Властитель груш

Ерунда, конечно – наваждение уже прошло, сейчас из женщины не выпирало ничего эдакого бесовского. Она выглядела вполне ожидаемым образом: как человек, слух которого ласкал тяжёлый золотой посул, но сердце тяготил страх чересчур запачкаться.

Её подружке звание ведьмы шло куда как лучше, к этим её спицам на макушке и клубку шерсти, который она вытащила невесть откуда и принялась крутить в руках.

– Эльва так и притягивает взгляды мужчин, не так ли?

Штифт повернул голову к фрау Тиллер.

– Прошу прощения. Я ждал Вашего решения по делу.

– Эльва могла бы приподнять завесу вашего будущего, – вдруг обронила она будто невзначай, а на деле прямо за уши притянула обратно к себе все мистические россказни.

– Гадание? На освящённой земле? – возмущение едва слышалось в голосе Паренька, но он здорово поднаторел в маскировке праведного гнева.

Ведьма на этот раз ответила сама за себя:

– Не нужно думать, будто бы природа моего знания порочна и исходит от Врага. Кто же, как не Единый, может указывать мне то, что грядёт?

Голос у неё был негромкий, мягкий, даже ласковый, как у заправской гадалки с ярмарки. Она смотрела перед собой, продолжая теребить в руках клубок, отматывая от него пару дюймов и сматывая снова.

– Благодарю, мне это не нужно, – сдержанно отозвался Ренато.

Нет уж, Враг, не Враг – без разницы, ни к чему в его работе такие материи.

Однако хмурая Магна покачала головой.

– А я всё же настаиваю. Как ещё мне принять решение, если вы ничего больше не желаете говорить?

Достойное оправдание колдовства и богохульства за один присест. Правда, до сих пор Ренато не приходилось заключать сделок на таком зыбком основании.

– Что брат Госслер скажет на подобные ритуалы в его обители? – раздался голос Паренька за его спиной.

– Ничего, – отозвалась Магна. – Наши взгляды на божественные проявления схожи.

– Начинайте, – сухо бросил Штифт, опустившись на скамью возле женщины с клубочком.

– Дайте Вашу руку.

Мужчина протянул правую, не желая, чтобы она нащупала оружие под левым рукавом. Ведьма снова отделила нить и обернула её один раз вокруг его запястья. Шпион пошевелил рукой, убеждая себя, что при случае легко сможет вывернуться из пут и схватить за горло. Если таковое найдётся между подбородком и платьем.

– Вы не доверяете людям, – женщина опутала нитью и свою кисть.

Штифт пожал плечами.

– Не слишком мудрёное прорицание.

– Я ещё не начала. – Она изобразила пальцами неспутанной руки неожиданно властный жест, добавив чуть громче обычного: – Посмотрите мне в глаза.

Он поднял взгляд, полностью готовый почувствовать, как его затягивает в несуществующую пучину, или начинает тянуть в дрёму под нежный, но скучный звон свирелей, или какую иную мистическую муть из самых странных и жутковатых сновидений, но по-прежнему видел только полную стареющую женщину с мудрыми и спокойными, как курган, карими глазами.

– Вас ждут тяжкие испытания в попытках исполнить миссию, – медленно и серьёзно произнесла она, перемещая клубок то туда, то сюда; затем ненадолго умолкла и уверенно добавила: – Два. Два больших и тяжких испытания.

«Неужели?» – шпиона немало взвеселила такая точность.

– Валоны из Сада пожнут два кровавых урожая. Прольётся кровь, среди дыма, копоти и запаха горелой плоти. Сперва не Ваша. Ваша – только потом. Но оттого будет только тяжелее.

Она снова замолчала, тревожно нахмурилась, вглядываясь в его лицо.

– И всё? – уточнил Штифт, когда ожидание ему наскучило.

Ведьма пожала плечами, опустила глаза и принялась распутывать их руки.

– Я сказала, что смогла увидеть.

– Не слишком обнадёживает, – заметила Магна.

Паренёк вспыхнул и отрывисто произнёс, едва скрывая раздражение:

– Она ведь сказала чуть больше, чем ничего!

– Кроме того, всё это касается только меня, а не нашего друга, – добавил старший агент, поднимаясь со скамьи.

Конечно, эту чепуху он и близко к сердцу не принял, но мимо ушей не пропускал. Когда имеешь дело с такими экзальтированными людьми, буквально каждое туманное слово может разговор переломить.

– Приведите мне вашего человека – тогда я прочитаю его, – спокойно вставила Эльва, сматывая пряжу в клубок.

Паренёк тревожно посмотрел на Ренато. Захочет ли Шульц тащится в трущобы и выдавать себя, чтоб ему погадали на ручке и может быть согласились помочь, если эта перечница решит, что судьба к нему будет благосклонна в ближайший месяцок?

С другой стороны, если Магна ещё колеблется, он мог бы бросить на чашу материальных весов что-то поувесистее туманных прорицаний…

– Нет, – Синяя Госпожа покачала головой, в очередной раз будто отвечая на его мысли. – Я в это не впишусь. С моего мужа пока хватит чужих войн и авантюр.

– Я надеюсь, этот разговор хотя бы не утечёт в Палаццо Даголо, когда мы уйдём? – проговорил шпион, сверля Магну тяжёлым взглядом.

– Клянусь, что он не просочится через эти двери, – она так легко улыбнулась в ответ, что Штифт почти поверил. – Пускай в Грушевом Саду всё течёт своим чередом. Нас это не касается.

«Пускай они перебьют друг друга, а я отправлю мужа оторвать себе кусок, когда Сад загорится», – мысленно добавил он, после чего быстро поклонился и шагнул к двери, не прощаясь.

Что ж, по крайней мере, сегодня они узнали много нового: Рудольф Тиллер гораздо сильнее зависит от жены, чем кажется издалека, та же ровно настолько погружена во внемирское, как хочет всем показать.

А монах Госслер, опекающий древнюю часовню на южной окраине – колдун и еретик.

***

– Теперь Капитан? – спросил Паренёк, хмурясь, почти как небо у них над головой.

Уж не Единый ли осерчал, когда они в доме Его мало что предлагали вооружённый переворот и ведьму притащили, так ещё и зря?

– Точно, – подтвердил Штифт, прикрепляя ножны с кинжалом обратно на пояс за спиной. – Язва закинул наживку, рыбка клюнула. А ты отправляйся к Тихому.

Эгберт, которому удалось сойтись с «зелёными кушаками», должен был прощупать почву у цеховых порогов. Ступать там – всё равно, что через медвежью берлогу, но перетащить ткачей на свою сторону – значит получить сразу половину кальварского городового полка. Такая сила даже барону Даголо хребет переломит.

– Что думаешь насчёт ведьмы? – осторожно продолжил юноша.

Они уже нырнули на кривую улочку, которая должна была вывести к Полёту Кружевницы. Лучше уж дать кругаля, чем петлять по трущобам. Мало ли чего Магна обещала. К тому же, в этой части города ландскнехты Тиллера – далеко не единственная опасность, только самая организованная.

– Ничего, – Ренато повёл плечами; возможно, слишком резковато для «ничего». – Отлов ведьм и подобной швали – не наша забота, если прямо не прикажут. А у нас приказ другой.

– Нам не нужно об этом… сообщить?

– Нужно. Если спросят. До тех пор не забивай голову, сосредоточься на работе. Ясно?

– Как скажешь.

Ишь ты, надулся. Видать, не так-то просто из благородной головы щепетильность вытравить. Колотушки работают лучше, но великоват уж мальчик, чтоб поперёк лавки его раскладывать. Да и Штифт ему не папаша.

– Как дела в банях? – будто мимоходом спросил он, поглядывая на суетящихся лоточников.

Запахло влажной пылью – время прятать тряпки, побрякушки и пироги. А ещё в такой суматохе легко кого-нибудь пырнуть.

Помедлив немного, «пилигрим» глубоко вздохнул.

– Есть тут один омерзительный монах, который знает служку в соборе Святого Дидерика, который облачает викария. Викарий – младший сынок Капитана и двоюродный племянник епископа, и, э… внучатый племянник Речной Вдовы, видимо.

– Помню.

Ренато коротко кивнул, не отрывая глаз от ножа на лотке у толстого булочника. Для хлеба или для шпиона?

– Вобо! – крикнул толстяк, оборачиваясь к агентам спиной. – Приходи завтра после службы! Марта достала хвост от форели!

– Ого! – бодро отозвался низенький мужичок из-за дощатого прилавка со всевозможным хламом. – Хвала Святому Дирку и твоей жёнушке! Бесовки посадские столько заломили за птицу…

Паренёк тихо хмыкнул.

– Здесь нас не будут убивать, – он едва заметно кивнул на торгашей.

Похоже, и в самом деле так. Пока что.

– Какие настроения у викария?

– Он велеречивый, хитрый и гнилой. Как и дядюшка. Только разожраться не успел. Если не выйдет с отцом, можно попытаться с сыном. Весь этот местный клир…

Вместо завершения фразы «пилигрим» просто сплюнул в жёлоб для нечистот.

– Знаю я, что в нашем деле это на руку, – буркнул он, поймав взгляд старшего.

Южные ворота остались в паре сотен шагов за спиной, они наконец поравнялись с «нижним» мостом через Рёйстер. Путь Паренька лежал по нему в Красильный Угол. Самое время подвести черту под кальварским священством и напутствовать его… Ещё б только водилась в голове хоть одна мудрая мыслишка.

– Это ничего, – изрёк наконец Штифт, легонько похлопывая по костлявому плечу, – скоро от таких тошнить совсем перестанет. Одно-другое дельце – и они тебе оскомину набьют.

– Может, и доживу, – хмуро отозвался младший агент.

Чёрная фигурка быстро затесалась в поток из тележек и путников, спешащих на ту сторону.

Мужчина лишь несколько мгновений провожал её взглядом, стоя на месте. Очень скоро и сам он двинулся быстрым лисьим шагом дальше вверх, к собору.

О капюшон на голове ударились первые дождевые капли…

***

Свинцовая туча настигла шпиона на соборной площади. Городской дворец Манцигенов стоял не на одной из двух вершин проклятого аристократского холма, а пониже, но бедным коленям пришлось немало потрудиться на пути вверх по склону. К дворцу он вышел в компании двух весёлых ручейков, стекавших с плеч по обе стороны.

На фоне старшего Йохан Язва в чистеньком лакейском наряде, отворивший перед ним заднюю дверь особняка, выглядел почти по-барски.

– Здорово, шеф, – бросил он, по обыкновению приветствуя его ухмылочкой.

Ренато молча кивнул на ходу, стянул с головы мокрый капюшон и только теперь заметил человека в углу полутёмной комнатушки. «Капитан?» – с сомнением подумал было он, щуря глаза.

Ошибка сразу стала ясна, как только незнакомец поднялся на ноги и сделал шаг вперёд. Герр Лодберт – холёный и гладкий, а этот возвышался на целую голову над агентами и состоял всё больше из углов. На его груди сверкнула офицерская кираса с травлёной птицей-кружевницей, надетая поверх потёртого дублета. Левый рукав когда-то окрасили в жёлтый, с явной претензией на цвет если не золота, так хоть кальварских груш. Правый же отливал зеленью окружающих город лугов. Гербовые цвета.

– Я заберу твоё оружие, – тут же пояснил стражник цель своего присутствия.

Штифт стащил мокрый плащ, который Язва повесил на гвоздик, лично отцепил от пояса кинжал и привычно поднял руки для обыска. Его обстучали спереди и сзади, по бокам, вытащили шило из рукава, проверили даже портки. К грязным башмакам офицер не прикоснулся, а просто бросил на пол другую пару и коротко велел:

– Переобувайся.

– Майордом велел, – вставил Язва, пока Ренато вытаскивал теперь уж и заточку, а после стягивал обувь. – Боится, ты все ковры затопчешь.

Значит, и слуг оповестили, что хозяин сегодня мужика принимает? Старший агент постарался удержаться от вопроса, накрыт ли уже стол.

– Руки держи при себе. Резких движений не делай. Не то больно будет, – спокойно предупредил стражник.

Он будто через день водил к капитану с чёрного хода таких гостей, кому непременно нужно напомнить, что особа огородившегося аристократа пусть не так священна, как императорская, но покушаться на неё всё равно не стоит.

– Теперь идём.

На их пути через целое крыло особняка, а затем ещё на один лестничный пролёт вверх попался всего один ковёр. Штифт не жаловался – он сосредоточился на рассматривании провожатого. При лучшем свете на кирасе нашлись несколько царапин и вмятин от пуль, а на рукавах засверкали серебряные лавровые листья – лейтенантское шитьё. На втором этаже, когда стражник повернулся боком, шпион приметил слегка торчащий из горловины панциря яркий шарф, расцветка которого отличалась от городских цветов.

Важный типус, одним словом. Впрочем, кому попало ведь не поручишь провожать подозрительных людишек с гнусными предложениями.

– Пришли, – объявил лейтенант, остановившись у солидной дубовой двери, и поднял на «лакея» ярко-зелёные глаза с красноватыми белками: – Но сперва я и тебя обыщу.

Такая старательность не могла не внушать уважения. Мимо широкой стальной спины Ренато бросил на Йохана страшный взгляд: «Ты ведь не был так опрометчив, чтобы по дороге спереть с кухни разделочный нож?»

Тот, стоя с покорно поднятыми руками, скривился: «За кого ты меня держишь?»

– Ну что, чист я?

– Телесно, по крайней мере, – ответил стражник, выдавая недюжинные задатки мыслителя. – Заходите.

Йохан, оправдывая ливрею, взялся за ручку и распахнул перед ними дверь, изукрашенную резными сценами псовой охоты. К великому своему разочарованию Штифт и за порогом не обнаружил ковра, ради которого стоило снимать грязные башмаки. Зато от прочей ценной утвари кабинет ломился: пара изящных деревянных кресел перед столом, несколько медных ламп, сияющих, как золотые, чучело чёрного медведя, странного вида расписные маски из дерева и бересты.

Отчасти становилось ясно, на что уходили цвергские ссуды, но небольшая библиотека и медвежье чучело никак не бились с колоссальными долгами Манцигенов. Видать, есть в доме и другие богатства, не для лишних глаз.

Или только дырявая мошна под шикарным камзолом. Такое тоже встречалось – всё чаще с каждым годом.

Лодберт фон Манциген сидел за массивным письменным столом в одной шёлковой рубашке. Ворот расстёгнут, но плечи расправлены и грудь колесом, будто только вылез из седла. Лицо и шея у него были эдак на треть шире и толще, чем у лейтенанта, а русые волосы надо лбом – примерно настолько же реже, но внимательные яркие глаза и квадратная челюсть родство выдавали за десять шагов.

Половину этого расстояния шпион прошёл, прежде чем остановился под пристальным взглядом. Язва шумно захлопнул дверь.

– Меня зовут Штифт, – представился Ренато.

– Вижу, – отозвался патриций.

Он и ухом не повёл; вот знатный человек, явно привычный к тому, что у человека перед ним ни фамилии, ни имени – одна только кликуха поганая.

И столик у него такой внушительный, из фальконета не сразу перешибёшь. Есть богатые люди, что за работой обращают тыл к окну, через которое любой умник с арбалетом на подходящем возвышении может метнуть тебе проклятье в спину. Капитан этого странного пристрастия не разделял. Сидел он лицом к двери и спиной к шкафу с ворохом разносортных свитков и подшивок. Тот вполне мог скрывать за собой тайный лаз. А мог и не скрывать, быть просто большой и твёрдой опорой, к которой патриций прижмёт сочный филей, отмахиваясь мечом от разгорячённых просителей и призывая на помощь.

– Мы можем переговорить наедине?

– Отчего нет? – капитан посмотрел на лейтенанта. – Клаус, оставь нас.

– Я прямо за дверью, – отозвался тот.

Лодберт же, снова переводя взгляд на Штифта, громко добавил:

– Я, конечно, не думаю, что вы двое меня попытаетесь прикончить у меня же дома. Но если вдруг такая идея появлялась…

Он чем-то сухо щёлкнул под столом, достал пистолет и громко положил его поверх бумажек.

А потом положил ещё один рядышком.

– У меня тут как раз по заряду на каждого.

– Уверяю, если не договоримся, мы исчезнем, как пришли, – примирительно произнёс старший агент.

По эту сторону взведённого пистолета сидеть малость неуютно. С другой стороны, если контакт с рукой на оружии расслабляется, делается уверенным и договороспособным – пусть хоть весь железом увешается, как кондотьер.

Запоздало Ренато подумал, что «исчезнем» прозвучало очень уж двусмысленно. Если капитан и подумал о том же, то вида не подал. Жестом он предложил обоим шпионам расположиться в креслах перед собой – так и вести беседу, и целиться сподручнее.

– Что кайзеру угодно от покорного слуги вроде меня? Или… – он усмехнулся, – или, полагаю, что угодно Чёрному герцогу?

– Канцлер заинтересован в долгосрочном сотрудничестве, – Ренато обычно не брезговал приглашениями перейти от кайзера к сути. – Но сейчас мне нужна помощь для нашего друга.

Капитан сдвинулся в своём кресле, очевидно, закидывая ногу на ногу, и вольготно откинулся на мягкую спинку – хозяин положения.

– И чем же я могу помочь?

– Поддержать переворот в Грушевом Саду. Силой и голосом в городском совете.

– Переворота, вот как? – кривая улыбка его не оставляла ни на миг. – И как же это, позволь спросить, будет выглядеть? Я во главе Гвардии вламываюсь в Палаццо Даголо, скидываю старого пропойцу с трона и сажаю туда вашего болванчика? Терлингены, Машвицы и мой кузен епископ меня за это на части порвут.

– Уверен, мы придумаем, как можно использовать Ваши ресурсы менее… Не так заметно. Чтобы после Вы могли всё отрицать.

С досадой старший агент ловил каждую длинную и приличную фразочку, что не клеилась у него во рту после месяца в кальварских низах. Скверное дело. Птице его полёта надобно уметь щебетать и по-мужицки, и по-благородному.

Лодберт, впрочем, нисколько не оскорбился. Он наполовину прикрыл яркие глаза, отвёл взгляд к чучелу, лениво почесал выбритый до синевы подбородок.

– Зачем бы мне это делать?

– Разумеется, канцлер и наш друг из Сада подкрепят признательность деньгами.

– Сколько?

Он и бровью не повёл, но это тщетно – слишком уж резво последовал вопрос, чтобы не выдать живейшего интереса.

– В моём распоряжении несколько десятков золотых марок из каждого источника, – уклончиво ответил Штифт; теперь он тоже позволил себе усесться поудобнее. Уж эти-то переговоры вести куда как комфортнее, чем сходку в часовне. – Так мы договоримся? Я готов обсуждать точные суммы – если Вы согласны.

– Что ж…

Потеряв интерес к медведю, капитан снова уставился на старшего агента, покручивая золотой перстень на пальце, и медленно продолжил:

– Я могу открыть для этого вашего друга Арсенал и ненадолго отвернуться. И в нужный день у всех моих ребят вдруг окажется масса дел в разных местах. На шум резни в Саду они поспеют не раньше, чем всё закончится. Я нахожу всё это вполне заслуживающим вознаграждения, скажем, в…

Он сделал небольшую паузу, вытянул губы в трубочку.

– В четыреста золотых имперских марок. Я предпочитаю свежие.

– Ц-ц-ц, – Ренато покачал головой, – за четыре сотни марок наш друг хотел бы, чтобы Ваши ребята там как раз были, пускай и без гербов.

– Гвардия Кальвара ни в каком виде не примет участие в садовой поножовщине, – отрезал патриций. Глаза его на миг вспыхнули, как мертвенно-холодные болотные огоньки. – А меньше, чем за три сотни, к ней и я один руку не приложу.

Штифт почувствовал прикосновение к локтю. Язва качнул головой на группу фамильных портретов в золочёных рамах, украшавших стену по левую руку, и пальцем начертил в воздухе над коленом священный крест.

С верхнего портрета гордо смотрел дородный господин с русыми волосами до плеч, очень похожий разом на Лодберта и Клауса. Слева и внизу от него примостился более моложавый и чеканный лик самого капитана, а справа от него скалил отличные зубы рыхлый мужчинка чуть постарше Паренька, но неизмеримо более благополучный, сытый и порочный. Видимо, молодой герр Манциген – первенец и наследник.

– Ищете подсказок на моём фамильном древе? – насмешливо осведомился патриций.

Штифт облизал губы, оттягивая ответ на пару секунд.

– Я подумал, Ваша милость, Вам будет угодно обналичить только часть признательности канцлера, а остальное приберечь на потом.

– Неужели?

Одна бровь патриция удивлённо изогнулась, в то время как другая почти не двинулась с места. Родись этот человек в семье не аристократа, а свинопаса, мог бы стать знаменитым мимом.

– Мой опыт говорит, что имперские векселя лучше всего немедля обращать в монету. Какие же отложенные выгоды мне сулит эта недостача, а?

– У Вашего сына скандальная репутация. Если о некоторых его проказах станет известно за пределами города, Вам и ему не помешает услуга от канцлера империи.

Шпион шёл прямо к блуждающим огонькам, без страха, но не забывая о заряженных стволах. Капитан положил руку на стол, шумно вздохнув; пальцы его не потянулись к оружию, однако движение говорило о многом. Покосившись на Йохана, он медленно, с расстановкой произнёс:

– Ты, конечно же, мне хочешь намекнуть на проклятую оргию в монастыре Святой Аллерии, на которую его затащил скудоумный засранец Карл Даголо и которую вот этот молодчик наверняка подобрал в первые же пару дней с какого-то длинного бабьего языка.

Язва в знак благодарности за признание заслуг наклонил голову так глубоко, что коснулся подбородком груди.

– Знаешь, сколько на твоём месте сидело умников, которые пытались меня этим шантажировать? Если бы каждый давал мне по сотне марок, я бы уже стал богаче цверга. Венцель позаботился о том, чтобы на эту мозоль мне не наступали.

– Вы знали, что одна из монахинь родила? – напоследок Штифт осторожно ткнул в мозоль тонкой иголочкой.

Капитан не ответил.

– Странно, что от Его преосвященства это укрылось… – Или он просто забыл сказать об этом дорогому кузену? – Тем не менее, плод преступления налицо. К тому же, монастыри находятся вне юрисдикции епископа Вебельского, а архиепископ Аргебуржский в таких вопросах несколько… м-м…

– Несколько свиреп? – любезно подсказал Язва, склонив голову к шефу. Тот кивнул.

– Да-а, пожалуй, что так. В какую сумму Вам встанет уладить это дело, если оно всплывёт? Двадцать марок? Тридцать, сорок?

По правде говоря, он опасался, что у капитана рожа побагровеет от уха до уха, но нет – зелёные огоньки погасли. Видя это, Штифт смело продолжал:

– Скостим до двухсот марок. И будем считать, что империя должна лично Вам услугу.

– Две, – спокойно поправил патриций. – Две услуги, мессер Штифт. Если ты успел позабыть, я обещал приоткрыть для вас городской арсенал. С хорошими клинками, секирами, аркебузами, запасом пороха и прочими милыми вещами, на которые иначе грушевые мальчики могут только слюной истекать.

Что ж, пожалуй, цена справедливая.

– Продано, – проговорил шпион, склонив голову.

– И я хочу ещё одно одолжение прямо сейчас.

– Ничего не обещаю, но слушаю Вас.

– Твой проныра, – его палец обвинительно ткнул в сторону Язвы, очень, очень польщённого пристальным вниманием, – он показал рекомендательное письмо от графа Роберта фон Мартена, чей род связан с моим давними кровными и дружескими узами. Ловкая работа, ничего не скажешь. Я желаю знать: письмо поддельное?

Послание с рекомендациями от Его сиятельства содержало личную информацию, вызнать которую… В сущности, можно, но ценой неоправданно высокой. Поверит ли Манциген, что они всё же ухитрились её добыть?

– Нет. Письмо настоящее.

– Значит, старик уже у вас на крючке? – капитан усмехнулся.

Штифт бесстрастно покачал головой.

– Скажем так, он задолжал нам услугу. Большего сказать не могу.

– Да мне больше и не надо, – пробормотал Лодберт; собачку каждого пистолета он вернул в спокойное и ленивое положение.

– Клаус!

За дверью послышались ровно два тяжёлых шага, прежде чем она распахнулась и явила лейтенанта во всём грозном великолепии. Сколько же услышал верзила из того, что ему не перескажут после?

– Проводи мессера Штифта до двери. А мессера Проныру я оставляю в качестве залога и для связи заодно.

Оружие исчезло под столом, будто и не появлялось, и чистая рука патриция сделала в сторону лакея короткий повелительный жест.

– Распорядись подать мне и фрау фон Манциген ужин в библиотеке. Да только не смей сам за блюда хвататься, ясно?

– Да, герр капитан, – Йохан сноровисто изогнулся, и все трое вышли прочь.

Штифт снова оказался лицом к благородному профилю лейтенанта.

– Вы братья?

– Почти, – коротко отозвался Клаус и потопал в обратном направлении.

Язва был более многословен.

– Сводные, – заметил он вполголоса, плотно закрыв дверь кабинета за собой. – Младший герр Манциген не один, кому по вкусу неприступные девственницы.

– Ты, Проныра, учился бы язык за зубами держать, – спокойно посоветовал офицер, не поворачивая головы. – Нам с тобой пару недель торчать вместе, пока сделка не закроется.

– Я зову его Язвой, – заметил Штифт.

Через миг его нутра коснулся ещё одна нотка удовлетворения: Клаус покачал головой и коротко хмыкнул.

– И узрел Господь его язвы, его струпы, раны его отверстые… – тихонько затянул Язва и тут же свернул на кухню.

Низкорождённый и незаконнорождённый остались наедине в тёмной комнате над парой мокрых вонючих башмаков.