скачать книгу бесплатно
Посидел немного, глядя на воду в котелке, потом пододвинул к себе мешок.
Первой очередью вынул из мешка
всевозможнейшую снасть для мултука —
куски войлока, какие-то пружины, и втулки, и пластинки, и обтюраторы, и картонки, и парафин, и свинцовые прутья на сечку, еще маленький мешочек с порохом, и железный прут, чтоб им заталкивать всю эту снедь в дуло. Всё, что он выгреб из сундука, когда уходил. Непонятно зачем: ведь мултука у него больше не было.
Разложил это на траве. Потом он достал и тоже разложил кожаные ремни, очень крепкие, свернутые в кольцо, и другой моток, веревки. И наконец выгреб со дна двадцать бесценных картофелин – тех самых, что хотел наварить еще в доме, когда дом еще был.
Вот и всё Зайцево хозяйство. – Не очень-то много он нажил за двадцать пять лет жизни! Не слишком долго ему пришлось собираться, да? – покидая дом, которого больше не было. Может, он знал? И всю жизнь только и готовился к этому моменту – вместо того, чтоб обзаводиться всяческим добром, как его соседи в деревне.
Да ничего он не знал, и ни к чему он не готовился. Зайцу было слишком много лет, чтоб ждать необыкновенных происшествий. Ему было нормально лет – чтобы решить; и держаться своего решения. Всё на этом.
– Напоили козла вином – пошел с волком драться.
Заяц сперва подумал, что это он сказал. Нечаянно вслух. Но вроде он ничего такого не думал.
Он сгреб всё обратно в мешок. Потом покидал всю картошку в воду – она уже выкипела до середины, но теперь стала снова доверху. Подобрал всё, что валялось вокруг костра, и подложил в огонь.
И только после этого оглянулся.
Быкмедведь сидел, откинувшись к стволу и прикрыв глаза. Но не до конца. Смотрел на него в щель между веками.
– Это про тебя, – подтвердил он.
Заяц промолчал. Он устал, и теперь отдыхал. Если тот ждал ответа – то пусть еще подождет.
Но Быкмедведь еще не закончил.
– Думал, отстанешь. – Глаза совсем закрылись. – Но ты… видно… любопытный, – проговорил, как будто во сне.
Глаза открылись. Сна там не было и следа.
– Ну так скажи мне тогда, любопытный, зачем этот гусь нас в этой грязи возил.
Заяц наконец пошевелился. Переменил позу.
– За псом?
– А-а? – Глаза открылись широко. – За твоим… Карлосом?
– Он не мой, – возразил Заяц. – Он сам по себе.
– Мм, – промычал Быкмедведь, соглашаясь. – Зачем же твой друг Карлос… который у тебя сам по себе… бегал тут как бешеная белка?
– Мне почем знать? – ответил Заяц. – Я не спрашивал.
– Спроси.
Заяц посмотрел на Быкмедведя. Шутит? Что-то не похоже. Сидел он расслабленно. А смотрел цепко.
Он спросил:
– Почему Карлос?
– А кто? Вроде тебя, но помельче. Карлос, – позвал Быкмедведь, чуть повернув голову, и посвистал.
Пёс, где лежал, шевельнул ухом. – Видишь – не спит, – отметил Быкмедведь удовлетворенно. – Притворяется.
Повернулся снова к Зайцу. – Ну так: зачем?
Заяц, подумав:
– Друг он мой – а ум у него свой. Я за ним не ходил.
– А где ты ходил? – продолжал Быкмедведь.
– Охотился, – сказал Заяц. – Не всякая пуля по кости, иная и по кусту. Не наследишь по чернотропу, а по пороше. Я себя кормил. А он себя. Он же зверь. Ему больше надо. А ночевали мы вместе.
– М-м, – снова согласился Быкмедведь. – Охотился, – раздумчиво повторил он. – С этим своим… мултуком. Которым ты меня задел. А зарядил чем… Поленом?
– Я не заряжал, – сказал Заяц. Он подобрал палку и бросил ее в костер. – Оно сломано было. Я еще не родился, а оно уже сломалось.
Быкмедведь округлил глаза. И оглушительно захохотал.
И так же резко прекратил. Стащил венок с головы, смял его в кулаке и отшвырнул.
– Откуда вы взялись, – проговорил он с какой-то тоской. Голосом, хриплым от смеха: – Я карту смотрел. Нет здесь ничего. Пусто. И вот – выскочит такое. Знал бы… Я б здесь зачистку произвел. Всё по уму.
– Где та карта? – спросил он у себя. И сам же себе ответил: – Ускакала. Компас бы. Карлос?.. – Снова посвистал. – Я лес знаю. У меня там, в лесу, лагерь. Но это неправильный лес. Или оттого, что кумпол болит… от твоего полена.
– Я б ему шею свернул, – сказал он, глядя на Зайца. – Руки чесались. Никто бы не помешал. Я и с игрушкой могу – с которой ты ходишь. И без. Но я тоже… любопытный. Захотелось посмотреть, как он выбираться будет. Но всякое любопытство однажды и кончится. Один бы я может еще поглядел. Ее, – он кивнул в сторону, и заключил: – Жалко.
Заяц встал. Нагнувшись, поднял с земли палку, шагнул к котелку и потыкал картошку. Потом расчистил ногой место у костра.
– Здесь, прямо за деревней, болото.
Он прочертил палкой волнистую линию.
Быкмедведь откачнулся от сосны. Встал и подошел.
– Тут мы вошли. – Заяц рисовал на земле.
– Сразу забрали далеко на озера. – Тут повернули. Это вы шли. По сторонам болтались – это чтоб обойти. Чтоб вниз не спускаться. Я за вами. След держал. Вот здесь… почти обратно к деревне вышли.
– Получается круг. Вот второй, поменьше. И третий внутри. Так ищут. Что-то. Тут мы сейчас. – Заяц поставил крест. – Если напрямик до деревни – полдня ходу.
Быкмедведь, присев, упершись в колени ладонями, впивал чертеж глазами.
Заяц стер нарисованное ногой.
И кинул палочку в огонь.
Быкмедведь поднял голову.
– А если не найдут?
Заяц подумал и предположил: – Новый круг начинают?
– И что он искал? Твой Карлос.
Заяц сел. Посмотрел на пса.
– Я спросить-то могу, – сказал он. – Он же не ответит. Он зверь же. Как те, в лесу – я с ними не разговаривал. Я их понимал. Потому и ловил. А его я не понимал. Я даже не знаю, зачем я ему… был. Он здесь самый сильный, самый быстрый, в этом лесу… – Он поискал слова. – Лучший. – Я его отпустить хотел. Когда хотел… когда с вами. Но что-то времени не случилось. А он, видишь, сам. – Заяц хлопнул себя по лбу:
– Он с ним разговаривал! Вспомнил!.. Там, в доме, ты спал – может, слышал? Я за дверью был.
– Так, – коротко завершил Быкмедведь. Встал. Кивнул на реку: – Там что?
Заяц посмотрел.
– Там я не был, – сказал он. – Это не наша сторона.
В этот момент они услышали голос.
Голос доносился от реки, из-за деревьев. Он повторял – нараспев:
– Лодка, лодка, и полян —
Лодка-лодка-лод-ка!
Сначала, вверх-вниз, как лодка на волнах:
– Лодка-лодка, ип-по-лян…
И, забрав чуть повыше – вниз до самого конца:
– Лл-ооо-дка лодка ло-дка!!!
Пёс зашевелился. Выбрался из-под девушки и встал. Потянулся, как самая обыкновенная собака, и потрусил в кусты.
Девушка заворочалась и тоже наконец села. Повела головой в сторону голоса. Но потом глаза ее снова вернулись на поляну.
А Белый Ворон через минуту вышел к ним сам.
Облака разошлись, и солнце светило, и где-то неподалеку тихим свистом обнаруживала себя мелкая птица, – когда он появился из-за деревьев.
Он был голый по пояс. Мокрые куртку с рубашкой он держал в руках. Волосы, тоже мокрые, висели вокруг лица, и с них капало.
Бросив куртку на куст, так что она повисла на нем, он приблизился к огню, нагибаясь на ходу и подбирая палки и ветки. Снял с костра котелок – вода в нем выкипела совсем – и поставил рядом:
– Человек живет-живет, – сказал он.
Ест и пьет, садится на табуретку, делает всякие вещи. Говорит «до свиданья», заводит часы, прыгает в длину, стоит на своем и потом раскаивается в этом. А однажды он ложится спать.
Просыпается – что такое?..
Он лежит на каких-то ветках. Прямо ему в глаз светит солнце. Между солнцем и им – листья.
А вокруг него сидят люди. Он никогда даже не думал, что у людей могут быть такие красные от солнца и комариных укусов лица. Или солнце и комариные укусы тут ни при чем, а всё это красная глина? И что это за перья? Все сидят и молчат и смотрят на него, как будто хотят его съесть.
Но на самом деле они не хотят есть. Они ждут. Они ждут, что он скажет.
Белый Ворон откинулся назад, уперся в землю ладонями, и вдруг вскочил.
– И-и-иинде я? – вскричал он.
– И тут он становится индейцем.
Поначалу он никак в это не верит, и не хочет делать ничего, только ходит и пристает ко всем с дурацкими вопросами, но постепенно у него это проходит. Постепенно он начинает понимать, что он индеец; и что он, в общем-то, всегда был индейцем, только не понимал; и тут уже рукой подать и до того, что все индейцы, только не все понимают.
– И тут он становится таким индейцем!.. – сказал Белый Ворон.
Он перестает задавать их (вопросы). Он вообще перестает разговаривать. К этому времени он как раз и видом становится схож с остальными, и обмазывается красной глиной для спасения от комаров, и, хочешь не хочешь, начинает делать всё, что полагается, – а иначе не проживешь, здесь, где нет никаких шкафов и вешалок для посуды. Он ловит рыбу, сидит у костра, и курит трубку, от которой поначалу его тошнит. Одной девушке он приглянулся; и они начинают с ней жить, и в их типи заводится утварь, которой удобно найтись под руками. А однажды утром, когда он уже все забыл и привык, и ему кажется, что все, что было раньше, – было с кем-то другим, у них появляется новый человек.
Индеец встречает его вместе со всеми индейцами, и потом два дня скачет, хохочет и кувыркается через голову; и с важностью ходит, не отвечая на вопросы. И на второй вечер они сидят уже все; и индеец краем глаза смотрит на новичка (не подавая, разумеется, виду, а вместо того закуривая трубку).
И тут он понимает.
И он говорит себе: хочу домой.
Вокруг него сидят такие, как он, и ничего не изображается на его лице – ведь недаром он стал настоящим индейцем. Он сидит, и вокруг все сидят, и спокойные лица, непроницаемые, как сосны.
И в этот момент кто-нибудь начинает петь.
Он поет, и потом другой начинает петь, а потом третий, а первый тогда подпоет, – и кто-то еще потом начинает новую песню. Все равно, про что – все подтянут. Кроме новичка, пожалуй; но никто ему ничего не скажет. Да и что они могут ему сказать?
– Я сказал, – сказал Быкмедведь.
Он смотрел на Зайца. Как будто никого, кроме них, не было на поляне. – Домой, – приказал он просто, как будто бы псу.
Заяц оглянулся.
Все на местах.
Все, кроме пса.
Пёс как ушел, так и нет его.
