Ты мой огонь

– Ты в порядке? – спрашивает сипло, севшим голосом.

– Д-да, – отвечает она, и видно, что сама не может понять, что с ним.

Я уже догадываюсь, что у него в голове и что ждёт паренька рядом с ней.

Нет, всё же до такого состояния я дойти не хочу, так что надо всё уладить быстро. Покорить ледяное сердце Снежинки и избавиться от этого наваждения.

– Прости, что… – начинает она, но Даня взрывается.

– Ты хоть понимаешь, что я места себе не находил?! – орёт, и от этого рёва даже у меня по спине пробегает холодок. – Ты представляешь, что в моей груди творится? Я придумал себе самые страшные вещи, чуть человека не убил, а ты просто гуляешь с каким-то мудаком!

– Я её брат, – спокойно заявляет тип рядом, но с таким выражением, будто выдаёт тайну мирового масштаба. – А ты кто и какого чёрта разговариваешь с ней в таком тоне? – слышу раздражение в его голосе, и этим он рискует своим здоровьем.

– Брат? – Даня усмехается. – И откуда ты взялся? Неужто аист принёс? – голос звучит весело, но я его знаю, потому подхожу ближе и останавливаюсь рядом на случай, если придётся спасать бедного пацана.

– Очень смешно, сейчас живот надорву, – сухо бросает этот, и я буквально физически ощущаю гнев брата.

– Я тебе лицо сейчас порву, – делает шаг вперёд Даня.

– Так, стоп! – Ксюша моментально встаёт между ними, упираясь ладонями в грудь моего брата. – Даня, – зовёт его, и он не сразу, но всё же опускает глаза на неё. – Это мой брат по отцу, я позже всё тебе объясню, – голос у неё дрожит, и, видимо, именно это сдерживает Даню. – Егор, это мой молодой человек. Спасибо, что проводил.

Егор смотрит на Даню несколько секунд, потом переводит взгляд на неё.

– Надеюсь, мы на связи, номер твой возьму у Ольги, – и делает то, что моментально заводит моего брата, – наклоняется и целует её в лоб.

– Руки от неё убрал! – срывается Даня и уже рвётся вперёд, но я успеваю схватить его за локоть и удержать.

Егор будто ничего не замечает, разворачивается и уходит к своему чёрному внедорожнику. Машина дорогая, солидная, значит парень при бабле.

– Что ещё за брат, Синеглазка? – не отпускает Даня, всё ещё держа её взглядом.

Вижу, что она хочет ответить, но на этом моменте мне пора идти по своим делам.

– Я поехал, раз всё хорошо, – кидаю коротко.

– Давай, – отзывается Даня, пожимая мне руку.

– Глупостей не натвори, – добавляю, прежде чем развернуться.

– Тебя спросить забыл, – бурчит он мне вслед, на что я только усмехаюсь.

Жуть какая, вот так бегать по городу из-за собственных тараканов. Нет, мне такое нахрен не сдалось. Я люблю свою свободу и не готов с ней расстаться. А Снежинка… я перестану её замечать, как только утолю голод и любопытство. Интересно ведь, что в ней такого, что меня так ломает, стоит ей оказаться поблизости. Но с ней надо по-другому, я уже понял, и мне придётся сменить тактику, если хочу получить желаемое.

Глава 9. Трещины во льдах

Он больше не давил, не провоцировал, не ломал её защиту. Он просто менял правила, молча, терпеливо, шаг за шагом, а она, привыкшая держать всё под контролем, впервые не понимала, что делать дальше

София

Утром я проснулась пораньше и перед тем, как идти в институт, поехала на другой конец города, чтобы проведать своего друга. Тёме хорошо досталось, и меня грызло чувство вины все выходные. Правда, сколько бы я ни думала, внятного ответа не нашла. Я не понимаю, откуда взялся этот мажор и почему накинулся с кулаками на моего друга. Тёма говорил, что знать его не знает, собственно, я и сделала вывод, что парень просто решил портить мне жизнь не только в институте, но и за его пределами.

Артём собирается заявить на него в полицию, и я отговаривать не буду, все должны отвечать за свои поступки. Тем более такие мудаки, как Грозный, которые уверены, что папины деньги отмоют от всего. Скорее всего и в этом случае ему ничего не будет, мне прекрасно известно, что с деньгами можно купить всё, даже человеческую жизнь.

– Проходи, – глухо бросает Тёма, открыв мне дверь.

Из-за сломанного носа его голос кажется чужим, а от фиолетового синяка под глазом и разбитой губы у меня в груди всё сжимается.

– Я тебе витаминов привезла, – тряхнув пакетом, иду в сторону кухонной зоны.

– Ты каждый день привозишь, я не успеваю их употреблять, – усмехается друг, но тут же морщится от боли и касается пальцами повязки на носу.

– Как ты? – спрашиваю, кусая губы, не зная, чем ему помочь.

– Когда ты приходишь, то хорошо, – улыбается разбитой губой, и трещина начинает кровоточить.

Сорвав бумажное полотенце с кухонного островка, спешно подхожу к другу и прижимаю к ранке. Проходит пара секунд, Тёма накрывает мою руку своей, и это совсем не дружеский жест. Подняв взгляд к его глазам, понимаю, что смотрит он на меня не как на друга, а как голодный на кусок вкусного пирога.

Это ощущается, как удар в солнечное сплетение, и почти в прыжке отхожу от него на два шага. Впервые он позволяет себе так открыто пялиться, и впервые слова подруги не кажутся бредом.

– Тёма… – начала было, но слов не нахожу.

– Соф, – он делает шаг вперёд. – Может, хватить играть в равнодушие?

– Что? – из моего рта вырывается нервный смешок.

– Не делай вид, что не понимаешь, – друг закатывает глаза и снова шаг в мою сторону.

– Артём! – предупредительным тоном обращаюсь к нему, хоть и не понимаю, от чего предупреждаю.

– Ты ведь умная девочка, Софа, ну не верю я, что ты не видишь моих чувств, – очередной шаг, и вот я уже упираюсь в столешницу. – И я вижу твои ко мне, сколько будем отпираться от очевидного?

– Какие чувства, Артём? Ты бредишь, у тебя сотрясение…

– Хватит! – рявкает так, что я вздрагиваю. – Я в своём уме…

– Мне так не кажется, – перебиваю, бросившись в сторону, увеличиваю расстояние между нами и хватаю свою сумку с пола. – Я пойду, на лекции опаздываю, а ты приди в себя, пожалуйста, – посмотрев на него с просьбой в глазах, выхожу вон из его квартиры-студии.

С ума сойти! Неужели я настолько слепа, что не видела очевидного столько времени? Получается, Эля была права? Да нет, не верю, Тёме просто хорошо прилетело, и он не в себе. Дам ему пару дней, и, уверена, его отпустит.

По дороге в институт, чтобы отвлечься от мыслей, перепроверяю план предстоящего мероприятия. Но перед глазами так и стоит голодный взгляд моего друга детства, которому категорически запрещено так смотреть на меня. Он мне как брат, и я всегда видела в нём только близкого друга. Чувства мои он видит, ну что за чушь? Или он такие выводы сделал из-за того, что я к нему приходила все выходные?

От внутреннего диалога отвлекает вибрация телефона, и, достав сотовый из кармана пиджака, смотрю на экран, и сердце пропускает пару ударов. Каждый звонок из дома вызывает во мне дикий страх. Я боюсь отвечать, чтобы не услышать страшные новости. Но и не ответить не могу.

– Ди? – бросаю в трубку дрогнувшим голосом.

– Софи, – сестра шумно вдыхает и всхлипывает, а моё сердце ухает в пятки. – Маме лучше, – добавляет через секунду, за которую я успела поседеть на всю голову.

– Господи! – восклицаю на облегчённом выдохе. – Слава богам, – слетает с губ, а по щеке ползёт одинокая слеза.

– Химия помогает, результаты хорошие, – проговаривает сквозь тихий плач.

– Я очень рада, Ди, на этой неделе обязательно прилечу, – улыбаюсь, чувствуя, как надежда наполняет меня с головой.

Когда несколько месяцев назад маме поставили страшный диагноз, на нашу семью обрушилось тучное небо. Это был самый страшный день в моей жизни. Я плакала, наверное, неделю без перерыва, правда, в своей комнате, лицом в подушку. А при маме я старалась быть молодцом и не унывать. В тот момент ей не нужны были наши слёзы и боль в глазах. Мы поддерживали, держали за руку и помогали, как могли.

Были с ней на всех сдачах анализов, на получении неутешительных результатов и на первых курсах химии. Больно! Ей больно, и нам, что не можем ничего сделать, кроме как быть рядом. Я категорически не хотела продолжать учёбу. Как я могла уехать за полторы с лишним тысячи километров, когда у неё такой период в жизни? В конце концов, диплом уже имеется, а магистратура не так уж и важна. Но мама не дала мне отказаться от своих целей. Потребовала, чтобы я обещала ей, что доучусь, как и планировала, во чтобы то ни стало. С мясом оторвала себя от семьи и приплелась обратно в Питер, выполнить мамину просьбу.

Сердце обливается кровью каждую минуту, и пусть я делаю вид, что всё хорошо, стараюсь жить как все, быть студенткой наравне со всеми, но только мне известно, что творится в моей душе. И Эльке. Она рядом со мной уже много лет, она моя лучшая и единственная подруга. Та, с кем я могу делиться своей болью, радостью и проблемами. А проблем у меня много, одна и вовсе размером с земной шар.

Поболтав немного с сестрой, прощаюсь как раз, когда выхожу из автобуса на университетской остановке. Бросив взгляд на часы, понимаю, что опаздываю, и ускоряю шаг. Однако всё равно в аудиторию захожу уже после преподавателя.

– Простите, – расплываюсь в улыбке и на цыпочках, чтобы не стучать каблуками, иду на своё место рядом с Элькой. – Что это? – едва присаживаюсь, как мои глаза округляются на красную розу, лежащую на моём столе.

– Угадай с трёх раз, – усмехается подруга, кивнув на свёрнутую бумажку, привязанную к стеблю без шипов.

«Прости дурака, Снежинка» – читаю на листке и на автомате бросаю взгляд назад, где на галёрке сидит мажор и подмигивает мне, словно только и ждал, когда я к нему повернусь.

9.2

София

Так продолжалось всю неделю, каждое утро на своём столе я находила цветы, причём каждый день разные. Словно тот, кто их дарил, ожидал какой-то реакции на тот или иной букет, чтобы выяснить, какие мне больше по вкусу.

Кто их дарит, я, конечно, знаю, он не особо и скрывает этот факт. Мало того, в один из дней курьер припёрся посреди лекции с огромной корзиной голубых роз, посыпанных каким-то средством, которое в темноте создаёт мерцающий эффект. Что они светятся, я заметила вечером в общежитии.

У меня дыхание перехватило от такой красоты, на лице сама собой расплылась улыбка, хоть я и клялась себе не реагировать. Но я ведь девочка, и как бы ни старалась оставаться холодной и равнодушной к этим букетам, у меня не получилось. В каждой композиции была карточка с посланием.

«Прости, Снежинка»

«Я жить не могу, все мысли только о тебе»

«Разреши мне начать с начала»

«Позволь пригласить тебя на свидание»

«Я думаю о тебе каждый час, Всё, что вокруг, не волнует сейчас. Ты – как зависимость, словно беда, Но без тебя мне нельзя никогда.»

Стишок из сегодняшнего букета, и он отличается от других не только тем, что цветы другие, но и тем, что между красных бутонов в коробке в виде сердца лежат конфеты из белого шоколада.

– Пора дать ему шанс, – шепчет на ухо Эля, и я слышу в её голосе насмешливые нотки.

– Меня цветочками не купить, – фыркаю, но всё равно кошусь на эту красоту.

Вру и не краснею, потому что, конечно, меня подкупает его внимание. Повторюсь – я девочка. Однако, Ник своими выходками нажил мне врагов, и в их главе стоит звезда нашего потока, Света. Она не упускает ни одного шанса меня задеть. Словом, поступком, плечом.

Не буду отрицать привлекательности неадекватного мажора. Он действительно красивый. Причём не в стандартном понимании этого слова, а какой-то дикой, хищной красотой. Он не как актёры с обложек, он как опасность, от которой невозможно отвести глаз. Высокий, с этой своей фирменной походкой, будто мир принадлежит ему, и он не сомневается в этом ни на секунду. Плечи широкие, спина прямая, движения уверенные, но расслабленные. И всё в нём цепляет. Особенно серо-голубые глаза, холодные, но живые. Словно смотрят внутрь тебя и выискивают слабые места.

И эта его улыбка, которая появляется редко, но, когда появляется, становится ясно, почему девочки теряют от него голову. В ней слишком много власти, слишком много намёков. Ни капли доброты, но всё равно хочется смотреть. Хочется понять, что там у него в голове, когда он вот так улыбается. Иногда я ловлю себя на том, что жду этой улыбки, даже когда злюсь. Особенно когда злюсь.

Смешно, конечно, после всего, что было. Но, чёрт возьми, эти цветы, эта настойчивость. Эта странная смесь из дикости и тонкости, которую он демонстрирует сейчас. Он будто перестроился, будто читает меня, находит подход. Цветы не повторяются, послания короткие, но в точку. Стишок вообще выбил из равновесия. Потому что мне нравится, и самое страшное, что он это понял.

А я всё твержу себе, что не поддамся, что не верю и не хочу. Только сердце, гадина, предаёт. Оно ёкает каждый раз, как только его вижу. И стоит отметить, что он не напирает как в первый день знакомства. Не прижимает меня к стене, не заявляет, что всё равно паду к его ногам. И опять же, такое поведение подкупает, наверное, даже больше, чем букеты цветов. Но первое впечатление сложно стереть из памяти. Не могу забыть, как он раскидал тех парней в коридоре института, как избил моего друга и что он говорил тогда в кафе.

После последней лекции я неспешно собираю свои вещи, предвкушая заветный отдых. Сегодня пятница, нас всех освободили от работы в профкоме, и я смогу лежать и ничего не делать. Буду читать и даже с места не сдвинусь. Завтра уже с утра придётся прийти в университет и заняться предстоящим мероприятием, но сегодня никаких лишних телодвижений.

– Привет, – раздаётся над головой бархатно-хриплый голос, и я вздрагиваю.

Он слишком близко и внезапно. Поднимаю взгляд и, конечно, встречаюсь с его глазами. Серо-голубыми, пронзительными, точными. Я не успеваю сказать ни слова, он присаживается рядом, и воздух вокруг меня меняется. Становится плотным, насыщенным его запахом. Этот аромат я узнаю с первого вдоха, смесь чего-то тёплого, пряного, с лёгкой горчинкой. Как мужчина, который умеет владеть собой, но иногда, теряет контроль. Этот запах окутывает меня, проникает под кожу, и мне становится жарко.

Сердце вздрагивает, будто кто-то нажал на пусковую кнопку. Оно не просто колотится, оно мечется, будто не знает, убегать ему или выбрасываться вперёд. Я злюсь на себя за это. За то, что реагирую на него, на его близость, на эту почти ленивую, но внимательную улыбку, которой он награждает меня, как будто знает, что сейчас внутри меня всё спуталось.

Я быстро отвожу взгляд, будто спасаю себя. Но вижу, как его рука тянется к моим книгам, как он берёт один из сборников Есенина и рассеянно листает. Делает вид, что просто интересуется, но пальцы у него слишком уверенные, а взгляд слишком внимательный.

– Чего тебе, Грозный? – спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, но даже я слышу, как он дрожит.

Он смотрит на меня чуть дольше, чем нужно, и я чувствую, как в груди всё сжимается. В его взгляде нет привычной хищности, нет насмешки. Там что-то другое, и от этого мне ещё страшнее. Вернее, от моей реакции на него.

– Хотел вдохнуть твой аромат и сойти с ума на несколько минут, – отвечает с таким серьёзным видом, что я теряюсь в пространстве.

Резко отворачиваюсь, мне срочно нужно вдохнуть. Очистить лёгкие от его запаха, вытолкнуть из головы его голос, сдержать сердце, которое давно перестало слушаться. Но он всё ещё рядом, не касается, не навязывается, просто сидит и смотрит, а я будто растворяюсь.

Если он не уйдёт сейчас, я сломаюсь.

Глава 10. Он под кожей

Он путал её мысли, стирал границы, превращая холодную уверенность в хаос из чувств, которых она не хотела признавать

София

Вчера мне так и не удалось отдохнуть. А всё почему? Потому что этот чёртов мажор не давал мне покоя. Так и стоял перед глазами, куда бы ни пошла. Улыбался искренне своей с ума сводящей улыбкой. Смотрел так, словно… словно… я что-то нереальное, несуществующее, но безумно желанное. И в этот взгляд он вложил вожделение, азарт, собственническую тягу. Словно я его личная галлюцинация, которую он не просто видит, а хочет потрогать, удержать, не отпускать. И в тот момент я едва не позволила. Потому что внутри всё вспыхнуло. Горячо. Жадно. Безумно.

Я чуть ли не сдалась ему на растерзание, почти что капитулировала. Одному богу известно, чего мне стоило оставаться холодной и не улыбаться в ответ. Как те дурочки, которые смотрят на своего кумира, а в глазах сердечки вместо зрачков.

И самое страшное, что внутри я чувствовала себя именно так. Потому что он… такой красивый. Мужественная и опасная привлекательность, и, что немаловажно, он даже не старается понравиться. Ему достаточно бросить на тебя взгляд серо-голубых глаз и улыбнуться одним уголком губ.

Он знает, что может свести с ума любую и не надо прилагать к этому больших усилий. А этот его запах дыма, кожи и чего-то пряного так и притягивал. Я вдыхала его, необдуманно, как будто он был кислородом. И чем он ближе ко мне наклонялся, тем сильнее перехватывало дыхание.

А его голос… Он вибрировал внутри меня, оседал в груди и заставлял сердце срываться с ритма. Низкий, бархатный, с хрипотцой, как будто он только что проснулся или будто он злой. Он проходился мурашками по коже, цеплялся за позвоночник и оставлял что-то необъяснимое под кожей.

И всё это – его глаза, улыбка, запах и голос – вдруг стало слишком. Слишком много, близко, сильно, и я терялась. Терялась, потому что не могла совладать с собой рядом с ним. Он что-то говорил, но я не разбирала, слушала, но слов не понимала. Как последняя дурочка пропускала его голос по венам, но ни черта не слышала.

Что заставило меня прийти в себя, я не знаю, но резко встала, бросила что-то колкое ему в лицо и вышла прочь из пустой аудитории. Приложила большие усилия, чтобы не выдать себя неровной походкой или, не дай бог, трусливым бегом.

Щёки горели, сердце колотилось в горле, а ладони вспотели от волнения. Хотелось кричать на саму себя, бить по щекам, вытащить его из своей головы, но он уже застрял там, глубоко. И я понимала, что проиграла первую битву.

И что дальше? А дальше я оставшуюся часть дня не могла выкинуть его из головы, особенно, натыкаясь на букеты, а они были по всей комнате. Ночью во сне Ник Грозный и вовсе заваливал меня цветами, пока я рисовала бабочек в лепестках роз, и всё повторял своё «Снежинка».

– Да хватит! – со злостью бросаю самой себе. – Сколько можно?! – вздыхаю и ускоряю шаг.

Сегодня суббота, но я иду в университет, потому что на носу бал посвящения, и у меня очень много работы. Нужно встретить курьера, который привезёт украшения для актового зала, подтвердить дизайн баннера, расположение столов и ещё куча всяких мелочей. В общем, я стопроцентно забуду об одном мажоре, который явно задался целью испортить мне жизнь.

– София, – едва переступаю порог нашей альма-матер, мне навстречу идёт Марина. – Меня вызвал к себе Мельников, все отправились по своим задачам, на тебе актовый зал, – проговаривает быстро, не замедляя шаг. – В профкоме тебя ждёт помощник, чтобы не говорила, что мы взвалили всё на твои хрупкие плечи, – посмеивается и выходит из здания.

– Я никогда и не говорила, – отвечаю уже в пустоту.

Мне нравится быть заваленной работой, тогда я не думаю о проблемах, о здоровье мамы, хоть это и невозможно. Да и в принципе я всегда была активной, что в детстве, что сейчас. Мне это нравится, в работе всё понятно – что, когда и зачем. В отличие от людей. Особенно таких, как Грозный, где только хаос, волнение и сбивчивое дыхание.

– О господи! – неосознанно срывается с губ, когда захожу в профком. – Что ты здесь делаешь? – спрашиваю, выпучив глаза на стоящего у окна со скрещёнными на груди руками и скучающим видом Грозного.

– Я волонтёр, – отвечает, одарив меня своей фирменной улыбкой, от которой у меня в тот же миг подкашиваются колени.

Какой ещё волонтёр? Нет! Ну нет, пожалуйста!

Пробегаюсь взглядом по помещению, делаю пару шагов вперёд и заглядываю в открытые кабинеты, но больше никого здесь нет. Это он, что ли, тот помощник? Это шутка такая? Кто-то решил надо мной поиздеваться?

– Ты прекрасно выглядишь, – привлекает к себе внимание мажор.

Он осматривает меня с головы до ног медленно, словно сканирует каждую часть моего тела, и от его взгляда меня бросает в жар. Начиная от щиколоток и выше, словно я оказалась в жерле вулкана, где горящая лава поднимается к горлу, грозя сжечь меня дотла.

– Мне помощь не нужна, можешь ехать по своим мажорским делам, – бросаю со злостью и, сняв с плеча миниатюрный рюкзак, кидаю его на первую попавшуюся поверхность.

– Мажорским делам? – с усмешкой переспрашивает. – Это каким?

– Откуда мне знать, – фыркаю и, схватив пару бумаг со стола, делаю вид, что мне очень интересно, что там написано.

На деле же ничего не вижу, буквы расплываются, строчки скачут, словно живые. Ох и плохи у меня дела. Не нормально вот так плыть от присутствия этого парня.

А ведь я только краем глаза вижу, как он стоит, как смотрит, как ухмыляется. Я стараюсь дышать ровно, но воздух как будто тягучий, его запах висит в нём, его присутствие давит на грудь, пробирается под кожу. У меня подкашиваются ноги, а внутри дрожь, которую не скрыть даже за показной злостью

– Устраивать вечеринки, незаконные гонки, подпольные бои, – добавляю несусветную чушь, вычитанную в любовных романах.

Грозный разрывается громким хохотом, таким гортанным, живым и заразительным, что у меня даже дыхание перехватывает. Он будто проникает в грудную клетку и там остаётся вибрацией, тёплым эхом. И я ненавижу, что он заставляет меня хотеть слышать этот смех снова.

– Снежинка, у тебя ложные сведения о моей жизни, – проговаривает, перестав смеяться.

– Меня не интересуют вообще никакие сведения, – произношу, и голос подрагивает, выдавая меня с головой.

– Ладно, – говорит, и я периферическим взглядом вижу, что он отлипает от подоконника и двигается на меня.

Чёрт! София, не вздумай трусливо бежать в другой угол кабинета!

– Так что у нас на повестке дня? – спрашивает, встав в шаге от меня.

Я удивлённо округляю глаза, не уверенная, правильно ли его услышала. Что, не будет язвить, задевать, пытаться переубедить или приставать?

Это пугает сильнее, чем все его прошлые выпады. Потому что он не переходит границ, не заигрывает, не бросает колкостей. Просто стоит и… и я растеряна.

– Марина говорила про украшения для актового зала, – сказав это, он тянется к папке на столе, а я поворачиваюсь к нему и с прищуром пялюсь. – Что? – вопросительно выгибает брови.

– Ничего, – выдавливаю из себя и готова руку в огонь сунуть, что он специально делает вид, будто ему есть дело до наших мероприятий.

– Тогда давай работать? – едва заметно улыбается.

– Да, – неуверенно киваю.

Господи, дай мне сил пережить этот день.

10.2

София

Я едва не застонала в голос от облегчения, когда ещё в коридоре услышала голоса и поняла, что в актовом зале мы будем не одни. Как бы меня ни раздражал Грозный, будет глупо отрицать, что меня к нему притягивает. Совершенно необъяснимый и неприемлемый факт. Он добился своего этими цветочками и посланиями, которыми одаривал всю неделю. И сегодня он какой-то другой, за те двадцать минут в профкоме не было ни одной колкости, ни одного кривого слова. А это ещё хуже, потому что выглядит нормальным, даже как будто хорошим парнем, и это подкупает. Мне этого ещё не хватало. Он и так в голове сидит, а теперь ещё и ведёт себя спокойно, вежливо, по-взрослому.

– О, господи! – бормочу себе под нос.

Легче не будет, потому что в актовом зале парни с первого курса, которые на этой неделе устроили драку. У нас администрация добрая и вместо выговора добровольно-принудительно отправляют провинившихся на общественные работы.

Но почему ко мне? Почему бы не дать им по метле и не отправить подметать территорию? Зачем мне с ними мучиться? Они ведь непослушные идиоты, которые только и умеют, что кидаться глупыми шутками. На нормальную коммуникацию с ними рассчитывать бесполезно. Для них это весело – быть наказанными, ведь так «круто» быть плохими парнями.

– Красавица, мы тебя тут заждались, – бросает один из четверых, когда я оказываюсь в поле их зрения. – Шевели своими булками, у нас на сегодня другие планы.

Вот и началось. Нормального тона никто не ждал. Привыкли, что их за хамство максимум в угол ставят. И, судя по взглядам, уверены, что сейчас можно будет поиграть со мной.

Спокойствие, София, только спокойствие. Это дети, и пусть они младше тебя только на четыре года, всё равно избалованные дети. Настолько уверенные в своей безнаказанности, что им всё равно, кто перед ними стоит. Думают, если ты девочка, значит, можно лезть ближе, проверять реакцию, провоцировать.