скачать книгу бесплатно
Марго сделала по инерции несколько шагов и обернулась.
– Хорошо…
На подвижном лице Тамаза гнев уже сменился на милость. Он в два широких шага вернулся к ней, быстро чмокнул в щёку, уколов пропахшими табаком усами, и почти бегом пустился в противоположную сторону. Сойдя с моста, ещё раз оглянулся и погрозил кулаком…
Репетиции ансамбля были для Марго пыткой. Сначала одна только мысль о том, чтобы три вечера в неделю проводить в обществе тех, кто представлялся её друзьями, месяцами выжидая случая нанести удар – не говоря уже о самом её вероломном партнёре – эта мысль казалась ей дикой, невозможной, лежащей за пределами гуманности. Она не собиралась возвращаться туда, где такое стало возможным, и длить свои муки. Но спустя месяц после злополучного диплома позвонила Майя Сергеевна, руководитель студии, между своими – Майка, и потребовала, чтобы Марго вернулась к репетициям: она не сможет за оставшийся месяц найти и подготовить новых солистов, и участие ансамбля в конкурсе будет сорвано.
– Майя Сергеевна, я не могу! Вы же знаете…
– Знаю. И, поверь, я тебе очень сочувствую. Думаешь, со мной такого не было?
– Нет!..
– Ха-ха!
– Нет, я не об этом. Я вам верю. Просто… вы не знаете!
– Я всё знаю…
– Да выслушайте же меня!
– …
– Они все… Ну, не все, но я знаю, кто… Они это сделали! Лили ему в уши за моей спиной…
– Открыла Америку! Да я с самого начала, как только поставила его к тебе в пару, знала, что кое-кто будет сходить с ума от зависти. Что-то подобное можно было предполагать с самого начала… Единственное, чего я не ожидала, – что он так быстро сломается…
– Вот видите! Он сам не захочет.
– Это не твоя забота.
– Но я не могу! После всего этого! Не-мо-гу!..
– Ну да, ну да. Низы не хотят, верхи не могут. Революционная ситуация[5 - Признаки революционной ситуации, сформулированные В.И.Лениным: «Верхи не могут управлять по-старому …; Низы не хотят жить по-старому …». Общеизвестная хрестоматийная формула, повсеместно изучавшаяся в вузах в советский период.]… То есть ты хочешь позволить им праздновать победу? Я правильно поняла?
– …
– Короче, Марго. Завтра в пять! – и Майка дала отбой.
Повесив трубку, Марго принялась шагать из угла в угол, и с каждым разворотом на сто восемьдесят градусов у окна или у стены точно так же радикально менялось её отношение к проблеме. Она металась, подобно маятнику, от ярости – к страху, от злости – к протесту, от обиды – к отмщению, и так до тех пор, пока не иссякла энергия, порождённая этой разностью потенциалов, и наступившая усталость погасила колебания. Остановившись посередине комнаты, Марго рухнула на диван и некоторое время сидела обессиленная, с абсолютно пустой головой. Спустя какое-то время из этой пустоты начали всплывать обрывки мыслей, которые постепенно сложились в некую картину.
Она мысленно окинула взглядом результат. Увиденное показалось несколько неожиданным, но больше не пугало. Наоборот, оглядев это решение со всех сторон, Марго испытала даже некоторое нетерпение. В самом деле, с какой стати она должна прятаться и молча страдать, забившись в угол? Разве это она причинила зло? Больше того: освободив место, она сделает именно то, чего от неё ждут, на что рассчитывает эта камарилья. То самое, ради чего ими затевалась вся эта возня.
Не дождутся! Если она и уйдёт, то несломленная. И – на своих условиях…
Это решение далось ей нелегко. Но всё равно легче, чем его осуществление. Как бы там ни было, она появилась на ближайшей репетиции. На несколько мгновений задержалась перед дверью танцкласса, чтобы приподнять и бросить назад плечи. Это движение она открыла для себя сама, заметив однажды, как перед выходом на конкурсный танцпол каменеют от страха затылок, шея и верхняя часть спины. Чтобы освободиться, она непроизвольно подтянула плечи к ушам и резко бросила их назад и вниз – и страха как не бывало! Так и теперь: лопатки превратились в крылья, она вздёрнула подбородок и – шагнула в дверь.
Двое или трое из её товарищей с видимым облегчением устремились ей навстречу, Майка сдержанно улыбнулась: «А, пришла! Хорошо». Остальные застыли в своём углу, их лица выражали недоумение, досаду и скепсис. Но Марго послала им одну из своих самых очаровательных улыбок и приветливо помахала рукой. Она откровенно забавлялась их замешательством – кое-кто даже машинально поднял руку в ответном приветствии, но стушевался – она чуть было не рассмеялась, так уморительно этот жест контрастировал с выражением лица.
Но с первой секунды своего возвращения глазами души она искала – и боялась найти – своего партнёра. Слишком Молодого, Чтобы… И в этот самый миг она его нашла. Он находился вне поля её зрения, где-то сзади и слева, в противоположном от всех углу. Марго почувствовала его присутствие по тому, как что-то очень холодное резко и болезненно вонзилось в сердце. Волевым усилием зафиксировав на лице улыбку, она перехватила косвенные взгляды присутствующих, метнувшиеся к чему-то за её спиной, но не оглянулась, а начала разминаться у станка, пристально следя в зеркале за своими движениями. Мышцы быстро вспомнили всё, что должны были делать, и отзывались приятным чувством удовольствия, подобным тому, которое испытываешь, потягиваясь после долгого сна. Выполняя растяжки, Марго небрежно отвечала на осторожные вопросы о своём отсутствии – защищала диплом, совершенно выдохлась. Те, кто задавал эти вопросы, невольно последовали её примеру, как это часто бывает в таких компаниях, подхватив её движения. Майя заняла место перед группой, отсчитывая ритм и задавая нужные позиции. Словом, процесс пошёл[6 - Одна из широко известных фраз М.С.Горбачёва, тогдашнего руководителя страны.].
Необходимость сосредоточиться на упражнениях несколько успокоила бешено колотившееся сердце – слава Богу, ближайшие четверть часа каждый будет занят собой! О том, что будет дальше, Марго старалась не задумываться. Приседая, сгибаясь, подпрыгивая, она с каждым хлопком отбивающей ритм Майкиной ладони мысленно повторяла: партнёр, просто партнёр! Он теперь просто мой партнёр…
Но первое – после разрыва – его прикосновение обожгло её так, что Марго едва не задохнулась. «Дыши!!! – скомандовала она самой себе. – Дыши, твою мать!..» Прежде, если они находились близко, но не имели возможности касаться друг друга, между ними возникало напряжение столь сильное, что оно ощущалось физически. Взгляды, слова, даже позы людей между ними образовывали концентрические дуги, подобные тем, в которые выстраиваются железные опилки между полюсами магнита, подчиняясь неумолимому притяжению. Но ток любви, который возникал между ними тогда, стоило им коснуться друг друга, – этот магический ток неутолимого желания и счастливого обладания, благодаря которому их танец, пусть и не всегда безупречный технически, так завораживал, – этот ток теперь только искрил и дымил между разорванными проводами, вызывал короткое замыкание, гасившее свет в их глазах. И они избегали смотреть друг на друга, только на короткий миг их взгляды встретились – в зеркале, но в мире ином друг друга они не узнали[7 - Строка из стихотворения М.Ю.Лермонтова «Они любили друг друга так долго и нежно», являющегося вольным переводом немецкого поэта-романтика Генриха Гейне:Они любили друг друга так долго и нежно,С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!Но, как враги, избегали признанья и встречи,И были пусты и хладны их краткие речи.Они расстались в безмолвном и гордом страданьеИ милый образ во сне лишь порою видали.И смерть пришла: наступило за гробом свиданье…Но в мире новом друг друга они не узнали.]. Марго не смогла прочесть, о чём говорит этот взгляд – он был на чужом, не известном ей языке – и она отшвырнула его, как Скарлетт швырнула вазочку о стену кабинета, в котором Эшли отверг её любовь. Ради всего святого, не сейчас! «Подумаю об этом потом!» – решила она, не подозревая, что облекла своё решение ровно в те слова, которые были девизом её любимой героини[8 - М.Митчелл, «Унесённые ветром».]. Майка, которая всегда зорко следила за тем, чтобы партнёры не теряли зрительного контакта, не могла не замечать его упорного отсутствия у этих двоих, но благоразумно молчала.
Разглядывая себя потом в раздевалке, Марго изумилась, не обнаружив на своём теле ссадин, синяков и ожогов в тех местах, где к нему прикасалась его рука: пока танцевали, она испытывала нестерпимую боль, словно с неё заживо содрали кожу. Решив, что с неё достаточно, она ушла первой, бросив неопределённое «мне пора»…
С тех пор прошло уже несколько репетиций, которые не были менее мучительны, но она притерпелась. В промежутках – то есть по, воскресеньям, понедельникам, средам и пятницам – она до полного изнеможения бесцельно шлялась по улицам – за этим занятием и застал её Тамаз.
Ей никого не хотелось видеть. Вначале, в первом пароксизме горя, она пыталась искать утешения у друзей, которыми так долго пренебрегала, будучи целиком поглощена одним-единственным человеком. Несмотря на это, незлобивые и верные, друзья с готовностью делали то, что и положено друзьям, – подставляли плечо и протягивали руку. Однако облегчения не наступало, и Марго показалось непростительным эгоизмом надоедать им своими переживаниями теперь, когда она, наконец, вспомнила о них.
Так наступила очередная суббота.
Они уже заканчивали разминаться, когда распахнулась дверь зала и вошёл Тамаз, этот Человек-Праздник. Майка сбилась с ритма, ряды танцоров смешались, с разных сторон послышались шумные приветствия. Ответив сразу всем, он, однако, не остановился возле Майки, а нашёл глазами Марго и устремился к ней, на ходу пожимая протянутые руки. Подойдя, взял её за руку и, наклонившись, легонько коснулся губами её щеки. Потом лукаво заглянул в глаза, выдержал, шельмец, достаточную паузу (достаточную для того, чтобы смысл этого поступка дошёл до каждого из присутствующих) и только после этого направился к Майке. Потрясённая Марго отвернулась к спасительному зеркалу, не удержавшись от искушения считать в нём реакцию присутствующих на этот превосходно срежиссированный пассаж. Странно: почти никто не использовал с этой целью зеркало, инстинктивно глядя непосредственно на объект своего интереса. А между тем было на что посмотреть! Её товарищи представляли собой коллективный вопросительный знак, в котором большой, жирной точкой были глаза Слишком Молодого. Однако дальше репетиция протекала как обычно – пока не дошла очередь до сольной партии.
Вся задуманная композиция называлась «Карнавал», и в этом месте Марго с партнёром должны были, по замыслу хореографов, исполнить вариации самбы под сольный аккомпанемент группы ударных. Тамаз, скрестив на груди руки, стоял возле Майки и наблюдал за танцем, время от времени что-то с ней обсуждая и, судя по жестам, внося какие-то предложения. Майя Сергеевна раз или два останавливала танец, делала замечания, но результат всё равно её не устраивал – она хмурила брови и качала головой. Часть массовки откровенно скучала, другая злорадно наблюдала за этим неизбежным фиаско – переглядывалась, мысленно потирая руки.
Вдруг, прямо в середине музыкальной фразы, Тамаз нажал на паузу и подошёл к солистам. Бросил коротко: «Дай-ка я!» – обнял Марго за талию и кивнул Майке через плечо, чтобы запустила фонограмму.
Марго, как и все, знала, что танцует Тамаз божественно, и всё равно оказалась не готова к тому, что последует. Правда, ей не требовалось прилагать каких-либо чрезмерных усилий. При первых звуках атабаке[9 - Бразильский барабан.], пока ждали нужного такта, он подмигнул: расслабься. Собственно, вариантов не было: ей оставалось только сдаться на милость победителя и следовать за его отточенными, темпераментными движениями. Окружившая их массовка сперва ошалело наблюдала за этим фейерверком, но потом, опомнившись, принялась отбивать ритм каблуками и ладонями.
Когда, достигнув кульминации, тема оборвалась, Марго обнаружила себя в крепких объятиях Тамаза, в которых он задержал её несколько дольше, чем требовалось. Она оказалась целиком во власти этого мускулистого, гибкого тела; глаза их встретились на расстоянии вдоха, и страсть заключённая в этом взгляде, на несколько мгновений опалила её огнём неудержимого желания. Сейчас, в эту самую минуту, он овладевал ею, и она ничего не могла с этим поделать! В звенящей тишине – словно последний аккорд композиции поглотил все звуки мира – Марго видела, как менялось его лицо. Сначала опали бешено раздутые крылья носа, только что извергавшие пламя. Потом разгладились складки между бровей, а расширенные зрачки сузились до нормальных размеров. Наконец он медленно опустил вскинутую назад и вверх руку с растопыренными пальцами, улыбнулся и шутливо боднул её, отпуская.
– Браво! – воскликнула Майка. – Вы видите?! Видели?! Это то, что надо! То, что надо!
И тогда, словно кто-то скомандовал «отомри», все захлопали, принялись что-то выкрикивать и бурно обсуждать, – даже те, кто несколько минут назад предвкушал провал Марго.
На Слишком Молодого было жалко смотреть. Майка повисла на его руке и принялась что-то ему втолковывать по горячим следам, дирижируя свободной рукой. Он же нервно перебирал кнопки магнитофона, тыча пальцем то в прямую, то в обратную перемотку, и покорно, стиснув зубы кивал. Может быть, случайно, а может, он осознанно хотел остановить поток Майкиного энтузиазма, но в какой-то момент его палец опустился на «пуск» – и в следующую секунду грянули трубы Свиридовской «Метели», любимого вальса Марго. Тамаз подхватил её, ещё не успевшую отдышаться, и они понеслись по залу в торжествующем головокружительном вальсе, их примеру последовал кое-кто из присутствующих, и в тот момент, когда Тамаз поднял Марго и закружил над полом, раздался похожий на выстрел хлопок закрываемой двери…
……………………..
Эта репетиция стала началом непредсказуемого и увлекательного спектакля, о подоплёке которого знали только двое – Марго и сам Тамаз. Пожалуй, ещё Майка догадывалась, куда дует ветер: она видела картину со стороны и немного сверху. Но Майка предпочла помалкивать в надежде, что в случае успеха выгорит и её дело. Остальным отводилась пассивная роль статистов в пьесе, разыгрываемой опытным режиссёром, он же – один из главных героев.
Надо отдать ему должное: Тамаз никогда не переигрывал. Оставаясь абсолютно естественным, он умело дёргал за ниточки их страстей и амбиций, очевидных и тайных пороков. Впрочем, что эта режиссура не имела ничего общего с холодным расчётом или бездушной манипуляцией – она была целиком интуитивна. «Тамаз, что ты вытворяешь?» – спросила Марго после первой, памятной, репетиции. «Всё нормально, – отмахнулся он. – Не дрейфь. Просто кое-кого пора поставить на место. Не знаю, как ты, а я не выношу паскудства». «И как ты собираешься это сделать?» – «Не я, а мы. На всякий случай запомни: ты – моя девушка!» – «Да?.. И что от меня требуется?» – «Ничего особенного. Просто доверься мне. – И, заметив, как она напряглась, добавил, широко улыбаясь: – Не бойся, насиловать тебя я не собираюсь!»
После каждой репетиции, ожидая Марго, он курил на улице с парнями. Пока они травили анекдоты, трепались о том – о сём, Слишком Молодой находился тут же, демонстративно поджидая свою новую подружку. Но с этой ролью, как и с танцем, пока справлялся плохо: его лицо, вместо нетерпения влюблённого, выражало оскорблённое самолюбие. К тому же, как только Марго показывалась в дверях, Тамаз торопливо прощался и, подхватив её под руку, уводил прочь, лишая его удовольствия продемонстрировать свою новую привязанность.
Однажды кто-то, не сдержав любопытства, бросил им вслед:
– Куда это вы каждый вечер сбегаете?
Он медленно обернулся и, выдержав короткую паузу, ответил с обезоруживающей улыбкой:
– Ко мне, конечно. Хотите с нами? У меня есть отличный кофе!
«Этого ещё не хватало!» – подумала Марго. Но она беспокоилась напрасно: предложение не вызвало ничего, кроме замешательства. Раздались сбивчивые оправдания, которые Тамаз пресёк в свойственной ему дружеской манере – поднял обе руки ладонями вперед, как бы останавливая поток извинений.
– Всё нормально! Значит, в другой раз…
– Паршивец, – прошипела Марго, когда они удалились на достаточное расстояние. Тамаз расхохотался (можно было только догадываться, как истолкуют этот хохот те, кто сейчас смотрит им вслед). Отсмеявшись, сказал:
– Тоже мне, интрига! Если они до сих пор считали, что я целомудренно провожаю тебя до подъезда, то они ещё глупее, чем кажутся.
– Но ведь это действительно так!
– Да, и это довольно печально… Но им об этом знать не обязательно! – Он помолчал и добавил. – Вообще-то тебе было бы полезно забросить чепец за мельницу…
– Перестань!..
…Когда переодевались перед следующей репетицией, Сомова спросила:
– Ну и как кофе?
В раздевалке повисла неловкая тишина. Марго не сразу поняла, в чём дело.
– Какой кофе?
Но, увидев эту сальную физиономию, предвкушающую её смущённые оправдания и то, как она будет впоследствии рассказывать об этом их общему другу – «Ты бы это видел! Она завертелась, как уж на сковородке!» – Марго вспомнила о приглашении Тамаза. Сомова подтвердила её догадку:
– Ну как же. Вы ведь позавчера отправились угощаться отличным кофе!
Сомова питалась чужими переживаниями, они были ей необходимы, как кровь вампиру. Были её хлебом и маслом. Глядя на неё, Марго думала о том, как, капля за каплей, она высосала душу из её любимого, превратив его в труса – в тряпичную куклу, которую потом с лёгкостью толкнула в объятия своей подруги.
И Марго вдруг испытала прилив шального вдохновения. Она мечтательно улыбнулась, выдержала паузу и томно вздохнула.
– А, да… Точно. Что ж, кофе был действительно великолепен!.. Там, кстати, много осталось, так что сегодня продолжим…
«Кошмар! Тамаз меня совсем испортил», – подумала она и, в восторге от бомбы, которой стала произнесённая ею двусмысленность, отправилась в зал.
……………………………
Лето в провинции – пора гастролей. Будучи своим в театральных кругах, Тамаз «вытаскивал» её на лучшие спектакли, которые они смотрели с самых лучших мест в зале. Именно тогда она сшила своё первое настоящее платье – за три дня! Из обычного ацетатного шёлка, но с необычным, тигровым рисунком. Конечно, при ближайшем рассмотрении в нём можно было заметить некоторые огрехи, но когда Марго выходила из такси перед высоким театральным крыльцом, Тамаз, подавая руку, окинул её взглядом и просиял: «Блеск!»
Он умел обставить своё появление, и когда они шли по ярко освещённому фойе, Марго чувствовала себя почти звездой под прицелом всех этих взглядов, в которых, подобно отражённому от них двоих свету, горели любопытство и зависть. Она потом смутно помнила спектакли и концерты, но послевкусие этого торжества помогло ей пережить ещё много горьких минут…
Когда не было спектаклей, они гуляли по набережной, и этот неистощимый балагур смешил её до колик своими выходками и байками, многие из которых, как она подозревала, он выдумывал на ходу.
Однажды в сумерках они остановились у водопада. В этом месте Терек низвергается с одной из искусственно сооружённых в его русле ступеней, образуя облако брызг, в котором приятно охладиться летом. Марго смотрела на отвесно падающую массу воды, Тамаз облокотился на парапет рядом – разговаривать здесь было невозможно из-за грохота реки. Зажглись фонари, он оглянулся и посмотрел вдоль набережной поверх её плеча на цепочку мигающих огней. И вдруг, притянув её к себе, сказал в самое ухо:
– Обними меня! Быстро!
– Зачем? – растерялась она и тоже попыталась оглянуться, чтобы понять причину этого неожиданного требования. Но он опередил её. Обхватив ладонью её затылок, склонился над её лицом и впился в её губы яростным и жадным поцелуем. Марго перестала чувствовать землю под ногами. Её изголодавшееся по ласке тело пронзило наслаждение столь острое, что она застонала. Но глупое сердце тут же застучало в ушах – это не он! не тот! не тот! Не тот… Она попыталась представить на месте Тамаза того, кого помнило её тело, по ком оно ныло – каждой своей клеточкой, каждым нервом, каждый прожитый миг – кого безвозвратно потеряла и всё ещё так отчаянно хотела…
И не смогла. Это был не мальчик, ошалевший от желания, нетерпеливый и неловкий, но опытный любовник, который умел ждать. И, дождавшись – медленно испить блаженство, не уронив ни капли…
Спустя несколько головокружительных мгновений он оторвался от её губ – но не ослабил объятий. Она жадно хватала ртом воздух.
– Ты меня задушишь, – проговорила, не слыша своего голоса.
– Да.
Она скорее почувствовала кожей, чем услышала его ответ. И тут – в свете ближайшего из фонарей увидела два удаляющихся силуэта, один из которых был ей так хорошо знаком. Это его она силилась вызвать из небытия минуту назад – как раз когда он проходил мимо со своей спутницей. В шаге от неё. Немыслимо далеко.
Марго закрыла глаза и опустила голову на плечо Тамаза.
Они стояли неподвижно в брызгах и грохоте падающей воды, не решаясь разорвать это объятие – каждый по своим причинам.
Марго боялась посмотреть Тамазу в глаза, понимая, как мало она способна отблагодарить его за столь щедрое (хотя, возможно, и не вполне бескорыстное) великодушие. Как бы там ни было, он не просто отвёл от неё удар, избавив от необходимости лицезреть торжество своей соперницы – он обратил её оружие против того, чьей благосклонности она наконец добилась. И это была во всех смыслах сладкая месть! Ведь главной причиной, толкнувшей Слишком Молодого на разрыв, было болезненное самолюбие подростка, которому внушили необходимость доказать, что он мужчина. Наказать дерзкую, которая посмела за его спиной делиться планами их будущей совместной жизни (Ничего похожего Марго не делала – все свои радужные надежды она робко лелеяла в душе, боясь вспугнуть своё счастье; но к тому моменту, когда ей представилась долгожданная возможность очиститься от наветов, правда его уже не интересовала). Сделав то, чего от него ждали, он, наверное, очень гордился собой. И вдруг увидеть, что жертва, так щедро преподнесённая идолу мужского тщеславия, обернулась удачей для другого, что его место рядом с ней так быстро оказалось занятым – это, должно быть, чувствительная пощёчина. Нет, не пощёчина даже – шлепок ниже спины глупому мальчишке, возомнившему себя героем-любовником.
А Тамаза терзали противоречивые чувства, одним из которых была злость. Злость на того, кто не умел ни любить, ни отпустить женщину. И на неё – за то, что её душа всё ещё принадлежит тому, которому она больше не нужна. И вот он, Тамаз, сейчас обнимает это тело и даже может овладеть им, без труда сломив сопротивление. Но ему не нужна эта пустая оболочка. А этот мальчишка способен довольствоваться блестящей обёрткой – но ему за какие-то заслуги досталась душа, пленительное ядрышко этого орешка, ради которого не жаль сломать зубы о твёрдую скорлупу!
Так и не решив эту дилемму, Тамаз наконец ослабил хватку.
– Ладно, пойдём.
До самого её дома он не проронил ни слова. Но – это несколько утешало – не выпускал её руки.
И всё равно в душе у Марго царил полный раздрай. Она не могла понять, что чувствует к Тамазу. Во всяком случае, они сегодня перешагнули черту дружеского флирта: его власть над её желаниями была просто пугающей. Но ещё хуже оказалась догадка о его чувствах. Потому что, как выяснилось, они у него есть – как минимум, гордость. И то, что до сих пор казалось всего лишь весёлой игрой, вдруг дьявольски осложнилось. Она обнаружила себя на незнакомой территории, на очень зыбкой почве.
Поэтому, когда добрались до её дома, Марго увлекла Тамаза в тёмный подъезд: ей не хотелось расстаться с ним походя, как ни в чём не бывало. Она не видела его лица – лампочки здесь не задерживались – но это ей было даже на руку: её лица он тоже не видел.
– Ты хочешь пригласить меня к себе? – спросил он, когда за ними захлопнулась дверь подъезда.
Марго услышала в его голосе знакомую нотку лукавства, и у неё немного отлегло от сердца.
– Нет, – поспешно ответила она. Но тут же, смешавшись, исправилась: – То есть, если хочешь, можем зайти…
– Успокойся, глупая. Я не настаиваю. – Он грубовато, по-дружески, стиснул рукой её плечи: это снова был тот Тамаз, которого она знала. – К тому же, если я зайду, то за себя не отвечаю.
Ну вот, всегда он так!
– Тамаз…
– Да?
– Спасибо тебе.
– Господи. За что?!
Она помолчала, подыскивая правильный ответ, и выдохнула:
– За то, что ты рядом.
После короткой паузы он ответил:
– Было бы за что. Я ужасный эгоист и делаю только то, что доставляет удовольствие мне самому. – Он притянул к себе её голову, щекоча её ухо губами и усами (от чего по всему телу побежали мурашки), прошептал «до завтра» – и исчез за дверью.
Марго постояла в темноте, обнимая себя руками. Потом на ватных ногах поплелась к лестнице…
