скачать книгу бесплатно
Беспризорница Юна и морские рыбы. Книга 2. Белый Ворон приходит сам
Эна Трамп
А что было, когда меня не было? История о том, которого все ждут; о том, кто оторвался от пучка; и о том, кто может носить меч.
Беспризорница Юна и морские рыбы
Книга 2. Белый Ворон приходит сам
Эна Трамп
© Эна Трамп, 2021
ISBN 978-5-0055-3407-1 (т. 2)
ISBN 978-5-0055-3405-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть 1. ПОРА БРАТЬСЯ ЗА ОРУЖИЕ
1. Всяческие растербасы
Жили-были, поживали, далеко не хаживали, что сажали, то жевали, а другого не желали… В общем, это деревня. Стояла.
Стояла она на краю леса, и в ней было – всё, что хочешь! Хочешь мельницу? Вот тебе мельница! Хочешь подсолнухи, тыкву, или может вино из винограда? Всё есть. Было там даже электричество, оно тянулось от мельницы по проводам к каждому дому. Не хочешь? Ну, милый, я тогда не знаю, чего тебе надо. Сходи к дяде Дику, может он подскажет[1 - Шутка. Дик – так в этих местах назывались дикие кабаны. «Иди к дику» – значило «ступай лесом, куда подальше».].
Дядя Дик был полицейский, он был самый сильный, кулаки у него были – ого! как у другого голова!.. И еще здо-ро-венная дубина! Посмотреть только, как он мчался, зажав ее обеими руками, к месту очередного непорядка – тут на самых буйных, не говоря о простых любителях укатить кочан с чужой грядки, нападал такой столбняк, что дяде Дику оставалось только брать и вести. Что он и делал. Провинившихся Дик сажал в т у р м у, которая находилась у него на задворках, между поленницей и курятником, а ранним-ранним утром двери ее открывались, дядя Дик впрягал его в плуг, – или там в санки, на которых возят дрова, смотря по времени года, – после чего они вместе пахали сперва до забора, а потом и до заката, молча ужинали, дядя Дик запирал нарушителя обратно в сарай, до следующего утра, и так ровно семь дней, и без всяких тут растербасов. Зато и огород же был у дяди Дика! И в доме все цело и на местах, дрова – полено к полену, сено заготовлено, яблони побелены, а цветник!.. Кто хоть раз там побывал, месяц вздыхать будет… если, конечно, не повезет тут же попасться еще раз. Да. Хорошо еще, что за пределами своего забора дядю Дика мало что интересовало, – так бы точно к рукам всю деревню прибрал. Даже когда он был еще молодой и дрался за правую сторону, правые всегда побеждали.
Правая сторона вообще-то была и левой – если от леса смотреть. А левая тогда, наоборот, была правой. Так просто для удобства называлось. Посередине деревни проходила дорога, вот она-то и делила деревню на две половины. По весне парни выходили на эту дорогу драться: правые с левыми, – а потом, ближе к лету, глядь – а они уже помирились и переженились на сестрах друг друга. Но дорога-то оставалась! Так что следующей весной новая молодежь подрастала и выходила на нее драться. Старые люди, правда, говорили, что дорога вовсе не для этого, а на вопрос, как же еще отличить, кому с кем драться, отвечали: да уж как-нибудь. А дорога ведет в город. А город – это как бы такой большой огород, приходи, бери что хочешь… ф-фу-у.
Конечно, они всё врали. Ни в какой такой город дорога никого не вела. Можно было пройти по ней до самого леса, можно и дальше: целый день чесать по лесу, а уже на закате вдруг – раз! – и выйти из него. Ну и где этот город? Одни поля, точно как и везде. Можно, конечно, еще дальше идти по этой самой дороге, по краю леса, мимо полей, но лучше уж поворачивать назад, пока совсем не стемнело. Лучше сходить на озера, уток половить – больше пользы будет.
Озера находились в лесу, прямо возле деревни, и их было семь. Седьмого, правда, самого дальнего, никто не видел, но так уж говорилось для ровного счета. Тем более, что один человек в этой деревне все-таки видел седьмое озеро – много раз. Человек этот был охотник. Его звали Заяц. Он жил один, на самом краю деревни, ближе всех к лесу, и каждое утро выходил на дорогу, чтобы в лесу свернуть с нее на какую-нибудь из ему одному (и еще псу) ведомых тропинок. Пёс бежал первым, потому что все видел быстрее и лучше, и когда глаза Зайца начинали различать его черную тень впереди, это значило, что уже светает. Они шли дальше, слушая, как просыпается лес, и ни про какую другую дорогу Заяц знать не знал и не думал.
2. Хромой и немой
Заяц был просто себе Заяц, нормальный.
Он был, правда, немного нелюдим. Но тут уж не его вина: дом его стоял на самом краю деревни, как бы на отшибе – ближе к лесу. Из-за этого у него даже электричества не было: проводов не хватило. Но он не огорчался: привык. На самом деле, у него много чего еще не было, если из-за всего огорчаться… Огорода, например; или родственников. У всех остальных в деревне было по уши родственников; почти все в этой деревне и были родственниками. Зато у Зайца был пёс.
Этого пса он подобрал как-то на дороге, когда был еще молодым (а пёс был щенком), – а теперь Зайцу было много лет: двадцать пять; а пёс вырос в большущего черного зверя. Ну, не такого уж большого – с чем сравнивать. Во всех дворах собаки были маленькие, пятнистые, с закрученными хвостами. Они тоже все были родственники. Они заливались все таким согласным лаем, когда Заяц в сопровождении пса шел по деревне! Это так говорится; на самом деле пёс шел впереди. Так что сперва можно было увидеть пса – ничего себе зверя, идущего как будто самого-по-себе, ни звуком не отвечая на собачий концерт по сторонам – а уже потом, сильно отстающую, фигуру, которую ни с чем не спутаешь, с одним плечом выше другого, и все время припадающую на правую ногу. Потому что Заяц был хромой. Он был такой с детства. Может быть, с рожденья; но никто не помнит своего рожденья, Заяц его тоже не припоминал…
– А говоришь – «как все», «нормальный».
– Сказано же – с чем сравнивать; а если сравнивать не с чем, то и выбирать не приходится. Конечно: вряд ли он выиграл бы соревнование по бегу на короткую дистанцию – так когда это было, те соревнования? Может, и никогда. А может, так давно, в молодости, что он, честно говоря, на это не обращал внимания.
Зато в лесу ему не было равных – там вообще никого, кроме него, не было…
– Еще зверей.
– Так спроси тех зверей – тушки или шкурки которых он выменивал в деревне – тоже не часто: раз в год – на то, что ему надо было; а надо было ему немного. – Кто скорей успевал? И если шагал он не слишком быстро – то всегда в правильном направлении; и никогда не останавливался – до полной остановки и законного отдыха.
С псом же он не равнялся: каждый был на своем месте. Вот и всё.
Правду сказать, не слишком много видели Зайца и пса в деревне – немногим чаще волков. Волков же в деревне не было. Они ушли. За оленями. Те, кто их не видел – а не видел никто – если только не слушать, что болтают старые люди: много они чего болтают, – почитали пса за волка: «Как его зовут-то?» – На это Заяц неизменно пожимал плечами. И точно: не назовешь такое животное Бубликом, Растопыркой или там Грызолизом. «А чего он не лает?» – Кое-кто мог бы и добавить, что это непорядок для охотничьей собаки – которая должна подавать в лесу голос, когда видит дичь.
Да, но вот только этот кое-кто не потащился бы ночью на край деревни, чтобы это сказать.
Зайцу же – когда оказывался после леса в своей избушке – хотелось поговорить. Такое у него возникало желание. Почувствовать себя таким, как все. Может быть, если б не пёс, у него и не возникло бы такого желания, – а может, он все равно бы разговаривал… с печкой! Но с псом, конечно, поинтересней. Разговаривали они примерно так.
3. Заяц говорит
– Может дупеля, может пуделя. Либо в сук, либо в тетерю. Дядя Филат подарил пару утят: вон, говорит, летят. Перья остались, а мясо улетело.
…Или вот: стреляй хоть в пень – лишь бы прошел день!
Ухо пса, видное с обычного места Зайца на тахте, повернулось на один градус – значит, слушает.
Заяц вздохнул. Рассмотрел в темноте порванную меховую безрукавку – и перекусил толстую вощеную нить. Иголку воткнул в моток этих ниток. И кинул, не вставая, в сундук.
На улице была весна. Но, если бы кто вышел сейчас на улицу, он бы серьезно в этом усомнился! Но никто не выходил: в деревне спать ложатся рано, выпив свою траву мартыновку и мяту. У Зайца тоже была мята. У него ею всё крыльцо заросло. В печке, маленькой, железной, гудел огонь, а дверца ее была открыта, чтобы не жечь зря свечей. Пёс лежал у двери. Вообще он не любил находиться в доме, и только из уважения к Зайцу делил с ним эту, людскую, жизнь.
Заяц еще раз, поглубже, вздохнул. Засиделся. И сейчас спать не хотелось. А вот бывает, когда весна, наступившая уже вроде, опять отступит. Луна, заслоненная облаком, в морозном небе неподвижно застывшим, как будто составленным из ледяных иголок, и вдруг какая-то иголка – как кольнет тебя в сердце!
…Но не было никаких иголок. Кроме той, которую он кинул в ящик.
– Рано не рано, говорит в капкане лиса, а ночевать придется, – заключил Заяц.
И встал.
Он решил сходить во двор, перед тем, как лечь, перед тем как проснуться, через каких-нибудь пять часов, чтоб отправиться в поле[2 - Так охотники говорят. Вместо леса, они называют «в поле». Это чтоб звери не подслушали, куда они собираются, и не разбежались. В деревне даже другое слово обозначало охотников: полевничий.].
Пёс уже тоже не лежал у двери, а стоял, дожидался. Заяц толкнул дверцу печки, чтоб не высыпался уголек, толкнул входную, и они вместе вышли.
Луны не было. Был ветер. В лесу, вверху, сосны скрипят, сучья ломаются, того и гляди угодят по лбу. Вот потому лучше ночью в доме. Когда Заяц вышел из туалетной будки, которая была у него как у всех – в огороде, пёс уже стоял у двери. Заяц приблизился и открыл ее.
Но пёс не вошел.
Он стоял неподвижно, ушами нацелившись в сторону дороги.
Заяц придержал дверь. Но нужно было или входить, пока не вышло из дому всё тепло. – Или дать ей закрыться.
И только дверь дотронулась до косяка, оставляя внутри всё, что было внутри, – пёс, словно того и ждал, стронулся с места. В темноту – и нет его.
Заяц стоял, глядя в ту сторону, куда пёс исчез. У него не было такого слуха, как у пса. Не было у него и таких ног, чтобы его догнать. Нужно было, значит, подождать. Можно было даже в доме подождать. Зато у него было – в доме – кое-что, чего у пса нет и не может быть. Почему он про это вспомнил?.. За все двадцать пять лет оно ему ни разу не понадобилось.
Распахнув вторично, он шагнул, протянул – и сдернул эту штуку с гвоздя. Дверь еще не успела закрыться.
А когда он, вприпрыжку, размахивая свободной рукой, доспешил до дороги, – ветер, сорвавший с него шапку еще возле дома – не было времени ее искать – рванул ввысь от земли до неба.
Тучи распахнулись. Луна, яркая, без ущерба, выкатилась над дорогой. В залившем всё свете Заяц увидел далеко летящего впереди пса – а дальше
у самого
леса
– Э-ге-ге-ге-ге-е-е-е!!! О-о-хохохохо-хо-хо-о-о!
Он кричал, но крик бился, заворачивал у самых ушей, потому что ветер – ветер выбивал слезы из глаз – потому, что было никак не успеть. Он перешел на шаг, потом снова, подскакивая, побежал. Он хромал, больше уже не останавливаясь, и сквозь слезы видел, что пёс добежал.
Слился! И вдруг рассыпалась куча. Люди – куча людей; пёс проскочил ее насквозь. Заяц поскользнулся на замерзшей грязи, упал, едва не выпустив то, что было в руке, а когда поднялся – пёс снова бросался, без единого звука – а те, что рассыпались, обходили его сзади. И тогда, задыхаясь и чувствуя, что всё зря, он размахнулся и, вложив в движение всю силу, послал эту штуку вперед и вместо себя.
– Ура-а-а-а!!! А-а-аа! Попал! – Тот, что замахивался на пса, к Зайцу спиной, повалился в сторону замаха, выпустив свою палку – она улетела далеко прямо в сторону Зайца. Заяц нагнулся за ней – железная! – и перехватив обеими руками за рукоять, завертел над головой, чуть сам на ногах удержавшись. Он добежал! – значит, добежал! Сбоку пес, повалив одного, бросался еще на двоих, и тут перед Зайцем выросла еще пара. То есть, вырос один, а второй, вероятно, вырасти не успел, – по плечо первому, с такой же палкой.
…! Железо сшиблось в воздухе, едва не вырвав Зайцу руки из плеч. В этот момент маленький налетел на большого. Тот отшатнулся, и Заяц успел его хрястнуть плашмя по плечу. Принять еще один удар он бы не смог, и тогда сделал то, что делал в молодости – когда дрался с правой стороной: нырнул головой вниз нападавшему в ноги. Оружие в падении он утратил.
Небо! Земля,
снова небо,
земля,
землянебо!
и снова земля – Заяц встал на четвереньки. Поднялся, шатаясь.
Его противник вскочил. Подхватил с земли палку.
Заяц шагнул назад. Опять назад. Он отступал. Не убегал: куда там.
Словно во сне, он увидел коней. Из темноты, как сгустки темноты, сама ночь, они парили, вставали на дыбы, шарахались в стороны. Без единого звука – видно, он оглох, когда упал – между ними метались две тени: черная – пёс. И еще одна – белая.
В этот момент позади подходящего к Зайцу оказался опять тот, маленький. Он занес из-за спины длинную штуку – и бесконечно долго опускал ее этому на голову.
Тут что-то налетело на Зайца сзади.
Придя в себя, он обнаружил, что сидит на дороге.
Было тихо. Было темно. Одной рукой он упирался в растоптанную грязь. Другой рукой во что-то…
Заяц поднял и приблизил к глазам.
– Мултук, – сказал он.
Слышно было прекрасно. – Хороший был… мултук. – То есть, это была часть от мултука. Приклад.
Пес глядел, как, держа в руке кусок мултука, Заяц подходит к нему, – но сам с места не двигался. Он сторожил. Что?..
Заяц приблизился и остановился. Он молча глядел вниз.
– Дядя Дик, – сказал он. – Нет.
Присев, он одной рукой постучал лежащего по голове.
– Железная.
Опустив мултук, прибавил к ней вторую – и снял рогатую шапку, под которой оказались, как и у всех, волосы. – Ну, – сказал он. – А я думал…
Пес смотрел мимо. Заяц тогда тоже оглянулся.
Отделившись от края дороги, к ним с псом двигались двое. Бросив шлем, Заяц встал.
– Твое, – сказал тот, что повыше. Он протягивал Зайцу ту железную палку.
– Нет, это их. – Заяц услышал свой голос как со стороны.
Тот кивнул. – Теперь твое, хозяин.
Потяжелей топора; поострей косы; подлинней пилы. Зайцу оно было впору – как корове седло. Свой мултук он разломал. А эту штуку, чтоб махать ею в драке, выпустил из рук. Он не он, и не его кон. Это вообще пёс. Он вообще думал – волки. Всего этого не сказал Заяц. Он вообще про это не вспомнил. Он даже туда не смотрел.
Он смотрел на мальчишку, стоящего рядом с этим, едва доставая ему до плеча, – и земля дрогнула и покатилась у него из-под ног, потому что он понял то, о чем следовало догадаться с самого начала: это был не мальчишка.
4. Трое с шишкой, не считая собаки
– Проснулся!
Тьма разошлась по углам. Будто в проруби, из светлого пятна посередине выплыло – лицо. Узкое, худое, с кривым носом, с глубокими тенями, как из дерева вырезанное. Таких нет в деревне. Кто это? А я – кто? Мултук. Дорога!
Заяц вспомнил всё.
Одним движением он…
ТРАХ! – ДЗЫНЬ-ь…
Синенькие звездочки перед глазами тухли по очереди, и снова выплыло лицо. Человек держался за лоб. Заяц cхватился за свой.
Он сидел на тахте у себя дома.
Печка потрескивала, освещая пространство на полметра вперед через открытую дверцу. Всё как всегда – с тем исключением, что не он растапливал ее в этот раз.
Заяц опустил руку и оглянулся.
Маленькая фигурка, стоящая у окна, вглядывалась в темноту снаружи. Снова повернулся. Человек перед ним, в белой, даже в темноте видно, грязной одежде. Дорога.
– Драка, – сказал Заяц.
Он сплюнул на пол. И подтянул к себе ноги. – …Пусть она сядет.
Девушка, стоявшая спиной, не шевельнулась.
