно пробасил:

– Уважаю. Знаешь наши порядки. В роду, поди, колдуны водились?

– Не знаю, – засмеялась Ольга. – Просто я в детской библиотеке работаю, а в сказках очень много отсылок на различные обряды, которые раньше проводились.

– Так то раньше, – досадливо произнес леший. – А сейчас люди все позабыли. Раньше мне, как хозяину лесному, часть добычи охотники оставляли, при входе в лес хлебом свежим потчевали, чтобы грибов и ягод не жалел… А теперь чего?

– Некоторые охотники до сих пор так делают, – сказала Ольга. – У нас дядя Игорь по соседству жил, и он рассказывал, что всегда на пнях кусок хлеба оставляет, когда в лес идет. А весной еще и стакан водки наливал.

– Стало быть, без добычи он никогда не возвращался, – со знанием дела произнес дед Максим. – И не заплутал, поди, ни разу, не мерз ночами в чаще.

Это точно, согласилась девушка, вспоминая, что сосед всегда привозил с охоты жирных зайцев, куропаток, тетеревов, а как-то раз даже косулю добыл. Отец как-то решил съездить с ним на охоту, вот только вернулся через сутки голодный, злой, промокший до нитки и комарами заеденный – заплутал в лесу, когда с тропы свернул. Сосед, что его через несколько часов отыскал, рассказывал потом, что лиса к нему вывела. Тогда все это казалось Ольге сказкой, но теперь, глядя на лешего, мирно пьющего чай с домовым, кикиморой и ведьмой, девушка крепко задумалась. Выходит, сказки детские вовсе не такие волшебные, как она раньше думала, и написаны они под личным, так сказать, впечатлением. Ведь мог же добрый молодец повстречаться с настоящей русалкой, да и внимательный хозяин наверняка не раз и не два видел домового на своем подворье. А уж сколько раз люди сталкивались с кознями лешего, которым не понравилось их поведение в подведомственном лесу! И обо всем этом предки старались предупредить, рассказывая поучительные истории, которые затем трансформировались в сказки. Недаром говорят, что сказка ложь, да в ней намек. Функция незатейливых, с виду, историй, осталась прежняя: научить человека тому, как правильно себя вести с невидимыми соседями. Да и не такой уж ложью оказались сказки, улыбнулась она, наблюдая, как гости прощаются, кланяясь в пояс сперва хозяйке дома, а потом уже ей. Настасья Павловна была довольна, даже вслух порадовалась, что в доме появится новый домовой, ведь не каждый согласится жить у ведьмы.

– Ему у вас хорошо будет, вы добрая, – сонно отозвалась девушка, укрываясь одеялом.

Наутро хозяйка дома затеяла печь блины. Морок рассеялся, и завтракали они в кухне, заваленной листьями. Задумчиво оглядев стены и потолок, затянутые паутиной, старушка произнесла:

– Да… Приведет вечером Никанор домовика, а тут пыль да запустение…

– Уборку надо сделать, – осторожно предложила девушка, которая сама веником махать не любила, но прямо таки спинным мозгом чувствовала, что придется заняться этим делом.

– Надо, – кивнула Настасья Павловна. – Поможешь мне, внученька?

– С удовольствием, бабушка, – в тон ей отозвалась Ольга и выскочила за дверь, едва успев увернуться от пущенного в нее полотенца.

Следом раздался веселый смех хозяйки дома. Похоже, никто и никогда не называл ведьму бабушкой, сделала вывод Ольга.

В четыре руки дело пошло быстро: уже к полудню они вымели все листья, ветки и прочий мусор из домика, убрали паутину, разогнав толстых мохнатых пауков по всем углам, выбросили в сарай растрескавшийся комод. Потом Ольга долго отмывала уцелевшие окна и облезший пол, загнала в ладонь огромную занозу и была отправлена обедать.

– Давай подлечу, горемыка, – вздохнула старушка, осматривая кровоточащую ссадину.

Однако вместо того, чтобы промыть перекисью или обработать йодом, она что-то быстро зашептала над рукой. Странное дело, но боль мигом отступила, кровь перестала сочиться, да и сама ссадина начала затягиваться.

– Через час – другой заживет, – заверила ее ведьма.

– Круто, – только и сумела вымолвить девушка.

– Ты тоже так можешь, – улыбнулась Настасья Павловна. – Видно, в роду у тебя ведьмы все же были, раз искорка дара имеется.

– То есть я тоже лечить умею?! – опешила та.

– Пока еще не умеешь, но научиться можешь, – поправила ее старушка. – Дар у тебя слабенький, поэтому смертные раны заговорить не сумеешь, лихоманку не изведешь, но мелкие недуги исцелять будешь. Опять же кровь запирать или болесть в теле человеческом видеть сможешь.

– А что для этого нужно?

Вместо ответа Настасья Павловна легонько подула ей в лицо.

– Боль она, ведь, всегда разная у человека. То в виде обруча на голове, то как змея в груди свернется… Ты глазами смотри, не мигая, пока слезится не начнут, и только потом моргни, а после увидишь, где у человека хворь засела. Как только сделаешь это, можешь подцепить ее и вытянуть.

– А потом куда? – спросила девушка.

– Можно на другого свести, если на примете кто имеется, – хитро улыбнулась она. – Но этому учиться надо, а ты пока только через себя и можешь пропустить.

– Как это?

– Любая пакость ищет укрытие, и в тебя перейдет с удовольствием, а уж из себя ты ее потом прогонишь. Знаю я один способ…

К вечеру Ольга еще раз оглянулась в сторону домика, принявшего чуть более пристойный вид, помахала рукой Настасье Павловне и направилась в сторону леса, где уже ждал леший дед Максим. Всю дорогу девушка чувствовала устремленные в ее сторону любопытные взгляды жителей; некоторые, как Лизавета, даже попрощались и пожелали хорошей дороги. В кустах сирени шелестнуло, захихикало на разные голоса, но Ольга молча показала расшалившимся анчуткам кулак, и гнилое яблоко, так и не долетев, шлепнулось у самых ног.

Утро понедельника выдалось хмурым и взбалмошным: приближалась Неделя литературы, библиотекари спешно готовили мероприятия, раскладывали книги, работали с читателями. Вымотанная до предела Ольга только в самом конце рабочего дня вспомнила, что так и не успела пообедать – в сумке остались бутерброды, несколько конфет и яблоко. Несколько секунд девушка смотрела на свой несостоявшийся обед, а потом у нее появилась идея. Осторожно приоткрыв дверь архива, она заглянула в темную комнату и тихо сказала:

– Здравствуйте, уважаемый домовой…

Никто, разумеется, не ответил, отчего девушка почувствовала себя полной дурой, но… Попробовать подружиться с местным домовым духом, как рассказывала Настасья Павловна, было интересно. Выждав еще пару секунд, Ольга включила свет и прошлась по комнате – никого не было, даже полы не скрипели. Казалось, будто весь архив затаился и внимательно за ней наблюдает, отчего по спине побежали мурашки сотней холодных мышиных лапок. Быстро шагнув к стоящему в углу сейфу, девушка положила на блюдце конфеты и поставила его в самый угол, чтобы никто не увидел.

– Угощайтесь, пожалуйста, – шепнула она.

То ли домовой попался стеснительный, то ли его вовсе не было, но никаких знаков не последовало, поэтому девушка разочарованно вздохнула и вышла. Едва закрылась дверь, как раздался едва различимый топот маленьких ножек, но, возможно, ей это только послышалось. Поглощенная подготовкой к мероприятиям Ольга начисто забыла про свой маленький эксперимент, и вспомнила о нем только в пятницу, когда после всех конкурсов и чтений собиралась домой. Заглянув по пути в архив, девушка увидела, что конфет на блюдце не было. Размышляя о том, что сладости моги утащить мыши, она внимательно оглядела пол на предмет следов, что могли оставить хвостатые, но ничего такого не обнаружила, поэтому достала еще несколько конфет.

– Примите угощение, уважаемый домовой.

Уже выходя в коридор, девушка услышала свистящий шепот:

– Спасибо.

Чуть не подпрыгнув от неожиданности, Ольга захлопнула дверь и отскочила в сторону, чувствуя, как колотится сердце. Неужели получилось?! Страх быстро прошел, оставив близкое к эйфории ощущение. Жаль, только, поделиться не с кем, думала девушка, шагая в сторону дома. Иногда ей очень хотелось рассказать кому-нибудь из друзей о посещении Ганиной Пади, о чаепитиях с ведьмой и кикиморой, о прогулках с лешим. Но нельзя. Та же Наташка посмеется, решив, что Ольга перечитала фэнтези или окончательно тронулась со своей работой, а сестра даже думать не станет, сразу позвонит в психушку. Нет, знакомство с существами, находящимися по обе стороны жизни, от людей лучше скрывать. Так безопаснее, причем не только для людей, но и для нежити.

Сестра позвонила в пятницу утром, минут пять рассказывала, как у нее дела, расспрашивала о работе, а потом предложила заскочить в гости. Ольга собиралась отказаться, но Ирина посулила испечь пирог с джемом, чем окончательно склонила чашу весов в свою сторону.

Дома у сестры царил веселый гвалт: племянники носились друг за другом, дразнили кота, который в итоге спрятался под диван. Старший ухитрился разбить сахарницу, младший, пока никто не видел, взялся малевать в углу комнаты невиданных зверей.

– Сил моих больше нет… – простонала Ирина, падая на диван с головной болью после того, как разогнала шкодников по углам думать над поведением.

– Сама рожала, – ехидно напомнила девушка, убирая со стола. – Слушай, они у тебя с каждым днем все шустрее становятся! Представь, что в подростковом возрасте с ними твориться будет?

Сестра вздрогнула и схватилась за голову. Она всегда жаловалась на мигрень, вспомнила Ольга, наблюдая за страдающей Ириной.

– Да где мои таблетки? – стенала она, перетряхивая аптечку.

– Вон же обезболивающее, – указала девушка.

– Это не оно, – поморщилась та. – Такое мне уже давно не помогает. В больнице были, выписали какое-то немецкое, а оно стоит как крыло от самолета…

Отправив сестру на диван, Ольга быстро собрала все лекарства обратно в коробку, потом искоса посмотрела на страдалицу. А что если?… Припомнив слова Настасьи Павловны, она всмотрелась в Ирину до рези в глазах, потом заморгала и посмотрела снова. Сперва ничего не происходило, но как только картинка перестала быть размытой, девушка увидела полупрозрачную серую сеть, укутывающую голову сестры. Тонкие нити пульсировали, словно живые, тянулись от затылка к вискам, оплетали шею и одно ухо.

– Ир, а у тебя только голова болит, или еще ухо стреляет? – осторожно спросила она, усаживаясь в изголовье.

– И ухо тоже, – пробурчала сестра. – Вчера в машине продуло, наверное…

Так, Настасья Павловна говорила, что боль человеческую вытянуть и развеять можно? Вот и попробуем, решила девушка и осторожно протянула руку к странной сетке. От прикосновения нити дрогнули, пошли волнами, словно желе, пальцы чувствительно кольнуло, и сеть попыталась растечься. А вот и не получится! Ольга покрепче стиснула нити, напоминающие холодный шелк, медленно потянула на себя. Несколько секунд странная конструкция тянулась следом, не желая отпускать свою жертву, а потом вдруг обвила руку девушки и словно втянулась в тело. Ощущение было таким, будто под кожей стремительно протянули тонкую проволоку. Висок тут же прострелило болью, перед глазами на миг потемнело, зато Ирина облегченно вздохнула, страдальческая морщинка между бровями разгладилась. Дальше следовало представить боль в прозрачном шаре, куда нужно ввести огонь, чтобы окончательно избавиться от напасти. На отсутствие воображения Ольга никогда не жаловалась, поэтому все получилось легко – серая субстанция недовольно бурлила внутри прозрачной сферы, которая медленно наполнялась веселым рыжим пламенем, пока там не остался один только пепел. Получилось? Девушка внимательно прислушалась к себе, но ничего постороннего, холодной змейкой скользящего под кожей, не ощутила. Выходит, действительно получилось! Чувствуя, как переполняет гордость, струящаяся по сосудам, Ольга наблюдала, как сестра, которой полегчало, суетится на кухне. Интересно, а саму себя она вылечить сумеет? Пока тренироваться было не на чем, ибо чувствовала себя хорошо, зато на обратном пути девушка вволю насмотрелась на разные болячки, терзающие людей. У многих обнаружились похожие серые переплетения на голове или на шее, руки и ноги других обвивали плотные жгуты, словно врастающие в кожу, а у одного мужчины под ребрами засело что-то клубящееся и пульсирующее, которое словно поняло, что на него смотрят, и потянулось в сторону Ольги. Вздрогнув от неожиданности, девушка часто заморгала, прогоняя наваждение, но от носителя странной хвори пересела подальше. В первый миг она хотела предупредить несчастного, но не знала, как ему объяснить? Не поверит же, решит, что у нее не все в порядке с головой, ибо никто в здравом уме и твердой памяти не скажет, что видит болячки! Пока девушка боролась с собой, мужчина вышел, унося пульсирующий клубок в груди. Зато на следующий день в автобусе Ольга вытащила невидимый серый шип, пронзивший руку сидящей рядом старушки, после чего та удивленно посмотрела на внезапно переставшую болеть руку, легко пошевелила пальцами, которые перестали неметь.

Домик в зарослях вишни преобразился окончательно: окна застеклили, лавку у крыльца подправили, а в комнатах не было и намека на пыль. На столе появилась цветастая клеенка и новые чашки, которые девушка тут же принялась вертеть в руках.

– Не иллюзия это, настоящие, – усмехнулась Настасья Павловна. – Прошка с собой принес.

Нового домового звали Прохором, он вышел встречать Ольгу вместе с хозяйкой дома и даже вежливо поклонился девушке. Глядя на низкорослого старичка с всклокоченной рыжей бородой, она невольно задумалась о том, как выглядит тот, что обитает у них в библиотеке.

– Нет, этот тебе сразу не покажется, – уверенно сказала старушка. – Погоди чутка, пусть привыкнет, потом, может, сам выйдет. Это ты правильно сделала, что подружиться с ним решила, а не попов позвала.

– А священники могут прогнать домового? – удивилась Ольга.

Помнится, у коллег были мысли насчет того, чтобы освятить здание библиотеки, когда неделю подряд коротила проводка, падали книги, а потом и вовсе три полки разом сломались.

– Прогнать не прогонят, но на некоторое время он спрячется в какую-нибудь щель и будет сидеть там безвылазно, зато потом…

Что может натворить разозленный домовой, девушка даже не представляла, но, судя по многозначительному смешку Прохора, поняла, что фантазия у его родственников богатая. А после чаепития Ольга вышла во двор и устроила настоящее крапивное побоище, освобождая подступы к крыльцу и сараю. Настасья Павловна, увидев, как лихо девушка расправляется с крапивой, отыскала старые грабли и принялась помогать. Едва расчистив двор, Ольга взглянула на сиротливое крыльцо и вздохнула: в зарослях травы не так бросалось в глаза, что краска на нем давно уже облезла, да и нижняя ступенька выщербилась.

– Настасья Павловна, а у вас поблизости никакого магазина с краской нет? – протянула она.

– Есть в Абрамовке, – откликнулась старушка. – Хочешь, дед Максим тебя проводит, а то и помощников выделит? Но сперва пообедаешь и никаких возражений.

После душистого грибного супа и рассыпчатой гречневой каши девушка отправилась в Абрамовку за краской. Находился поселок почти в двадцати километрах от Ганиной Пади, но Максим Иванович знал короткую дорогу, по которой Ольга дошла минут за сорок.

– Как такое возможно? – удивлялась она, глядя то на часы, то на виднеющуюся сквозь лес деревню.

– Колдовство, – загадочно улыбнулся леший. – Ступай, подождем мы тебя.

Пообещав вернуться как можно скорее, девушка направилась в деревню, где отыскала хозяйственный магазин и даже подивилась разнообразию товаров: краска белая, краска зеленая, краска красная, больше похожая на коричневую, синяя и почему-то розовая. Махнув рукой на сомнения, Ольга выбрала синюю и белую краску. А то как же, крыльцо они покрасят, а рамы и наличники так и останутся облезлыми? Нет уж!

– Красавица, тебе помочь? – улыбнулся продавец, наблюдавший, как девушка с трудом поднимает тяжеленные сумки.

– Не надо, – пропыхтела та. – Спасибо большое, донесу.

Под удивленным взглядом мужчины она вытащила краску и поволокла ее в сторону леса, где уже дожидался леший. Настасья Павловна, конечно, говорила, что тот выделит помощников, но того, что это окажутся волки, Ольга никак не ожидала. Зато серые санитары леса подхватили сумки и споро потащили их, лихо перескакивая через корни и рытвины.

– Ты их не бойся, – увещевал ее Максим Иванович. – Серый Бок и Белый Бок нипочем не тронут, пока я не скажу. Если заплутаешь где, ты их только позови – мигом придут и выведут.

Девушка кивала, соглашаясь, но от волков все равно старалась держаться подальше. Правда, на прощание все же решилась погладить густую серую шерсть, пахнущую псиной и почему-то грибами. Поблагодарив лешего за помощь, Ольга достала из сумки свежий батон, которому тот очень обрадовался и пообещал заглянуть вечером.

До вечера они успели многое: Прохор подновил крыльцо и починил ступеньку, Ольга покрасила его, а Настасья Павловна, ловко орудуя кисточкой, выкрасила рамы.

– Вот, совсем другое дело, – довольно произнесла старушка.

Домик и вправду стал выглядеть более нарядным, будто ожил. Прохор тоже потирал широкие ладони, обещая подлатать крышу, если удастся найти шифер и доски.

– Может, заказать все это? – предложила девушка. – Не знаю, сколько будет стоить…

– Не надо, – отмахнулся домовик. – В старых домах, где никто не живет, поищу.

На том и порешили.

На улице уже темнело, воздух сделался прозрачным и свежим, наполнился тягучим запахом трав. Тени вышли из дневных укрытий, преображая улицы и дворы. Вон низкорослая елка, одетая вечерним сумраком, сделалась похожей на сгорбленную старушку, а у пустого гаража куст шиповника, как хищный зверь, протянул когтистую лапу. Тени дрожали и шевелились в зыбком свете проглядывающих сквозь небесную дымку звезд, а некоторые даже самостоятельно перемещались, путешествуя от дома к дому. От реки тянуло прохладой и запахом влажной земли. Широкое полотно ее плавно огибало холм с деревней на вершине, уходя в густой лес, темнеющий на закате частым гребнем елей. Сама река была диво как хороша: широкая, чистая, с пологими и ровными берегами, поросшими ивовыми зарослями, камышом да розовым иван-чаем. Когда в прозрачно-синих небесах показался узкий серп молодого месяца, послышались тихие напевы.

– Это ведь русалки, да?! – ахнула Ольга.

– Они самые, – кивнула старушка. – Поют да хороводы водят, им как раз самое время.

– А у них хвосты есть? – живо заинтересовалась девушка. – И волосы зеленые, как в сказках описывают?

Настасья Павловна с лешим переглянулись и дружно рассмеялись.

– Как же им хороводы-то с хвостами водить? – улыбнулся дед Максим. – Ничем они от обычных девок не отличаются, разве что бледные все.

Воображение уже услужливо нарисовало колоритных девиц в белых сорочках и с венками, какими их изобразили режиссеры фильма «Майская ночь, или Утопленница», снятой по мотивам произведений Гоголя.

– А посмотреть на них можно? – взмолилась Ольга. – Хоть одним глазком? Ну пожалуйста!

– Иди уж, – махнул рукой Максим Иванович. – Тебя они не тронут, но все равно от воды подальше держись.

– И осторожнее будь, а то есть там один… Упырь водяной, – напутствовала старушка.

Однако девушка уже выбежала со двора и припустилась к реке, утопая в траве по колено.

Издали широкое полотно реки казалось переливчатой ртутью; посеребренные звездным светом берега замерли, и только в воздухе звенела какая-то странная, едва уловимая музыка, в которой слились и мелодичный говор ручья, и стрекот кузнечиков, и шепот ветра, и редкие капли, срывающиеся с листьев прибрежных ив. В ночную мелодию, отзывающуюся трепетом в груди, плавно вплетались звонкие, как колокольцы и легкие, как пух, голоса русалок. Призрачные фигурки речных обитательниц Ольга увидела сразу: невесомыми тенями они скользили над прибрежными травами, и упругие стебли не пригибались под их шагами. Русалки плясали, взявшись за руки, кружились в хороводе, их нагие тела, словно выточенные из лунного света, мерцали в сумерках, а глаза были как расплавленное серебро.

– Иди к нам! – хором вскричали они, протягивая белые руки.

Завороженная Ольга неуверенно шагнула, и тут же была подхвачена веселым танцем. Музыка оплетала легчайшей кисеей, пронизывала насквозь, подчиняла себе ставшее легким и пластичным тело. Никогда прежде девушка так не танцевала, не взлетала над узкими листьями осоки. В голове сделалось легко-легко, а сердце, казалось, разрослось и заполнило всю грудную клетку. Запах трав и цветов дурманил не хуже вина, русалки смеялись и напевали, то смыкая круг, то разрывая его. Серое марево облаков рассеялось, открывая бесконечно-синее небо, усыпанное крупными звездами. Русалки затихли, медленно поклонились реке, а потом снова взялись за руки, побежали парами, играя в текучий ручеек. Ольге было весело, пробегая мимо речных дев выхватывать себе пару, которая с заливистым смехом следовала за ней. В заводи под ивами что-то тяжело плеснуло, словно ударила хвостом огромная рыба, и русалки вновь закружились в хороводе, только теперь среди них Ольга заметила еще одного гостя. Высокий черноволосый парень с белым, точно снег, лицом, плавно шагнул в центр хоровода. Русалки на миг замерли, а он улыбнулся, сверкнул глазами и пустился в пляс. Никогда прежде Ольга не видела, чтобы кто-то так двигался, совершенно не касаясь травы носками мягких сапог, вышитых жемчугом. А он все кружился в танце, увлекая за собой то одну девушку, то другую, и когда ледяные пальцы сомкнулись на запястье Ольги, она в первый миг растерялась. Однако незнакомец не торопил, только склонил голову набок, взглянул на нее черными, будто полыньи зимой, глазами и улыбнулся. Девушка сама сделала шаг навстречу, и тот легко закружил ее. Звезды, лес, серебристые воды реки, все это волчком завертелось перед глазами, теряя очертания, только бледное лицо в ореоле черных волос все приближалось, и свет звезд тонул в его глазах. Музыка исчезла, плотным коконом укутал запах чистой холодной воды и белых лилий. Черные кудри едва коснулись щеки, глаза были совсем близко, и сладкая жуть ледяной змеей скользнула вдоль позвоночника, лишая воли… Дыхание прервалось, сердце забилось так, что в груди стало тесно, а потом…