Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг.

17.

Жизнь есть стремленіе къ благу. Стремленіе къ благу есть жизнь. И потому сознаніе жизни нарушается одинаково и тѣмъ, что люди считаютъ благо животной личности своимъ благомъ, и тѣмъ, что они свою жизнь считаютъ жизнью животнаго. Происходить и то и другое отъ смѣшенія сознанія личности съ сознаніемъ разумнымъ. Смѣшеніе это ошибочно, п[отому] ч[то] разумное сознаніе показываетъ безсмысленность личнаго сознанія, – не умѣщается въ личномъ сознаніи. И потому отреченіе отъ блага личности есть необходимое условіе жизни разумнаго человѣка.409 Личность имѣетъ только существованіе, разумное сознаніе, включающее въ себя личность – только имѣетъ жизнь. Живыми мы называемъ животные и растенія, когда организмъ включаетъ въ себя, подчиняя своему закону, вещество съ его законами. Также и человѣкъ. Мы можемъ называть живымъ только тогда, когда его разумное сознаніе включило въ себя, подчиняя себѣ, его жив[отную] личность. Человѣку кажется, что410 жизнь его есть существованіе его личности, п[отому] ч[то] это существованіе видимо ему. Жизнь же невидима, но это кажется только ему, нельзя не отречься отъ личности, п[отому] ч[то] жизнь безсмысленна, и нельзя не отдаться тому одному, что остается.411 – Вѣдь жизнь личности есть безсмыслица и неперестающая погибель, и потому признаніе ее жизнью есть не перестающее мученіе, а исходъ все тотъ же – отреченіе отъ нея совершающійся хотя бы при смерти. Дѣло въ томъ, чтобы сдѣлать охотно то, что неизбѣжно совершится мучительно.

18.

Но для чего же тогда личность, съ которой нужно бороться? Для того же, для чего законы вещества, съ которыми нужно бороться животному для исполненія своего закона жизни. Личность есть не препятствіе. но орудіе жизни, которое должно тратиться. Кто хочетъ сберечь то, что должно тратиться, тотъ потеряетъ то, что должно сберечь. Человѣку должно родиться снова въ этой жизни, т. е. познать, что благо его животной жизни не есть благо, а есть другое благо открытое его разумному сознанію. Въ этомъ состоитъ ученіе конф(?) дающее412 свѣтъ и жизнь тѣмъ, которые принимаютъ этотъ свѣтъ и жизнь также, какъ солнце даетъ жизнь зернамъ, а не землѣ. Почему одни зерна, a другіе плесни, никто не знаетъ,413 никто не можетъ знать, когда и какъ зарождается жизнь, п[отому] ч[то] жизнь есть жизнь, начало всего.

19.

Жизнь человѣческая проявляется во временныхъ и пространственныхъ условіяхъ, но не зависитъ отъ нихъ.414 Существованіе совершается какъ бы въ движеніи плоскости, но415 жизнь совершается какъ бы въ движеніи въ высоту. Это движеніе въ высоту есть подчиненіе закону разума, увеличеніе согласія съ закономъ разума416 и не зависитъ отъ длины и ширины существованія. Жизнь начинается тогда, когда между силами, влекущими въ плоскость и силой подчиненія устанавливается борьба, и жизнь поднимается надъ плоскостью. Отъ этаго происходить колебанія жизни. Человѣкъ, поднявшись на высоту, но не вѣря въ то, что то движете и есть жизнь, видитъ гибельность своей животной жизни и ужасается и, чтобы не видать этаго, препадаетъ къ землѣ. Но человѣку надо вѣрить въ свои крылья, и жизнь его только на высоту.417 Задержекъ и колебаній жизни только кажутся. Промежутки между періодами жизни только кажутся и временными и пространственными въ плоскости. Но ихъ нѣтъ для жизни. Жизнь есть, когда есть. Она одна есть, и для нея нѣтъ времени. Кажущійся промежутокъ въ 2 часа и 50000 лѣтъ безразличны. Для нея нѣтъ ни времени, ни пространства, п[отому] ч[то] то, что составляетъ жизнь:418 разумъ и подчиненіе ему животнаго существованія419 внѣ пространственно и временно.

20.

Разумному человѣку420 ясно, что благо и жизнь личности невозможны и что возможны только421 благо и жизнь разумныя. И въ самомъ дѣлѣ. Мысленно разсматривая то, что должно произойти въ жизни человѣка при перемѣнѣ пониманія жизни, человѣкъ видитъ, что 1) законъ міра не есть борьба, а есть согласіе и взаимопомощь, и потому личная жизнь, состоящая въ подчиненіи разуму, нѣтъ борьбы, а есть возможность согласія т. е. цѣли поставленныя мнѣ разумомъ. 2) Стремленіе къ личнымъ наслажденіямъ замѣнилось бы поддержаніемъ равнаго стремленія422 съ моею – жизнью всѣхъ другихъ существъ. 3) Смерть представилась бы не бѣдствіемъ, a явленіемъ согласія съ закономъ разума. Допустивъ это, человѣкъ не можетъ не видѣть, что таковъ законъ разума, управляющій міромъ. Допустивъ жизнь въ личности, весь міръ былъ огромная злая безсмыслица, допустивъ жизнь въ подчиненiи разуму, весь міръ есть нѣчто разумное и благое, стремящееся къ далекой но опредѣленной, благой и достижимой цѣли. И только при этомъ допущеніи существующiя личныя влеченія получаютъ наибольшее удовлетвореніе. Но мало и этаго, человѣкъ видитъ, что въ этомъ движеніи законъ всей прошедшей жизни человѣчества. Мало и этаго. Подтвержденіе того, что въ этой жизни человѣкъ находитъ и въ своемъ сердцѣ въ чувствѣ любви, влекущемъ непосредственно къ тому что указываетъ разумъ.

21.

Не заботиться о благѣ своей личности кажется невозможнымъ людямъ, положившимъ свой разумъ на увеличеніе своихъ потребностей. Онъ не вѣритъ возможности этаго. Бѣдный трудящійся человѣкъ не будетъ оспаривать требованія разума, но развитой человѣкъ всѣ силы разума употребляетъ на отрицаніе его. Происходить это отъ того, что разумъ его направленъ не на то, что нужно.423 Животная личность и не можетъ доказывать законности своихъ требованій и, если бы могла, то требованія эти такъ малы и легко удовлетворимы, что и не придется отстаивать ихъ. – Отстаиваетъ человѣкъ не потребности, а порочныя привычки, какъ пьяница – похмѣлье. Люди все, что они имѣютъ и къ чему привыкаютъ, считаютъ своими потребностями. И удовлетвореніе этихъ потребностей скрываетъ отъ нихъ ихъ жизнь. Есть даже ученіе о потребностяхъ. Но ученіе это глупо: потребностей или нѣтъ никакихъ, или ихъ безчисленное количество. Потребность есть условіе животнаго существованія. A условій столько же, сколько же радіусовъ въ центрѣ. Потребности можно сравнить съ шариками, способными раздуваться. Стоить сознать одну изъ нихъ, чтобы она задавила всѣ остальныя.

22.

Существуетъ ученіе о томъ, что развитіе потребностей424 есть высшее развитіе человѣка. Люди всѣ силы разума употребляютъ на развитіе ихъ, и жизнь ихъ истинная вся заглушается потребностями. Говорятъ, нельзя отречься отъ личности, да никто и не требуетъ отреченія отъ личности.425 Отреченіе отъ личности также невозможно, какъ и отреченіе животнаго отъ окисленія. Нужно не отреченіе отъ личности, а нужно не признавать свою жизнь въ удовлетвореніи требованій личности. И потому учете о томъ, что жизнь не въ личности, съ древнѣйшихъ временъ извѣстно человѣчеству. И напрасно думаютъ, что матерьяльный прогрессъ можетъ скрыть отъ людей это положеніе. Люди пережили ступень сознанія, на которой ясно, что жизнь человѣческая не можетъ быть въ его личномъ благѣ, а потому вернуться назадъ нельзя, надо признавъ это положеніе – идти дальше.

23.

Жизнь для426 цѣли личности невозможна, а разумное сознаніе указываетъ другія цѣли, но человѣку съ извращенньмъ сознаніемъ кажется, что цѣли эти не влекутъ его къ себѣ. И потому жить не зачѣмъ. И философы составляютъ теоріи жизни объ уничтоженіи ея, а простые люди убиваются. Похоти личности загромоздили всю жизнь, и человѣку кажется, что если427 удовлетвореніе ихъ невозможно, то за428 вычетами ихъ ничего уже не остается. А между тѣмъ, въ этомъ то невидимомъ за похотями остаткѣ и есть вся жизнь. Но свѣтъ во тьмѣ свѣтитъ. Ученіе истины знаетъ дилемму безумнаго существованія или отреченія отъ него и разрѣшаетъ его. Ученіе истины полно обличеній лживости личнаго блага, указываетъ людямъ ихъ истинное благо. Благо это. Благо это, свойственное, извѣстное человѣку и разрѣшающее всѣ противорѣчія, чувство любви. Чувство это разрѣшаетъ и противорѣчіе борьбы, отдавая себя другимъ, и наслажденій и страданій, перенося свою дѣятельность изъ наслажденій гибнущихъ въ помощь другимъ и спасающихъ отъ страха смерти.

24.

Люди всѣ знаютъ чувство любви и то, что оно разрѣшаетъ противорѣчіе и даетъ благо, но имъ кажется, что это одно изъ многихъ настроеній, въ которыхъ не можетъ быть вся жизнь. Люди, непонимающіе жизни, утверждаютъ, что любовь есть непосредственное чувство429 и что можно любить однихъ, не любя Бога, и ровно всѣхъ.430 То, что они называютъ любовью, есть совсѣмъ другое чувство, чѣмъ то, которое этимъ словомъ называетъ ученіе истины. Любовь есть проявленіе уже разумной жизни. Любовь какъ предпочтеніе къ извѣстнымъ лицамъ, не имѣетъ главнаго свойства любви полнаго удовлетворенія себя и благой дѣятельности. Любовь, не имѣющая въ своей основѣ разумнаго сознанія, не можетъ быть благомъ, дѣятельностыо ни для себя, ни для другихъ и потому не есть любовь. Любовь, какъ предпочтеніе выражается, какъ нелюбовь и часто ненависть къ другимъ. Она и не можетъ быть иною. Но кромѣ того, проявленіе дѣятельности любви для людей, не понимающихъ жизни, невозможно безъ разсужденій, уничтожающихъ возможность любви.431 Человѣкъ, понимающій подъ любовью предпочтете однихъ существъ другимъ, не можетъ предаться никакой дѣятельности любви, не обдумавъ вопроса о томъ, не нарушаетъ ли онъ одной любви, предаваясь другой. Кто ближній?

25.432

Всѣ люди связаны, всѣ блага личныя пріобрѣтаются одними въ ущербъ другимъ.433 Человѣкъ любитъ многихъ, и потому ему надо рѣшить, какой любви отдаться, одной или другой, теперешней малой или будущей большой. Взвѣсить этаго нельзя, и потому въ выборѣ онъ будетъ руководиться только тѣмъ, что ему пріятнѣе, т. е. не любовью къ себѣ. Любви въ будущемъ нѣтъ, любовь есть только въ настоящемъ.434 Люди, непонимающіе жизни, не могутъ имѣть и любви.435 Люди же, понимающіе жизнь въ животн[омъ] сутцествованіи и свои предпочтенія называющіе любовью, становятся злѣе животныхъ. Чувства предпочтенія есть дичокъ, на который прививается любовь.

26.

Прививка истинной любви есть436 подчиненіе животной437 личности закону разума.438 Она начинается только при отсѣченіи всѣхъ дикихъ побѣговъ животной личности. Не вслѣдствіи любви люди отрекаются отъ блага животной личности, а439 отреченіе отъ блага животной личности дѣлаетъ возможнымъ произрастаніе любви. Предпочтете однихъ, другихъ не только не спасаетъ отъ бѣдственности животной жизни, но также увеличиваетъ эту бѣдственность. Только любовь, выросшая изъ подчиненія личности закону разума, даетъ полное удовлетворенiе и благо. Любовь440 возможна только для человѣка, находящегося въ согласіи съ міромъ; человѣкъ же, понимающій жизнь въ животной личности, всегда во враждѣ съ міромъ и потому не можетъ любить. Ему прежде чѣмъ любить, надо откинуть и все то, что стоитъ между нимъ и любовью. Любовь есть жертва собой и потому возможна только для человѣка, не пользующагося чужими жизнями, человѣку у котораго нѣтъ преградъ для жертвы своей личностью любимому предмету.

27.

Любовь есть жертва собой, и потому то она разрѣшаетъ всѣ противорѣчія и она то и есть сама жизнь. Любовь это какъ любовь къ жертвѣ, извѣстная каждому въ дѣтствѣ, есть сама сила жизни. Но люди видятъ этотъ маленькій ростокъ и или захватывають или затаптываюсь его, а воспитываюсь вокругъ него ростки сорныхъ травъ, которые заглушаютъ ихъ.

28.

441Люди знаютъ, что ихъ животная жизнь погибельна, что единственно доступное благо есть любовь, и вмѣсто того, чтобы отдалять обманчивое благо и стремиться къ истинному, они дѣлаютъ обратное. Страхъ смерти увеличиваетъ борьбу за существованіе и жадность къ наслажденіямъ, и это увеличиваетъ страхъ смерти. Борьба за существованіе чѣмъ напряженнѣе, тѣмъ больше отдаляетъ отъ себя единственную возможность блага – любовь. Люди,442 не понимая или не признавая того, что благо ихъ животной жизни есть ноль, равный всякому другому нолю, всѣ силы свои употребляютъ на умноженіе этаго ноля. Вырабатываютъ поколѣніями представленія о хорошей и дурной жизни, и на достиженіе лучшей жизни направлена вся дѣятельность людей. И имъ кажется, что подчиненіе443 себя разуму и жизнь любви есть погибель жизни. Какъ въ горящемъ домѣ баранамъ кажется, что вытаскивающіе ихъ, хотятъ сжечь ихъ.

29.

444Голосъ истины говоритъ людямъ, что нѣтъ смерти; но они видятъ и боятся ея. Смерть свою никто изъ нихъ не можетъ знать и видѣть, но они видятъ ее, какъ видятъ привидѣніе. Но вѣдь они живутъ среди смерти, пользуются смертью, разсчитываютъ на смерть. Смерть есть самое естественное явленіе, такъ чего же они боятся? Есть два логически взгляда на жизнь: одинъ что жизнь есть смерть, другой что жизнь есть жизнь. И ни при томъ, ни при другомъ нельзя бояться смерти; п[отому] ч[то] для перваго взгляда она всегда есть, а для 2-го ея никогда нѣтъ. Животное не боится смерти, и разумное существо не можетъ бояться ея. Страхъ не отъ смерти, а отъ неопредѣленности взгляда, отъ перехода отъ однаго къ другому. Страшно имъ только жизнь, которую они теряютъ, когда не должно бы терять ее.

30.

Страхъ смерти происходитъ отъ предположенія, что существованіе плотское совпадаетъ съ жизнью, и потому уничтоженіе плотского существованія должно быть и уничтоженіе жизни. И они боятся потерять свое особенное я, которое имъ кажется жило въ ихъ тѣлѣ и выражалось ихъ сознаніемъ, но вѣдь этаго нѣтъ. Тѣла не было однаго, также и не было сознанія однаго. Есть только рядъ послѣдовательныхъ прерывающихся сознаній. Сонъ. Если есть одно особенное я, то оно должно быть не въ сознаніи, а въ томъ, что связываетъ послѣдовательныя сознанія въ одно. Связываетъ сознанія въ одно то, что называется характеромъ, что есть особенное отношеніе къ міру каждаго живаго существа. Только это445 мы знаемъ, какъ основу жизни, и въ себѣ и въ другихъ существахъ. Основа эта446 не совпадаетъ съ существованіемъ, и потому уничтоженіе тѣла и сознанія не можетъ служить признакомъ уничтожения этаго особеннаго я.447

31.

Мы боимся потерять при смерти свое пространственное тѣло и свое временное сознаніе, но448 мы и то и другое теряемъ и не боимся. Если мы боимся, то мы боимся потерять то, что соединяетъ и то другое въ одно? Потерять же этаго мы не можемъ, п[отому] ч[то] это не явилось съ нашимъ рожденіемъ, а живетъ внѣ времени. Это есть особенность моего отношенія къ міру, къ добру и злу. И это въ сознаніи моемъ представляется мнѣ независимымъ отъ времени, по разсужденію же всегда наблюдаемымъ представляется происшедшимъ отъ причинъ, скрывающихся въ безконечномъ времени и пространствѣ, т. е. тоже внѣ ихъ. Тѣло и сознаніе временныя449 прекращаются, но истинное сознаніе своего отношенія къ міру не можетъ прекратиться, п[отому] ч[то] оно живетъ внѣ времени и пространства.

32.

Смерть видна только человѣку, не понимающему жизнь въ своемъ отношеніи къ міру и въ простр[анственномъ] и временномъ существовавiи. Для такого человѣка вся жизнь есть смерть. Для человѣка же, положившаго жизнь въ установленіи согласнаго съ разумомъ отношенія, движеніе временной жизни, огрубеніе членовъ, ослабленіе, устареніе есть увеличеніе жизни, a прекращеніе плотскаго существованія есть начало новой жизни. Вѣдь есть только, истинно есть отношеніе къ міру и, когда есть это отношеніе и выработано новое, неумѣщающееся въ существованiи, то нельзя думать и говорить о смерти. Существованіе и жизнь въ обратномъ отношеніи: увеличеніе одной уменьшаетъ другую, и на оборотъ.450 Думать что человѣкъ умираетъ съ плотской смертью, все равно что думалъ человѣкъ, вообразившій, что его тѣнь онъ самъ, когда бы онъ пересталъ видѣть свою тѣнь.

33.

«Но какъ же отрицать смерть, когда мы видимъ уничтоженіе жизни. Человѣкъ былъ и его нѣтъ»? Какъ нѣтъ? А что значитъ то, что какъ дѣйствовалъ на меня умершій человѣкъ при жизни, также дѣйствуетъ онъ и теперь. Его жизнь входитъ въ меня, становится моей жизнью. Становясь на ступень, на которую онъ сталъ, я начинаю видѣть, гдѣ онъ, но и, наблюдая внѣ себя, я вижу, что онъ дѣйствуетъ на людей какъ растущее живое, но не умирающее.451 Сократъ дѣйствуетъ на452 людей, переворачивая имъ жизнь. Они живутъ послѣдствіями его жизни. «Да и это и есть жизнь. Послѣдствія же [1 не разобр.] Да453 [1 не разобр.]и есть его жизнь. – Я не вижу только пространственнаго и временнаго центра, но центръ есть. Каковъ онъ, не знаю, но знаю, что то, что была его жизнь, то и осталось. На этихъ людяхъ мы можемъ видѣть основу, по которой они не сомнѣвались въ своемъ безсмертіи. Они видѣли въ этомъ существовали жизнь, къ которой они шли. И видѣли свѣтъ впереди себя и позади свѣтъ, разливаемый454 новымъ центромъ жизни на людей. Вѣру въ безсмертіе нельзя принять по довѣрію, надо ее сдѣлать. Зерно повѣритъ въ жизнь, только когда проростетъ.

* № 8.455

11.

Но удивительное дѣло! Люди съ родившимся разумнымъ сознаніемъ продолжаютъ утверждать, что жизнь не въ этомъ разумномъ сознаніи, а въ животной личности. Зерно проросло и утверждаетъ, что жизнь въ немъ, а не въ росткѣ.

«Да», говорятъ люди, «правда, что человѣку кажется иногда, что въ немъ есть два я, но это иллюзія. И иллюзія не есть я животной личности, которое не можетъ про себя знать, но иллюзія въ томъ самомъ разумномъ сознаніи, которое отрицаетъ жизнь одной личности. Существуетъ, дѣйствительно существуетъ только то, что подлежитъ наблюденію: подлежитъ же наблюденію животная личность человѣка. То же, что человѣку кажется, что дѣятельность этой животной личности управляется разумнымъ сознаніемъ, есть обманъ. Кажущіяся независимыми проявленія этого сознанія всѣ зависятъ отъ физическихъ причинъ. Поврежденія мозга, гипнотизмъ и сотни другихъ явленій показываютъ, что проявленія разумнаго сознанія всѣ находятся въ зависимости отъ матеріальныхъ причинъ. Человѣкъ лишается этаго сознанія и продолжаетъ жить, и потому проявленія сознанія суть послѣдствія дѣятельности животной личности.

<Безъ земли подъ кореньями не могла бы вырости груша. Если вынуть землю изъ подъ нея, не будетъ груши, поэтому появленіе груши есть послѣдствіе дѣятельности земли.> Совѣстно распутывать такой нелѣпый софизмъ, но софизмъ этотъ, не смотря на свою нелѣпость, составляетъ догматъ вѣры, такъ называемыхъ ученыхъ нашего времени.

<Животное даже мы признаемъ живымъ только тогда, когда оно456 какъ Буридановскій оселъ не можетъ взять одну или другую вязанку сѣна, и когда оно457 можетъ выбрать.

Свобода, которую мы чувствуемъ въ себѣ какъ самую жизнь, есть для насъ и призракъ всякой другой жизни. Безъ этаго сознанія свободы мы не имѣли бы понятія ни о какой другой жизни.>

То обстоятельство, что въ разумномъ сознаніи являются перерывы и прекращенія, происходящiя отъ внѣшнихъ причинъ, столь же мало доказываетъ то, что она есть произведете внѣшнихъ причинъ, какъ и то, что груша, выросшая на деревѣ, есть произведете земли подъ ея кореньями.

И чтобы вывести понятіе груши изъ земли, необходимо надо придумать сложную миѳологію происхожденія органическаго изъ неорганическаго, въ которомъ ничего не будетъ реальнаго, то самое, что дѣлаетъ наука, стараясь показать возможность происхожденія органическаго изъ неорганическаго и разумнаго изъ животнаго.

Разсужденіе о томъ, что нарушеніе законовъ животнаго существованія нарушаетъ и жизнь, доказываетъ только то, что существованіе животнаго можетъ продолжаться безъ жизни, такъ же какъ и существованіе вещества можетъ продолжаться безъ существованія животнаго и что мы разсматриваемъ не жизнь, а сопутствующiя ей обстоятельства. Точно такъ же какъ, разсуждая о томъ, что перенесете земли изъ подъ корней груши въ другое мѣсто нарушило бы ростъ груши, доказываетъ только, что земля можетъ быть и безъ груши, и что мы разсматриваемъ не грушу, а землю.

Грушу мы разумѣли какъ растеніе, плодъ, произрастающій при извѣстныхъ условіяхъ; такъ же и жизнь мы разсматриваемъ какъ разумное сознаніе, являющееся при извѣстныхъ условіяхъ, и груша остается груша, и разумная жизнь остается жизнью, несмотря на ложныя разсужденія людей, толкующихъ объ землѣ для опредѣленія груши и о существованіи животнаго для опредѣленія жизни. Жизнь ни своя, ни чужая, никакая жизнь не мыслима безъ разумнаго сознанія, управляющаго матеріяльными условіями, тѣми самыми условіями, которымъ подчинено животное существованіе. Такъ какъ же можетъ опредѣленіе условій животнаго существованія опредѣлять жизнь, которая состоитъ въ управленіи ими?

И въ себѣ и въ другихъ существахъ мы понимаемъ жизнь только какъ подчиненiе закону, который находится въ насъ и составляетъ нашу жизнь.

Не только въ людяхъ, но даже животныхъ мы такъ понимаемъ жизнь. Въ себѣ мы признаемъ жизнь только до тѣхъ поръ, пока въ насъ есть возможность управлять своимъ животнымъ: какъ только мы въ бреду или спимъ, мы не сознаемъ себя живыми, и нѣтъ для насъ никакой жизни и внѣ насъ. Точно также жизнь въ другихъ людяхъ мы признали только до тѣхъ поръ, пока признаемъ за ними возможность подчиненія животнаго разумному сознанію.

Если лишенный дѣйствія всѣхъ своихъ членовъ человѣкъ въ состояніи подчинить свое животное своему разуму, мы признаемъ человѣка вполнѣ живымъ и относимся къ нему какъ къ живому; но если человѣкъ находится въ простомъ или гюпнотическомъ снѣ, въ бреду, въ агоніи, въ бѣшенствѣ и дѣлаетъ самыя сильныя и быстрыя движенія, мы не относимся къ нему, какъ къ живому. Признаемъ живымъ только потому, что предполагаемъ невозможность того подчиненія, которое въ себѣ сознали признакомъ нашей жизни.

«Въ животномъ, а не въ разумномъ сознаніи, отвѣчаютъ люди нашего времени. То въ чемъ одномъ мы въ себѣ знаемъ жизнь, то, въ чемъ мы въ другихъ знаемъ жизнь, тотъ единственный признакъ, по которому мы признаемъ жизнь не въ себѣ и въ другихъ, то, что властвуетъ надъ животною личностью, все это иллюзія, a дѣйствительно есть то, чего мы не могли бы знать, если бы у насъ не было этой иллюзіи. – Того мы не видимъ, а это видимъ», говорятъ они. Вѣдь это все равно, что если бы человѣкъ признавалъ иллюзіей самаго себя, а только тѣнъ, которую онъ можетъ видѣть, признавалъ бы действительно существующей.

Онъ бы не говорилъ, что на тѣни повторяются тѣ движенія, которыя я дѣлаю, а говорилъ бы, что я повторяю тѣ движенія, которыя дѣлаетъ тѣнь и то сознаніе дѣлаемыхъ ими движеній называлъ бы иллюзіей.

Заблужденіе это удивительно, тѣмъ болѣе, что оно касается самаго важнаго для человѣка предмета, его жизни; но оно и происходитъ только отъ того, что оно касается этаго самаго важнаго предмета. Заблужденіе это въ той же своей сложной, квази-научной формѣ, въ которой оно представляется намъ, вѣдь есть ничто иное, какъ послѣдній, отчаянный и безумный крикъ животной личности, побораемой выросшимъ въ немъ разумнымъ сознаніемъ. Это муки родовъ и безумное сопротивленіе тому, что должно совершиться. Разсужденіе это безумно, но оно не можетъ быть инымъ, потому что это есть только крики отчаянія погибающей въ борьбѣ животной личности.

Но мало этаго: человѣкъ убиваетъ себя. Люди, непризнающіе жизнь разумнаго сознанія, а въ животной личности, какъ нѣчто вполне понятное, говорятъ: человѣкъ убилъ себя. Если бы они дѣйствительно признавали разумное сознаніе человѣка иллюзіей, они бы никогда не решились сказать такія безсмысленныя, по ихъ взгляду на человека слова. Сказать, человѣкъ, животная личность убилъ себя, все равно, что сказать: стаканъ самъ разбилъ себя. Животное не можетъ убить себя, какъ стаканъ не можетъ себя разбить. Тѣ животныя, которыя убиваютъ себя въ борьбе съ другими, только погибаютъ въ борьбѣ, при чемъ смерть происходить безсознательно, отъ неправильнаго дѣйствія ихъ органа, противъ самихъ себя. И убиваютъ себя не они сами, a тѣ очевидныя, матеріальныя условія, въ которыя они поставлены.

Но человѣкъ безъ всякой борьбы съ внѣшнимъ міромъ, безъ всякихъ видимыхъ матеріальныхъ причинъ убиваетъ себя только вслѣдствіи внутренней, известной каждому человѣку неудовлетворенности разумнаго я. Я – животное, хочетъ жить, но разумное я не удовлетворено, и разумное я велитъ животному я, полному жизни и требованій личности, убить самаго себя. И животное я покоряется и со страхомъ, и съ ужасомъ беретъ ножъ, пистолетъ, петлю, и дѣлаетъ то, что прямо противоречить его закону жизни животной личности – убиваетъ себя.

Самоубійство и сознаніе возможности самоубійства самымъ грубымъ, но очевиднымъ образомъ, исключающимъ всякое сомнѣнiе, показываетъ человѣку, въ какомъ изъ двухъ я животнаго или разумнаго – истинная жизнь человѣка. Тогда какъ разумное я можетъ велѣть животной личности убить себя, животная личность, какъ бы сильно она ни заявляла въ человеке свои правá, ничего не можетъ противъ разумнаго я. Она не можетъ не только заставить разумное я уничтожить себя, какъ заставляетъ это делать разумное я съ животнымъ; но не можетъ ни на мгновеніе изменить, остановить деятельность разумнаго я. Разумное я можетъ все сделать надъ животнымъ: можетъ заставить его не есть, не спать, не дышать даже, и делаетъ это.

Животное я не можетъ надъ разумнымъ ничего. Все усилія животнаго я противъ разумнаго обращаются только на себя, на животное я, и не затрогиваютъ даже разумнаго я. Животное я хочеть заставить разумное я забыть, не думать. И все, что оно делаетъ для этой цѣли: и вино, и суета и опіумъ, все губитъ только животное я, а разумное я все помнитъ, все думаетъ. Въ чемъ же жизнь человека? Въ животномъ или разумномъ сознаніи?