Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

Худощавый старичок, полковой командир, которого полк был в лощине, подъехал к князю Багратиону. Он казался огорченным и обиженным. Он[1930] доложил князю Багратиону, что против его полка была атака кавалерии и что кавалерия была отбита, но что теперь он просит позволения князя отступать, так [как] у него не оставалось и половины людей в строю. Полковой командир видимо тут только, при представлении своем князю Багратиону, успел назвать военным именем то, что происходило в его полку. Он говорил, что кавалерийская атака была отбита, тогда как ни сам он и никто из его людей не знал, была ли отбита атака или полк был разбит атакой кавалерии. Неожиданно, при первом огне, из за лощины показались верховые французы и полк без команды начал стрелять и в дыму наскакали три верховые француза, из которых два были убиты, а один ускакал; но тотчас после этого по полку стали стрелять ядрами[1931] и полк смешался, так что полковой командир не мог более передавать прика[зания]. Князь Багратион одобрил слова полкового командира и поехал дальше вперед, но тут св[итский] о[фицер] и полковой командир стали представлять князю, что место слишком опасно, и что с горы виднее, и что необходимо прислать подкрепление. Князь выехал на гору и послал одного адъютанта[1932] привести два б[атальона] 6-го егерского полка, а другого[1933] велеть отступать батарее Тушина, которая могла быть обойдена, так как правый фланг уже отступил за лощину. С горы видно было, что французы, кроме нападения с фронта, обходили и справа. Свитский офицер дал заметить это князю Багратиону.

– Необходимо оттеснить их, – сказал свитский офицер.

– Дда! – сказал князь Багратион. Но оттеснять было некем и потому князь Багратион,[1934] дождавшись двух батальонов 6-го егерского, сам повел их в атаку. Свитский офицер сказал князю Андрею.

– Да скажите, чтоб эта батарея отступала, а то они её отрежут. – Князь Андрей, передав приказание 6-му егерскому, приехал на батарею.[1935]

Передав приказание 6-му егерскому, князь Андрей подъехал к орудиям Тушина.

«Сами сведите орудия с позиции», сказал ему Багратион, когда князь Андрей отъезжал от него. Следовательно, он мог не возвращаться к князю Багратиону, а остаться при орудиях. В свите князя Багратиона, между начальниками правого фланга, во всех полках, которые он проезжал, отъискивая 6-й егерский, князь Андрей видел на лицах выражение оживления и поспешности. Он сам скакал во всю прыть лошади и эта скачка еще более привела его в чувство потребности быстроты движения, в чувство поспешности. С этим чувством он, миновав передки, въехал в интервалы орудий Тушина на то самое место, где он час тому назад делал план поля сражения. В одном орудии лошади две запряженные лежали, жневье было окрашено кровью вокруг них и ездовые что то тянули подальше; ему показался спящий навзничь или убитый человек. Он не разобрал и, как всегда во время сражения, только нечаянно эти предметы отразились в его зрении. Подъезжая еще ближе, он заметил на примятой соломе жневья широкие следы, которые проложили откатываемые орудия, уже давно стрелявшие. В то время, как он проезжал то малое пространство, которое отделяло передки от пушек, четыре неприятельские ядра взрыли землю около него и одно из них ударило по ноге мертвого солдата.

* № 48 (рук. № 80. T. I, ч. 2, гл. XVIII).

[1936]Полковой командир, сухощавый старичок с седыми бакенбардами, стоял подле дерева[1937] и молча глядел из за дыма [на] дальние линии французов.[1938] Он казался огорченным и безнадежным.

– Что же, ваше сиятельство, – сказал он огорченным тоном, повертывая лошадь к подъезжавшему Багратиону, – и отступать не могу – у меня два батальона в цепях рассыпано, а[1939] гренадеры не подходят…

Багратион слушал полкового командира с таким выражением, как будто всё то, что он слышал, было то самое, что он предвидел и приказал.[1940]

– Да, да, – сказал он.

– Я вам прямо доложу, ваше сиятельство, – сказал полковой командир, – надо либо отступать, либо что?[1941] Нам держаться нельзя. – В ответ на эти слова Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения и поехал к двум батальонам, стоявшим под огнем в ротных колоннах. Хотя в распоряжении и было сказано отступать эталонами при начале дела, этого нельзя было сделать. Два батальона были атакованы французскими кон[ными] гренадерами. Багратион не мог успеть, и нечем было распорядиться; он только въехал с полковым командиром в самый огонь и стоял на фланге полка во время атаки всё такой спокойный и непроницаемый, как всегда. Людям было запрещено стрелять раньше команды. Кавалерия подскакала передними рядами ближе ста шагов и батальон затрещал выстрелами и атака была отбита. Батальон повеселел.

Батальонный командир, бледный, стоял перед фронтом и[1942] кричал на солдат.

– Не стрелять! —кричал Багратион, подскакивая, но в то же мгновение раздался в задних рядах выстрел один, другой, по всему батальону, без команды, протрещал батальный огонь и когда дым рассеялся, впереди виден был один барахтающийся под лошадью всадник и другие скакали назад. В эту же минуту[1943] роты, стоявшие в цепи, набежали на батальон. И в батальоне произошло смятение. Одни заряжали ружья, другие бежали назад. Команды офицеров не слышно было.

– Молодцами ребята! Атака отбита, стрелять, – прокричал Багратион. Наступила…

Но едва скрылись кавалеристы, как показались полки в синем, они шли ружье на перевес. Полковой командир сошел с лошади.

– Ребята, вперед. – Князь Андрей слез и пошел с другим батальоном. И тут произошла та атака, про которую пишет Thiers, редко говорящий правду: les russes se conduisirent vaillammentet, chose rare à la guerre, on vit deux masses d'infanterie marcher résolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux céda avant d'etre abordée[1944] и про которую сам Наполеон, еще реже говорящий правду, пишет на St. Hélène: Quelques bataillons russes montrèrent de l'intrépidité.[1945] Это были те самые quelques bataillons, которые удивили французов.

* № 49 (рук. № 80. T. I, ч. 2, гл. XVIII).

6-й егерский полк, в котором служил Белкин, шел на правый фланг для того, чтобы итти в атаку против французов,[1946] вытеснявших наших из лощины. Та усиленная трескотня ружей, которую с своей батареи слышал Тушин, была конная атака французов, отбитая нашими. Но батальоны расстроивались под огнем неприятельской артиллерии. Багратион, отъехавший на крайний левый фланг к драгунам, послал князя Андрея к полкам, защищавшим лощину.

– Скажите, чтоб держались до последней возможности: сейчас придет 6-й егерский и мы их собьем.

Князь Андрей вспоминал не раз во время этого дня слова Тушина. Распоряжений никаких не было, по диспозиции ничто не делалось. Стреляли, бежали, назади удерживали солдат, стреляли, стреляли, отступать не могли, не видя ни своих, ни неприятеля.

Князь Андрей подъехал к лощине, застилаемой дымом и в которой перекатывались выстрелы. Толпы раненных и не раненных попадались ему навстречу. Но он не смотрел на них: его глаза были прикованы к тому бугру, по которому, спускаясь, приближаясь, взвиваясь и развиваясь, двигались французские батальоны. Въехав в дым, он не видал их более. В дыму беспрестанно свистели пули и, справа и слева, слышались выстрелы разбросанных наших солдат. Проехал еще несколько шагов, наши солдаты стояли гуще толпой, но не фронтом. Одни заряжали, стреляли, другие стояли так, опершись на ружья и [с] закопчеными лицами, отдыхали. Это были задние ряды. Офицер один бежал ему навстречу.

– Третьей роты, в цепь, – кричал он.

– Как же, найдешь, – отвечал солдат, забивая шомполом.

– Tax тах! – слышались близкие выстрелы. Князь Андрей остановил офицера и спросил, где полковой командир.

– Тут на дороге, вот сейчас. Что идет ли подкрепление? Перебили всех, одной третьей части людей в роте нет.

Князь Андрей нашел полкового командира впереди на дороге.

– Что же это будет! – говоря на о, досадливо обратился он к князю Андрею, – держаться нельзя, половина людей побита. Отступать что ль?

– Князь приказал сказать, что сейчас придет 6-й егерский, чтоб держаться.

– Да что держаться, вы поглядите.

Они выехали вперед. Огромная масса французской пехоты стояла на противуположной горе.

– Идут наши, – послышалось в рядах, – 6 егерцы! Ну-ка, свеженьки.

Через минуту тот же такт «левой – левой» послышался из-за выстрелов. Старичок повеселел.

– Не стрелять, в ротные колонны, – закричал он, – стройся! – и стрельба, затихая, затихла. Как будто сговорившись, французы перестали стрелять и с горы двинулась их пехота.

Что то торжественное произошло во всех.[1947] Строились, офицеры вышли вперед. Князь Андрей чувствовал непонятную радость. Белкин с 6-м егерским прошел вперед. Старичок, собрав остатки батальона, построился в вторую линию. Багратион подъехал к рядам 6-го егерского. – Левой, левой.

– Ребята, не стрелять![1948]

– Гага, го! —раздались крики и полк прошел мимо него. Сзади него в ту же ногу шли Киевские гренадеры и, слезши, пешком, слабо, но в такт, шагая, шел старичок. <Князь Андрей[1949] верхом поехал рядом с Белкиным.>

– Вот мы штафиркой ругали адъютантов, а про вас скажу – молодец, – сказал Белкин.

Произошла та атака, про которую[1950]

С горы князь Андрей, да и все с обеих сторон, все смотрели, и захватывало дух.

Сначала вырвало ядром, только справил шаг Б[елкин]. Нельзя было стрелять артиллерии, чтобы не бить своих.

Ближе, ближе. Уже веселые такие же старички, и молодые офицеры, и гренадеры, и их лица. Наши шли с горы, французы из под горы. Еще ближе, шаг разрознили и французские выстрелы вылетели.

– Ура-а-а-а! – послышалось в рядах русских и всё побежало. Французы бежали назад, стреляя через головы друг друга. Белкин упал, но все бежали вперед и, запыхавшись, старик полковой командир.

Общий вид поля для князя Андрея, когда он объезжает. Гусары в избе качают, веселы. Денисов рассказывает про атаку. Начало. Багратион выезжает на батарею Тушина.[1951] Стрельба, зажжение. Движение Белкина. Князь Андрей[1952] на левом фланге.

Правый фланг, полковые командиры. Атака гусар. N говорит себе, как он счастлив. Долохов вперед ждет, что все трусы. Его атака и представлен п[олковому] к[омандиру].

Отступление[1953] Тушина. Ростов просится на лафет. Стрельба, Экономов. Долохов выбегает. N чуть не плачет. Тушин спит и забавляется. Приходят тени. N думал, что всё умерло, но подъезжает князь Андрей,[1954] записывает и велит благодарить Т[ушина].

* № 50 (рук. № 81. T. I, ч. 2, гл. I).

ЗА ГРАНИЦЕЙ

1.

Кутузов с главной квартирой стоял на восточной границе эрцгерцогства австрийского в Браунау. Часть русских войск уже пришла и расположилась около Браунау, но с каждым днем приходили еще новые полки и, тесня жителей, расстанавливались в том же обремененном военным постоем эрцгерцогстве, невдалеке от главной квартиры.

– Боже мой, боже! – говорили городские и деревенские жители, оглядывая проходящие полки, – еще и еще. Уж и так разорены мы, а теперь, что будет?…

А русские ротные песенники полков, которые входили в деревни или города для занятия квартир, пели русские песни так же бойко и так же русско, как будто не недоброжелательные, бритые немцы, в синих долгополых сертуках, с закушенными на бок гибкими коленчатыми чубуками фарфоровых трубок, смотрели на них из дверей и окон черепицей крытых домов, а как будто свои русские парни и девки встречали служивых в московской деревне.

Иногда, впрочем, и австрийские жители, особенно моравы, сами не зная зачем, присоединялись к солдатам и в такт песни, размахивая руками, долго шли за ротой, переглядываясь между собой и улыбаясь.

[1955] На другой день князь Андрей, в сопровождении казака, выехал за крепость, чтобы встретить Бутырский полк, о котором ему было приказано. Полк стоял в полумили от Браунау. Главнокомандующий прислал сказать, что он желает смотреть полк на походе.[1956] Благодаря старательности и строгости полкового командира и бессонной ночи после похода, проведенной солдатами в чистке амуниции, полк был в настоящую минуту так же мало похож на то, что он был вчера, как мало похож сам на себя будничный, грязный, оборванный и запотевший работник, когда он, вымыв лицо и руки, намаслив голову и надев новое платье,[1957] праздно выходит на воскресное гулянье. Вчера этот полк, растянувшись на несколько верст, по-ротно с своими обозами вился и рассыпался по дороге с громким говором, ругательствами, песнями, хохотом, выдававшимися из за неумолкаемых топота тысяч ног, бряцаний ружей, штыков и шума колес обозов. Вчера офицеры иные ехали, иные лениво таща ноги, собравшись кучками, шли не у своих мест в неформенных одеждах, солдаты в испачканных шинелях, иные с засученными панталонами, иные босиком с сапогами на штыке и с мешочками сверх ранцев, отставая и догоняя, переливались по дороге, <нынче> полк стоял возле дороги правильными четвероугольниками с симметрично расставленными зелеными ящиками и фурами. Люди были в мундирах и чистых белых штанах с белейшими крестами перевязей.[1958] На чистых ранцах были у всех одинаково блестящие жестяные манерки и скатанные цилиндрами шинели. Ружья и штыки блестели чистотой. Беспрестанно от четвероугольников рот отбегали рысью солдаты, придерживая сзади рукой тянущий назад ранец, и опять торопливо прибегали к своему месту. Офицеры в мундирах похаживали по местам перед своими командами. Полковой командир с батальонными командирами и штабными стоял перед фронтом, барабанщики в белых фартуках и с белыми нашивками держали верховых лошадей.

На краю большой дороги, обсаженной деревьями, стояли шедшие из деревни три немки с мальчиком. Они сложили свои ноши на землю и смотрели на полк. Старик немец с высоким до ушей воротником камзола, с видом человека всё знающего, на своем грубо горловом наречии объяснял то, что перед нимя происходило.

– Ist das der General?[1959] – спрашивала немка, указывая на подъехавшего к полку офицера, за которым ехал казак.

– I bewahret[1960] – отвечал немец, не выпуская из зуб трубки, с одной стороны раскрывая рот. – Der kommt noch.[1961]

– Sind's alles Russen?[1962] – спрашивала другая.

– Ne! Sind welche dadrunter. S'sind verschiedene, sind Croaten, sind Schweizer und auch Kosaken aus Siberien… Gieb acht! Jetzt wird geschossen,[1963] – прибавил старик, обращая внимание слушательниц на крики, раздавшиеся по рядам. Но вслед за криками по всем рядам сделалось движение и солдаты не стреляли, а составляли ружья, снимали, подкидывая плечом, ранцы, раскатывали шинели и надевали.

–

Офицер, подъехавший к полку, был адъютант главнокомандующего, князь Болконской. Он был прислан с тем, чтобы полк отнюдь не чистился и не одевался, а был бы совершенно в том виде, в каком он шел походом, так как главнокомандующий особенно желал сам видеть и показать австрийскому генералу, приехавшему из Вены, то положение, в котором приходят войска.

– Что теперь делать? – с отчаянием повторял полковой командир, когда ему передано было приказанье. – Ну, батюшка, удружили.[1964]

Князь Андрей,[1965] как бы желая предупредить попытки фамильярности полкового командира, только повторил приказанье и[1966] лениво стал слезать с лошади.

– Возьми ты! Казак![1967] – сердитым тонким голосом сказал он.

– Как же это быть? – сказал[1968] генерал, – а я прибрал было полк.

<– А этого то и не угодно князю, – сказал князь Андрей, разминая ноги, как будто он проехал пятьдесят верст.

– А я все силы употреблял, как бы лучше, – говорил полковник, – в приказе сказано: на походе… Вы сами читали, Иван Никанорыч, – обратился он к одному из офицеров.

Князь Андрей <сердито> отвернулся, показывая, что говорить он больше не хочет.

– Когда же будет?

– Сейчас! – отвечал князь Андрей и поглядел на батальонных командиров таким взглядом, каким он смотрел на засохшую траву под ногами.

– Князь Андрей Николаевич Болконской, ежели узнаете… – сказал смеясь <с скромной улыбкой> здорового, свежего <лица один из> батальонных командиров.

– А! Ахрасимов! здравствуйте, милый!

– Здравствуйте, князь, – повторил сын Марьи Дмитриевны, который, видимо из боязни, чтоб князь Андрей не обошелся с ним оскорбительно, робко подходил к нему, едва сдерживая детски добродушную улыбку. Батальонный командир маиор Ахрасимов имел весьма широкие и высоко поднятые плечи, которые как будто угрожали задушить его и вследствие этого придавали еще более добродушия его здоровому лицу.

Как отец князя Андрея ласково обращался к Михаилу Ивановичу, бессловесному архитектору, с тем, чтобы показать губернатору расстояние, разделяющее их друг от друга, так и, озадачив полкового командира, который ему особенно не понравился за слово «батюшка», князь Андрей особенно ласково приветствовал знакомого ему с детства маиора Ахрасимова, несмотря на то, что он считал [его] не больше, как безобидной chair à canon.[1969]

Он взял его за руку и три раза, не изменяя холодного выражения лица, поцеловал его так, как христосываются генералы.

– Живая Марья Дмитриевна в мундире, – сказал он, слегка улыбаясь…

– Вот где пришлось свидеться, – совсем распуская улыбку, повторял Ахрасимов.

– А я очень, очень рад, что вас встретил, – сказал князь Андрей, – мне очень многое хочется вас расспросить.

Полковник между тем подошел к рядам и, вызвав ротных командиров, сделал распоряжение о переодевании опять в шинели.>

* № 51 (рук. № 81. T. I, ч. 2, гл. I).

[1970]В октябре месяце 1805 года эрцгерцог Фердинанд и начальник его штаба Мак, с командуемыми ими австрийскими войсками, находились под Ульмом, на границах Баварии.[1971] Кутузов с русскими войсками стоял позади в эрцгерцогстве австрийском,[1972] в крепости Браунау и, несмотря на требования венского кабинета, медлил своим присоединением к австрийской армии. Ходили слухи о том, что австрийские войска пострадали при встрече с французами, но Кутузов, ожидая с одной стороны верных известий о ходе дел под Ульмом, с другой – приближения всех колонн своего растянувшегося по всей Германии войска, пышным екатерининским вельможей жил в Браунау, обмениваясь пирами и празднествами с австрийскими князьями и графами.

11 октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных русских полков, ожидая смотра, правильными четвероугольниками, с ружьями в козлах и с симметрично расставленными зелеными ящиками и фурами, стоял в полумили от города.

Несмотря на резкий холод осеннего утра, люди были в одних мундирах и чистых, белых штанах. Кивера блестели вычищенными медными орлами, чешуями и новыми, красными с белым, помпонами. На телячьих ранцах, прикрепленных намеленными и налакированными, на груди скрещенными, ремнями перевязей, были у всех одинаково скатанные цилиндрами шинели и блестящие жестяные манерки. Тысячи ружей, рядами составленные в козла, одинаково краснели ремнями и блестели штыками. Несмотря на то, что вблизи виднелся немецкий городок с черепишными крышами и немецкой башней кирхи и что по обсаженной деревьями дороге, на которой стоял полк, проезжали немцы в парных форшпанах, и толпа,[1973] немки в своих некрасивых одеждах смотрели издалека на войско, полк имел точно тот вид, который имел в то время всякий русский полк, готовящийся к смотру где нибудь в середине России. Точно так же солдаты то там, то здесь беспрестанно рысью отбегали от четвероугольников рот, придерживая рукою тянущий назад ранец и, торопливо оправляясь, подбегали к своим местам. Точно так же офицеры в мундирах, шарфах, знаках, [в болтающи]хся по ногам шпажках, шутливо называемых селедками, молодые и очень старые, похаживали перед своими командами, точно [так же коре]настый полковой командир с своими…[1974] эполетами, как неприступное [изваяние] стоял далеко впереди полка, окруженный проворными штабными офицерами и пестрыми, сверху донизу покрытыми нашивками барабанщиками в телячьих фартуках, и отрывисто хмурился, отдавая приказанья, или благосклонно шутил. [Точно так же] полукаретные лошади начальников и командиров держались в поводу барабанщиками и в большом чепраке, как что то особенное, неземное, держалась двумя денщиками, как атлас выхоленная, энглизированная лошадь полкового командира.

Полк был почти в том состоянии, в котором бывает полк, готовящийся к смотру в России, но для того, чтобы привести его в это состояние, после перехода в три тысячи верст, нужны были сверхъестественные усилия, и эти усилия[1975] были употреблены.[1976] С вечера был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе и солдаты целую ночь, после тридцативерстного перехода, чистили оружие и амуницию. Человек тридцать в эту ночь к утру отправлено было в лазарет, человек двадцать наказано, но к утру всё блестело, всё было по форме и полк мог более или менее спокойно ожидать смотра.

Вглядевшись ближе, можно было заметить много недостатков в состоянии полка. Обоз был не в комплекте: сломанные фуры были заменены не форменными и неформенный обоз был спрятан за деревней; много было отсталых, больных и нестроевых, показанных больными по той причине, что они, по недостатку обуви, не могли быть прилично выведены в строй, у многих и в строю обувь казалась только исправною, в сущности же дыры на сапогах были зачернены ваксой; ранды в двух ротах были еще не по новой форме и т. д. Все эти недостатки знал полковой командир, но он знал тоже, что приложить к своему делу более усилий, чем он, невозможно было и потому в душе его соединялось чувство страха, чтобы другие полки не были лучше его, и чувство[1977] надежды, что,[1978] приняв во внимание труды, перенесенные полком, главнокомандующий может остаться не недоволен.

Полковой командир был еще не старый генерал, плотный, широкий, больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому, и статный мущина. На нем был новый с иголочки и с слежавшимися складками мундир с орденами, полученными в мирное время, и с густыми, золотыми эполетами, которые как будто не к низу, а к верху поднимали плечи. Мундир и панталоны были узки и полковой командир, видимо, не мог уничтожить в себе сознания округлостей своего полного тела; так что сознание это мешало совершенной свободе его движений.[1979] Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу,[1980] слегка изгибаясь спиною. И эта подрагивающая походка[1981] как будто говорила, что, кроме воинской дисциплины, в душе полковника были еще струны участия к общественности и прекрасному полу.[1982]

[Далее со слов: Ну, батюшка, Миколай Митрич, – до конца отрывка – близко к печатному тексту. T. I, ч. 2, гл. I.]

* № 52 (рук. № 81. T. I, ч. 2, гл. I).

< – Что это он кричит? – между тем спросил князь Андрей у Ахрасимова.

Ахрасимов посмотрел.

– А!… – сказал он, узнав в чем дело. – У нас разжалованный есть, Долохов, Вольности себе позволяет, <а полковник не допустит.> И теперь что-то…

– Долохов, вы говорите, меня просили за него.[1983] Что он, этот Долохов?

– Да как вам сказать, князь, – улыбаясь говорил Ахрасимов. – С ним держи ухо востро. Как говорит он, так точно будто и безвинно, и образован, и умен, и благороден, и добр, солдатам много дарит. Его любят солдатики. А характер зверский, своего крепостного чуть до смерти не убил.[1984] Опасный даже человек, как раз брюхо штыком распорет.[1985] Ну, а наш полковник молодец. Строг, а справедлив – молодец, как ни поверни. Полковник[1986] спуска ему вот на сколько не дает.

– Гм… – промычал князь Андрей.[1987]

– Как же я не пойму, князь, как же говорят, что австрийцев дело плохо, а мы всё тут стоим, не двигаемся? Вы мне[1988] скажите, князь.

– Так видно надо, – сказал князь Андрей. – Руки связаны.

– Кем же, князь, австрийцами?

– Должно быть…

– Ну, а правду говорят, что австрийцы побиты?

– Говорят,[1989] но официально мы не имеем никаких известий. Мы только поздравляем австрийцев с победами.

– Да какие же победы?

– Должно быть победы.

Они помолчали.

– Вы думаете, для чего вас смотрят на походе? – сказал князь Андрей.

Ахрасимов спрашивал взглядом.

– А для того, чтобы показать австрийскому генералу, который вчера приехал, что вы без сапог. Вы хлопочете получше одеться, а что хуже – то лучше.[1990]

– Нет. Вы мне расскажите. Ну, а как же нам жалобы доходят, что вы грабите очень жителей? – сказал князь Андрей. – Это как? Правду скажите.

– Да, как вам сказать, князь, – всё более улыбаясь, сказал Ахрасимов. – Вы меня знаете. Охотник ли я до чужого и позволил ли бы я какие нибудь глупости? – Он помолчал. И князь Андрей сознался, глядя на его лицо, что этот человек меньше кого бы то ни было на свете способен был поощрять грабеж.

– Ну, а вот, – продолжал Ахрасимов, – как это вы скажете: идем мы два дня без дневок за Тешеном, нам говорят, подводы будут. Приходим, нет ничего. Кирасирская дивизия под штаб всё забрала. Идем сорок верст без отдыха, дождь, холод, слякоть. Приходим, квартир нет, лошадям клока сена нет. Что ж так и стоять? Ну, и ничего не говоришь, не приказываешь. Глядь, разбежались солдатики, разбежались солдатики, – повторил Ахрасимов, с нежностью произнося эти слова. – И, глядишь, тащут, кто заборчики, кто сенца, кто мешочек.