Проект «Белый Слон»

–Хорошо, прощаю, индульгенцию написать?

–Дурак, – невесело отреагировала на шутку Жанна.

–Милая, ты меня прости, я никогда тебя об этом не спрашивал, но всё же…, а как? Как ты каждый раз догадываешься, как узнаёшь? Ведь бывает, иногда, меня даже рядом нет, а ты уже знаешь, а бывает только когда встретимся… Как?

–У меня, вдруг, перед глазами, ну так кажется, что перед глазами, а может, это где-то внутри, начинается свечение…, или сияние какое-то, не постоянное, а как на дискотеках, знаешь так, часто-часто моргает, только конечно не такое резкое, еле-еле заметное, как раньше, помнишь в фильмах про дореволюционные военные корабли, как они, между собой, огоньками? Вот, примерно так. Только огоньки, почему то, синие, – всхлипнув, вспомнив про свою беду, —Алёша, если её не станет, если она уйдёт от нас, покинет…, что с нами будет? Я не переживу это, Алёшенька, я умру. Следом за ней. Я не хочу жить без неё.

Алексей упершись мокрыми руками в края раковины, посмотрел на отражающегося в зеркале седого бородатого мужика:

–Ну, что же. Хорошо. Ладно. И я следом за вами…

Рождение ("Придите ко Мне все труждающиеся и

обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим"):

–Там не всё, – хриплым голосом признался Алексей Петрович, задумчиво пересчитывающей зарплату Жанне, – я себе немного оставил.

–А? – удивлённо вскинула "соболиные" брови, сосредоточенно размышляющая: какие "дырки" в семейном бюджете необходимо заткнуть в первую очередь, а какие ещё подождут; красавица жена, – а на что? Куда?

–В Оптину, – начал было отводить взгляд и тут же открыто вернулся к любимым глазам Алексей, – прости, я понимаю, денег и так нет, но мне надо.

Жанна неторопливо положив деньги на комод, подошла и обняла Алексея Петровича:

–Не извиняйся, надо значит надо, а деньги, что деньги, их у нас и так нет никогда. Только, Алёша, я тебя прошу, будь осторожен, и хоть изредка, пиши мне. Ты же знаешь, как я боюсь, тебя, одного, так далеко отпускать…

На старый баллон от БелАЗа накидали сверху свежего свинячьего навоза, добавили снятой с дохлых бомжей одежды и обуви, облили бензином и подожгли – именно в таком дыму стоял Алексей Петрович еле различая слова Херувимской.

"Нет, всё, ещё немного и я упаду. Или того хуже, наблюю здесь", – стараясь не толкнуть никого, уговаривая сам себя, – "потихоньку, потихоньку, мы никуда не торопимся," – выбрался из переполненного храма. Усевшись прямо на пол крыльца, откинулся на балясины мраморных перил.

"Ничего себе. Всякое конечно бывало – но чтоб так! А чего ты ожидал? Столько старцев в одном месте! И ты! Совершенно конкретный, весь в дерьме, от пяток до макушки!"

Решив уже: "всё хватит с меня!", и почти дойдя до дома паломника, усовестился, вернулся назад и достоял вечернюю службу.

"Хорошо, хорошо то как здесь! И воздух как весной, а ведь февраль ещё!" – думал Алексей Петрович, неторопливо шагая к месту ночлега. Телефон вздрогнул когда он уже вошёл в здание, – "надо же, милая, и как ты до конца службы дотерпела?" Алексей остановился, чтобы написать "развёрнутый" ответ на сотый уже за сегодня вопрос: "ты как?"

–А что за пожар?

Послышался громкий вопрос за углом. Видевший какое-то зарево, когда в полуобморочном состоянии выполз из храма, Алексей Петрович прислушался. Какая то тётя, по видимому из местных, тут же, начала рьяно выдавать информацию:

–Частный дом сгорел. Новый, большой, хороший коттедж. А уже известно("Откуда?" – офигел Алексей Петрович), что там собрались какие-то сатанисты, что-то говорят, там у них не так пошло, вот и погорели. Говорят все сгорели. Заживо. Охохо. И как они, всё не угомонятся то. Двадцать лет уже их "колбасит"…

––

–Жанночка, мне Санёк звонил, – вкрадчиво завёл разговор Алексей Петрович, пристроившись рядом с увлечённо рисующими в "четыре руки" девочками.

–И? – напряглась жена, только что, увлечённо-старательно, то высовывая кончик языка, то прикусывая нижнюю губку, рисовавшая какую-то деталь.

–Они, там, на работе, хотят небольшой "сабантуй" по поводу восьмого марта, хотят, чтобы ты пришла, говорит, все будут очень рады…

–А сам он мне позвонить, конечно не мог, потому что, сразу "получит от ворот поворот". И ты, тоже, специально, дождался, чтобы Олечка была рядом и я…

–Мама! Соглашайся! – радостно захлопала слабенькими худенькими ладошками дочь, – соглашайся, мамочка, сходи! Ты же тогда: оденешься красиво, причёску сделаешь, накрасишься! Мммм! – как будто откусив сладкого, закатила ярко-синие глазки девочка, – красивая такая будешь!

–А сейчас! – Жанна улыбаясь погладила жиденькие, заплетённые в "мышиный хвостик" волосы Олечки, – а сейчас, мамочка что, не красивая?

–И сейчас ты красивая! А я хочу, чтобы ты была, ещё, ещё красивее!…

–Ну всё, я пошла! – сжав кулачками ручку "парадно-выходной" сумочки, решительно, как перед прыжком в холодную воду, выдохнула Жанна.

–Мамочка, ты принцесса, – величественно, как с трона, изрекла "царскую милость", сидящая в инвалидном кресле изувеченная врождённой болезнью девочка.

"Действительно, принцесса", – залюбовался на свою жену Алексей Петрович, – "ну вот попробуй скажи, что ей уже сорок!"

–Ну, ладно уже вам! – засмущалась и раскраснелась как подросток Жанна, – не смотрите на меня так, а то я сейчас расплачусь и макияж придётся заново делать!

–Не будем! Не будем! – хором загорланили муж и дочь.

–Ну вот и хорошо, – облегчённо рассмеялась женщина, – спать ложитесь пораньше, меня не ждите, хотя может я пораньше…

–Нет!!! – снова хором.

–Ну, ладно, как скажете… Алёша, если что, звони…, если я вдруг не услышу("можно подумать, ты хоть на секунду телефон куда-то от себя…" – иронично подумал про себя Алексей), то позвонишь Саше или Соне… ну, всё, пошла, – чмокнув обоих в щёки и мимоходом размазав, попытавшись стереть, на них помаду, выпорхнула из квартиры…

–Папочка, – тихо-мечтательно прошептала смотрящая в потолок Олечка.

–Ммм? – промычал уткнувшийся носом в её плечико Алексей Петрович.

–Помнишь, как мы Пасху в Почаеве были? Мама тогда, такая счастливая…, и баба Ганя…, и как они обе в аэропорту ревели, смешные такие…, и сейчас, баба Ганя, каждый раз, как по скайпу с нами, так сначала такая радостная, а потом ревёт, смешная такая! Я ей говорю, можно же, хоть каждый час созваниваться, чего ты ревёшь? А она на меня рукой машет: "ничего ты не понимаешь", глупенькая такая…, жаль я в этом году Пасху уже…

–Нет! Доченька нет! – вскинулся Алексей и посмотрев в переполненные неземной печалью глаза дочери, повалился лицом на постель вздрагивая от рыданий.

–Не плачь, папочка, не надо, мне совсем не страшно, – тихонько погладила девочка по голове своего отца, – я вот только об одном тебя попросить хотела…

–Всё, что угодно, моя родная, всё что угодно! – жадно впился взглядом в лицо смотрящей в потолок Олечки Алексей:

"Если скажет: вырви своё сердце и отдай мне – на, Доченька! Всю кровь, до последней капли – на, Доченька!"

–Не сердись на маму, – помахав перед своим лицом, светящимися от худобы пальчиками, отгоняя его протестующие слова: "моя родная, на нашу мамочку, да как я могу?", продолжила, – ты и сам боишься себе в этом признаться, но уже начинаешь сомневаться в том, что она тебя любит, потому что превознёс её в своём сердце слишком высоко, а она просто женщина, которая просто тебя очень любит, потому что ты, просто её муж… Знаешь, иногда, мамочка думая, что я уже сплю, тихонько так тихонько, кончиками пальцев гладит меня и шепчет еле-еле слышно: "Ангел, ты мой, Ангел!". Папочка, если она меня так любит, то как она может не любить тебя?…

––

Алексей висел в воздухе, плавно покачиваясь, как промышленный альпинист в своём снаряжении. Вокруг "плавали" раскрашенные, виденные во сне про строительство пирамид, уроды. Да и сейчас, Алексей фланировал рядом с, какой-то из них, непонятно, то ли египетской, то ли майя, то ли вообще индокитайской. Над вершиной пирамиды закручивалось, то же самое, пригрезившееся во сне более тридцати лет назад, облако чёрного пара. "Чего они там делают?" – полюбопытствовал спящий Алексей Петрович, посмотрев на "муравьиную кучу", – понятно теперь, почему туристы жалуются, что лестницы у пирамид такие неудобные, спускаться-подыматься по ним тяжело, они по ним не ходили, они левитировали… НИ ХРЕНА СЕБЕ!!!"

Сердце Алексея Петровича зашлось от ужаса: моргающие, то становящимися  синими, то красными треугольными глазами, звероподобные жрецы, приносили непрерывную человеческую жертву. Каждой новой паре, только, видимо, созревших для половой жизни, подростков разрубали гениталии превращая их в кровавое месиво. Затем соединяли корчащихся от невыносимых страданий детей, кровоточащими местами и, одновременно с отрубанием головы, вырывали у них сердца. После последних судорог агонизирующих жертв, из просверленных в блоках пирамиды отверстий, вырывались тугие струи, переливающейся всеми цветами радуги, энергии и жадно, как пылесосом засасывались чёрной воронкой.

"Вот значит, чем вы здесь занимались! Понятно теперь, почему Создатель УТОПИЛ вас всех как крыс!"

—Ной! – услышал Алексей за спиной яростный вопль, – опять ты, падла, шпионишь за нами!

Алексей дёрнулся и полетел в чёрную пропасть…

–Милый, милый, Алёшенька, посмотри на меня! Всё хорошо, всё хорошо, – стоящая, рядом с ним на коленях, Жанна, часто-часто дышала, казалось готовая начать делать ему искусственное дыхание.

–Ничего, ничего, милая, просто сон. Сон, какой-то, дурацкий приснился. А как я здесь, вроде б, рядом с Олечкой засыпал.

–Ничего страшного, ты видимо заснул, потом проснулся, перелёг и заспал-забыл, – как маленького ребёнка уговаривала Алексея Петровича Жанна, помогая ему подняться с пола и лечь на кровать.

–Наверное, да, ты права, – покорно согласился Алексей, – а ты чего так рано? Или нормально? Как всё прошло?

–Сейчас, – с неохотой освобождаясь из рук мужа мурлыкнула Жанна, – сейчас, только проверю, как там Олечка и вернусь, расскажу всё…

Вернувшаяся, буквально через полминуты, Жанна удивлённо ахнула, попав сразу же в объятия супруга:

–Ты зачем встал? Ну-ка, быстро в постель, что это ещё за мальчишество?, – зашептав было гневно-горячим шёпотом  "выговор за хулиганство", вся, ещё неверующе, обмякла, и лишь услышав за ухом жаркое дыхание: "Маша, Машенька", то всхлипывая, то смеясь, то прижимаясь, то отпрянывая, начала лихорадочно рвать с себя одежду…

От свежевыпавшего на улице снега и света полной луны, в комнате, было светло, почти, как в Питере в белые ночи. Покосившись на сладко посапывающую Жанну Алексей уставился на висящий на потолке ромб голубого света:

"Господи! Почему я? Почему Ты меня помиловал? Чем я это заслужил? И можно ли заслужить Твою Милость? Тем более мне, мне наделавшему такого! А Ты: подарил мне способность верить в Тебя, любовь лучшей в мире женщины… А ребёнок? Цыц! Господи, помилуй!" – уже зная, чей пакостный голосок проскулил это внутри сознания, отсёк помысл Алексей Петрович.

Жанна вздрогнула и приподнялась.

–Ты чего? – встревоженно спросил Алексей.

–Олечка проснулась, – решительно перепрыгнув через мужа, категорично отвергнув его: "может показалось, я ничего не слышу", – я слышу, – натянув свои трусики, решительно схватила висящие на стуле домашние штаны Алексея Петровича и футболку.

"Смешная такая," – подумал Алексей глядя как жена, суетясь, заправляет простынёй висящую на ней футболку в безразмерные "шаровары", – "сколько лет с ней живу – не могу понять, что ей так нравится мою одежду напяливать? Особенно когда она уже "попахивает", что только ни делал, как ни ругал, "извращенкой" даже один раз сгоряча назвал – никакого толку".

–Жанна, Жанночка, – тихо позвал Алексей готовую уже убежать женщину.

–А-а? – кокетливо убрала Жанна одной рукой прядь за ухо, придерживая другой, стремящиеся упасть, штаны.

–Сколько у нас с тобой ЭТОГО не было? Года три?

–Два года и девять месяцев, – не раздумывая ответила жена и зашаркала босыми ногами по коридору.

"Милая моя, родная моя," – захлебнулось нежностью сердце Алексея Петровича, – "ты б ещё сказала: сколько дней, часов и минут"…

––

–Алёша, Алёшенька, ну я тебя прошу, ну я тебя умоляю! Ну останься дома! – Жанна скулила перед угрюмо обувающимся Алексеем Петровичем, молитвенно сложив перед собой руки как будто молясь перед иконой, – я всех знакомых обзвонила, они говорят, это точно, все храмы закрыты на карантин, приказ по епархии! От владыки…

–Тоже мне владыка, – злобно-иронично ухмыльнулся разъярённый прихожанин.

–Ну и что? Ну и что? Посмотри, на улице никого, всё закрыто, никто не работает, а ты куда собрался?

–А у меня – Служба.

–Но ты же сейчас не пономаришь, давно, с тех пор как дяди Вани не стало. Алёша, ну я прошу, останься дома, вон и патриарх сказал…

–И что? Я когда перед Отцом Небесным буду стоять и Он меня спросит: "ты почему не пришёл?", я что ему отвечу? Что патриарх так сказал? Ага, щас. Жанночка, ты ж у меня умненькая девочка, ну не говори, глупости.

–Ну, Алёша, ну во всей стране такое творится, и в мире, Олечке совсем плохо…

–Ничего мне не плохо! – раздался из комнаты еле слышный писк мышонка, – пусть папа идёт.

–Эта ещё подслушивает, – возмущённо всплеснула руками Жанна, – а если тебя задержат?

–Я паспорт с собой взял.

–Там, в той районке, личный состав сейчас, пидорас на пидорасе, мне девчонки как-то говорили, как мне, тебя, если что, оттуда вытаскивать?

–Ну, не расстреляют же они меня, по крайней мере сразу, – Алексей Петрович, застегнув куртку и, взяв за локотки умоляюще смотрящую на него женщину, потянул к себе, приподнимая, – всё будет хорошо, если отец Николай, закрыл храм, вернусь домой и все дела.

–Телефон у него так и не отвечает?

–Нет, и ни до кого, из служащих там, дозвониться не могу. А в стране и в мире, моя родная, всегда что-то происходит, просто мы не всегда это замечаем. Люблю тебя.

–Ну вот! И остался бы дома. Ради меня.

–У-ку, – отрицательно мотнул головой Алексей Петрович.

–Ради…

–Маша! – встревоженно вскинулся измучанный отец.

–Прости! Прости! Дура я, дура, – торопливо зачмокала перекосившееся от боли лицо мужа Жанна, – тут еще, такое дело…, не знаю, как и сказать тебе, а ладно, потом, потом.

–Что? Что такое? – совсем уж начал падать духом Алексей Петрович, готовый сдаться и начать снимать с себя верхнюю одежду.

–А ничего, ничего. Всё нормально, – как опомнившись слабо заулыбалась Жанна, – нет, нет. Это не плохая новость. Нет, не сейчас. Потом скажу, когда уж точно. Всё иди, – прижавшись с нему, прильнув всем стройным девичьим тельцем, шепнула еле слышно на ухо, – люблю тебя…

––

"Открыто! Слава Тебе, Господи! Открыто!" – толкнул Алексей Петрович заскрипевшую железную калитку. Проехавший через весь апокалиптический город, пройдя по покрытому смертной тенью заводскому захолустью от остановки до храма, и, увидев закрытые, давным-давно уже не крашенные ворота Алексей Петрович отчаялся. И решив, напоследок проверить встроенную в кирпичную стену рядом с воротами, маленькую, узкую железную дверцу, Алексей возликовал, как выигравший в лотерею миллионер. Пройдя, на  враз ставших ватными ногах, через полностью пустой двор в храм, войдя внутрь, приложился к иконе праздника и обессиленно опустился на лавку у входной двери. Захрустела открывающаяся дверь.

–О! Алёша! Ты здесь уже? – торопливо-сосредоточенно забежавший внутрь настоятель храма быстро благословив ринувшегося к нему Алексея Петровича, притянув его к себе, трижды расцеловался с ним по русскому обычаю, – а я думал, здесь ещё никого, я первый(до начала службы оставалось ещё полчаса), ладно побегу, – не прощаясь, торопливо погладил Алексея Петровича по плечу, – дел ещё! Увидимся…

"Слава Тебе, Господи," – в стотысячный раз повторил про себя Алексей Петрович, мельком оглядывая мало-помалу наполнившийся людьми храм.

–Здрасьте, дядь Лёш, – послышалось в затылок сопение Александра Ивановича.

Топчущийся в недлинной очереди на помазание Алексей Петрович оглянулся:

–"Начальница" тебя прислала? – тихонько рассмеялся Алексей обнимая радостно рассмеявшегося Санька.

–Нет-нет. У меня всё равно дежурство только в понедельник, чё просто дома сидеть? И так все там толкутся, и я ещё, – горячим шёпотом запротестовал "бравый капитан".

–А кто все то?

–Так: тёща, с тестем же, им одним дома страшно видите ли, четыре девки, и я! Хорошо ещё Андрюха работает, а то они и его бы притащили, слушать как они причитают и голосят. А здесь хорошо, –  широко улыбаясь повертел головой вокруг, – так хорошо!, я даже и не думал, что так может быть. И чё я, дурак, раньше в церковь не ходил? Не понимаю…

–Алёша, а чего мне бояться? – недоумённо пожал плечами отец Николай, – ну оштрафуют, ну и что? Что первый раз что ли? Ну закроют, опечатают, тогда подчинимся. Но только, когда это будет от властей, а не добровольно. Я правда, всем своим предложил, чтобы они дома побыли, а сам хотел, пока эта непонятность, службы вдвоём с Петькой, – посмотрел на стоящего рядом, держащего елей и кисточку, засмущавшегося как девочка, пятнадцатилетнего сына, – а они ни в какую, – посмотрел на битком набитый алтарь, – все припёрлись, кому надо и кому не надо. Хотя конечно, позавчера, когда объявили всё это, я ссыканул сначала…, а потом, сижу у себя, смотрю на дядю Ваню(написанный, уже после кончины, портрет масляными красками) и вдруг, мне показалось, что он грозит мне оттуда кулаком: "ты чего это удумал, Колька?! А работать кто будет, всё я что ли?!" Ну и… Ладно, пойду, пора мне. Даже не представляешь, дядь Лёш, как я рад тебя видеть! – повернувшись в сторону алтаря, продолжив за умолкшим и терпеливо ожидающим псаломщиком, – ЯКО ТВОЕ ЕСТЬ ЦАРСТВО, И СИЛА, И СЛАВА, И НЫНЕ, И ПРИСНО, И ВО ВЕКИ ВЕКОВ! – размашистым, армейским шагом удалился продолжать службу…

––

"Обычно, здесь на Благовещенье поболее народу было," – сожалеюще вздохнул Алексей Петрович, оглядев немногочисленную паству. Посмотрев на засунувшего ухо под накинутую на исповедника епитрахиль отца Николая, сосредоточенно упёрся взглядом в пол.

–А ты как?! – задохнулся от удивлённого восторга Алексей Петрович почувствовав вплетающиеся в левую руку пальчики жены.

–Маму попросила с Олечкой посидеть, а сюда папа привез, – ответила, как кошка трущаяся об его плечо головой, Жанна.

Алексей Петрович покосился вправо. Точно: тесть стоял на своём "излюбленном" месте, чуть ли не лбом упершись у икону Николая Чудотворца; пристально вглядываясь в него; неслышно шепча, еле видно двигающимися губами, "вопросы"; замолкая прислушиваясь к "ответам" и согласно "кивая" поклонами.

–А как они? Им же нельзя, карантин, а они старики…

–Алёшка, ты у меня непроходимый дурак, честное слово, – тихонько рассмеялась Жанна, над два года более молодым, чем её родители мужем.

–А, ну да. Чё ты ржёшь, я просто забыл. Ты что-то мне сказать хочешь? – улыбаясь посмотрел на, чуть отстранившуюся от него, решительно вытянувшуюся "по стойке смирно" Жанну, – говори, не тяни, а то время то идёт.

–Алёша, я беременная…

У стремительно падающего в чёрную бездну Алексея Петровича, хлопнув, раскрылся за спиной парашют, ну, или, выросли крылья.

–Я сначала, сама себе не поверила, нет, думаю, – хлюпала носиком плачущая девочка, – не может такого быть, никогда не может такого быть, я за прошлую неделю столько денег на "полоски" перетратила! Смотрю и не верю! И нормально провериться негде, всё закрыто, дурдом. Через Катюху(подстреленная прокурорша), кое-как договорилась, вчера всё точно и подтвердилось(так вот зачем, ты так категорично потребовала, чтобы я вчера, сразу после обеда, был дома), – посмотрев на "освободившегося", радостно улыбающегося ей, наконец-то дождавшегося её, батюшку, – ну всё пошла, моя очередь, – прижав крестообразно сложенные руки к груди и склонившись перед мужем в поясном поклоне, прошептала, – простите меня!

–Бог простит, – уверенно ответил Алексей Петрович…

Перемога("Братия, я не почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь вперёд, Стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе"):

–Алёша, Алёша, иди ты, побудь с ней, я не могу, – проснулся Алексей Петрович от плача рыдающей на его груди Жанны, – Господи!, лучше бы она кричала и корчилась как раньше, чем так – как сейчас! Она дрожит всем тельцем и молчит, зубки стиснет и молчит! А мне так страшно, Алёша! Так страшно! Я с ума сойду!

Проснувшийся Алексей Петрович выбрался из постели и торопливо просеменил в соседнюю комнату. Когда Алексей, с бешено колотящимся от тревоги сердцем, упал на постель рядом с дочерью приступ уже утих.

–Доброе утро, папочка, – проговорила обескровленными губами девочка, не отрываясь, пристально, разглядывая что-то на потолке. Поймав слабенькими ручками вытирающую, пот со лба и, усеянного редкими веснушками курносого личика, руку Алексея торопливо чмокнула её, – я так рада тебя видеть.

Сердце Алексея Петровича начала сжимать и разжимать "рука накачивающего тонометр врача":

–Доченька, почему ты сейчас молчишь? Зачем? Ты нас жалеешь? Не надо, прошу тебя, нам так ещё тяжелее, – взмолился Алексей Петрович, не отрывая взгляда от умирающей дочери.

–Нет, папочка, не из-за этого. Я знаю, что вам так тяжелее. Просто я не хочу, чтобы они смеялись надо мной.

–Кто?!

–Злобные духи. Это они делают мне больно, и хохочут, хохочут. Они над всеми нами так издеваются. Собираются огромными, неисчислимыми толпами, мучают нас и хохочут, веселятся нашим страданиям.

–О, нет! О, нет! – "приползшая, как побитая собака" Жанна, тихонько опустилась на колени перед "пыточным ложем", – Господи, что нам делать?, что нам делать?

–Будем спать все вместе…, пока всё не кончится, – объявил вердикт Отец Семейства…

Олечка умерла перед Страстной. Похоронили её рядом с тем – кто её крестил.

–Он, когда ограду для себя заказывал, сразу на два места сказал чтобы, – печально говорил руководящий "всем процессом" настоятель храма, – и мне перед самым уходом наказал, сказал: "чтоб, рядом со мной, положил, Олечку мою, смотри мне!", и, – как-то обрадованно усмехнулся "Колька", – кулаком, как всегда погрозил мне…

––

–Ну, Герцог, мы, Вас, слушаем. Каковы предварительные итоги по сбору урожая на ферме EVG1966?

–Отвратительные, Ваше Императорское Величие, просто отвратительные.

–Оооо,уууу! Как меня это бесит!

–Меня это бесит не менее, Вас, Ваше Императорское Высочество! Так вот: смертность…, издевательские цифры, просто издевательские, не то что, запланированных нами, пятидесяти пяти-шестидесяти процентов смертности, от существующего там сейчас количества особей мы не достигли, но и даже смехотворного минимума в десять-пятнадцать процентов!

–Абсолютный провал! Впустую потраченная на этих гнид энергия!

–Совершенно с Вами согласен, Ваше Императорское Высочество!

–Хоть какие-то положительные результаты, Герцог?

–Нууу… Во-первых, мы ещё раз убедились, что девяносто девять процентов особей-носителей Фермы поклоняются нам, так как они послушно попрятались по своим земляным норам, стоило только лишь слегка припугнуть их. Во-вторых, четвёртый светильник не возгорелся, а трое уже светящих там притухли, значительно притухли, особенно третий, самый молодой.

–Да эти! Да какие они последователи Источника Жизни?! Так только: пищат много, очень много, аж задыхаются от восторга перед своим собственным писком, а делают мало…

–Ваше Императорское Высочество!

–Хорошо, хорошо! Молчу!

–Как, Вы, думаете, Герцог, в чём причина столь низкой смертности от, по-боевому модифицированного нами, вируса?

–Ну тут, ответ однозначен, Ваше Императорское Величество, – Прямое Вмешательство Творца!

–И?! Так, что, Вы, предлагаете, Герцог? Прекратить всё?

–НЕТ!!!

–Целиком и полностью поддерживаю, Вас, Ваше Императорское Высочество! Пусть этот проект и приносит нам неисчислимые убытки, предлагаю: продолжить уничтожение обитателей фермы EVG1966, бросив на это все возможные ресурсы. Желательно до полного уничтожения всех обитателей этой планетки.

–Уху-хуху-ху! Уху-хуху-ху! Собственноручно разорвала бы каждого из них!!! Каждого!!! Как я их ненавижу!!!

–Как скажете, Ваше Императорское Высочество! Продолжайте, Герцог!

–Слушаюсь, Ваше Императорское Величество!

––

–Жанночка, – обнял Алексей Петрович стоящую у открытого в лето окна, мечтательно поглаживающую себя обеими руками по животу женщину, – можно мне в Лавру съездить? Говорят уже открыли, можно уже. Отпустишь?

–А можно подумать, если я скажу нет, то ты меня послушаешься, – тихонько рассмеялась Жанна, поворачиваясь к начинающему "набычиваться и обижаться хулиганистому мальчишке", – конечно поезжай, как я могу тебя не отпустить? Ведь я ‐ нормальная православная жена, – погладив по голове радостно оживившегося "жеребчика", – парикмахерские вроде, тоже открылись, так что постригись перед дорогой, а то я тебя таким "бармалеем" никуда не отпущу…