Властитель груш

– Ну, разве что чуть позже. Сейчас я поболтать пришёл.

– Вот как?

Фрау Беккер протянула ему изящный серебряный кубок с чеканкой, в который плеснула вина до половины. Даже вино у неё с душком. К счастью, запах из кубка оказался более сдержанным.

– О, да! Сегодня я жажду услышать парочку грязных историй о твоих клиентах.

– Брось, Карл, не вынуждай меня предавать доверие этих извращенцев, – жеманно возразила Мамаша и отмахнулась пухлой ручонкой с парой едва заметных пятен. – Да и на что они тебе сдались?

Конечно, она кокетничала, но только отчасти. Случалось, что некто узнавал о ком-то нечто, что кто-то предпочёл бы не выносить за красную дверь, но не слишком часто – это ведь всё-таки приличный бордель. И потом, если питаешь тайную страсть переодеваться в козла и водить хороводы с голыми маленькими мальчиками, рано или поздно придётся идти на определённый риск.

– Ну, я не собираюсь тебя за нос водить, – медленно ответил Карл, пригубив вино, – мне, понятно, интересны не абы какие любители поразвлечься. Гёц Шульц ведь заходит к тебе иногда?

Фрау Беккер подавилась вином. Прокашлявшись в кружевной платок, она подняла на него внимательный взгляд и ещё ненадолго зашлась булькающим смехом. От этого её лицо раскраснелось подстать фонарю при входе.

– Гёц? Да-а, уж он-то известный весельчак! Раз в месяц заявляется, и мы полчаса говорим о деньгах. Потом он требует девчонку посвежее, дерёт её с видом, как на причастии, и тут же бежит обратно к себе.

– К любимому сундуку с золотом?

Оба громко и почти искренне засмеялись, украдкой посматривая друг на друга сквозь слёзы веселья. Утерев глаза запястьем, Карл хлебнул вина и непринуждённо продолжил:

– Ну а, скажем… Что Альфи? Он здесь и в «Медунице» частый гость, я и так знаю.

– Верно, вы двое – лучшие мои клиенты из наших. Но от вас грязных историй немного.

– Мне не интересно, кого и как он имеет. Я хочу знать, что он болтает, когда напивается и отпускает вожжи.

Валон перешёл на предельно серьёзный тон, и Мамаша перестала улыбаться. Поставив кубок на стол, она принялась медленно крутить один из множества перстеньков, унизывавших короткие толстые пальцы, и произнесла минуту спустя:

– Альфи болтает порядком. Но до меня не доходило ничего особенного.

– Я попробую тебя навести. Вот, допустим… – Даголо сделал небольшую паузу, подняв глаза к потолку, и продолжил говорить, выписывая жесты кубком: – О том, что-де мой отец – жадный ублюдок, который слишком много дерёт, или… или другую муть в духе нытья Мюнцера? Или о том, что скоро его командир ого-го как подымется, а он вместе с ним? Или просто туманно намекал, какие великие перемены скоро ждут нас всех?

По мере того, как он перечислял варианты, круглое лицо фрау Беккер понемногу вытягивалось и хмурилось, а блестящие пальцы беспокоились пуще прежнего.

– Н-нет-нет-нет, ничего подобного. Думаешь, я бы отмалчивалась, если б в моём заведении такое болтали? – Подавшись чуть вперёд, она настороженно добавила: – А что, ты их подозреваешь…

– Подозреваю. На кой ляд я б ещё спрашивал?

«Мгм!» – многозначительно прогудела женщина. Она взяла вино со стола, зачем-то взглянула на престарелого вельможу, что надменно присматривал с портрета за их делишками, и задумчиво произнесла, будто бы обращаясь к обоим мужчинам сразу:

– Раз дело так худо, хорошо бы кто втёрся в доверие к старшим Трефам и незаметно выведал у них о заговоре, м-м?

– Точно!

– И кто же подойдёт лучше, чем болтливый козлик Альфи, который бегает ко мне, как на лужок?

– Точно так!

Мужчина в кресле отсалютовал кубком. Мужчина с портрета упрямо молчал.

– Точно как я и подумал. Весь мой план за миг прозрела, бестия!

– Ай, да брось, – Агнетта усмехнулась и кокетливо махнула на него платком. – Ты не первый хитрый мальчик, который просит меня накачать дядюшку чем-нибудь, подложить под него толковую девку и выведать про ключ от сундука, где деньги лежат. У Мамаши Беккер рука на таком набита. Так что знаю я, что дело непростое и затратное… Хорошенько надо подготовиться, цель как следует обработать, а потом уж подбить клинья. И чтоб наутро он даже ничего не вспомнил.

Уж от этой песни слова Карлу знал хорошо.

– Сколько?

– Гульдена три – только на расходы. Подходящий дурман достать сложно, а стоит он – просто с ума сойти. И девочке придётся постараться…

– Расходы я покрою. Это всё?

– Ну-у… – На вновь округлившемся лице возникла извиняющаяся улыбка. – Пьетро вчера ввёл тебя в Лигу…

– Именно так!

В ответ Карл улыбнулся настолько широко, будто получил полное место с правом голоса, а не одно лишь дозволение присутствовать, слушать, учиться и помалкивать.

– Пьетро уже не мальчик, увы, – она сокрушённо вздохнула. – Похоже, он хочет передать тебе дела и уйти на покой? Навроде как Ткач сделал.

– Именно так, – мужчина растянул губы ещё шире, хотя, казалось, достичь такого было трудно.

– Выходит, если негодяй Гёц и впрямь что-то замышляет, то это против твоего наследства, так? А если я что выведаю, ты мне кое-чем будешь обязан, так?

– Так и выходит, – он кивнул. – Ты, Мамаша, будешь самый мой лучший друг!

– Тогда, может, ты по-дружески скинешь мой налог?

– Может, и скину. Может быть, до сорока процентов?

– Или, может, до четверти? – вкрадчиво уточнила Мамаша, хлопнув подведёнными глазами.

Карл хмыкнул, протянул руку и громко опустил кубок между шкатулкой и изрядным фолиантом.

– Ну, это ты уж лишку хватила, подруга. Сойдёмся на трети?

– Ах. Что ж, треть – так треть, – вздохнув, она наклонилась вперёд и протянула пухлую ладошку, которую Карл с готовностью пожал.

– Может, я и Дору наверх свожу, чтобы закрепить сделку?

– За её обычную ставку можешь хоть вниз её сводить… – женщина осеклась, откинулась на спинку кресла и почесала первый подбородок. – Хотя, гм, туда лучше не надо. Там со вчерашнего ещё не прибрано.

– А, да Бёльс с ней. В другой раз отымею.

Карл поднялся на ноги медленно, избегая обыкновенного богатырского рывка, чтоб в глазах не потемнело. Шляпу он забрал со специальной шляпной вешалки, где три морских змия обвивали длинный вертикальный шест и вытягивали в разные стороны чешуйчатые хвосты. Кто-то хорошенько поработал, чтобы тщательно вырезать каждую чешуйку, а потом втридорога загнать эту ерунду стареющей торговке плотью. А та только хитро улыбалась да прикидывала, сколько новых драконов сможет накупить, когда разоблачит заговор.

Воистину, к некоторым женщинам нужен совершенно особый подход.

***

С последними лучами солнца младший Даголо вернулся к месту, в котором и начинал недлинный день – вполне довольный собой и вновь мучимый лёгкой тошнотой, теперь уже просто от голода.

Кабак потихоньку наполнялся людьми и голосами, но для него здесь всегда найдётся тёплое место. Во главе стола.

Помахивая плотным холщовым мешочком, он лёгкой походкой проник внутрь кухни, стянул краюшку хлеба и только затем выскочил в главный зал пред тёмные очи Хелега. Корчмарь продолжал смотреть недобро, однако с выражением, скорее, глухой обиды, нежели едва скрываемого зверства.

– Ждорово, Хелег! – бодро поприветствовал его Карл, одновременно срывая зубами краешек хлебного ломтя.

– Здорово, коль не шутишь, – буркнул северянин, старательно отводя глаза.

К несчастью, решительно настроенный валон сел прямо перед ним, положил на стойку локоть, а рядом опустил куль.

– Стефан заплатил за вчерашнюю попойку, я надеюсь?

– Заплатить-то заплатил, но Карл, осадок-то остался! – Хелегу пришлось дёрнуть себя за ус, чтобы хоть как-то выправить перекосившееся лицо. – Ладно вы опять всех распугали, я привык. Но какого ж хрена было учинять прям тут соревнование «Кто струёй фонарь погасит»?!

Соревнования Карл не помнил. Видать, дух состязания пробудился сильно после того, как он принялся выбалтывать подозрения насчёт Шульца. «Надо бы тихо спросить у Стефана, кто до этой херни додумался», – отметил он для себя, однако не стал прятаться от корчмаря за непонимающим видом.

– Бабы полдня ссанину с блевной отмывали, пока ты просыпался! И как бы не до сих пор кой-где пахнет!

– Ну, ладно, ладно, дорогой, – поморщившись, валон натянул извиняющуюся улыбку и подтолкнул мешочек к руке усача. – Хватили лишку, но больше – никакой ссанины в твоём заведении.

– Эт’ чего?

– Лунные орешки в меду с перцем.

Хелег развязал горловину мешка, вынул большой белый орех, хмыкнул, бросил в рот.

– Хороши.

– А то! Знаю я, чем ты балуешься, грирский сладкоежка! – со знанием заметил Карл и погрозил пальцем. – Ну что, прощён я пока?

– Что, жажда замучила?

– Не – голод, – он похлопал по животу, и тот, как по команде, издал жалобный стон. – Велишь зажарить для меня птичку пожирнее?

Северянин молча кивнул и отвернулся, чтобы спрятать орехи куда-то под стол.

– И найди для меня бутылку вина подушистее, а?

Стефан рявкнул; громилы за столом перестали гомонить и сдвинулись на лавке поплотнее, освобождая место для командира. Тот не заставлял себя упрашивать и не преминул место занять, как только всучил плащ и шляпу трактирной девке.

– Ты вовремя.

Стефан указал кружкой на коренастого старца с другого края стола. Дублет, перевязь из красной кожи, пятнистая лысина – почти всё посерело от дорожной пыли, но первым делом путник поспешил не в баню, а к кабачку.

– Гвидо вот-вот от герцога Арлонского. Ты знал, что у нас с герцогом совсем мир скоро будет?

– А то, – ответствовал валон со значением.

– Карло теперь совсем важный хрен! – гаркнул Сик, склонясь к тугому уху странника. – С Главным вместе будет заседать!

Старикан присвистнул, а остальные загудели; простодушный Заступ, вспомнив ночную гулянку, застучал кружкой по столу. Стефан вздохнул. Карл устремил на громилу охлаждающий взгляд. Заступ кашлянул и потупился.

– Гвидо говорит, у него есть новая история про Сульта. Я просил придержать, как только тебя увидел.

– Сульта? Да ну?

Даголо поднял руку и наклонился сильно вперёд, чтобы разглядеть потасканное лицо Гвидо на другом конце стола за дюжиной притихших рож.

– Он сейчас у герцога околачивается?

Имя ландскнехта Манфреда фон Сульта в Кальваре хорошо известно всякому дельному человеку. Сультову компанию город нанимал в последней войне с герцогом, как и многих других. Только вот этот рыцарь на службе с треском обделался и получил коленом под бронированный зад. Солдаты более удачливого Тиллера с тех пор Сульта иначе как «Маней» и не звали, а за ними следом – и половина Кальвара.

– Ага – герцог нанял его дербанить наши рудники, – отозвался Гвидо, рукавом смахнув пивную пену с губ. – Ну, там-то он зубы пообломал, так что принялся караваны с медью по дороге щемить. Теперь рудники к герцогу и так вернутся, так что хорошо даже, что Маня и здесь облажался. А в знак доброй воли герцог с ним контракт разорвал, прям при мне, и платить ему не стал. Ты, грит, где было велено не преуспел, а с граблёной меди и так славно поживился, так что катись. Так всё и было.

Громилы заржали; Стефан, придерживая лоб ладонью, простонал:

– Ох, вот же бедный мудила!

– Да, может, не так всё плохо? – возразил Карл, утирая слёзы. – Много он той меди натаскать успел?

– Хрен знает, – Гвидо пожал плечами, – но люди от него, вроде, ещё не разбежались… Пока.

С его края по столу прокатилась ещё одна волна смеха, но Стефан вдруг посерьёзнел.

– Как бы он не натворил чего перед Кавальеллой. Маня – упырь вредный и злой. Может, Старику сказать?

– Я передам, – бросил Карл.

До сего момента злоключения вредного раубриттера его забавляли не меньше, чем остальных, однако замечание Стефана вытянуло вдруг из моря веселья и одну блестящую идейку. Чересчур смелую, быть может…

Но после того, как к столу поднесли чарку с вином, почти таким же душистым, как у Мамаши Беккер, блеск становился всё более и более заманчивым. Сделав Стефану знак, валон поднялся из-за стола и направился к выходу из кабака.

– Ну? Что за тайны? – буркнул помощник, привалившись к стене у окна.

Карл подождал, пока двое ткачей пройдут мимо них внутрь.

– Давно видел Сульта?

– Да тогда же, когда и ты. Когда ему не заплатили после войны, он лодки под Вебелем грабил, помнишь, нас туда послали? Ты ему показал кошель с серебром, показал меч, а потом сказал, что он либо деньги получит, либо меч в сраку, но отвалить всё равно придётся. Ну, он и отвалил. С серебром.

– Прямо так я и сказал?

Ах, да, это ведь было аж третье серьёзное дело, которое отец ему поручил. Конечно же, он просто не мог не сказать что-нибудь эдакое. Может быть, зря, но кто ж тогда знал?

– Где Сульт сейчас может залечь?

– Да кто ж его знает? – Стефан казался очень удивлённым. – На кой он тебе сдался?

– Может, дело как раз по нему есть… Давай, Стефан, напрягись: будь ты вредным засранцем с бандой, которого выперли без оплаты – куда бы ты подался?

– Спалил бы у герцога пару мельниц на окраине, – проворчал здоровяк и сплюнул под ноги. – Ну, или… или в Грисколь, может? Крупнее места во всей округе нету. Кроме нашего, но сюда Сульту дорога заказана.

До Грисколя пять дней пути верхом. Хороший наездник на перекладных уложится и в три. Стефан – не тонкокостный юный всадник, но на длинном перегоне это даже к лучшему: не переломится от натуги.

– Надо, чтоб ты туда съездил. Поискал Сульта и его ребят.

Стефан тяжело вздохнул, опустив взгляд к плевку.

– Дело, значит? К Мане?

– Да, к нему, и срочно. Хорошо бы на неделе обернуться. Потянешь? Это важно, так что не обижу.

– Можно попробовать. – Он поднял глаза на Даголо. – Мне завтра ехать?

– Завтра – и я напишу тебе письмо для Сульта. – Ухмыльнувшись, мужчина хлопнул приятеля по плечу и добавил: – Только об этом тоже молчок, ага?

– Да уж понятно, – буркнул Стефан. – Я ж могила, Карл.

– Я ж помню, Стефан. Кому бы я без тебя всякую хрень безумную выбалтывал?

Карл опустил руку на плечо здоровяка и увлёк его внутрь, начав рассказывать первый же подвернувшийся на ум похабный анекдот. В порыве признательности он твёрдо вознамерился угостить того вином: верность нужно поощрять.

На плечах таких вот людей Пьетро Даголо и построил Грушевый Сад. На них же и его сын удержится, что бы там себе не думала алчная гнусь с приморья.

Погоня за призом

Мерный гул барабана далеко разносился над водами Рёйстера. Под этот звук по реке спускалась большая расфуфыренная барка герцога Арлонского. На её носу горела на солнце золочёная дева, длинные вёсла мерно вздымались и опускались в воду через равные промежутки, под форштевнем лихо заворачивался бурун.

Все три проклятые недели, что Готфрид мотался между городом и проклятым ипподромом, ветерок снисходил до него только в дороге – когда он пришпоривал лошадь. Если штиль и в следующие дни сохранится, в обратный путь, вверх по Рёйстеру, герцогская роскошная посудина потащится куда как менее весело. Но такому высокородному герру не пристало дышать пылью и лошадьми в дороге, раз уж есть хорошая гладкая река и ладный кораблик. На борту ведь много удобнее валяться, писать стихи, хлебать вино и смотреть, как наёмные здоровяки друг дружку мутузят. Или чем обычно аристократы тешат себя в долгой дороге?

Может, и не следовало так думать обо всей знати разом, но про герцогскую развесёлую барку и до Кальвара истории доходили.

Судно пришвартовалось у деревянного причала, который под бдительным надзором Короля Треф закончили собирать близ Вебельского ипподрома неделю назад. Там же качались на приколе две гораздо более скромные ладьи, принадлежавшие самым состоятельным и изнеженным из арлонских баронов. Для них вместе со свитами в Вебельском дворце приготовили покои.

Ну а между епископской резиденцией и ипподромом раскинулось пёстрое множество шатров, поставленных остальными благородными гостями. Они прибыли так, как и полагалось суровым месканским дворянам: верхом, с мечами на поясах, в пыли, воняя лошадиным потом и кислым местным вином, почти половина – под собственными вымпелами, как правило зверскими. Если на гербе месканского рыцаря не свирепый волк, не благородный олень, не лихая пустельга, а какая-то бездушная латная перчатка или вообще сраные весы, то всем сразу ясно, из каких мест выбрался его предок и какое место за нобильским столом ему самому надо отвести.

Готфриду, впрочем, и такого места не полагалось, пусть как организатор игр он и присутствовал на встрече герцога. Свита арлонского господина лишь спустя битых четверть часа после швартовки начала шумно выгружаться на причал, но наконец-то с лязгом потопала вверх по склону холма, к уныло обвисшему знамени Кальвара.

Под полотном с Кружевницей стояли благородные, все в парадных шёлке и парче: бургомистр Хайнц, старшие сыновья казначейши и капитана Лодберта и, конечно же, сам епископ Вебельский, радушный хозяин и священный гарант мира и благопристойности. Всё-таки дела между герцогом и городом шли совсем не ладно, потому и вся арлонская рать собралась не в Кальваре, а в дне пути от него: а ну как город перевернут?

«Причём, может, и не по злому умыслу», – мысленно добавил Гёц, заворожённо следя за солнечными вспышками на золотых шпорах Его светлости Иоганна фон Данцеверна. Шпоры крепились к сабатонам, сабатоны – к латным щиткам, прикрывавшим икры; делец не помнил, как правильно называется эта часть доспеха. Но вот так железо почти непрерывно переходило в железо до самого латного воротника, а над ним возвышалась голова в берете из синего бархата с разрезами.

Шлем с раскрашенной гербовой фигурой торжественно нёс в руках паж. Шесть гвардейцев, напротив, надели только кирасы и шлемы, с поднятыми, правда, забралами: то ли из жалости к ним самим, то ли в качестве снисхождения к бюргерам. Всё-таки не воевать звали, а мириться и тратить деньги.

– А мы как трущобные крысы вырядились, – проворчала Эрна и ткнула пальцем в почти чёрный борт шульцева колета. Чтобы сукно приобрело цвет безлунной ночи, серебро надо чуть ли не горстями в него втирать. Стоила ли того глупость вроде оттенка одежды?

Женщина оделась, как и всегда, только с пёстрым шёлковым платком на шее для пущего шика, белым пером на берете для должной лихости и рыцарским мечом на поясе – ну, хоть одна вещь для дела годна. Когда она стояла так близко, как раз было видно, что она в аккурат на голову выше. «И почему меня это ещё колышет?» – делец вздохнул и отвернулся от пёстрого узла на длинной шее.

– Не забивай голову. Бюргеры так и должны выглядеть, герцог не обидится. Если не узнает, что ты женщина. – Покосившись на мечницу, вполголоса он добавил: – Но он точно не узнает. Разве что ты разденешься.

Два герольда отчаянно задули в бронзовые горны. Уши тут же заложило, так что ответ Эрны бессильно стёк по ним и улетел, подхваченный редким и недолгим дуновением ветерка.

Свита герцога остановилась напротив кальварских патрициев, и все они немедленно принялись раскланиваться.

– Приветствуйте герцога Иоганна Третьего Арлонского!..

От обилия титулов и регалий звон в голове только усиливался. Чтобы отвлечься, Гёц начал перекладывать каждый изгиб герцогских лат на гульдены.

– Ваша светлость! – отозвались патриции, когда герольд наконец умолк.

За ними люд попроще согнулся пониже. «Двести четыре», – отметил делец: к сожалению, оценить вызолоченную кирасу времени не хватило.

– Для меня большая честь принимать Вашу светлость на земле Вебеля, – ласково затянул епископ. – Но где же Её светлость Атала?

– Моя жена в тягости скверно переносит речные путешествия, – донёсся до звенящих ушей ответ герцога. Голосок его казался холоднее, чем Рёйстер поутру. – Но меня звали прекратить вражду с вольным Кальваром – и я пришёл. Надеюсь, на этот раз вольный Кальвар готов исполнить условия Грискольского договора?

– Сожалеем, что всё так затянулось, но с нашей стороны все приготовления наконец завершены, – изрёк бургомистр так, будто бы раскаивался до глубины души. – Мы надеялись подписать новое соглашение перед началом состязаний.

Герцог и патриции сблизились, из-за чего дальнейший разговор превратился в глухой бубнёж. Гёц терпеливо ждал. Не то, чтобы он вообще надеялся сунуть нос в аристократские шашни. Вольф, возвышавшийся позади, недоумённо прогудел вполголоса:

– Чего это они? Собачатся уже втихаря?

– О-о, по матери друг друга обложить они и вслух могут, – заметила Эрна, качая головой. – Не, точно какую-то грязь тереть начали…

– Мессер Шульц, пожалуйте сюда! – крикнул бургомистр и повелительно взмахнул пышным рукавом мантии.

Гёц двинулся вперёд, словно только и ждал, пока у переговорщиков возникнет нужда в самом осведомлённом на скачках человеке. Впрочем, он и не спешил – чтобы не сбить цену сильнее, чем придётся. Он замер на расстоянии пары шагов от патрициев и согнул спину в почтительном неглубоком поклоне. Край глаза выхватил лёгкие ухмылки на лицах лоботрясов Капитана и Речной Вдовы.

– Как долго ещё будут приниматься ставки?

Разогнувшись, делец поднял глаза на гордое, отстранённое чело герцога, приобретшее красноватый цвет из-за отягощавшей его тело брони. Следовало признать, вид высокого, могучего человека, по самую шею закованного в искусно изукрашенный металл, сам по себе отбивал охоту дерзить и болтать лишнее, к каким бы вольностям ты не привык на своей улице. С другой стороны, Готфриду не давал покоя вопрос: правда ли видок стоил того, чтобы пару часов у всех на виду заживо вариться в симпатичной кастрюле?

– Пока не начнётся забег, сеньор.

– А когда начнётся забег?

– Мы сможем начать в три часа пополудни, сеньор… – Покосившись на бургомистра, он осторожно добавил: – Если Вам будет угодно.

– Мессер Шульц, как бы Вы оценили шансы призовых лошадей? – встрял тот, переводя взгляд с дельца на вельможу. Первый вздохнул и приготовился излагать «мнение эксперта», как вдруг Данцеверн поднял руку, искусно заделанную набегающими одна на другую стальными пластинками.

– Нет нужды. Попытаюсь сам угадать фаворитку. Надеюсь, хотя бы для этого я достаточно хороший наездник.

Бургомистр и епископ обменялись наигранными смешками; Гёц покорно захлопнул рот и склонил голову. От него не укрылось, впрочем, как скисло рыхлое личико молодого цу Машвица. Этот молодчик лошадок тоже любил страстно и явно рассчитывал погреть уши, когда герцогу из вежливости будут рассказывать интересное.

– Позвольте же проводить Вас в мою скромную обитель, – елейно предложил отец Венцель.

Иоганн Третий на прощание метнул в Шульца короткий внимательный взгляд и загромыхал прочь, за ним потянулись пажи, гвардейцы, горнисты, слуги…

– Мессер Шульц!

Вместо того, чтобы влиться в этот поток, Хайнц фон Терлинген под шумок подкрался неожиданно близко. Нос защекотал аромат розового масла.

– Его светлости угодно омыться и отдохнуть с дороги. Потрудись немедля отправить к нему пару девок. Кого-нибудь почище и полюбезнее, Бога ради!

– Конечно, герр бургомистр, будет сделано.

Патриций отрывисто кивнул и поспешил за свитой герцога немногим более резво, чем подобало его сану. Челядь, от которой Гёц оторвался пару минут назад, переглядывалась со смесью недоумения и разочарования – они-то рассчитывали на более продолжительное и красочное представление. А может, даже искусную перебранку: хотя вельможную ругань мало кто разумел до конца, для уха она звучала почти как музыка.

Но герцогу явно больше хотелось снять с себя парадные латы, чем развлекать кальварских хамов пышной сценой высадки на речной берег подле деревни. Взглядом отыскав Треф, парой энергичных жестов Готфрид подозвал их к себе.

Носатый Колум, поглядывая в сторону удаляющейся герцогской свиты, неуверенно пробормотал:

– Так что, мне лошадей-то поить штыревом?

– Конечно же поить! – Готфрид уставился на подручного в упор, невольно нахмурившись. – Что за тупой вопрос?

– Виноват, капитан.

– Ты же не собирался их сухими отправлять?

– Не-е, капитан, – Колум быстро мотнул головой. – Рыцари же меня первым порвут, если вдруг чего.

– Хорошо. Вольф!

Здоровяк с готовностью шагнул вперёд, услышав своё имя.

– Герцог хочет двух баб. Помоложе, поласковей, и чтоб пахли хорошо.

– Понял, – ломаный волчий нос хищно шевельнулся, видно, начав искать нужных девок уже отсюда.

– У тебя есть полчаса, пока его из доспехов вынимать будут, – ввернула Эрна, поправляя с задумчивым видом платок. – А потом он кинется на бургомистра.

– Вперёд, – сухо бросил Шульц заулыбавшимся Трефам и наконец повернулся к женщине. – Кто сейчас на ипподроме?

– Стефан присматривает. Не боись, он не будет рыцарей задирать.

– Не важно, дуй туда – принимай командование.